Третий марксизм. Глава IV. Реальный социализм в СССР и Европе 1930-80-х гг

В этой главе мы продолжим рассмотрение советского реального социализма  с  1930-х до 1980-х гг.

 

1. Оборотные стороны «сталинской революции» 1930-х гг. Репрессивность сталинской политики. Проблема сталинского террора. Гулаг. «Антибольшевизм» и консерватизм Сталина. Сталинизм и правый национализм. Тайны «Русского ордена» в СССР. Сталинизм во внешней политике — оппортунизм и контакты с  германским национал-социализмом.

 

«Великий перелом» («сталинская революция») рубежа 1930-х гг имел не только парадную сторону мощного роста госсектора и серьезного увеличения экономического потенциала СССР, но и оборотные стороны,  активно критиковавшиеся в первую очередь на Западе. Эти явления, определенные в самом СССР как «перегибы», включали  и «незаконные репрессии». Широкий размах этих репрессий позволяет говорить о сталинском терроре.  

Объективная картина сталинских  репрессий  в современной российской историографии до сих пор не устоялась. В доперестроечном СССР эти репрессии замалчивались.  На Западе, в самиздате и по радиоголосам – они, напротив, рассматривались как «подлинная суть коммунизма» — реального социализма.  В  период  перестройки в СССР   хаотическое обсуждение темы сталинских репрессий  в силу перевеса консервативно-либеральной идеологии оказалось направленной на тотальную критику реального социализма.

До сих пор окончательно не определились и цифры сталинских репрессий. А. Солженицын  называл максимальную цифру репрессированных  — 55 миллионов. Р. Медведев – 40 милл., А. Яковлев — 30 милл.

 Согласно официальной российской историографии XXI века число репрессированных при Сталине составило 4 миллиона, которое такие авторы как  например, В.Земсков еще более уменьшают.

.«После смерти И. В. Сталина Президиум ЦК КПСС затребовал от правоохранительных органов СССР данные о численности осуждённых за «контрреволюционные преступления». В докладе, представленном в феврале 1954 года генеральным прокурором СССР Руденко, министром внутренних дел Кругловым и министром юстиции Горшениным, было сообщено о 3 777 380 осуждённых по контрреволюционным статьям с 1921 года по 1 февраля 1954 года, из них к высшей мере наказания были приговорены 642 980 человек, заключены в лагеря и тюрьмы — 2 369 220 человек, к ссылке и высылке — 765 180 человек. Около 2,9 млн человек были осуждены внесудебными органами (коллегией ОГПУ, «тройками» и Особым совещанием), около 900 тысяч человек — судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной коллегией Верховного Суда. Примерно схожие сведения — 3 778 234 репрессированных и 786 098 расстрелянных были опубликованы в 1990 годов сотрудниками КГБ.» (Реабилитация, wiki).

   Ряд исследований называют значительно большие цифры – примерно 25 миллионов репрессированных.В том числе 4 миллиона раскулаченных.  3, 8 осужденных за контрреволюционные преступления. 800 тыс растрелянных.

Гулаг якобы не превышал 2,5 милл. Человек (по другим данным – к моменту смерти Сталина  в лагерях находилось именно столько заключенных).

 «Подведем некоторые итоги по цифрам: 3,8 млн осужденных по контрреволюционной статье, 0,7 млн приговоренных к смертной казни, 4 млн подвергшихся раскулачиванию. Примерно половина из них направлена на спецпоселение либо в лагеря, остальные просто лишены имущества с запретом жить в их населенном пункте, но без ссылки в Сибирь. Еще примерно полтора миллиона депортированных калмыков, чеченцев, балкарцев, греков, латышей и т.д. Таким образом, напрямую по политическим мотивам пострадали около 9,3 млн жителей СССР. При этом не учитываются жертвы красного террора времен Гражданской войны, поскольку точное их количество никто не установил из-за особенностей самого террора.

Если же прибавить еще и косвенный ущерб, например, голод, вызванный продразверсткой 1921-22, – около 5 миллионов человек, вызванный коллективизацией голод 1932 года – от 3 до 7 миллионов жертв у разных исследователей, прибавить людей, вынужденных все бросить и спасаться бегством от большевиков в эмиграцию, –1,5-3 миллиона человек после Гражданской войны (по данным Поляна «Эмиграция: кто и когда в XX веке покидал Россию») плюс 0,5 млн после Второй мировой войны, то получается цифра в 19,3 – 24,8 млн человек, так или иначе пострадавших от действий большевиков».(19.04. 2015 г., https://sputnikipogrom.com/ussr/repression/34901/the-final-breakdown/#.WNe0I6LYVPY).

 

Велики были и цифры репрессий в армии, связанных с т.н. «заговором маршалов». Согласно справке А. И. Тодорского были репрессированы:
из 5 маршалов — 3, из 9 командармов I ранга — 5, 
из 10 командармов II ранга — 10,  из 57 комкоров — 50, 
из 186 комдивов — 154, из 16 армейских комиссаров I и II рангов — 16,  из 26 корпусных комиссаров — 25, из 64 дивизионных комиссаров — 58, 
из 456 командиров полков — 401. (Цит. По: Карпов В. Маршал Жуков.Его соратники и противники. http://www.e-reading.by/chapter.php/25756/8/Karpov_-_Marshal_Zhukov%2C_ego_soratniki_i_protivniki_v_gody_voiiny_i_mira._Kniga_I.html )/

Сталинский режим 1930-50-х гг таким образом имел   явные оборотные стороны, наиболее негативной из которых был широкие «незаконные репрессии». Их факты  быстро становились известны на Западе и уже с 1930-х гг. использовались против СССР как в пропаганде, так и конкретной политике.

Для западных анализов советской системы характерно сведение этой системы — как и реального социализма в целом к террору –   сталинскому и досталинскому.  (А.Солженицын, Р. Конквест и многочисленные авторы на Западе и Востоке). В  рамках современной западной (консервативно-либеральной) идеологии,  как и  идеологии русского консерватизма, обычны попытки обернуть сталинский террор против «коммунизма».

Такова же особенность российской (и ранее советской) консервативно-либеральной историографии.В этой связи нельзя не сказать о позиции А. Солженицына, выраженной в знаменитом и  активно популяризируемом на Западе «Архипелаге Гулаг».

 

Книга Александра Солженицына, как и ряд исследований типа работ Роберта  Конквеста («Большой террор» 1968, на русск.1991, «Жатва скорби»,1986, на русск. 1988) – безусловно эпохальная,   важная и ценная – в первую очередь в отношении фактологии сталинских репрессий.   Но объяснение Солженицыным причин террора  верным считать нельзя. Отрицая официальный советский дискурс «второго» (советского)  марксизма, А.Солженицын противопоставляет ему позицию консервативного либерализма, склоняясь к правому консерватизму. Сталинский террор он трактует целиком как «коммунистический», считая его продолжением раннего советского террора. То есть  использует этот террор  в духе  западной идеологии эпохи холодной войны для критики  реального социализма  — «коммунизма».  В результате  Солженицын не дает верного объяснения событий, происходивших в СССР 1920-50-х гг.

В постсоветский период активизировался не только праволиберальный, но и  правоконсервативный  подход к сталинскому террору. Этот подход, проявившийся в работах консервативных историков в России,  как правило достаточно парадоксален. Часть этих историков, подобно А. Фурсову или А. Буровскому, строит концепцию положительного консервативного террора в России, начиная с опричнины Ивана Грозного, едва ли не предлагая путинской России «новую опричнину». (см. А.Фурсов, Опричнина в русской истории, http://www.dynacon.ru/content/articles/381/ ).

 Соответственно,  немалая часть  консервативных авторов – как,  в частности, А. Буровский, С.Мартиросян и проч. — оправдывают сталинский террор, отвергая критику сталинизма как «либерализм». Они доказывают положительность сталинского террора  как  «правильного ответа» Сталина большевизму и всякой «революционной сволочи» (по принципу «так им и надо»).  

Такова, например, книга А. Буровского  1937. Контрреволюция Сталина. М., Яуза Эксмо, 2009), в которой  сталинский террор оценивается как положительный по причине обращения террора против большевизма — в отличие от «отрицательного» большевистского террора 1920-х гг.  Положительной для Буровского (следующего за авторами типа национал-революционера начала 1930-х С.Дмитриевского)  является и фигура  Сталина, рассматриваемого вовсе не как «большевика» и лидера коммунистического государства,  а как антибольшевика и «хорошего консерватора».

По А.Буровскому  1930-е гг в СССР были лучше 1920-х : при Сталине действительно жить стало «веселей». Но большевизм и всякая «революционная сволочь» к этому «хорошему» никакого отношения не имеет. Все это хорошее создал и построил – вопреки большевизму — «правильный контрреволюционер и небольшевик»  Сталин.

   Определяя сталинский террор как  антибольшевистский и контрреволюционный               (а постольку,  согласно консерваторам, и «хороший»), современный русский консерватизм  и консервативные историки (тот же А.Буровский и многие другие) забавным образом дают  правильное объяснение этому террору.  Они фактически подтверждают (имея для этого основания)  «некоммунистичность» сталинского  террора, которую нам доказывает консервативно-либеральная историография, то есть то, что этот террор реально являлся антикоммунистическим и контрреволюционным. (А.Буровский: два сталинских террора. Историки эпохи реставрации, https://kripta.ee/rosenfeld/2009/11/29/a-burovskij-dva-stalinskix-terrora/ ).

 

Не принимая общую консервативно-либеральную концепцию сталинского террора, отраженную и советскими правыми диссидентами во главе с А. Солженицыным, следует не замалчивать террор, но анализировать  его, как и концепцию  автора «Архипелага ГУЛАГ»

  Можно указать, во-первых, что террор – тем более сталинского масштаба — был вовсе не обязательным спутником «коммунизма» (реального социализма). Это  показывает, в частности, пример Югославии при Тито, Кубы  и ряда других стран реального социализма. Более адекватным (и близким к левой теории) кажется понимание  вопроса сталинского террора у Р. Медведева (отзыв  об «Архипелаге» Солженицына) и ряда других критиков солженицынской позиции.

 

Направленность сталинского террора  не столько против представителей «старого режима», но в первую очередь  против большевистской  элиты и вовсе нейтральных общественных  слоев общества реального социализма подтверждает анализ сталинского террора левыми авторами начиная с Л.Троцкого и В. Сержа, М. Рютина и Ф. Раскольникова. Неортодоксальные левые уже с начала 1930-х давали жесткие (хотя и отличные от западных) оценки сталинской системы, не говоря уже о терроре  1930-40х гг. В. Серж  говорил о сталинском «тоталитаризме» уже в 1930-х гг — еще до соответствующих западных построений.

Большевики и антисталинские оппозиционеры видели в сталинском терроре результат «термидора». Как вспоминали критики сталинской политики – шестидесятники — в некоторых местах заключения конца 1930-х гг арестованные большевики были уверены, что в стране произошел контрреволюционный переворот.

Поэтому вряд ли верно мнение тех,  кто считает сталинский террор проявлением «советской власти». (Г. Померанц об О.Шатуновской: «Прежде, чем стать жертвой советской власти, надо было эту власть утвердить».- Г. Померанц, Следствие ведет каторжанка,- М., Пик, 2004, с.50 ).  

Понятие «советской власти», возникшее в первые годы большевистской революции, к сталинскому режиму (как и ко многим другим формам реального социализма),несмотря на его собственные самооценки,  может быть применено лишь в  весьма условном  смысле.

 

За сталинским террором можно увидеть  как объективные причины, обсусловленные сменой этапов развития реального социализма, так и причины субъективные, связанные с личностью Сталина. В числе объективных причин можно отметить проблему конфликта элит  при становления административно-командной системы в 1930-х гг., пришедшей на смену «переходной» эпохе 1920-х годов.  Эта командная  система требовала, по-видимому, смены группировок власти – перехода  от власти «революционной элиты» к власти «бюрократических функционеров». Вместо революционных активистов- «индивидуалов» командной системе и бюрократии стали нужны «винтики», послушные исполнители.  Однако следовало ли  с точки зрения  интересов системы (а не личных интересов тех или иных лидеров)  всех несогласных с этим процессом  не только отстранить от принятия решения и от власти, но и физически уничтожать?

 Субъективная основа террора 1930-40-х гг –  личность самого Сталина, широко использовавшего  методы грубых репрессий (которые, применяли, кстати, и его внешние противники – разведки не только Германии 1930-х гг, но и западных демократий (например, английская разведка).Этому  репрессивному стилю  Сталин не изменил даже в конце жизни – в относительно «спокойной» обстановке конца 1940-начала 1950-х гг. (См. дело казненного Сталиным генерала Федосеева, которое описывает тогдашний председатель МГБ  И.Серов http://www.mk.ru/politics/2016/05/05/taynye-dnevniki-pervogo-predsedatelya-kgb-stalin-ostalsya-nedovolen.html ).

В этих методах сказались особенности личности Сталина, с ранних лет биографии включавшей многочисленные темные черты (свойственные, заметим, дореволюционному обществу, поэтизируемому правыми либералами и правыми консерваторами). В течение всей своей жизни и политической деятельности Сталин, как известно, постоянно и часто применял  метод прямой провокации – как идеологической, так и политической.

Троцкий считал Сталина способным на «комбинации» в духе Борджиа – то есть отравление своих политических противников (Л.Троцкий, Сталин, т. 2, М., Терра, 1990, с. 259).     Уже в начале 1920-х гг. в  кругах оппозиции  говорили о прямой причастности Сталина к гибели целого ряда известных большевиков — например, бывшего соратника Сталина Камо (Тер-Петросяна).    По мнению  Буду Мдивани, цитированному И.М. Павловым, «Сталин убил известного боевика Камо. Камо много знал о настоящей и прошлой деятельности Сталина и в последние годы страшно его ненавидел. Камо был искренне привязан к Ленину и Крупской, с которыми был много лет лично знаком. ..Камо точил кинжал против Сталина. Очевидно «разбойник» что-то пронюхал и опередил Камо… организовал «несчастный случай». (Павлов И. М. Революция и бюрократия. Записки оппозиционера.— СПб, Петербург 21 век, 2001, с.63-64).

Много толков в стране вызвала смерть в 1925 г. известного большевика,  полководца гражданской войны и министра обороны Михаила Фрунзе, погибшего при операции. Писатель Борис Пильняк в «Повести непогашенной луны» высказал версию, имевшую хождение в те годы, что смерть командарма была политическим убийством. Ряд историков также рассматривают смерть Фрунзе (место которого занял сталинский выдвиженец К.Ворошилов)  как “акцию устранения” подготовленную и проведенную Сталиным. (Антонов-Овсеенко А.Портрет тирана, М., Грегори Пейдж, 1994, с.  38. Об этом также Р. Медведев, О Сталине и сталинизме. М.,1989, с.129-303. Также Л.Троцкий, Сталин, т. 2, М., Терра, 1990, с. 258-59). Сходные мнения высказывал даже  М.Буденный.

В 1920-х, как и затем в 1930-х гг. в СССР происходит целая серия загадочных смертей целого ряда известных политических деятелей, ответственность за многие из которых должна быть возложена на Сталина. 

При этом списывать все, что происходило в 1920е гг в СССР, как это делают западные историки (например, Ю. Фельштинский), на «криминальность» советской революционной элиты в целом вряд ли верно.  Далеко не все смерти в СССР 1920-30-х гг следует списывать на Сталина; многие из них могут рассматриваться как  результат  внешнего «подпольного терроризма».

Таковой была  видимо, гибель С.Могилевского и Г.Мясникяна в авиакатастрофе 1925 г., странное убийство  в 1929 г. генерала Я.А.Слащева, вернувшегося в СССР, и многие другие эпизоды – в том числе и касающихся советских «возвращенцев».

Факт внешней природы ряда актов террора  подтверждает ряд известных покушений в России начиная с дореволюционного времени — например убийство Григория Распутина 1916 г., связанное с британской разведкой, или ряд покушений на Ленина, организованных 1918 г. руками левых эсеров. Эта акции подтверждают, что цивилизованные западные демократии (в частности Британия и ее разведка, не говоря о других странах) легко применяли террор для решения своих политических задач в России. Помимо известных, было немало и случаев «сомнительных». Внешний террор мог маскироваться под «внутренний» и списываться на Сталина.

Серия странных смертей известных политиков произошла в 1926 г. включая смерть не только сторонников Троцкого  (А. Иоффе), но и таких фигур, как Ф.Дзержинский.

 

Сказанное о возможных внешних корнях ряда актов террора в СССР не снимает ответственности за него со сталинского режима 1930-х гг, поскольку именно он создал  ту «террористическую среду», в которой стали возможны широкие — в том числе и внешние -«террористические имитации».

 Деятельность Сталина не может считаться типичной для революционной большевистской элиты, но скорее, как указывали советские шестидесятники, возрождением проявившейся еще в дореволюционной России идеологии люмпен-революционаризма — «нечаевщины», резко критиковавшейся марксистской традицией. Провокация, ставшая ярким и постоянным элементом сталинской политики на всем ее протяжении, не были особенностью «генеральной линии» большевизма,  но скорее   признаком  «сталинизма» — чрезвычайного социализма,  левого экстремизма, которые встретятся неоднократно на протяжении более чем 20-летнего правления Сталина. Провокация из «экстремального» метода стала при Сталине генеральной линией, обыденностью режима и способом решения даже позитивных задач.

Сталин смог довести до редкого совершенства атрибутику абсолютного властителя, аккумулированную, собранную им воедино у ряда диктатур, включая и деспотии прошлого.  (Об этом напр., Л. Ионин. Психология господства.Сталин.- в кн. Свобода в СССР. СПб, 1997). В этот конгломерат  легко включались преступные и прямо уголовные элементы.

Сталин, безусловно был «поэтом» власти, точнее ее «гурманом». Редко можно было встретить человека, для которого сам процесс властвования, осуществления власти был столь важен и в некотором смысле даже самодостаточен. Не было практически ничего,– никаких ценностей — идеологии, морали, дружбы, семьи,  которыми Сталин не мог бы пожертвовать ради даже малой толики своей власти.

Хотя своих противников  Сталин всегда терроризировал  с «идеологически правильных» позиций — за якобы «уклонения» от марксизма и ленинизма, многое идеологические и теоретические особенности его собственной позиции  (  в  отличие от позиции Ленина и ряда крупных фигур большевизма) трудно  назвать большевистскими. Идеология Сталина реально была эклектичной: она включала набор самых различных взглядов, от большевизма  — второго марксизма,  до элементов вульгарного социализма и заимствований из идеологии правого национализма (консерватизма).

Эта особенность проявлялась у Сталина еще до революции, но стала очевидной после получения им всей полноты власти к середине –конце 1930-х гг.  Изобретением Сталина была, например,  известная теория «обострения классовой борьбы по мере завершения строительства социализма», провозглашенная  в 1928 г., как и ряд других построений, свойственных не классическому, но вульгарному марксизму и грубоуравнительному коммунизму.

 Основным для «небольшевизма» Сталина однако можно считать его уклон в сторону правого русского национализма (консерватизма). Этот уклон проявился в целом ряде идеологических конструкций, например, заявления на тему хорошего Ивана Грозного, опричнины и проч.,  в том числе и обосновывавших репрессии как против большевиков, так и иных групп населения (вплоть до дела «космополитов»).

Возрождение в сталинском СССР правошовинистической  идеологии  и  ее политической практики происходит с середины 1930-х гг и в конце 1940-х гг с развитием авторитарных и тоталитарных сторон режима.  Консервативный поворот Сталина становится очевиден одновременно с террором  1930-х и совпадает с попыткой сближения с национал-социалистической Германией. В этот период вождь  проявляет не только прагматичный интерес к позиции Германии, вызванный своекорыстной политикой западных демократий, но  и явные симпатии и «идеологическое сочувствие»  немецкому национал-социализму. При заключении пакта 1939 г. Сталин в немецком посольстве  поднимает тост за  здоровье Гитлера («Я знаю, как немецкий народ любит своего фюрера»). Вторым тостом был тост за Гиммлера, с которым Сталин на том же банкете сравнивает Л Берию. (И. Гарин,2013, http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/kontekst/stalin-i-gitler-zaklyatye-druzya). Сталин санкционирует прямые репрессии против большевизма – как «старой гвардии», так и деятелей Коминтерна, то есть арест и уничтожение большевистской и восточноевропейской коминтерновской элиты.

    В  результате реального отхода Сталина от идеологии и политики официального советского марксизма (марксизма-ленинизма) в сталинском СССР возникает странное соединение элементов большевизма, вульгарного социализма и консерватизма. Таковое становится  характерным  для всей сталинской и послесталинской эпохи а также послесталинистской советской бюрократии — от кампаний 1940-х гг до дел 1970-х гг.  В ряде случаев при Сталине происходила прямая подмена идеологии большевизма идеологией правого национализма.

    В пакте с Гитлером Сталина привлекала, по-видимому, не только возможность переиграть западные демократии  и произвести в свою пользу передел сфер влияния, но также  и определенное разочарование Сталина конца 1930-х гг — эпохи «заговора маршалов» и большого террора — в большевизме и его сочувствие «консерватору»  Гитлеру – с выдачей антифашистов и проч.

 Возможно, в таком отношении к правой диктатуре в Германии сказалась и роль консервативной закулисы в бывшем СССР – в частности, так называемого консервативного (белогвардейского) русского Ордена, вероятно управляемого извне СССР. Как указывает А. Байгушев, Сталин был связан с данной консервативной группировкой еще с начала 1920-х гг. (Подробнее см. «Крах консерватизма»).

 «Консервативный поворот» сталинизма оказался ударом по левому движению изнутри. Сталинский «консерватизм»   практически означал расправу с большевизмом и подрыв «коммунистического движения».  В эпоху большого террора «лидер коммунизма» Сталин  инициировал террор против коминтерновской верхушки. Зарубежные коммунисты, сидевшие в застенках режимов правого национализма, типа хортистского (например, венгерские – М.Ракоши),  попав в СССР, снова оказались в тюрьмах. (В.Роговин.Партия расстрелянных, М.,1997, глава XXXVIII, Террор против зарубежных коммунистов).

Такова была история многих левых 1930-40-х гг, в том числе и история ареста накануне войны –в 1940 г. Георга Лукача  ( см. В. Середа, А. Стыкалин. Беседы на Лубянке. Следственное дело Г. Лукача. М.,1999). Известным фактом является также выдача Сталиным Гитлеру 500 антифашистов, который описывает М.Бубер-Нойманн ( М.Бубер-Нейман.Мировая революция и сталинский режим. М.АИРО-XX,1995, c. 258).

   Часто сталинский террор  был не столько расправой с реальными «врагами народа», сколько расправой с большевизмом и революцией как таковой. Вообще можно сказать, что в немалом числе случаев руками сталинизма Западное ( Расчлененное)  общество расправлялось с левой альтернативой. Очевидно, что указанные особенности сталинского режима – прежде всего террор — реально  играли на руку противникам СССР. Сталинские репрессии (в том числе в армии)  нанесли тяжелый удар революционному государству, способствуя его серьезному ослаблению  накануне cтановившейся все более реальной войны.

Отсюда – симпатии к Сталину у всех деятелей русского консерватизма вплоть до настоящего времени. Историк А.Буровский и  иные консерваторы (правые националисты и «национал-революционеры») оправдывают террор 1930-40х «правильной местью» Сталина большевизму.

Сталинские (консервативные по сути) расправы  с неортодоксальными левыми как в СССР, так и вне его имели странный характер – они часто проводились так, как  этого очевидно хотели бы внешние враги «реального социализма». Для советского большевизма репрессии по отношению к верхушке Коминтерна – не связанной как будто с проблемами борьбы Сталина за власть в СССР — означали очевидный удар «по своим» —  не просто союзникам, а  реальным представителям. Причины их уничтожения Сталиным  революционерам были непонятны. Как если бы западные деятели (вроде Чемберлена) вдруг вызвали своих представителей (например английских  губернаторов в колониях) и всех их пересажали бы и передушили.

Это ставит проблему: сталинский террор и внешние силы  как в довоенном противостоянии СССР с  Западом, так и в послевоенный период холодной войны. Именно западные противники реального социализма (от Германии 3-го Рейха до Британии и США) оказывались наиболее заинтересованной стороной странного и не имеющего как будто реального «внутреннего» объяснения репрессивного самоподрыва советской системы и массового уничтожения советской элиты в сталинский период.

Очевидно, что спецслужбы стратегических конкурентов вполне могли использовать (и наверняка использовали)  созданную Сталиным ситуацию внутреннего террора для своей игры – именно для такого направления сталинского террора, которое наносило бы наибольший ущерб советской системе и ее элите. Нельзя исключать участие разведок стратегических конкурентов (западных  политических машин) в убийстве крупных советских фигур и связанных с СССР левых (коминтерновцев) и оформления их как «якобы сталинских».

Есть основание считать, что игра неких внешних сил и спецслужб (не английских ли?)лежала и в основе «заговора маршалов».( история «Секретной папки», являющейся темой отдельного анализа  (Сталин и тайная полиция [Охрана] царской империи, https://kripta.ee/rosenfeld/2005/07/31/stalin-i-tajnаya-policiya-oхrana-carskoj-rossii-dve-knigi-o-rannej-biografii-stalina/  ).

Были очевидны активные попытки внешних (западных, – в тот момент прежде всего английских, но также и немецких) структур манипулировать радикально-консервативными (например, черносотенными) группировками в царской России (см. упоминавшееся убийство Г. Распутина группой Пуришкевича-Райнера).  Как показывает деятельность таких фигур, как например, Сидней Рейли, эти же силы продолжили данную   манипуляцию правоконсервативными группировками и  в отношении советской России.  Эта деятельность очевидно сопровождалось поддержкой в советской России правого национализма – с целью подорвать «интернациональную» идеологию большевизма (ср. подготовка погромов у С.Рейли. — Р.Локарт. С. Рейли –шпион-легенда XX века.М., Центрполиграф, 2001, с.379). Есть основания считать, что английские политические структуры способствовали формированию правого национализма не только в Германии, но  и советской России. (См. об этом «Крах консерватизма» ). 

Весьма важна в этой связи история деятельности в СССР консервативного (правонационалистического) «Русского ордена», сформированного, по свидетельству А.Байгушева, еще в 1920-е гг  (см. Русская партия внутри КПСС, М., 2005, с. 166-167). Байгушев указывает на связь с данным орденом также и И.В.  Сталина. Феномен этой подпольной организации и ее деятельности в СССР мало исследован, но весьма интересен. Не имела ли ее деятельность внешних корней?  Сам Байгушев указывает на связь данной организации с западными центрами белой эмиграции. (Русская партия внутри КПСС, с. 181).

Как было хорошо известно в советское время, зарубежные «консервативные» правонационалистические  группировки, связанные, например, с организациями типа НТС и определявшиеся советскими авторами как «нацмальчики», контролировались специальными службами стратегических конкурентов тогдашней России. До войны указанные «консервативные» зарубежные центры контролировались спецслужбами Великобритании, после войны — США. (см. Н.Яковлев. ЦРУ против СССР. – М.: Правда, 1985, с. 117–121).

В середине 1920-х гг и особенно активно при Сталине представители данных «консервативных» центров фактически начинают проникать в государственные структуры СССР вместе с радикально консервативной (власовской) идеологией. Процесс этого проникновения продолжается и более позднее советское время и играет немаловажную роль в подрыве реального социализма.

   Успех в насаждении идеологии консерватизма в «большевистском» СССР был достигнут в конце 1930-х этих — в частности в сталинском пакте 1939 г.

 

      При этом,  несмотря на описанные оборотные стороны советской истории 1930-х гг, связанные  во многом с личностью Сталина,  советский реальный социализм к началу 1940-х годов находился  на подъеме и был готов перенести тяжелые испытания, каковые  несла приближающаяся вторая мировая война.

 

2. Накануне второй мировой войны. СССР и Запад между мировыми войнами. Поддержка западными демократиями правого национализма (консерватизма) в Испании и Германии.   Сталинизм и крах Третьего Интернационала (Коминтерна).

 

Как бы не исхитрялись правые идеологи, поддерживающие авторов типа В.Резуна-Суворова, свалить развязывание мировой войны на СССР, эту войну, как и первую,  развязал  не реальный социализм (даже в деформированном сталинском варианте), а Западное общество – «капитализм». Именно противоречие группировок  стран западного капитализма — англо-американской и германской (германо-японской) – и стало главной причиной второй мировой войны.

Между двумя мировыми войнами западные (в том числе европейские) страны находились в переходном состоянии от традиционного «индустриального» капитализма к капитализму «высокоиндустриальному». При этом во всей Европе с начала XX века  шла острая внутренняя борьба — между правыми и левыми силами. Активную в борьбе с левыми тенденциями  в 1920-30х гг играли правый национализм  и правые диктатуры  образца  Муссолини в Италии, Франко в Испании и Гитлера в Германии. Сходные диктатуры были также и в Прибалтике. Вопреки праволиберальным демократическим постулатам западные демократии поддерживали эти «консервативные» правые режимы.

Сам немецкий радикальный консерватизм  (в форме национал-социализма), ложно связываемый правыми либералами чуть ли не с коммунизмом – также следует считать порождением западного общества — «реального капитализма» 1930-х годов. Западные демократии  в первую очередь Британия и США очевидно содействовал укреплению и поощрению правоконсервативных сил и целого ряда правонационалистических диктатур в Европе. (Что они продолжили и после войны). Трудно отрицать многочисленные факты поддержки этими демократиями радикального правого национализма Гитлера и направлению его на Восток – против СССР. (Об этом — старая книга А.Некрича. Политика английского империализма в Европе. Октябрь 1938 – сентябрь 1939. М., 1955, Г._Д. Препарата. Как Англия и США создавали гитлеровскую Германию. – М.: Поколение, 2007).

 

     СССР и советская система того времени критиковалась справа и слева. Западный консервативный либерализм критиковал СССР советскую систему 1930-х гг справа,  с точки зрения «хорошего термидора», которого и следовало добиваться для СССР. Слева советский режим 1930-х гг критиковали левые оппозиционеры (включая Троцкого ).

Русский консерватизм (как и правый либерализм) до настоящего времени выступают с позиций общего правого блока, ошибочно приписывая достижения реального социализма в СССР  русскому патриотизму и небольшевизму Сталина.   Это означает переход на сторону консервативно-либеральной историографии, которая неверно понимает основы успехов СССР 1920-30 х, пытаясь связать эти успехи с указанным патриотизмом и небольшевизмом, а не с  энергией революции.

 

СССР 1930-х годов, несмотря на все недостатки его системы в сталинском варианте,  был страной победившей революции,  игравшей в тогдашнем мире, вопреки консервативно-либеральной идеологии (в том числе и русскому консерватизму), далеко не отрицательную роль. СССР  как воплощение революции были надеждой левых сил в Европе и мире.

В 1920-30-х гг  — как и позже вплоть до 1960-х гг- СССР оставался страной революции и важной силой поддержки не только европейских левых движений, но и демократических режимов. Например, в гражданской  войне в Испании 1937-39 гг. СССР выступал на стороне испанской демократии и испанской республики – в частности посылкой туда советников. Германия же, а фактически (закулисно) и западные демократии во главе с Британией  и США, поддерживали правого диктатора Франко.

 

Правые идеологи  до сего дня обвиняет Сталина в пакте с Гитлером, замалчивая все факты поддержки западными демократиями правых диктатур в Европе, в том числе и Гитлера, особенно ярко проявившиеся в истории мюнхенского договора («сговора»)1938 г.

В 1930-е гг  западные демократии -– в том  числе Англии и США -проводили многоходовые комбинации  по подкармливанию Гитлера и направлению его на Восток.В числе этих западных шагов была и сдача  Гитлеру Чехословакии по мюнхенскому договору  1938 г. Западные демократии проводили ряд финансовых манипуляций вокруг Чехословакии (см., в частности деятельность Английского банка  в связи с чехословацким имуществом. — Банк Англии помог Гитлеру ограбить Чехословакию. 31.07.2013, http://www.vestifinance.ru/articles/30506).

Своеобразны манипуляции производились Западом и вокруг «лимитрофов» Прибалтики. В 1930-е гг произошло характерное, хотя и замалчиваемое официальной прибалтийской историографией, изменение их статуса. Можно обратить внимание на такой факт, как  фактический переход в начале 1930-х годов  прибалтийских стран, находившихся в 1920-х гг под контролем Великобритании, под контроль Германии. В начале 1930-х гг прибалтийские страны странным образом вышли из-под британского контроля и явно перешли в зону влияния Третьего Рейха. Это подтверждает резкий рост в Прибалтике с 1930 г. влияния гитлеровской Германии, включая деятельность спецслужб – например, визит в 1936 в Эстонию главы абвера В.Канариса.  Многочисленные факты  позволяют говорить о том, что в начале в начале 1930-х гг значительно раньше знаменитого (реально – активно раскручивавшегося консервативно-либеральными идеологами) пакта «Молотова-Риббентропа» произошла закулисная сдача Британией прибалтийских стран Германии.

 

При этом в той же гражданской войне в Испании – как и в целом в конфликтах 1930-х гг — сказывались и особенности сталинского режима. Вместо объединения левых сил в Европе, сталинизм часто (как и в Испании) вел дело к расколу этих сил.  Уже в конце 1920-х – начале 1930-х гг. сталинский консервативный уклон от второго марксизма содействовал  ряду ошибок СССР во внешней политике (в том числе и тактике Коминтерна). В частности, конфликту немецких коммунистов и социал-демократов —  с объявлением социал-демократов социал-фашистами на VI конгрессе Коминтерна.  Сталинское сектанство —  линия на раскол левых сил — стала одной из причин победы немецкого национал-социализма в Германии (как и правых сил в Европе и других частях мира). Эта линия во многих случаях вела к  поражению этих сил – например, в  Испании (как и ранее в Китае).

 

Гражданская война в Испании (в которой СССР выступал на стороне республики и левых сил) совпала с предвоенным пиком сталинского террора. В результате конфликта с большевистской элитой в 1935-38  гг и «дела маршалов» (за которым, стояла вероятно, продуманная внешняя провокация, связанная с «секретной папкой» Сталина) происходит сталинский консервативный поворот. Сталинский террор  привел к уничтожению  значительной части советской государственной (в том числе дипломатической и проч.) элиты, часть которой спаслось лишь в результате бегства на Запад (в частности А.Орлов-Фельдбин).  Резкое ослабление советской элиты – в том числе и военной — в результате сталинских репрессий стало одним из важных факторов поражений СССР в первые годы войны.

 

В августе 1939 г. Сталин заключает пакт с Гитлеровской Германией.  У пакта были «ситуативные» основания  — в первую очередь необходимость противостоять своекорыстной политике западных демократий, предполагавшей игру с Гитлером за счет СССР. Однако у контактов с «консервативной» Германией были также и основания,  связанные с особенностями сталинизма – его двойственностью и промежуточным положением между большевизмом  и русском консерватизмом (отсюда — наличием элементов обоих идеологических течений).

 

Сталин конца 1930-х годов явно рассматривал себя как наследника не столько левого движения, сколько  царской империи  — включая и ее явно деспотические варианты, например, Ивана Грозного. Отсюда и сталинская риторика вокруг присоединения  к СССР в 1940 гг — в результате договора с Германией 1939 г —  территорий  Прибалтики, Румынии и Польши, как и попытка присоединения Финляндии (в ходе неудачной финской войны 1940 г.)

«Оппортунизм» Сталина в отношении  немецкого национал-социализма заставляет поставить вопрос о таком же оппортунизме  и в других случаях – как до пакта 1939 г., так и после него. Речь идет о сдаче Сталиным коренных интересов реального социализма ради временных и тактических преимуществ во внешней политике —  в частности, в отношении китайской революции.  Оппортунизм сталинского руководства и его ошибки  в отношении гитлеровского национал-социализма сыграли роковую роль для судеб  СССР и Европы 30-40х гг 20 века.

 

Сталинская оппортунистическая и репрессивная политика обусловила как идеологический, так и организационный  крах к середине 1940-х гг. Третьего коммунистического Интернационала (Коминтерна). Одной из серьезных причин  этого краха стал сталинский «удар изнутри» по Коминтерну в конце 1930-х гг.   Попытки нового объединения  коммунистических партий (и коммунистического движения), предпринятые в конце 1940-х гг в рамках Коминформа,  не были удачными. Новые отношения между компартиями  реально начали складываться только после смерти Сталина  — в 1950-60-х гг.

 

 

 

3.Реальный социализм (административно-командная система) в СССР и вторая мировая (отечественная) война. Победа советского реального социализма во второй мировой  войне. Создание Восточного блока.1945-48. Революция в Китае. «Просоветские режимы» в Азии и других регионах.

 

Начало войны  СССР и гитлеровской Германией вопреки Резунам и проч. положило нападение  Германии на СССР 22 июня 1941 г. Концепция Виктора Резуна (Суворова) с его теорией «ответа» Гитлера на попытку сталинского нападения фактически является построением британской (вероятно, ориентированной еще на  обработку Гитлера) версии  событий. Поэтому эта концепция активно продавливалась  западной консервативно-либеральной  историографией второй мировой войны. 

Отсюда  пропагандистская свистопляска вокруг Резуна с его теории «превентивного нападения», а также развитие его основной идеи «мягкими» суворовцами –  в частности, М.Солониным.

 Вопреки  тенденциозным построениям В. Резуна, очевидно, что Сталин всячески стремился избежать войны, к которой его и Германию подталкивали  не в последнюю очередь и западные демократии.  Сталин верил Гитлеру, до последнего времени  закрывая глаза на все донесения о подготовке нацистской Германией войны и военного нападения.  Свою роль сыграла и успешная кампания дезинформации о планах 3 рейха, проведенная Абвером во главе с В. Канарисом. В результате, несмотря на многие факты,  нападение гитлеровской германии на СССР, оказалось для Сталина неожиданностью.

Результатом сталинских заблуждений относительно «хорошего консерватора» Гитлера (по принципу – «вы националисты, и мы националисты»)  стало тяжелое поражение советской армии в 1941-42 гг. и кровопролитная «тотальная война». Крайне тяжелый характер войны обусловил огромные жертвы  СССР – не менее 30 млн. человек.

Важным результатом  войны  стала победа советского реального социализма над гитлеровской Германией. Реальный социализм в СССР  выдержал удар  Гитлера и,  несмотря на сталинизм,  смог победить нацизм.

  В войне, названной в СССР «Великой Отечественной»,  проявились как слабые,  так и сильные стороны реального социализма  в его «чрезвычайной» форме. Сталинский сверхцентрализм сыграл роковую роль, например, в начале войны. Однако в ходе войны мобилизационная экономика и политика определили успешность ряда военных операций, успешную эвакуацию заводов на Восток, организации там промышленности и проч.

В оценках причин победы СССР во второй мировой войне современная левая теория полемизирует  с русским консерватизмом  (Н.Нарочницкая и проч.)- в том числе и на тему «война и русская идея».

Русский  консерватизм пытается  приписать победу СССР в войне исключительно небольшевистскому  (и часто антибольшевистскому) русскому патриотизму, исключая из войны идеологию русской революции. Достижения реального социализма часто приписываются  «консервативным» силам и лично  «правильному небольшевику» Сталину. Русские консерваторы  первых десятилетий 20 века продолжают замалчивать (а то и прямо отрицать) роль большевизма и его революционной идеологии в победе над Гитлером и в ряде случаях прямо стоят на «власовской» идеологической платформе.

Однако сам по себе патриотизм – в том числе и русский —  недостаточен без «системных» оснований. Дореволюционные консерваторы («реакционеры» по определению Ленина) проиграли в XX веке 2 войны – русско-японскую и первую мировую.    Во второй мировой  войне также русские правые (из числа деятелей русской эмиграции) как правило оказывались на стороне противников советской России. Немалое число заграничных русских    «консерваторов» и белых патриотов — таких, как П. Гучков (который был советником у Гитлера), философ  Иван Ильин, генералы П.Краснов и А.Власов (прямо воевавшие против СССР) и пр. поддерживали Гитлера, сочувствуя его «антибольшевистской» борьбе.

Главной причиной победы СССР во второй мировой («отечественной) войне  следует считать революционный для первой половины XX века характер его системы, проявлявшийся во многих областях – от экономики до идеологии.

Несмотря на элементы консерватизма у Сталина, идеологией тогдашнего СССР был второй марксизм (большевизм). Эта идеология опиралась на идеи социализма и  революции и была наднациональной.  Европейские народы поддерживали именно эту идеологию, а не консервативные идеи какой-либо национальной гегемонии. При этом реальный социализм смог мобилизовать в свою поддержку и русскую национальную идею, а также включать на «интернациональной» основе другие нации как СССР, так и Европы. (Такой наднациональный подход  отрицается консерватизмом).

 

  Стремление Сталина и сталинской бюрократии опираться на «консерватизм» не помогало, но скорее запутывало дело.  Опоре на консерватизм – эту идеологию сталинской бюрократии — соответствовал рост шовинистических и настроений,  определивший ряд «национальных» сталинских  акций уже с конца 1930-х гг, включающих репрессии против ряда национальностей тогдашнего СССР  (например, советских немцев, финнов, крымских татар, евреев и пр.). Этому соответствовали и послевоенные акции, вплоть до высылки отдельных т.н. «наказанных» народов.

 

Победа СССР во второй мировой войне имела очевидные мировые результаты.

Эта победа, во-первых, позволила Советской России избежать тяжелого поражения, которое, безусловно (вопреки реставраторским теориям) имело бы весьма пагубные последствия для России и ее народов. Во-вторых, эта победа обусловила территориальное расширение  системы реального социализма в Европе и Азии после войны.   Страны реального социализма возникли в Восточной Европе, Китае, Юго-Восточной Азии  и иных территориях.

Данные результаты были весьма важны: они определили активное послевоенное развитие СССР и реального социализма в мире. Это развитие позволяет по-новому решить вопрос о соотношении т.н. «мировой революции» и победе социализма в одной стране.   

Действительно, в 1922 году — году образования СССР,   после большевистской революции 1917 г.и гражданской войны,   реальный социализм ограничивался территорией (впрочем, также значительной) России, Украины и Закавказья. После второй мировой  войны и в течение последующих 40 лет ( к 1980-м гг) с присоединением Восточной Европы, Китая и иных территорий реальный социализм стал превращаться мировую систему, достигшую трети мировой территории с более чем миллиардным населением.

Эта система, безусловно, осуществила в XX веке весьма серьезные перемены – своего рода «мировую революцию», пусть и отличную от  той, о которой в первой трети этого века говорил второй марксизм.

 

 

4. CCCР 1940-х – начала 1950-х гг. Смерть Сталина. Итоги сталинских реформ в СССР. «Нормальный» сталинизм и сталинизм «экстремальный».   Была ли советская система «утопией у власти»?

 

 

После окончания  войны СССР во второй половине 1940-х гг  добился достаточно быстрого восстановлении экономики.

     В пользу реального социализма было и мировое развитие. Мир менялся, разрушалась «колониальная система», новые страны часто выбирали «социалистический» путь развития.   После войны у СССР  появились многочисленные союзники — от Югославии до Китая. Реальный социализм стал мировой системой стран. Это закладывало основы развития реального социализма в течение последних нескольких десятилетий и его серьезного влияния в мире.

      Однако внутренняя политика  в сталинском СССР менялась мало. Сохранялись и оборотные – репрессивные стороны  режима, проявившиеся уже в 1930-х гг. Возникали даже новые «дела»- ленинградское дело, дело врачей,  космополитов и проч.

Какова была идеология данных «дел» и соответствующих репрессий? Разумеется, такой идеологией был не официально заявляемый марксизм (марксизм-ленинизм), но скорее иная идеология, каковой следует считать идеологию консерватизма (правого национализма), прямо выражаемой как самим Сталиным, так рядом деятелей (в том числе и репрессивных структур типа следователя М.Рюмина). Эта идеология фактически повторяла особенности дореволюционного консерватизма (иногда в радикальном черносотенном варианте), а также  консерватизма постсоветского (см.  «Крах консерватизма»).

Репрессивная  фантасмагория конца 1940-х гг привела Сталина к потере политического контроля и смерти в марте 1953 г. (Подробности были раньше других описаны А.Авторхановым, далее –Л. Млечиным и др.).

 

Попытаемся определить особенности той системы, которая сформировалась  в  СССР в результате развития 1930-начала 1950-х гг.

 

Оценки сталинской системы в СССР колебались между двумя полюсами — апологетикой этой системы советскими традиционалистами – идеологами второго марксизма-  и резкой критикой Запада (консервативно-либеральной идеологией).

 

Консервативно-либеральные  идеологи (включая и советских диссидентов, во главе с А. И. Солженицыным) рассматривали сталинизм как проявление «подлинной сущности» реального социализма (коммунизма).     В дальнейшем ряд левых западных историков  — в частности Стивен Коэн, — назвал такой подход  теорией «прямой линии», то есть мнением, что особенности сталинского режима проявились уже у раннего большевизма (С. Коэн. Большевизм и сталинизм. Вопросы философии. 1989. N 7., также С. Коэн,  Бухарин и большевистская революция, М., 1992 ).

По словам Стивена Коэна, в рамках этого традиционного западного подхода «термины большевик, ленинец и сталинист были практически взаимозаменяемыми». (С. Коэн, Большевизм и сталинизм.- Вопросы философии. 1989. N 7., С.47). Поэтому сторонники теории «прямой линии» между сталинизмом и большевизмом 1920-х гг «спорили лишь о том, с какого момента отсчитывать неумолимый ход эпохи сталинизма — с октября 1917 года и роспуска Учредительного Собрания, с 1921 года и запрещения фракций Коммунистической партии или с 1923 года и первого поражения Троцкого» (Там же, С.52).

По словам  С.Коэна, «теория непрерывности», развитая, в частности, в работах Р. Грегора, М. Карповича, В. Гуриана, Д. С. Решетара, Р. В. Даниельса, З. Бжезинского, Р. Макнила, А. Б. Улама, А. П. Мендела, Д. Р.Азраэля, А.Майера, Г.Виллетса и др.  «на протяжении многих лет служила основой академической советологии» (Там же, С.49-50).

Стивен Коэн вполне справедливо связал данную теорию с «вигскими» — то есть консервативными —  стереотипами  западной идеологии. (С. Коэн. Большевизм и сталинизм.- Вопр. философии. 1989. N 7. С.53.).

С. Коэн замечает, что теорию «прямой линии» активно отстаивал также ряд советских диссидентов, включая А.Солженицына (в особенности в выступлениях после высылки из СССР в 1974 г.), а также ряд других восточноевропейских оппозиционеров в 1960-80-х гг (С.49). В целом, как замечает Коэн, «экс-коммунисты» становились сторонниками теории «прямой линии» в ее наиболее жестких формах. В самом деле, помимо западных авторов — Пайпса и др. такую концепцию развивали наиболее активные и известные советские диссиденты — в т.ч. В. Буковский и др. К этой теории, по  словам  Коэна, тяготели даже неортодоксальные западные историки Е. Карр и И. Дойчер.   С. Коэн указал на вызов, брошенный теории непрерывности со стороны западных «ученых-ревизионистов» (среди которых упоминается  А.Эрлих). Однако он считает влияние этих авторов на советологию «весьма ограниченным» (Большевизм и сталинизм, С.53).

 

Таким образом, основным направлением критики сталинской модели реального социализма на Западе  был правый (консервативно-либеральный) подход.  Особенности сталинской модели использовались в нем для критики «некапиталистического» развития» как такового.Русский консерватизм противопоставлял этому свое понимание сталинского СССР – апологетику сталинской системы. Такую апологетику поддерживал ряд консервативных идеологов как в СССР, так и в постсоветской России (А.Проханов и проч.).

 

 Однако могла ли сталинская система 1940-х гг  считаться социализмом (и даже «нормальным» социализмом) в смысле  первого и второго марксизма?   

Попытки объявить социализм в СССР построенным начались с конца 1930-х гг. Тезис о  построенности «социализма» в СССР в основном еще перед войной советская доперестроечная идеология повторяла до конца 1980-х. (См., например, История КПСС, М., 1975. С.438).

При этом с  утверждением сталинского социализма  как реализации «социалистического идеала» — то есть идеала как классического, так и «второго» марксизма (марксизма-ленинизма- большевизма) — вряд ли можно согласиться. С этим не соглашались уже современники сталинских реформ, включая известных большевиков  — Л.Троцкого, М.Рютина, Ф. Раскольникова (Oткрытое письмо к Сталину, 1939 г.), определившего сталинский социализм как яркий образчик «казарменного социализма» (  ср. аналогичное высказывание К.Маркса и Ф.Энгельса о Нечаеве (  Соч., 2 изд., т. 18, с. 414 ). Ряд левых определял  советский реальный социализм как «государственный».

 

Более близкую современной левой критику сталинизма высказали  левые реформаторы 1960-х гг  — в частности, советские шестидесятники,  теоретики югославского самоуправления, левые реформаторы ряда стран реального социализма (Д. Лукач) и   советские левые авторы перестроечной эпохи (например, А. Бутенко).

Как они показали, сталинская система 1930-40-х гг  представляла собой  специфическую «мобилизационную»  модель реального социализма — «чрезвычайный» социализм, особенности которого   отчасти оправдывалась сложной исторической ситуацией – в  частности военной.

Неортодоксальные левые  указывали на несоответствие ряда сторон идеологии и политики сталинизма линии классического марксизма, в том числе явные черты вульгаризации марксистской теории. (Р. Медведев, О Сталине и сталинизме, М., Прогресс, 1990, с.177-178).  Оппозиционные левые авторы (как и впоследствии ряд перестройщиков) высказали мнение,   что    сталинский социализм следует считать не социализмом в смысле классического марксизма, но «деформацией социализма».

С этим – с определенными уточнениями — можно согласиться.   Действительно, сталинскую систему нельзя считать  «нормой»   «реального социализма», но скорее отклонением от указанной нормы. Элементы нормы реального социализма были во многом смешаны в сталинской системе с «деформациями» этой нормы. Со значительно большим основанием нормой реального социализма следует считать послесталинскую форму этого общества в СССР 1960-80-х гг, а также в ряде восточноевропейских стран до начала 1990-х гг. При том нельзя не добавить, что сталинская система, хотя и была отклонением от нормы реального социализма, фактически заложила основания этой нормы и возвращения к таковой с конца 1950-х годов.

    Если говорить о реальном социализме в целом, то согласно нашему мнению, отстаиваемому в данной работе (подробнее – в 8 главе, рассматривающей общие вопросы  реального социализма), реальный социализм в целом нельзя считать «социализмом» в марксистском смысле, то есть «первым коммунистическим обществом». (См. «Критика Готской программы Маркса», «Государство и революция» Ленина).Этот социализм  следует проецировать скорее на понятие «переходного периода» к социализму. 

Сталинскую систему следует рассматривать на фоне нормы реального социализма в целом, —   как отклонение от этой нормы (хотя она парадоксальным образом закладывала ее основы). Сталинская система во многих своих проявлениях представляла собой «деформацию реального социализма (предсоциализма) в основных общественных областях. Ее «отклонения»» от нормы реального социализма можно считать «левоэкстремистскими». Нормой реального социализма как мы пытаемся показать, следует считать не сталинскую, но послесталинскую (хрущевско-брежневскую) систему в СССР, как и в странах Восточной Европы — вплоть  до советской перестройки. Об этом говорят основные параметры реального социализма от экономики (административно-командная система) до политики.

   В сталинский период эта организация  имела специфические особенности — преувеличенно жесткую административно-командную форму – с минимальными элементами децентрализации и  низового регулирования (практиковавшиеся, например, в советских экспериментах 1920-х гг).  Экономическая система управлялась в основном сверху,  рычаги управления госсектором  «снизу» были почти полностью устранены. Для сталинской экономической модели реального социализма  характерна репрессивность госсектора, подавление рыночных отношений. То есть почти полное устранение частного  сектора, в том числе и в сельском хозяйстве.

Несмотря на  отдельные попытки «неонэпа», мелкая частная торговля и частный сектор в сельском хозяйстве в сталинском СССР практически отсутствовали или были сведены к минимуму. Отталкиваясь от политики  НЭПа, сталинская эпоха тяготела к ранней советской модели «военного коммунизма». В целом экономика СССР  противостояла рыночным реформам вплоть до советской перестройки.

  Эти антирыночные особенности сталинской системы можно считать левоэкстремистскими. Явно левоэкстремистские черты носили и сталинские формы перехода к командно-административно системе – начиная с коллективизации (ставшей  экспроприацией как «кулаков», так и середняков), а также и индустриализации. 

 

      Политический режим сталинского СССР имел очевидные признаки  не только  авторитаризма, но и тоталитаризма, с полицейско-террористическими  чертами.

В 1930-х гг произошел переход советской политической системы от авторитаризма  «диктатуры пролетариата»  1920-х годов (внешней формой которого было «первое» «коллективное руководство») к тоталитаризму и режиму личной власти Сталина. Эта жестко репрессивная  власть опиралась на органы госбезопасности с  террором,  Гулагом и «грубо-силовыми» политическими акциями.  Эти политические особенности также можно считать левоэкстремистскими проявлениями сталинизма.

Более поздняя советская эпоха определила  их  как «деформации социализма» (и частично как «левый экстремизм» —  критикуя аналогичные проявления в частности в Китае конца 50-начала 60-х гг).

Сталинский террор был направлен против разных слоев общества, в том числе и против  старой гвардии большевизма, многих представителей госаппарата и проч.  Этот террор нельзя объяснить интересами  тогдашнего советского государства, но скорее потерей контроля сталинской группировки над репрессивными органами, а также (вероятно) и  внешними провокациями.

 

Официальной идеологией реального социализма сталинского образца был  марксизм-ленинизм (второй марксизм)   в специфическом сталинском варианте. Эта форма марксизма отличалась как от советской идеологии 1920-х годов, так и от официального марксизма 1960-80-х гг в СССР и странах бывшего реального социализма.  Ее особенностью во многих случаях была формальность и  вульгаризированность ряда положений классического марксизма. Идеологические и теоретические основы классического марксизма и ленинизма в сталинскую эпоху 1930-40-х гг   часто подменялись на немарксистские  («старосоциалистические» и едва ли не феодально-социалистические и вульгарно-марксистские)   доктрины. Это отмечали еще советские оппозиционеры- современники —  уже упоминавшиеся В. Серж, М.Рютин, Ф.Раскольников, Л. Троцкий и др.

 

Характерной особенностью  сталинской формы марксизма  (отраженной в частности в знаменитом Кратком курсе ВКПб 1938 г.)  была попытка соединения его с правым национализмом (консерватизмом). Вторжение немарксистского консервативного компонента дало о себе знать уже в конце 1930-х годов, еще более очевидно в конце 1940-х ( «дело космополитов» и проч.).

Вторжение консерватизма в сталинскую идеологию объясняет противостояние сталинизма большевизму 1920-х гг.  А также сталинистскую  (и консервативную – то есть правошовинистическую) расправу над большевизмом, революционной элитой  и третьим Интернационалом в 1930-40-х годах.

На основании специфической не вполне марксистской реально вульгарно-марксистской, консервативной —  идеологии Сталин пытался  управлять коммунистическим движением 1930- начала 1950-х гг. — в т.ч. Коминформом. Однако  результатом этой политики (в том числе и сталинских репрессий  конца 1930-х гг ) стало разрушение 3-го Интернационала (Коминтерна). Реальной альтернативы ему так и не возникло. Излишне жесткая сталинская система и  после второй мировой войны вела к противоречиям с пытавшимися быть  самостоятельными компартиями. Пример — конфликт Сталина с лидером Югославии И. Броз Тито в конце 1940-х годов. В дальнейшем (уже после Сталина) начался острый конфликт СССР и Китая, к которому несомненно приложил руку и Запад (Британия и США).

 

В целом, несмотря на создание в сталинский период командной системы реального социализма, левоэкстремистские  и репрессивные моменты этой  системы оказались раздуты до  крайности, делая ее  далекой как от «нормы» реального социализма, так и  идеалов «западной демократии».Вариант советского реального социализма 1930-50-х годов во многом близок к тому, который законсервировался затем  вплоть  до начала 21 века в  ряде стран типа  Северной Кореи и др.

При этом можно сказать, что пусть противоречивое, но тем не менее развитие в 1930-40-х года реального социализма, защита сталинской моделью «саморазвивающегося госсектора» (Государственного Синдиката)  помогло  развитию более поздних и менее противоречивых модификаций реального социализма. В сталинские 1930-50-е гг. (с их известными оборотными сторонами) были заложены основы того, что в 1960-90-х гг СССР смог сыграть роль второго мирового полюса в противостоянии западному «капитализму».

 

Рассматривая вопрос, можно ли считать сталинизм (как и большевизм и реальный социализм) утопией (тезис, характерный для широкой группы консервативно-либеральных описаний большевизма- например, А.Некрич и М.Геллер в работе «Утопия у власти»), отметим,  что сталинизм и большевизм нельзя считать утопией по нескольким причинам.

 

Административно-командная  система  и ее идеология были организацией вполне реалистичной, эффективной в своих рамках и отвечающей нуждам определенного исторического этапа. Это касается как экономики, так и ряда других сторон реального социализма. Используя систему плана и пятилеток, хозяйство СССР развивалось до 1980-х гг. достаточно динамично. Административная система существовала и после Сталина в различных странах реального социализма – вплоть до современного Китая. Разумеется, в разные периоды, в особенности в 1930-е г эта система  имела ряд  специфических черт, сочетавшихся с командным централизмом  типа стахановщины, социалистического соревнования, которые в последние десятилетия реального социализма СССР  и  других  странах (например,  «Мраморный человек» А. Вайды) воспринимались как  наивная архаика.      Однако  пятилетки  в более «нормальной» форме действовали  в СССР и после войны, и после Сталина. Административно-приказной подъем госектора ( государственного синдиката) был альтернативой чисто рыночному развитию экономики, формой, естественной для предсоциализма  и  соответствующего ему сознания рассматриваемой эпохи.

 

Можно сказать даже, что в ряде отношений сталинизм (с его концепцией «простоты» управления с «губернаторами» и проч.) представлял более прагматический вариант большевизма. Сталинское понимание   «диктатуры пролетариата», роли партии, отношений республик и центра отличалось от ленинского своим «прагматизмом» (который при этом отказывался от многих важных идеологических постулатов раннего большевизма). Реализм и прагматизм Сталина в организации командно-приказной системы  находится таким образом в противоречии с частыми определениями коммунизма как «утопии».

Об определенном утопизме сталинизма можно говорить в несколько другом смысле. Как и всякое  течение «радикального» типа, сталинизм был связан  с «рывком в будущее».     («Левые» – всегда утописты хотя бы уже потому,  что   их  идеал находится значительно дальше на линии исторического развития, чем идеалы традиционных политических формирований). Впрочем, Россия «нулевых» показала утопизм и правоконсервативного толка – например, в различных «русских доктринах» выдвигавших лозунги вроде «чудо или смерть». (Русская доктрина, под редакцией А.Кобякова и В.Аверьянова. – М.: Яуза пресс, 2007, с. 617.)

В результате сталинских реформ в СССР была создана качественно новая в социально-экономическом отношении- авторитарно-коммунистическая и  административно-приказная общественная система. Ее основания  были заложены в 1920-е гг, но окончательное оформление и специфическое качественное содержание она приобрела в 1930-х гг.

 

 

5. Реальный социализм в СССР после Сталина. Н. Хрущев. «Десталинизация» и «хрущевская оттепель». Возвращение к «норме» реального социализма. Хрущевская критика сталинской эпохи. О «культе личности» Сталина и сталинизме. Идеологическое обновление реального социализма. Шестидесятничество.

 

 

Хрущевская эпоха начала «обновление» системы реального социализма, созданной в 1930-50-е годы.  Необходимость такого обновления после смерти Сталина признавала политическая элита реального социализма как в СССР, так и за его пределами.

 

Начало изменений  сталинской модели  реального социализма положили  перемены в советском партийном руководстве, связанные в том числе с отстранением от власти сталинских фигур – Л.Берии, Н.Маленкова и проч. и выдвижением «реформаторских» фигур. Хотя ряд деятелей сталинского образца (с их идеологией и способами управления) сохранялся  в СССР еще долго — не только при Хрущеве, но и при Брежневе;  некоторые же ( вроде Епишева, Митина и проч.)  досидели чуть ли не до Горбачева.

 

Важный поворот в политике СССР от сталинской системы знаменовал XX-й съезд ВКПб (1956 г.), на котором Хрущевым сделал знаменитый доклад «О культе личности и его последствиях».  В СССР доклад был опубликован полностью лишь 30 лет спустя, в период советской перестройки; до этого распространялся в самиздате.

 Используя понятие «культа личности» Сталина, хрущевское руководство, удержавшееся после ряда  контратак консервативных слоев партаппарата, начало  критику (понятно, своеобразную и ограниченную) Сталина и его эпохи.  Происходит реабилитация — пусть неполная —  «незаконно репрессированных»  жертв сталинского террора  1930-40х  гг.  Сторонники демократизации  заговорили об  «оттепели» (И. Эренбург).

 

Как оценивать хрущевскую эпоху в СССР?

Современный консерватизм в России (не только левого, но и правого толка) дает резкую критику хрущевской эпохи, предпочитая эпоху сталинскую, критикуя шестидесятничество и проч.  («Если социализм, то сталинский –А.Байгушев-, «подлый вражина Хрущев» у С.Мартиросяна, подход А. Проханова, А. Фурсова  и проч.).  Хрущевская эпоха критикуется консерваторами за «либерализм», трактуемый (как это типично для консерватизма)  явно излишне широко.  Консерваторы постоянно критикуют Хрущева, выдвигая различные правые альтернативы ему – начиная с «хорошего» Лаврентия Берии.  (Напр.,А.Фурсов, Не пора ли вернуться к вопросу о реабилитации Берии?  19.05.2017
http://www.nakanune.ru/articles/112895 ).

С данными консервативными оценками хрущевской эпохи нельзя согласиться. Консервативное представление «эффективного менеджера» и проч. Берии альтернативой Хрущеву не может быть поддержано. Берия – циник и палач., имеющий, как и иные сталинские «консерваторы» вроде Вышинского,  весьма подозрительную биографию еще с революции.  (В ходе допроса Берии в августе 1953 г. он прямо обвинялся в участии в мусаватистской  разведке, действовавшей под английским контролем. —  Копия протокола допроса Берия 19.08.53 -в Сб.  Политбюро и дело Берия. Сборник документов — М.:, 2012. С. 287-292 Архив: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 466. Л. 201-210. Копия. Машинопись, http://istmat.info/node/22226 ).  В период сталинского террора Берия был активным организатором репрессий против  революционеров, общественных деятелей СССР, и  просто рядовых граждан.

Хрущев – при своей прямолинейности и противоречиях –  был фигурой явно отличной от Берии. Он был искренним сторонником реального социализма. Замешанность Хрущева в сталинский террор, о которой любят говорить консерваторы (и которую нельзя полностью отрицать)– носит иной характер, чем участие в этом терроре Берии. Хрущев явно отличался от темных  фигур сталинской колоды   типа бывшего меньшевика Вышинского и проч. — манипулируемых циников, палачей революционной элиты и вероятных предателей реального социализма. Возможна и внешняя манипуляция действиями  Л.Берии (например, в отношении иностранных коммунистов). Высказывались мнения о замешанности Берия еще в терроре 1920-х гг. (см. гибель С. Могилевского).

Для послесталинского обновления реального социализма была нужна личность хрущевского типа, выросшая из сталинской эпохи, но не равная ей (как ряд сталинских деятелей), стремящаяся к обновлению и искренне (пусть наивно) верящая в новый строй.

Современная левая  теория  в отличие от советского марксизма и от западного консервативного либерализма должна указать как на  противоречия – в том числе идеологические — послесталинского  (в первую очередь хрущевского) периода реального социализма, так и ее позитивность. Вопреки  консерватизму хрущевская «оттепель» – весьма важный период советской системы, сделавший попытку  освобождения от  репрессивности сталинизма. Хрущевская  эпоха произвела важное обновление реального социализма в СССР, позволившее ему развиваться еще в течение тридцати лет.

 

1960е годы в СССР должны рассматриваться не как отход от «правильного» социализма, каковым российские консерваторы (А.Проханов, А. Мартиросян и проч.) считают  сталинскую систему 1930-50-х гг , но как   возвращение  (или точнее продвижение) к норме реального социализма.    Весьма важным было заявление хрущевской эпохи о том, что предшествовавшую переменам 1960-х гг сталинскую эпоху (названной эпохой «культа личности Сталина») нельзя считать выражением «сущности коммунизма» (реального социализма), но скорее его  искажением. 

С точки зрения современной левой теории,  отличной от позиции советского, а также  имперского (правого) консерватизма (  А. Проханова, А. Байгушева и проч.), хрущевскую эпоху следует оценивать как безусловно положительную и, положившую начало послесталинскому  реальному социализму.   Послесталинское общество в СССР 1960-80-х гг. и соответствующие системы этого же времени в Восточной Европе следует считать  «нормальным» обществом реального социализма, тогда как сталинская эпоха 1930-40-х должна считаться скорее деформацией этой системы.  

 

Не вызывает сомнения, что послесталинский советский социализм (при понимании сложности личности Хрущева и его деятельности)  «лучше» сталинского; несмотря на нарастающие противоречия, в 1960-80ые гг. он добился  немалых успехов.

 

Положительную оценку хрущевской эпохи подтверждает и развитие Китая после Мао Цзедуна.  Успешные китайские реформы  при Дэн Сяопине и его последователях сходны с хрущевскими – именно тем, что начали изменения сложившейся после Мао системы.

 

В  хрущевский период была сделана   попытка идеологического и иного «обновления» реального социализма, с отказом от наиболее репрессивных проявлений сталинской эпохи в различных общественных областях – от идеологии до экономики. При этом, понятно, эти изменения происходили в рамках реального социализма (командно- административной системы), которая сохранялась в СССР до конца 1980-х гг.

 

 Эта система оставалась определяющей для советской экономики,  продолжавшей развиваться в административно командной форме (пятилеток и проч.).  Некоторые попытки укрепления экономических рыночных  механизмов были сделаны, но они были менее радикальными, чем, например, в странах европейского реального социализма или в Китае. Ввиду неудачи «косыгинской» реформы,  реальной рыночной реформы в СССР до самой перестройки так и не произошло.

Это определило особенности развития советской экономики при Хрущеве – продолжение административно-командного и экстенсивного роста этой экономики с масштабными, но противоречивыми проектами  вроде освоения Целины.

Наряду с реформаторскими и верными шагами при Хрущеве делались и шаги явно ошибочные, связанные с бюрократическим утопизмом сталинистского образца — в том числе по отношению к частному сектору в разных отраслях экономики. Например, декабрьский пленум ЦК КПСС  1959 г. одобрил ложный тезис о том, что «личное подсобное хозяйство будет постепенно утрачивать свое значение». (Постановление пленума ЦК КПСС «О дальнейшем развитии сельского хозяйства»  24-25 декабря 1959 г. / /КПСС в резолюциях… Т.9.  М., 1986. С. 473). Данное постановление определило  наступление на  крестьянские приусадебные участки – то есть новые (после коллективизации 1930-х гг) попытки «раскрестьянивания» — в том числе попытки скупить индивидуальный скот и проч.). Это привело к  ряду негативных результатов  в сельском хозяйстве – в частности, обострению продовольственной проблемы. (См.: Данилов А.А., Косухина Л.Г. История России. XX век.  М.,1996, с. 285).

 Подавлялись – как при Хрущеве, так и последующих руководителях — и другие формы рыночной активности – т.н «цеховиков» и проч.  В результате основным оставалось  экстенсивное экономическое развитие и экстенсивные государственные проекты.

 

В целом в СССР в рамках командной системы  продолжилось активное развитие госсектора, а с ним и промышленности. В результате этого развития был осуществлен  ряд технологических прорывов, например в важной космической области.

Советские космические программы 1950-60-х гг  (и далее) вряд ли верно считать исключительно блефом.  (Владимиров,   «Советский космический блеф»).  Реально советский рывок в космос – от запуска первых спутников до полетов человека в космос — был серьезным прорывом, достигнутым реальным социализмом  («советской цивилизацией» ).Понятно — ценой серьезного напряжения ресурсов и различных ограничений.

 

Изменения происходили и во внутренней политике, где делались попытки устранения сталинских репрессивных «перегибов».

В сфере политического управления  происходит переход от практически личной власти Сталина к «коллективному руководству», с попытками возрождения «внутрипартийной демократии». 

 Хрущев начинает реальный  демонтаж сталинской репрессивной системы: роспуск лагерей и  реабилитацию «незаконно репрессированных».  В частности, действует комиссия Ольги Шатуновской  (см.Г. Померанц, «Следствие ведет каторжанка», М., Пик, 2004.).  Хотя вскоре  еще при Хрущеве  реабилитация начала сворачиваться и уже при Брежневе почти совсем прекратилась.

 

Во внешней политике началась нормализация отношений с Западом —  т.н. «разрядка». С 1960-х гг делаются попытки создать новые отношения СССР с соцстранами и компартиями мира. Эти отношения не были безоблачными и имели многочисленные противоречия. Но данные отношения весьма сильно отличались от репрессивных и грубоцентралистских ) отношений сталинской эпохи. (ср. ситуация с партиями и лидерами 3-го Интернационала или конфликт сталинского СССР с Югославией).

 

Серьезные изменения в хрущевскую эпоху происходят также и в идеологии реального социализма.

Жесткий сталинский идеологический режим в конце 1950-х – начале 1960-х гг сменяется  «оттепелью».  В советской общественной жизни появилось определенное разнообразие  идеологических течений– от официального советского конcерватизма  (сталинизма) до «либерализма» (пусть и  в определенных советских рамках). То есть «два крыла двухглавого орла» по выражению А.Байгушева ( Русская партия внутри КПСС, М., 2005, с. 204). Эти течения отличались от западных (правых) вариантов этих течений: речь шла о «советском либерализме» — течении сторонников социализма с человеческим лицом — шестидесятников, и советских консерваторов (сталинистов)– сторонников дохрущевской сталинской системы.

    После  XX съезда КПСС  советская культурная и литературная жизнь  получила новое развитие.  Например, как отмечают историки, «были созданы условия для появления большого количества литературных журналов. Начали выходить журналы: в 1955 г. — «Дружба народов», «Нева», «Юность», «Иностранная литература», 1956 г. — «Прапор», 1957 г. — «Вопросы литературы», «Дон», «Москва», «Литературная Грузия», 1958 г. — «Урал», «Литература и жизнь» (с 1963 г. — «Литературная Россия»), «Русская литература», «Литературная Армения»; 1959 г. — «Байкал» и др. (См.: Литературный Энциклопедический Словарь. М., 1987. С. 398-401). Всего во второй половине 50-х гг. впервые или после длительного перерыва стали выходить 28 журналов, 7 альманахов, 4 газеты литературно-художественного профиля». (См.: XX век: выбор моделей общественного развития. М., 1994. С. 123). – См. В.К. Криворученко, А.В. Пыжиков, В.А. Родионов. Колизии «хрущевской оттепели».

—  http://www.mosgu.ru/nauchnaya/publications/professor.ru/Krivoruchenko&Pygikov&Rodionov/).

Официальным идеологическим течением в СССР с конца 1950-начала 60-х гг  оставался  советский марксизм (марксизм-ленинизм, второй марксизм).  Однако в данной идеологии по сравнению со сталинской эпохой  произошел ряд существенных изменений.

 

При Хрущеве  оформляется советский послесталинский дискурс 1950-начала 1960-х гг, включающий  критику «культа личности» Сталина,   «перегибов» сталинской эпохи ( т.е. «нарушений социалистической законности») и говоривший о  восстановлении «ленинских норм» и «обновлении социализма» (под которым понимался доперестроечный реальный социализм  1960-80-х гг ).

В идеологии, как и других областях общественной жизни, провозглашался отход от сталинской эпохи, описываемой понятием «культа личности» Сталина,  введенным Хрущевым на  XX съезде ВКПб- КПСС в 1956-м г.Это понятие, как  и концепция «обновленного» социализма,  много обсуждалось и критиковалось с  разных сторон – как на Западе, так и в мире реального социализма.    

Критика  эпохи «культа личности Сталина»  (сталинизма, сталинских деформаций реального социализма) давалась хрущевской эпохой  с позиции  «правильного социализма», под которым на самом деле понимался «обновленный» послесталинский советский  реальный социализм 1960-80-х гг.   Речь шла об освобождении от перегибов ( пережитков)  «культа личности» — т. е. наиболее одиозных (очевидно левоэкстремистских) черт сталинистской репрессивности и возвращении  к «социалистическим» («ленинским») нормам», под которыми понималась норма реального социализма.   Для многих деятелей того периода — советских «шестидесятников» — эта норма реального социализма совпадала с идеально понятой политикой 1920-х годов.

 

В качестве определения  советской системы  в советском марксизме использовалось понятие «социализма». Социализм считался построенным или после войны,  или даже до войны —  согласно «Истории КПСС» (в частности, 1975г. издания) — в результате 2-й пятилетки  — в 1937 г. Как замечалось в указанной истории, в «1933—1937 годы во внутренней жизни Советской страны характеризуются завершением социалистической реконструкции всех отраслей народного хозяйства и построением в основном социалистического общества…С выполнением второй пятилетки главные задачи переходного периода были решены. Новая экономическая политика, введенная в 1921 году, исчерпала себя. В СССР было построено в основном социалистическое общество». (История КПСС,  М., 1975, с. 434, 438).Поэтому  «третий пятилетний план (1938—1942 г.) был первым народнохозяйственным планом построенного в СССР социалистического общества» ( Там же, 443).

 

Как и в сталинскую эпоху, советский марксизм хрущевского периода считал реальный социализм «социализмом», то есть «первым коммунистическим обществом» по Марксу. Поэтому в  3-й программе КПСС, принятой в 1961 г.на XXII съезде партии этот марксизм заявил о переходе к строительству «материально-технической  базы коммунизма» (то есть второго коммунистического общества по Марксу – в критике «Готской программы»). В данной программе утверждалось даже, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» к началу 1980-х гг. (См.: КПСС в резолюциях…  М., 1986.  Т.10.  С.128).

  Наивность заявлений подобного рода (как и всех рассуждений на тему «второго коммунистического общества») была очевидна уже современникам. Теорию «коммунизма» при Брежневе в конце 1960-х гг  (обычно называется 1967 г.) заменила более прагматичная теория  «развитого социализма», который согласно  официальной теории считался построенным в СССР в начале 1960-х гг (История КПСС,  М., 1975, с.600) и который следовало «совершенствовать».

     Течение обновления советской идеологии  в рамках реального социализма 1960-80-х гг получило название советского «шестидесятничества».  (См., например, О.Адамович. «Мы – шестидесятники». М.,1991).  Это понятие  (как и понятие «семидесятничества») возникло по аналогии с известными течениями общественной мысли России 19 века, хотя и с определенными отличиями. Идеологию хрущевской эпохи в СССР  («хрущевизм»)  можно определить как один из вариантов  советского шестидесятичества.

       Шестидесятничество можно рассматривать как идеологию послесталинских реформ  реального социализма в СССР, имевшее широкий спектр  —  от официальной хрущевской теории  построения социализма и «культа личности Сталина»,  до критики этой позиции  с некоторой более радикальной точки зрения —  как правило, левой, «социалистической».  

Некоторые варианты  левого щестидесятничества  могли (наряду с оппозиционными в СССР правыми теориями) подпадать под понятие «диссидентства». Это показывает  пример Р. А. Медведева, подвергавшегося репрессиям до 1980-х гг.

В более радикальных вариантах шестидесятничества использовалось понятие сталинизма и выдвигалась задача «десталинизации» —  вплоть до идеала «социализма с человеческим лицом». Об этом говорили «опальные» левые теоретики, такие как Георг Лукач и  реформаторы реального социализма типа  Александра Дубчека,  считавшиеся «ревизионистами» и сторонниками «правого уклона». Чехословацкие реформаторы  попытались осуществить свой вариант «нового социализма»,  в частности,  в период  Пражской весны  1968 г.    Инициатор советской перестройки М. Горбачев в начале своих реформ выступал как «шестидесятник», верящий в социализм «с человеческим лицом».

 

 Победивший в России с начала «нулевых» гг. русский  правый консерватизм высказывает  резко негативное отношение к советскому шестидесятничеству.   Представляя себя «защитниками социализма» от «либералов» (а также защитниками  от них же дореволюционной российской империи), идеологи консерватизма известны постоянной резкой критикой (если не сказать оплевыванием)  советского шестидесятничества.

     Консервативные авторы всячески принижают хрущевскую эпоху – и в целом послесталинский реальный социализм, поэтизируя  социализм сталинский.     Сходным образом консерватизм (от А.Проханова до Н. Старикова) порицает и советские 1920-е годы. Хрущевской «оттепели» в качестве положительной альтернативы  противопоставляется  дохрущевская сталинская система со сталинской идеологией.

   Одновременно русские консерваторы  (включая правых сторонников восстановления дореволюционной России, и едва ли не монархии) возвышают  Сталина (с его небольшевизмом, если не антибольшевизмом) и преуменьшают оборотные стороны сталинского правления, в том числе размах сталинских репрессий. Они же  попытаются  реабилитировать Л.Берию как якобы инициатора «альтернативной оттепели»,  «эффективного менеджера» и проч.

 

 Особо жесткую критику идеологов консерватизма (декларирующих свою «имперскость») вызывает попытки хрущевского реального социализма  укреплять советские сферы влияния.  Сторонники послесталинского социализма  даже в хрущевской форме ( как и большевики в целом) еще с советского периода обличаются  консерватизмом  («Русская партия» – Байгушев) как «троцкисты».  Они обвиняются в укреплении советских сфер влияния «за счет России»,  в попытках реформировать плохой советский социализм, который «на самом деле» следовало   разрушить до основания  ради возвращения к дореволюционной России.

     Такова реальная  консервативная «защита социализма», который  сторонники монархической России (православные белогвардейцы) защищают  от «либералов» (советских шестидесятников), в том числе веривших в «социализм». С этим сочетается защита «хорошего Сталина»- хорошего  именно тем, что согласно консерваторам   не был никаким социалистом и большевиком,  но восстановителем дореволюционной империи и едва ли не монархии.

Консерваторы стремились восстановить дореволюционные  консервативные – в том числе радиальные (черносотенные) —   группировки  типа «Союза русского народа»:  идеологически —  с конца 1940-х гг, и реально — в период перестройки (1988 г. – А. Байгушев,  етс). В следующей попытке восстановления  этого же Союза в 2005 г.  участвовал лидер партии «Родина» и вицеспикер Госдумы Сергей Бабурин.   

 

      Консервативные ( как правые, так и сталинистские) обвинения Хрущеву вряд ли объективны. Хрущев начал важные и необходимые реформы реального социализма, которые на Западе определялись как «десталинизация» (это понятие может использовать не только правый либерализм, но и левая теория). Его заслуга — открытие правды о репрессиях, ликвидация Гулага, отказ от личной диктатуры «вождя» и его культа –  как и создание всей послесталинской системы реального социализма.

Консервативные историки, любящие Сталина, третируют Хрущева как «либерала».В такой трактовке  проявляется очевидно излишне широкая трактовка либерализма — теория «либерализма без берегов». Насколько однако Хрущева можно реально считать «либералом»? Может, по сравнению со Сталиным и Берией?  «Либерализм» Хрущева заключался в его попытке обновления реального социализма и реформе сталинской системы. Именно этим согласно  идеологам русского консерватизма  он и «плоховат» .   

Консерваторы критикуют правых либералов (а еще больше либералов левых) за «подрыв советского социализма»,  на самом деле  делая с ними одно дело.

В этом, как и ряде других моментов проявляется двурушничество правого консерватизма в России. Оно состоит, например, в критике  внешних  консерватизмов (включая консерватизма «правильного немецкого патриота» Гитлера)  наряду с  сочувствием аналогам этого консерватизма в России (да и в Европе тоже).

 Отношение консерватизма с его внешними (консервативными же) аналогами строится по принципу: «национализм вообще-то плох, но — ваш. Наш же национализм хорош и иным быть не может».

 

Поэтому с точки зрения современного левого подхода (и вопреки русскому консерватизму) следует указать на положительность советского (и хрущевского) реформаторства и  советского шестидесятничества. При всей своей ограниченности, шестидесятничество ближе к современному левому подходу, чем семидесятничество, которое целиком копирует праволиберальные и правоконсервативные штампы относительно реального социализма.Это направления в целом можно считать одним из наиболее продуктивных идеологических и культурных течений реального социализма.  Оно создало многое из того, что позволило  СССР занять важные позиции в мире 20 века. Проводившееся Хрущевым обновление происходило в «социалистических» рамках, позволявших продолжить  позитивное развитие большевистской (коммунистической) революции 1917 г.

В то же время считая реальный хрущевской эпохи шагом вперед по сравнению со сталинским социализмом, левая критика  должна указать на ограниченность  хрущевского «обновления социализма»,  а также хрущевской версии «второго» марксизма, включающей  понятие «культа личности Сталина» и проч.В хрущевский период обозначился  отход от прямолинейной административно-командной ( «мобилизационной» ) системы в ее жестком (сталинском) варианте. Но хрущевские попытки «преодоления  ( критики)  командно-административной системы (а также сталинской эпохи) оставались противоречивыми как в экономике, так и в других областях.

Слабость Хрущева состояла в  противоречивости и непоследовательности реформ в ряде сфер общества –  от идеологии до экономики. Хрущев проявлял    нестабильность в  управлении и склонность к крайностям, проявившимся в ряде особенностей официальной политики  того времени (от освоения Целины до отношения с интеллигенцией).

 

  Что касается  понимания (и анализа) сталинизма хрущевской эпохой – как и официальным советским шестидесятническим дискурсом 1960-х гг, то недостатки такового oчевидны. Трактовка сталинизма  как «культа личности Сталина» с точки зрения современного марксистского дискурса является «субъективистским» объяснением особенностей сталинской эпохи лишь личными чертами Сталина. Наивность хрущевской эпохи заключалась также в надежде на  «восстановление ленинских норм» (как и норм 1920-х гг) в советском обществе.   

В вину обществу сталинского образца  идеологами хрущевской эпохи ставились лишь его  «перегибы» и насилие при создании командно-административной системы и руководстве ею.Сама по себе командная система реального социализма ( которая понималась как «социализм») не вызывала у хрущевского руководства нареканий. Тем самым хрущевская теория «культа личности»   критиковала лишь отклонения  социализма сталинского образца от нормы  реального социализма (авторитарного Синдиката),  то есть левоэкстремистские деформации последнего, но не  систему реального социализма  как таковую. В этом понимании  социализма не учитывалось, что реальный социализм был определенной (и преходящей) исторической формой,  которой история отпустила уже не так много времени.    Перестроечный кризис поставил вопрос о выходе за пределы  реального социализма.

Этим (как можно заметить)  объясняется ограниченность хрущевской критики сталинизма и непоследовательность   проводимой Хрущевым «десталинизации» .

 Десталинизация в первом, более узком смысле понималась как преодоление последствий (говоря в терминах хрущевской эпохи) «культа личности Сталина», восстановление социалистической законности» и проч.  Этот процесс  можно назвать «преодолением  левоэкстремистской деформации предсоциализма, возвращением к его «норме». Десталинизацию в более глубоком смысле следует понимать как «положительное» преодоление реального социализма – то есть не разрушение его и реставрацию в обществах бывшего реального социализма западного общества («капитализма»), но переход к «новому социализму».

 

 Советское общество  1960-х гг оставалась в рамках классической модели реального социализма, создававшейся в это время и охватывавшей все сферы – от жесткой командной экономики с подавлением частного сектора до политики. Политическая система советского реального социализма 1950-60-х (и далее) годов хотя и произвела переход к «коллективному руководству» от личной диктатуры, оставалась однопартийной. Западная критика обращала внимание на то, что в СССР продолжал оставаться закрытым и достаточно репрессивным обществом.

В нем не соблюдались политические свободы – слова, собраний и проч., до самой перестройки действовали многочисленные цензурные запреты, с послеперестроечных позиций кажущиеся  абсурдными. Только в эпоху горбачевской «гласности»  — в 1988 г., например,  публикуется речь Хрущева о культе личности Сталина  1956 г.Тогда же в 1988 г. (спустя 50 лет!) был «реабилитирован» Бухарин.  Речь  идет об относительно мягких критиках сталинской политики, не говоря уже об «антисоветчиках» типа А. Солженицына или многих западных авторах. «Запрещенные» тексты  распространялись в самиздате, что  было объектом преследования. За самиздат давались  неадекватные сроки —  от потери работы до нескольких лет заключения.  Эти запреты  дожили до конца 1980-х гг. 

 

Ввиду особенностей авторитарной советской системы оппозиционные течения в СССР уже начиная с 1960-х гг  (и далее в 1970-80е гг) приобретают форму  «диссидентства». возникшего еще в хрущевский период и охватывавшего весь неофициальный политический спектр — от  правых до левых.  Диссидентство –  к которому относилась любая неофициальная политическая активность – подавлялось в СССР (и других странах реального социализма за редкими исключениями) до самой перестройки (1988-89 гг).

 

Основной оппозицией советскому марксизму и официальной идеологии  была оппозиция консервативно-либеральная (правая). Она явно поддерживается (и стимулируется) Западом различными пропагандистскими средствами ( включая радиоголоса и проч.) В основном поддерживаются правые либералы, но реально также и «консерваторы».

 

Во многом иной ситуация с «правами человека» (о которых постоянно говорил Запад) была в других странах реального социализма – в частности, Польше. Максимум открытости в тогдашней Восточной Европе представляла  Югославия – с открытой  границей и проч.  При этом в Югославии сохранялась общая для Восточной Европы модель реального социализма.

      Вместе с тем реальный социализм не следует сводить только к его «оборотным сторонам». В 1950-х -60-х гг., в период   хрущевского и первые годы брежневского правления  реальный социализм был  еще на подъеме, его потенциал еще не был исчерпан. «На стороне» реального социализма были многие исторические процессы.  В мире происходили «антикапиталистические» перемены.Они совершались и в «третьем мире», где происходил  распад так называемой «колониальной системы» — в том числе в Азии и Латинской Америке. (Кубинская и др. революции). Менялось и само западное общества.

В 1960-80-х гг реальный социализм со свои центром в СССР конкурировал с западным мировом центром (США), играя роль второго мирового полюса. К середине 1980-х гг  реальный социализм представлял собой систему стран, охватывающую треть мировой территории .Общества реального социализма возникли в основных мировых регионах —   Европе,  Азии и Латинской Америке.

При этом объективность требует признать, что основы этой  роли  реального социализма были заложены как в  противоречивые сталинские 1930-40-е годы,  так  и не в меньшей (а возможно и большей) мере – в период послесталинских реформ.

 

 

 

6. От Хрущева к Брежневу. Успехи  реального социализма 1960-70 х гг. и начало его кризиса. Консервация  командной системы  после 1968 г.  Кризис идеологии реального социализма ( марксизма-ленинизма, второго марксизма).

 

 

Брежневская эпоха (с 1964 г.) стала  попыткой стабилизации  (в консервативно-советском варианте) советского реального социализма.  В то же время отказ от  хрущевской «нестабильности» и «волюнтаризма» был достигнут ценой  сворачивания реформ, характерных для хрущевского периода,  и очевидной  «ресталинизации». 

 Реформы сворачиваются как в идеологии, так и в других областях жизни общества.

В экономике  произошла определенная управленческая стабилизация по сравнению с «загзагами» хрущевского периода. В то же время начатые в этот период реформы затормозились.  Косыгинская  рыночная реформа при Брежневе не  была завершена, что оказало серьезное негативное влияние на экономику СССР. (Это показывает и сравнение с опытом китайских реформ).

Большую роль этом сыграл советский консерватизм, поддерживаемый консерватизмом правым.  (см. А.Байгушев. Русская партия внутри КПСС). Вместе с тем элементарные рыночные реформы могли бы  продлить существование советской системы.   Это показали более развитые и продуктивные модели «реального социализма» — в частности, югославский, венгерский (также польский) вариант, не говоря уже о продвинутом китайском.

 

Наступление советского консерватизма (сталинизма) выражалось в ряде проявлений, например в сворачивании реабилитаций. При Брежневе   прекращается деятельность сделавшей много  в этом отношении комиссии Ольги Шатуновской.  Дело дошло до попытки «реабилитации Сталина» в 1969-70 гг., которую критиковали советские неофициальные левые (например, Р.А. Медведев – О  Сталине и  сталинизме, К суду истории).

  В реформах этого времени – от экономики до идеологии — стал преобладать бюрократический прагматизм. Он выражался в специфической политике советских консерваторов и «аппарата».

Признаком идеологического прагматизма стал отказ от теории «построения коммунизма, вместо которой  была  выдвинута теория «развитого социализма», говорящая о его (возможно, длительном) «совершенствовании» .

 

Официальной идеологией советского социализма вплоть до конца 1980-х годов был второй (советский) марксизм, соединенный с консерватизмом (правым национализмом). Этот марксизм оставался достаточно догматичным по ряду параметров.   Для него была характерна, например, странная (даже с точки зрения ортодоксального марксизма) риторика об «усилении роли государства, партии» по мере приближения «к коммунизму».

 

Официальный советский марксизм размывался оппозиционными правыми течениями – в частности правым либерализмом. В борьбе с ними использовалась идеология консерватизма. Консервативная сторона идеологии: течение правого национализма с очевидной ксенофобской линией, оказывавшее серьезное давление на власть. Отражалась в официальных журналах  консервативной группировки — «Наш современник» и проч.

Консерваторы встраивались во власть  и проникали в бюрократический аппарат.  (Группа Павлова и проч.) Это проникновение ставилось как сознательная задача. (А.Байгушев, Русская партия внутри КПСС, Н. Митрохин, Русская партия  в СССР   – см. Крах консерватизма).

 

С середины 1960-х гг произошло очевидное ужесточение режима в СССР.

В области средств массовой информации усилилась цензура.  Жестче стало отношение к диссидентам.В брежневское время начались диссидентские процессы. Первым известным среди них был процесс  А. Синявского и  Ю. Даниэля (1966 г.), далее последовала целая серия.

Цензура и преследование оппозиции способствовали идеологическому и политическому кризису в СССР —  поражению идеологии реального социализма в полемике с западным обществом, который  подвергал критике политику СССР в области «прав человека».

 

   Важным переломным моментом для реального социализма стал  1968 год, в котором произошли   чехословацкие события (попытки реформ и их силовое подавление в августе 1968 г.).

   Чехословацкие реформы следует рассматривать как важную попытку преодоления старой модели реального социализма и построения нового социализма  (подробнее – в следующей  главе  о кризисе реального социализма). Однако под влиянием консервативных (сталинистских) группировок СССР не поддержал чехословацкий эксперимент и пошел на его подавление  в августе 1968 г.

   Этот шаг советского консерватизма имел многие – в основном отрицательные – последствия для систем советского образца в Европе. С точки зрения современного левого подхода подавление чехословацкого эксперимента следует рассматривать как один из шагов к общему поражению реального социализма в Европе.  Подавление чехословацкого эксперимента стало одним из существенных толчков в переходе  к «консервации» традиционных структур реального социализма – прежде всего в СССР.  После чехословацкого вторжения в СССР начинается торможение реформ во многих направлениях – от экономики до идеологии.

 

Обостряется целый ряд конфликтов – в том числе внутри левого движения. Западные компартии подвергли критике  вторжение 1968 г. и сталинизм. Они  предлагают новый вариант левой теории —  еврокоммунизм.

 

В СССР подавление  чехословацкого эксперимента стимулирует ужесточение брежневского режима. 1969-70 гг. происходит упоминавшаяся попытка реабилитации Сталина (ее описывает, например,  Р. Медведев в книге «О Сталине и Сталинизме». Ужесточается отношение к оппозиционерам. В 1974 г. из СССР был выслан А. Солженицын, заключен под арест академик А. Сахаров.

 

В СССР усиливаются  консервативные группировки, происходит чистка «реформаторов» из госаппарата (например, исключение в 1974 г  из ЦК А. Яковлева и др.).  Усиливается влияние на власть группировок правого национализма.  (Подробнее – в работе «Крах консерватизма»).    В советской идеологии (и советском марксизме) все больше активизировалась догматическая, сталинистская  и консервативная  сторона.

 

      Брежневский консервативный поворот второй половины 1960-х гг поставил  вопрос о появлении «второго сталинизма» — сталинизма после Сталина. Сталинизм возродился в самом различном виде — как в форме  идеологического  культа лидера,  так  и  в  форме различных репрессивных проявлений,  неприемлемых с точки зрения развитой демократии.

В брежневский период стало очевидно, что за «культом личности» Сталина стояли более глубокие системные причины, обусловливавшие как сам этот культ личности, так и  другие  «более внешние» проявления сталинизма. Критики верно указывали в качестве причины свойственный реальному социализму политический авторитаризм.

 

 

К концу 1960-х  гг реальный социализм  советского образца   в Восточной Европе достиг пика своего развития..  После 1968 г. он– развивается по инерции и в 1970-80х переходит  к консервации административно-командной системы  в  ее советском, далеко не самом «продвинутом» варианте. Более эффективные модели реального социализма  — например,  югославская и венгерская  — не берутся за образец.

 

Подъем реального социализма как будто продолжался, но развитие осавалось экстенсивным. Во многих областях жизни  СССР консервировались явно устарелые общественные формы. Все более очевидными становились  слабости системы реального социализма.   Накапливались противоречия между внешним расширением и внутренней (системной) отсталостью административно-командной системы.

Во многих областях  жизни реального социализма — как внутри страны, так и во внешней политике  становились заметны симптомы кризиса. Причины этого кризиса носили системный характер (см. след. глава). и проявлялись в разных областях – от экономики до  идеологии. Кризис проявлялся в отношениях как с Западом, так и  с «соцстранами», прежде всего восточноевропейскими. Накапливающиеся общественные противоречия способствовали началу и усилению эмиграции из СССР и стран бывшего реального социализма на Запад.

 

Нарастал и  кризис идеологии реального социализма.Второй марксизм все больше проигрывал западной консервативно-либеральной идеологии – как правому либерализму, так и правому консерватизму, составлявшим также основу идеологии «семидесятничества» и правого диссидентства.

Проигрыш советским марксизмом идеологической войны западному обществу и западной идеологии стал очевиден в период перестройки 1987-91 г.  Но этот проигрыш был заложен  ранее — уже в  1960-е гг.

 В эти годы советский марксизм  оказался неспособен противостоять по многим важным вопросам ( в том числе и оценок реального социализма)  как западным идеологическим структурам, так и  правого диссидентам, как правило представлявшими позицию по этим вопросам западной консервативно-либеральной идеологии (включавшей течения как правого либерализма и правого консерватизма).

 

Несмотря  на это , в 1960-70х подъем реального социализма еще продолжался.   На подъеме в эти годы   в мире была и левая идея. В разных частях мира — в том числе и Латинской Америке – происходили левые революции.   Хотя уже и в те годы не обходилось без  поражений – например, «пиночетовский» переворот в Чили  1975 г., восхваляемый современным русским консерватизмом ( М. Леонтьев).

 

 

7. Идеология послесталинского реального социализма. Советский марксизм 1960-х гг. и оппозиционные идеологические течения. Семидесятничество против шестидесятничества. Диссидентство. Правые либералы и правые консерваторы против второго марксизма.

 

 

Предпринятая  Хрущевым попытка конца 1950-х начала 1960-х гг отказаться от догматики сталинской эпохи (в том числе и ее консервативных черт) стимулировала послесталинское возрождение марксизма в СССР и странах реального социализма.

Официальная советская идеология — советский марксизм  (марксизм-ленинизм) — был создан в основном в послесталинскую эпоху. Эта форма марксизма имела как свою ограниченность, так и свои достижения, от которых стала отказываться послеперестроечная консервативно-либеральная идеология в России. Рассмотрим некоторые черты этого советского марксизма.

Послесталинский марксизм имел преимущества как по сравнению с дохрущевской сталинской формой этого марксизма, так с идеологией  «семидесятничества», реально являвшейся переходом на позиции правой – консервативно-либеральной идеологии.

 

Для определения советского общества официальная советская идеология использовала понятие «социализма», который считался построенным в СССР уже перед войной, и во всяком случае после  войны, а также понятие «развитого социализма», достигнутого, как считалось, в 1960-е гг. Третья  программа КПСС (1961) говорила о «построении материально-технической базы коммунизма».

 

Догматизм подобных определений, как и самих интерпретаций понятий социализма и «коммунизма» во втором марксизме  очевиден. «Коммунизм»  (идеальная вторая ступень нового общества,) «второе коммунистическое общество» понимался фактически как слегка «приукрашенный» реальный социализм. На Западе последний назывался «коммунизмом»  во всех его моделях.

 

Однако  с точки зрения современной  левой теории следует отметить и положительные отличия советского марксизма  от правых течений консерватизма и либерализма, существовавших в западной критике реального социализма и диссидентских течениях.

 

В конце 1950-х – начале 1960-х гг (как упоминалось в прошлой главе) внимание левой общественной мысли в СССР и других странах реального социализма привлекли «Экономическо-философские рукописи 1944-46 гг» К. Маркса, найденные еще в 1930-х гг и опубликованные значительным тиражом в 1956 г. в 1 томе 2 изд. Собр. соч. Маркса и Энгельса.  Первоначально рукописи  была опубликованы и переведены еще в 1930-е гг, но широкое распространение получили в конце 1950-х — начале 1960-х гг.  Данная работа сыграла важную роль для формирования в странах реального социализма оппозиционного (неортодоксального, критического) марксизма.  

  Представители последнего начиная с 1960-х годов заметили, что анализ Марксом грубоуравнительного коммунизма  в «Экономическо-философских рукописях 1944-46 гг»,  (они же «французские рукописи») можно применить к ряду вариантов реального социализма – в том числе и сталинской системе. Эта критика оказалась в полной мере (и в некоторым аспектах даже поразительным образом) применима к реальному социализму.  (Сошлемся, например, на книгу Л.Суперфин. Критика грубоуравнительного коммунизма в Экономическо-философских рукописях К. Маркса 1944-46 гг.,  М., 1975 ).

    В эпоху хрущевской оттепели левые оппозиционеры обнаружили  нового «несталинского»  Маркса, чья критика грубоуравнительного коммунизма  имела прямое отношение к пережиткам сталинизма в советской системе. 

 Марксов анализ грубоуравнительного коммунизма оказался актуальным в связи с началом критики черт неосталинизма в системах реального социализма 1960-80-х гг. В работе Маркса подвергались критике те черты грубоуравнительного коммунизма — левоэкстремистских проявлений «деспотического»  и «авторитарного» коммунизма, с которыми  жители реального социализма столкнулись в реальной практике – например, сталинской эпохи. Как показал молодой Маркс,  теоретические истоки репрессивных черт сталинской системы  выходили далеко за пределы марксистской традиции.

 

  Неортодоксальные левые обратили внимание также  на критику утопических социалистических  проектов  марксистами  рубежа ХIХ — начала ХХ века — К. Каутским,  П.Лафаргом  (книга об иезуитских республиках) и  Г. Плехановым (критика ткачевско-народовольческой идеологической линии).

  Критику  догматических и утопических левых теорий (а также косвенно и сталинизма) продолжили и советские ученые — акад. В.П. Волгин и ряд других авторов: Г.Кучеренко, А. Володин, Н. Симония, М.Лившиц и др.

Советские авторы, близкие к неофициальному  марксизму, указали на различие  «гуманистической» и «экстремистской» линий в революционном движении.

Они критиковали связывавшийся со сталинизмом тезис «цель оправдывает средства», указывая на необходимость соответствия  средств построения нового общества его целям. В этой связи приводилось  известное высказывание Маркса: «цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.1. С. 65; см. Володин А. и др. Цит. соч. С.277).

 

В ряде работ советских историков «критического»  (и шестидесятнического) направления делалась попытка различать в русском революционном движении  «линию Чернышевского» и «линию Нечаева». То есть отличать линию «люмпен-революционизма» от «магистрального» направления в революционном движении. В работе А.И.Володина,  Ю.Ф.Карякина,  Е.Г.Плимака   «Чернышевский  или Нечаев?» «нечаевщина» понимается  как специфическая форма «псевдо-революционности,  привносящей  в  освободительное   движение принципы иезуитских уставов, воинствующего невежества, предлагавшего бороться с мерзостью старого мира его же собственными грязными средствами». (Чернышевский  или Нечаев? М.: Мысль, 1976, С.248).

К указанной работе примыкают исследования целого ряда других советских историков 1960-90х гг. о народничестве и марксизме —  Г. Водолазова (От Чернышевского к Плеханову. Oб особенностях развития социалистической мысли в России.— М.,МГУ, 1969), В. Твардовской  ( Социалистическая мысль России на рубеже 1870-1880-х гг. М., 1969.)  и др.

 Таким образом в  критической советской исторической литературе  делались попытки косвенно указать на связь сталинизма с нечаевской линией в революционном движении, а также теорией и практикой утопического (и феодального) социализма в России — от ранних русских социалистов 19 века, Нечаева и Ткачева до анархизма.   Анализировалась связь этой традиции с революционным утопическим социализмом в Европе — от Бабефа до бланкизма и анархизма.

 

  С 1960-х гг в  СССР началось знакомство с западной левой традицией, что способствовало отказу от многих однобоких трактовок советской идеологии.  Появились работы о западных левых – в частности европейских — о Ж.-П..Сартре, А.Камю, Г.Маркузе и т.д. А также левых течениях на Западе (например, работа М. Грецкого «Французский марксизм» и многие другие). Однако в силу сохранявшейся в СССР цензуре  и сильному влиянию советского консерватизма такое знакомство советских авторов с западной левой традицией  было ограниченным. Большинство левой классики  и левых работ  того периода не публиковалось в СССР вплоть до начала советской перестройки.  Не была опубликована в СССР  и важная работа  Перри Андерсона Размышления о западном марксизме, (М., Интер-Версо, 1991) появившаяся на русском  уже после перестройки.

 

Сталинская модель советского социализма  и «культ личности Сталина» в хрущевскую эпоху критиковались не только слева —  со стороны более радикальных шестидесятников, сторонников «обновления» социализма. Но также и справа – со стороны консервативно-либеральных (правых) идеологов,  противников социализма («коммунизма»)  как такового – прежде всего на Западе, но также и в странах реального социализма.  

 

Так  в противовес шестидесятнической идеологии реформы социализма появляется «семидесятнический» дискурс,  представляющий другой идеологический подход и другую форму критики советской системы, чем шестидесятничество. Основной особенностью   дискурса  и идеологии семидесятничества  можно считать  отказ от «социализма» в качестве положительной цели, критика большевизма  (коммунизма) как такового, и выдвижение задачи реставрации —  возвращения России к обществу западного образца. «Семидесятничество» в СССР  представляло таким образом не левую, но западную

консервативно-либеральную  идеологию. Если шестидесятничество в целом стояло на левых, «социалистических» позициях, от официального хрущевского реформаторского до дубчековского социализма с человеческим лицом,  то семидесятничество предполагало переход на позиции  Запада в идеологической борьбе эпохи холодной войны. Данная форма критики не только сталинизма, но и всего реального социализма в СССР,  хорошо известная советской интеллигенции по радиоголосам и самиздату,  соответствовала западной консервативно-либеральной идеологии.

 

Семидесятничество  возникло из критики «ограниченности» (как полагали правые противники социалистов) шестидесятничества. Семидесятники порицали шестидесятников – левых критиков сталинских «деформаций» реального социализма за «наивность» и  критиковали  реальный социализма (и советскую систему) целиком —  начиная с большевистской революции 1917 г.   В рамках семидесятничества сталинизм отождествлялся с  реальным социализмом и «коммунизмом» вообще. Объектом критики  оказывался не только Сталин, но и Ленин, весь большевизм с 1917 г. Семидесятники отрицали возможности «позитивного» развития  реального социализма к его более высоким историческим формам.

Семидесятническое (праводиссидентское) течение в Советской России включало в себя как праволиберальное направление (А.Сахаров, Г.Померанц, В.Войнович), так и направление правоконсервативное — И.Шафаревич, В.Кожинов, во многом также А.Солженицын и др. Праволиберальное направление ставило целью восстановление в России дореволюционного общества, как надеялись сторонники этого направления, в варианте парламентской (февральской  1917 г.)  системы. Идеалом правых консерваторов была дореволюционная «нелиберальная» (то есть фактически монархическая, цезаристская  и проч.) Россия. Между этими «диссидентскими» направлениями в самиздате шла своя полемика – например, полемика между А.Солженицыным и Г. Померанцом, В.Войновичем и А.Солженицыным и проч.

 Помимо относительно «умеренной» правоконсервативной группировки И. Шафаревича, В. Кожинова,  в СССР  действовала влиятельная радикально-консервативная группировка т.н. «Русской партии»  — А.Байгушев, С.Семанов и проч. (см. Н. Митрохин, Русская партия  в СССР (М., 2003), а также «Крах консерватизма»).  Она занималась активным распространением консервативного самиздата ( «Вече» Осипова, которого обвиняли в связях с  НТС и др.). Радикальные русские консерваторы  активно использовали (в особенности в трактовке еврейского вопроса ) «власовские» стереотипы – «Протоколы сионских мудрецов», соображения авторов типа А. Дикого и проч.В дальнейшем  это направление продолжили перестроечные и постсоветские группировки «национальной революции» —  общество «Память» Васильева, РНЕ  А.Баркашова  и партия «Родина».

Очевидно сходство этого варианта  русского консерватизма  с западно-европейским консерватизмом, образовавшимся в борьбе с левыми течениями в начале 20 века – Муссолини, Франко и проч. Запад (Расчлененное общество) боролось с левой оппозицией реального социализма посредством идеологии консерватизма и консервативной части советской бюрократии.

 

Правые консерваторы, вопреки праволиберальной теории, преобладали также  среди прозападных диссидентов в странах бывшего реального социализма и республиках бывшего СССР. Как показывает и посткоммунистическое развитие Восточной Европы, включая Польшу, Прибалтику, Украину и проч., диссиденты в национальных республиках бывшего СССР  чаще были не либералами, но консерваторами – правыми националистами. Так правое диссидентское движение закладывало основы посткоммунистических консервативных группировок, которые пришли к власти в постсоветских и посткоммунистических странах в 1990-нулевых гг.

 

В советской России известными фигурами семидесятничества  стали Александр Солженицын, Андрей Сахаров, Юрий Карякин и многие другие известные оппозиционеры и диссиденты, стоявшие на  консервативно-либеральных (правых) позициях.

Наиболее известным представителем   диссидентской консервативно-либеральной линии  в советской России  был Александр Солженицын («Архипелаг-Гулаг»  и др.). Его теория колебалась между правым либерализмом и правым консерватизмом – с уклоном в сторону консерватизма. 

 

Семидесятничество оказывалось от левой и социалистической идеи и переходило на позиции правого либерализма и правого консерватизма – то есть на позиции поддержки западного типа развития и дореволюционных (докоммунистических) обществ в странах бывшего реального социализма. Такой подход, свойственный правому диссидентству в Советской России и иных странах реального социализма, характеризует логика реставрации,  свойственная  консервативно-либеральному (западному) взгляду на реальный социализм.

Сталинизм рассматривался семидесятниками (и соответствующими правыми диссидентами) как «суть коммунизма», под которым понималась командно-приказная система в первую очередь советского образца. Данная  критика сталинизма казалась менее «субъективистской» и «более научной», чем, например, хрущевская теория «культа личности» Сталина, поскольку  она как будто стремилась к анализу глубинных особенностей и пороков самой системы (от идеологии до экономики) раннего коммунизма. И в этом смысле данная правая критика, как ни странно, оказывались ближе к современному марксизму.

 

Однако «реализм»  и радикализм правой (праволиберальной или правоконсервативной) критики  реального социализма  оборачивался  у семидесятников – сторонников западного дискурса — идеализацией общества западного образца и реформ  по его воссозданию. Эта идеализация стала основой политики соответствующих праволиберальных и правоконсервативных группировок в посткоммунистическом мире – в том числе и постсоветской России.

Западный консервативный либерализм дает как будто максимально острую критику реального социализма и сталинизма.  Однако эта критика сталинизма и командной системы в правой идеологии – как либеральной, так и консервативной – остается  лишь «негативной». Оборотной стороной  западной (и диссидентской) консервативно-либеральной критики реального социализма фактически была апологетика существующей западной системы и западных демократий, которые рассматривались как социальный эталон и естественная альтернатива административно-командной системе.

 

 Критикуя советские хрестоматии, семидесятничество  переходило на консервативно-либеральные позиции – т.е. позиции хрестоматий западных. Советские правые либералы и правые консерваторы использовали эти хрестоматии некритически.  Некоторые советские интеллектуалы так устали от советских хрестоматий, что приняли западные хрестоматии за свои и стали говорить их языком. 

Парадоксы правого диссидентства –это  парадоксы российских «правых»,  находившихся «в положении и левых».  В основе этих парадоксов лежала специфическая ситуация зеркальности («перевернутости»)  советского  политического спектра по сравнению с западным.

Наряду с правым диссидентством  существовало (также в подполье и самиздате) и левое диссидентство– то есть левая идеологическая оппозиция официальной советской идеологии. Оно возникло уже с 1920-30-х гг.: его представляли Л.Троцкий  и др. оппозиционеры – М.Рютин, Ф. Раскольников и др.  На Западе велась и социал-демократическая критика СССР и реального социализма. Работы и анализ взглядов данных авторов в СССР никогда не публиковались. 

При этом в 1960-е гг — СССР и других странах «восточного блока» начинают  появляться неофициальные (критические) марксистские течения. Например, высланный из СССР  сторонник «подлинного социализма» и самоуправления  П.М. Абовин-Эгидес (Журнал «Поиски» — в самиздате). Также — многие другие, упоминавшиеся во 2 главе (Группа Праксис и др.)

 

Однако левая оппозиция сталинизму  не устраивала важных мировых игроков, прежде всего Запад. Западное общество было заинтересовано в провале реального социализма и в выдвижении на первый план правых идеологов — как либералов, так и консерваторов.

 

 

Реальный социализм все более очевидно проигрывал своему главному оппоненту – идеологии консервативного либерализма. С ним вместе были готовы потерпеть поражение и все другие – в том числе и оппозиционные — формы левой идеологии.

Эти теории были  необходимы для понимания перемен «перестроечного» образца.

Однако современная  левая теория «не успела» к перестройке. Соединить воедино различные фрагменты левой теории к 1980-м гг левая мысль не смогла. Одной из причин этого было подавление советским консерватизмом  (сталинизмом) не только правых, но и  (иногда даже более ожесточенно ) оппозиционных левых течений вплоть до 1989-х гг.  Время «свободного обсуждения» идеологических тем реально началось только в перестроечный период   — 1988 -91 гг.

Отсутствие левой теории — теории «положительных» (не только реставрационных) перемен – в мире реального социализма — оказало негативное влияние на процесс советской перестройки.Это отсутствие стало немаловажной причиной того, почему процессы перестройки приняли обвальный характер.  

 

После поражения реального социализма правые праволиберальные и правоконсервативные группировки образуют соответствующие партии,  которые приходят к власти.  Вместе с тем реальная политика этих партий часто мало соотносилась с западными общаниями «либеральной демократии» после «свержения тоталитаризма».

Реально  в постсоветском пространстве под западным контролем  перевес получает консерватизм – правый национализм  (скажем на Украине — украинский), в Прибалтике – прибалтийский (группировки типа эстонской «Отечество»).

Это же  происходит и во многих других посткоммунистических и постсоветских странах — Грузии  (З.Гамзахурдия, М.Саакашвили) и проч.

 

Фактически сказанное относится и к «консервативной» России.

 

 

8. О реальном социализме и сталинизме с позиций современной левой идеологии. Что такое реальный социализм и что такое сталинизм?

 

 

Попробуем коротко обобщить понимание реального социализма и сталинизма в предлагаемом варианте левой теории (подробнее – в 9 главе), учитывая, что понимание «сталинизма»  вытекает из общего понимания реального социализма.

 

В трактовке реального социализма есть несколько  уже известных нам линий.

Первая линия – официальная (парадная) советская идеология (второй марксизм), представленная  «Кратким курсом ВКПб»,  последующими Историями КПСС) и многочисленными иными текстами. Для нее характерен тезис о построении  социализма в СССР в  конце 1930х гг (или 1940-х ).

 

Вторая линия подхода к реальному социализму  (и сталинизму) – консервативно-либеральная – как западная, так и российская  (существующая как в праволиберальной, так и правоконсервативной форме). Сторонники этой линии указывают в первую очередь (а иногда и исключительно) на  репрессивные стороны реального социализма, они же «ужасы коммунизма», а также – соответственно и сталинизма. Сталинизм отождествляется с «коммунизмом» (Солженицын и проч.). С точки зрения консервативно-либерального подхода нет смысла критиковать «сталинизм» — надо критиковать коммунизм (большевизм) как таковой, причем еще в 1917 г. – а то и ранее – всей революционной традиции.

 

Советскому периоду в России  (как и других обществах) не только в праволиберальном, но и в правоконсервативном варианте  идеологии противопоставляется дореволюционная Россия как положительный идеал. Дореволюционную Россию (в правом — консервативно-либеральном дискурсе) следует взять за основу постсоветских перемен. Коммунистическая революция, большевизм и реальный социализм – «вселенский ужас». 

В правой идеологии общество реального социализма рассматривается искаженно – в основном с негативной стороны. Особенность левой идеологии — отказ от негативной критики реального социализма  и признание  определенной «положительности» и  исторической  роли общества данного типа.  Реальный социализм был порождением мощной энергии русской революции, результатом социального творчества которой стало общество, не лишенное противоречий, но давшее во многих аспектах альтернативу современному западному обществу.  Левая  критика реального социализма  и сталинизма  отличается от западной (консервативно-либеральной) их критики,  представляя собой оценку данного общества с позиций социализма более высокого образца.

 

Общество реального социализма (Авторитарного Синдиката) – это целостное образование, которое обладает специфической политической, социальной,  экономической и идеологической  структурой. Ее характеризует  преобладающий государственный сектор (Государственный Синдикат), в основном имеющий командно-административную форму со слабой рыночной периферией, система управления  в виде «партии-аппарата», авторитарная политическая надстройка, в раннем варианте  предполагающая  культ лидера. Реальный социализм характеризует специфическая идеология  левого – марксистского типа, но в советском варианте «второго» марксизма ( марксизма-ленинизма) соединенная с элементами дореволюционного «консерватизма».

«Реальный социализм», по нашему мнению,  следует трактовать не как «социализм» в смысле классического марксизма, а как предсоциализм.  То есть это понятие следует проецировать не на понятие «первого коммунистического общества» по Марксу, а на  понятие «переходного периода» к социализму — «долгих мук родов» с соответствующей данному периоду диктатурой. (Маркс, Критика Готской программы). Признаки – авторитарный характер реального социализма и целый ряд других его особенностей, близких грубоуравнительному коммунизму   (Маркс, Экономическо-философские рукописи 1844-46 гг).

Провозглашенный официальной идеологией тезис о «построенности» социализма в  СССР и других странах реального социализма в послевоенные годы (и даже позже) принять нельзя.  Согласно современному левому подходу «социализм»  в мире реального социализма построен не был вовсе.  Реальный социализм  представлял собой  «предсоциализм», который имел как свою «норму», так  и «деформации» (левоэкстремистского образца) одной из которых был  сталинизм. (Отсюда – понимание сталинизма в неортодоксальном марксизме и современной левой теории).  

 

Западная (консервативно-либеральная) идеология дает негативную критику  реального социализма  и сталинизма. «Позитивную» критику  общества этого типа (и его негативных сторон), может дать идеология более высокой исторической формы – нового социализма. Это — современный  марксизм, современная левая теория.

Следует говорить не только о проблемах реального социализма, но и его специфических достижениях —  «позитивности» реального социализма — успехах в развитии (и восстановлении) хозяйства, культуры и проч. 

Более продвинутые и «нормальные» модели реального социализма были реализованы в послесталинском СССР и ряде восточноевропейских стран – от Югославии до ГДР и проч. Впрочем, как показало общее поражение реального социализма на рубеже 1990х гг, даже эти модели проиграли соревнование Западному обществу и не пережили советской перестройки.

 

 Общество, которое можно считать «социализмом» в марксистcком смысле («первым коммунистическим обществом»), лишь начало создаваться в период перестройки. Уже тогда левые авторы  заговорили о новом социализме (в частности, Борис  Курашвили – кн. «Новый социализм», 1997, ранее 1994).   Но перестройка в СССР и мире реального социализма не дала положительного «социалистического» результата (и в этом смысле провалилась): она завершилась реставрацией  в России и других странах бывшего СССР и «Восточного блока» традиционного западного общества. Образовавшиеся после падения реального социализма общества «посткоммунизма» представляют собой специфические «промежуточные» образования правого толка (и правого контроля), вписанные в систему нового мирового порядка. 

Период «реставрации» в мире реального социализма западного общества имел свои причины и  задачи  – вписывания стран   реального социализма в современный мир, преодоления ограниченности реального социализма —   авторитарной политической надстройки и командной экономики.

  Новый социализм в восточноевропейском варианте – дело будущего; он очевидно будет отличаться от варианта западноевропейского (социал-демократического). Западный социал-демократический вариант  есть некоторый шаг к новому социализму – но в специфических рамках западного общества.

 

Что касается понятия сталинизма, применяемого в современной левой идеологии, то это понятие не используется ни в официальном советском, ни в консервативно-либеральном дискурсе. В последнем это понятие отрицается как якобы недостаточно радикальное – речь идет о критики «коммунизма» в целом.

В  официальном советском дискурсе понятие сталинизма отрицалось до самой перестройки, — по-видимому, считаясь элементом языка оппозиции.   Вновь оно стало использоваться реформаторской критикой  в период перестройки. В правой идеологии – как праволиберальной, так и правоконсервативной —  сталинизм не отличался от «большевизма» (коммунизма).

Более глубокую, чем консервативно-либеральные теории, критику сталинизма в СССР дал неортодоксальный марксизм уже с 1920-30-х годов 20 века, начиная с Троцкого, Рютина и др. Они критиковали сталинскую политику 1930-50-х гг, используя понятие сталинизма. В дальнейшем это понятие применялось неортодоксальными марксистами в Восточной Европе и СССР. Начиная с 1930-х гг левый дискурс  применял также понятие «государственного социализма». 

 Понятие сталинизма применяли также послевоенные неортодоксальные левые в мире реального  социализма и на Западе: Лукач,  югославские теоретики, в т.ч.  группа «Праксис», Р. Медведев в СССР.  Понятие сталинизма использовалось в также в левом дискурсе отдельных стран реального социализма – например, Югославии (с ее концепцией самоуправления), а также  в дискурсе западных левых партий  —  в частности,  французской, итальянской и испанской.

Линию левой критики реального социализма, сталинизма и  «государственного социализма» продолжают и работы современных неортодоксальных марксистов, в частности Т. Крауса в Венгрии и ряда др.  

 

Один из наиболее ранних и известных послевоенных критиков сталинизма  — Георг Лукач ( 1885-1971)- стремился обратить внимание на «проблему философских основ сталинизма».

 Свои соображения о сталинизме он высказывал с середины 1950-х гг. в ряде работ и выступлений, в частности «Настоящее и будущее демократизации».  (Сошлемся на важные работы А. Стыкалина о Лукаче и венгерских событиях 1956 г. См. также: Георг Лукач и неортодоксальный марксизм 20 века. https://kripta.ee/rosenfeld/2005/10/11/georg-lukach-i-neortodoksalnyj-marksizm-20-veka/  ).

 

Сталинизм  Лукач считал   необходимым отделить  от марксизма. «Необходимо, — по его мнению,- провести линию размежевания между сталинизмом и марксизмом». (Цит. По: Стыкалин А., Д. Лукач, М., 2001, с. 181). Сталинизм по Лукачу  – «не только методы действий, система взглядов, тип мышления конкретной исторической личности, но нечто большее – тенденция к выхолащиванию демократического потенциала российской революции, усилению бюрократической централизации…» («Настоящее и будущее демократизации» ). (Цит. По: Стыкалин,цит. Соч., с.169).

 

Причины сталинизма, по Лукачу —  «задачи индустриализации отсталой страны в условиях наступления фашизма.Однако очевидно, что сталинская эпоха в этом отношении далеко переступила границы необходимого» Чрезмерная бдительность, пышный расцвет принципа секретности стали у нас настоящей болезнью, симптомы которой заметны даже в библиотеках» Лукач выступает против «административного вмешательства» в искусство Критикует  «схематизм» и «сектанство», связанные со сталинизмом. (Цит. По: А. Стыкалин, цит. Соч., с. 169-170).

Сталинизм Лукач считал «догматизмом».В  т.н. «ревизионизме» видел «реакцию на сталинский догматизм» (Интервью 31 окт. 1956 г.. Он указывал на связь сталинизма и идеологического  догматизма с  «догматической бюрократией». Стыкалин, цит. Соч., с.193-194).В 1958 г. Лукач  указал на «столкновение между обогащающим марксистскую культуру прогрессивным направлением и догматическим давлением деспотической бюрократии»  Причины недостатков советской системы 1930-50-х гг он усмотрел « в системе Сталина и его личности». (Стыкалин, там же, с.195).

 

Линия современного (третьего) марксизма — это линия критики сталинизма и реального социализма в целом, но критики иной, чем у правых идеологий.

Надо говорить, по-видимому, о двух значениях понятия сталинизма в современно            левой теории:  сталинизме в узком и широком смысле.

Сталинизм-  во-первых, –  это «чрезвычайщина» в рамках реального социализма, это отход от нормы реального социализма в сторону левоэкстремистской и репрессивнлй деформации этого общества. В советском случае норма реального социализма установилась после «чрезвычайной» сталинской модели – лишь в конце 1950-начале 1960-х гг.     Характерная черта сталинизма как левого экстремизма — перерождение общего направления развития   реального социализма под влиянием применяемых средств. Отсюда террор и прочее.

В отличие от праволиберальной и правоконсервативной критики сталинизм, современный левый подход таким образом не рассматривает сталинскую систему  и сталинский период как «норму» реального социализма. «Норма»  реального социализма в СССР проявилась, по-видимому, в 1960-ые гг., когда СССР стал освобождаться от наиболее одиозных  ( экстремистских )  черт  сталинизма («чрезвычайного сталинизма»).  В качестве «нормы» реального социализма следует поэтому рассматривать не сталинскую, но скорее  послесталинскую систему в СССР. Более продвинутой формой реального социализма можно считать его восточноевропейские варианты соответствующей системы – югославский, венгерский и др.

С точки зрения современного левого подхода общество реального социализма 1920-80-х гг (как и все события, происходившее в этом обществе ) нельзя сводить к сталинизму и сталинскому периоду, как это в пропагандистских целях делает консервативно-либеральная идеология. Вполне активный административно-приказной подъем реального социализма (государственного синдиката) в СССР  продолжался и без Сталина и после него. Хрущевская эпоха начала справедливую критику «деформаций социализма», т.е. сталинских «перегибов».

 

Однако возможно и более широкое понятие сталинизма. «Сталинизм» в более широком смысле этого слова следует связать с реальным социализмом как таковым, обозначая этим понятием  весь  набор «репрессивных» черт авторитарного коммунизма  от экономики до идеологии.

     Второе значение указывает на связь сталинизма с реальным социализмом как особой исторической формой. В частности, «культ личности» лидера должен быть понят как следствие авторитарной политической надстройки реального социализма (раннекоммунистической, раннесиндикатной) системы.  Антирыночность  возникает как  следствие защиты госсектора (монополии раннего Синдиката ) в обстановке «капиталистического окружения» и проч. 

Таким образом,  сталинизм  в более широком ( и более важном)  значении следует понимать как всю (взятую в  критическом  аспекте) экономическую, политическую и идеологическую практику  реального социализма ( предсоциализма) — общества, соединяющего государственный синдикат с авторитарной политической надстройкой.

 

 

9. Лидеры реального социализма. Ленин и Сталин. Феномен Сталина.

 

 

На протяжении долгого времени в советской и постсоветской  историографии и публицистике в России не прекращаются споры о лидерах реального социализма, прежде всего основателе советского государства В.И.Ленине и долголетнем лидере СССР  И.В.Сталине.

Сравнение двух деятелей началось еще при жизни Сталина, когда Сталин был объявлен «Лениным сегодня». Затем вопрос о соотношении Ленина и Сталина активно обсуждался в период хрущевской «оттепели» 1960-х гг.; следующим  этапом была советская перестройка.  Для советских шестидесятников (в том числе писателей от Е.Евтушенко до  М.Шатрова) Ленин был безусловно положительной фигурой. Его противопоставление Сталину должно было возродить позитивные идеалы революции и помочь обновлению послесталинского реального социализма. Критиками и сторонниками Сталина с 1960-х гг приводился ряд аргументов «за» и «против» него.   

Левые реформаторы реального социализма конца 1980-х следовали за шестидесятниками в своей критике Сталина и сталинизма, пытаясь опираться на наследие Ленина. Правые критики реального социализма этого периода, сторонники восстановления в России западного общества – как либералы, так и консерваторы, отвергали Ленина и большевизм (а часто также левый подход) в принципе .

Постсоветская ситуация победы консервативного либерализма перевела Ленина в разряд фигур критикуемых и «обличаемых» правыми – как  либералами, так и консерваторами.

Вместе с тем при ельцинских правых либералах критика Ленина не сопровождалась столь активным возвеличиванием Сталина, как при «консерваторах» (после 2000 гг.). Идеологической особенностью  последнего в России  (при общей критике реального социализма ) можно считать явное возвышение Сталина в противовес Ленину.

Споры о данных двух фигурах в России не прекратились и до настоящего времени.

 

Как определить соотношение  фигур Сталина и Ленина в современной левой теории?

Отношение к фигуре Ленина  в современном марксизме следует обозначить, учитывая острые споры вокруг этой безусловно выдающейся фигуры, продолжающиеся в течение столетия. В отличие от старого советского (официального советского, второго,  «сталинизированного»)  марксизма, лево-демократическая теория не отказывается  от критического анализа Ленина и ленинизма. Разумеется, сейчас, век спустя, видны исторические рамки теории и практики Ленина. Ряд особенностей его теории (например, концепция диктатуры пролетариата, отношение к политическим свободам, насилию во время революции),  могут быть поняты как ограниченные  системой реального социализма — раннего авторитарного коммунизма.  Однако многое в  наследии Ленина выходит за эти рамки, представляя ценность для послекапиталистических  (самоуправленческих) систем как таковых.

Лево-демократическая оценка Ленина отличается и от консервативно-либеральной – в основном негативной оценки. Правые  авторы на Западе и в России, в том числе консерваторы  (например,  статьи В. Солоухина или А. Ципко о Ленине и большевизме в период перестройки)  упражняются в выдергивании цитат Ленина и поисках в его работах отдельных «компрометирующих» мест, связанных в основном с применением насилия. 

Говоря об отношении Ленина к насилию (и критике такового на Западе) важно иметь в виду, что Ленин был человеком Революции, с ее острейшими насильственными конфликтами. Основное время его политической деятельности пришлось на период кризиса российской монархии и гражданской войны в России, когда насилие применялось обеими сторонами. Этический макиавеллизм — скорее приписывается Ленину.  Это касается и конкретных  цитат и высказываний Ленина о насилии,  типа выражений — «стреляйте как можно больше таких-то». Подобные цитаты  не могут  быть основанием окончательных оценок, поскольку иные «насильственные» политики (не исключая западных, и тем более таких, как Сталин)  вообще ничего не писали о терроре, но проводили его в несравненно больших масштабах, чем Ленин. Понятно, что, располагая мощными спецслужбами, они (как и Сталин или западные деятели)  «стреляли» значительно больше, но  просто не оставляли следов своей деятельности. 

Консервативно-либеральная критика Ленина однобока, как и критика этим течением реального социализма. Она обходит тот факт, что буржуазные революции имели своих – может быть, в значительно большей степени достойных критики персонажей «насильственных революционеров» —  от Кромвеля до Наполеона.

Нельзя забывать о том, что болезнь и смерть Ленина произошла в результате покушения на него в августе 1918 г., организованного, вероятно, спецслужбами стратегических конкурентов – скорее всего, английской разведкой, стоявшей также за заговором 6 июля 1918 г.//см//

Консервативно-либеральные критики Ленина отказываются анализировать теорию и практику Ленина исторически, то есть сравнивая его с другими политиками конца XIX- нач. XX в. Следует признать очевидное превосходство Ленина над целой плеядой политиков «старого режима» России конца XIX- нач. XX в., которых консервативные либералы пытаются противопоставить революционерам, — включая Витте и Столыпина, а также  оппонентов в рамках революции 1917 г. — Керенского, Колчака, Врангеля  и пр.

Как революционер, интеллектуал и представитель новой общественной формы, Ленин выше этих фигур, его личность  выделяется особо также и в рамках целой плеяды выдающихся революционеров — в первую очередь в силу уникального соединения в ней качеств  теоретика и практика. 

Более объективной по сравнению с правой консервативно-либеральной критикой Ленина ( с позиций идеологии старого режима ), может быть критика его политики с точки зрения идеологии более высокой общественной формы – нового социализма. Самоуправленческое общество более высокого типа может поставить Ленину в вину недостаточное внимание рыночным формам управления госсектором (которые Ленин просто не успел развить, хотя и сделал шаги в сторону НЭПа). А также политические  черты «комавторитаризма», связанным с введением диктатуры и применением политического насилия.  Размах насилия при Ленине впрочем, также не сопоставим с тем масштабом применения последнего,  которое практиковали фигуры типа Сталина или противники большевиков на Западе – от западных демократов до консерваторов (не исключая и Гитлера).

Можно заметить, что в  послереволюционной политике и конкретной жизни Ленину, выдающемуся  аналитику и реалисту в политике предреволюционной и революционной России,  был (как ни странно)  свойственен определенный идеализм.  В острый период гражданской войны он мог передвигаться по городу (как Москве, так и, видимо, Петрограду) без охраны (например, эпизод с отнятием машины у него некими «разбойниками»). Он отпускал противников  — таких как генерал Корнилов   — под «честное слово»… (см.). В сравнении с поведением «сверхсекретного» Сталина, прекрасно понимавшего реальные механизмы власти, такое поведение лидера революции не может не вызывать удивление. (Сталин в этом отношении очевидно больше соответствовал ситуации становящейся диктатуры).

     Говоря о предпочтении  ранним большевизмом «диктаторских» политических форм необходимо учитывать, что политическая практика Ленина была ограничена лишь самым ранним периодом становления нового общества. Мы не знаем, как мог он вести себя на более зрелом его этапе реального социализма. Нельзя полностью отрицать возможность (в определенном будущем) с его стороны маневров в политической области, сходных с его рыночным маневром эпохи Нэпа. Можно сказать определенно, что поиск новых путей реального социализма Лениным наверняка имел бы более высокий теоретический уровень, чем сталинский, и не имел бы того уровня репрессивности (террористичности), который  навязал «реальному социализму» Сталин.

  Интеллектуальный и моральный образ Ленина был явно выше сталинского. Ленин представлял собой иную, более значительную  фигуру, чем Сталин — как интеллектуал, основатель нового теоретического  направления марксизма (марксизма-ленинизма), и как политик. Консервативная концепция «русофобии»  Ленина и большевизма 1920-х гг  является шовинистическим искажением действий российских революционеров – представителей левых течений (в том числе марксизма в целом).

Тем не менее фигуру Сталина не следует трактовать односторонне, учитывая его роль в создании реального социализма и долголетнюю практику управления СССР.  На стороне Сталина – конкретная практика и система реального социализма, построение которой он возглавлял в течение почти 30 лет. Фигуру Сталина поэтому  не следует оценивать прямолинейно, замечая в то же время тяжелые (а порой и страшные) противоречия его личности.

Если рассматривать обе данные фигуры с позиции социализма будущего — бесспорно (повторим сказанное в конце предыдущего раздела), что ленинизм шире сталинизма. Ленин — основатель нового общества, которому он стремился придать черты более высокие, чем существующие общественно-исторические формы. Сталин – творец одной из линий этого общества, командно-приказной системы, обремененной в сталинском варианте целым рядом тяжелейших (в том числе и прямо полицейско-террористических) искажений.

Сталин был прагматиком командно-административной системы;  Ленин рассматривал коммунизм более широко. Диктатура пролетариата не была для него конечной формой нового строя. Авторитарные аспекты нового общества, по  мнению Ленина, должны были быть компенсированы низовой демократией, самоуправлением народа. Бюрократические и централистские аспекты новой системы подвергались им критике (в особенности, в весьма важных последних работах). В сталинской приказной системе для самоуправления не было места вообще. Чрезвычайные и перешедшие все границы бюрократизм, централизм и насилие стали своеобразной нормой сталинского варианта социализма. Левоэкстремистская  политика слепо и ложно копировала революционный опыт в совсем иной обстановке.

    Ленин, как и многие фигуры раннего большевизма, не только мыслил противоположностью «нового», коммунистического общества и «старого». Его важной особенностью была  способность к резкому маневру, который тем не менее увязывался с общим теоретическим направлением. Возможно, он был бы готов и на перемену политической системы («перестройку» — но не реставрацию правого режима) еще в 1940-х гг.

 

При этом неверно рассматривать Сталина представлялся как «среднего» деятеля. (Троцкий). Такие оценки требуют серьезной корректировки.  «Средние» качества политического деятеля в одном отношении могут компенсироваться далеко не «средними» качествами в другом. Кроме того, история  вообще (и конкретная политика) часто предпочитают «средние» фигуры более выдающимся – тем более в первую очередь словесном и теоретическом плане (каковым был Троцкий).

Сталин, безусловно, обладал особыми «властными» качествами (способностями «понимания» власти и умении удерживать ее)  и не был лишен – по крайней мере в этом отношении-  специфической, порой страшной гениальности. Он обладал несомненно более развитыми и разноплановыми административными навыками, чем тот же Троцкий  и ряд других большевиков. Поэтому в его «победе» над ними (в том числе и в идеологии) была , вероятно, своя логика. В то же время – вопреки консервативному преувеличению роли Сталина, очевидно, что фигура Сталина имела ряд темных сторон, вполне  допускающих,  например, сознательную ликвидацию своих бывших соратников или людей, и вовсе ни к чему не причастных.   

Говоря о феномене Сталина, нельзя не отметить его  очевидной  противоречивости и даже парадоксальности. Несомненно,  резкое противоречие с одной стороны между политическими «победами» и результатами сталинского правления, с другой стороны – их ценой и жертвами.   В условиях крайней централизации командно-административной системы роль и черты лидера приобретали  зачастую ключевое  значение.  Перед «судом истории» Сталин, казалось бы, имеющий немалые заслуги в создании «сверхдержавы», тем не менее предстает как одна из наиболее страшных и одиозных исторических фигур.

При обсуждении темы  «за и против» Сталина «за» приводилась роль Сталина в создании «социализма», победе в войне и пр. Фигура вождя положительно обрисовывалась  рядом современников – военными, известными писателями (например, К.Симоновым). Между тем уже начиная 1930-х гг становилась все более очевидной изнанка сталинского режима – широкие репрессии, означавшие колоссальные жертвы и бедствия многих сотен тысяч и даже миллионов людей, оценивавшиеся уже соврменниками как государственные преступления.

Решение задачи  создания и подъема государственного Синдиката — даже в административно-командном виде — могло иметь различные варианты. В вину Сталину может быть поставлен  выбор утрированных  (подчас карикатурно и доведенный до абсурда) средств  для решения реальных задач.  Сталин оказывается не только создателем специфической  командно-административной формы раннего коммунизма, но и ее левоэкстремистских и террористических деформаций. В политике Сталина 1930-х гг очевидны субъективные и связанные с личностью «отца народов» черты — жестокость, беспринципность, демагогия и террор, которые  позволяли говорить о «сталинизме» в раннем коммунизме уже современникам великого вождя – М. Рютину, Троцкому, Бухарину и др.

Разумеется, диктаторские проявления были и у раннего большевизма. Созданная Сталиным командно-административная система (взятая в ее «нормальной», очищенной от прямого терроризма форме) во многих  своих аспектах соответствовала представлениям раннего большевизма о «социализме». Большевизм говорил о строе государственной (общественной) собственности как в промышленности, так и в сельском хозяйстве, управляемом одной – коммунистической партией. В этом смысле сталинизм был продолжением ленинизма и генеральной линии большевизма. Но  репрессивно-террористические особенности сталинского режима далеко превзошли все, что совершал ранний большевизм.

Можно сказать, что для Сталина вообще идеология носила вторичный характер. Он не имел четких идеологических принципов – точнее таких принципов, которые он не мог бы нарушить ради каких-то конкретных (как правило собственных) интересов. «Высшей» и едва ли не единственной реальностью для него всегда оставалась конкретная  —  как правило его собственная — власть. Ее преимущества и результаты он понимал весьма определенно, ей он был готов пожертвовать любые принципы.

Характерной особенностью Сталина  был его выбор, как правило, наиболее прямолинейного пути (Об этом писал, например, перестроечный экономист О.Лацис). В экономике, вероятно, можно было и в 1930-е (не говоря уже о 1950-х гг)   думать о  более гибких формах «соединения рынка и плана». Но это соединение не было найдено и в период перестройки. Тем более ясно, что этого пути не хотел или не мог (был не состоянии) искать Сталин на рубеже 1930-х гг. Предложенный им административно-приказной вариант подъема  госсектора (государственного синдиката) был способом наиболее простым.

Сталин был прагматичен  и в ряде других вопросов — например, в вопросе политической структуры нового общества, области управления государственным сектором (синдикатом). Ср., например, его пресловутая фраза о послереволюционных «губернаторах». (см.) Губернаторы, наместники — наиболее простая форма управления. Как это согласуется с революцией, с отрицанием и осуждением феодальной структуры «старого режима» — не важно.

Сталин был прагматиком командно-административной системы;  Ленин рассматривал коммунизм более широко. Диктатура пролетариата не была для него конечной формой нового строя. Авторитарные аспекты этого строя, по его мнению, должны были быть компенсированы низовой демократией, самоуправлением народа. Бюрократические и централистские аспекты новой системы подвергались им критике (в особенности, в весьма важных последних работах). В сталинской приказной системе для самоуправления не было места вообще. Чрезвычайные и перешедшие все границы бюрократизм, централизм и насилие стали своеобразной нормой сталинского варианта социализма, чем-то само собой разумеющимися. Левоэкстремистская  политика ложно применяла революционный опыт в совсем иной обстановке.

 

   Объективно Сталин сделал немало для становления и расширения административно-командного социализма в СССР. Однако помимо аргумента «исторического результата» важен (как это замечало советское шестидесятничество) и аргумент  «цены» этого результата.  Методы Сталина резко деформировали саму цель построения нового общества, став причиной тяжелых поражений реального социализма в середине и конце XX века.

        От «деформации средств» вел прямой путь путь к «деформации целей». Вначале целый ряд «методов», а затем и более широкое направление развития системы повели Сталина в сторону специфической сталинской («архаично-коммунистической») модели реального социализма. Эту систему сравнивали с феодальным социализмом и даже «азиатским способом производства».

На одной чаше «суда истории» (по выражению Р.А. Медведева) оказывается «политическая эффективность» Сталина в достижении власти и умении ее удержать, в создании государства  реального социализма (авторитарного коммунизма) и коммунистической «сверхдержавы» — группы стран реального социализма, также в военной победе над правым тоталитаризмом – «фашизмом». На другую чашу весов «суда истории»  ложится тяжелая цена его правления, многие миллионы жертв, уничтожение целых слоев населения (в том числе интеллигенции, крестьянства, самой революционной партии большевиков, которая привела Сталина к власти, целых народов и пр.) Факт многочисленности жертв сталинского террора говорит сам за себя. Личная ответственность Сталина за эти тяжелые государственные преступления (как это отмечали уже критические советские историки – например, Р. Медведев, О Сталине и сталинизме) не может не поставить под сомнения его достижений.

Какова могла быть реакция основателя советского государства Ленина на сталинскую систему? Безусловно – критическая. Ленину очевидно была бы ближе система не «чрезвычайного» , но «нормального» реального социализма, то есть советская система 1920-х гг, или послесталинских 1960—80-х гг в СССР, а также система ряда восточноевропейских моделей реального социализма, например югославская.  

Если понимать под сталинизмом (в широком смысле) совокупность репрессивных черт реального социализма как такового, то можно говорить о чертах сталинизма (в основном в политической сфере)  и у Ленина. Однако политика и работы Ленина оказываются шире сталинизма, в них  присутствует общекоммунистический заряд точно так же, как и сама инерция раннекоммунстических (раннесиндикатных) революций выходит за рамки авторитарного коммунизма (предсоциализма).

 

  Интересно, при этом, описание не только наиболее известных, но и «обычных» людей реального социализма. Очевидно, такое описание (которое консерватизм подменяет чисто национальным – например, русским) выявит не только негативное («совковое»), но и положительное  в «человеке реального социализма» – то, чего нет у людей традиционного западного мира.

 

 

 

10. Некоторые итоги развития реального социализма и второго марксизма. Что такое реальный социализм и сталинизм. Два варианта «преодоления» сталинизма: реставрация западного общества и «новый социализм».

 

 

Подведем некоторые итоги развития  общества реального социализма (подробнее в  главе IX).

Леводемократический (современный марксистский) анализ данного общества (называемого в России также «советской цивилизацией» по выражению С. Кара-Мурзы) опирается на марксистскую методологию, отличающуюся от методологии как от старых советских, так и западных (консервативно-либеральных) хрестоматий.

Идеологи второго марксизма в СССР (начиная с конца 1930-х гг) считали, что реальный социализм  является социализмом «по Марксу». Однако реальный социализм нельзя считать  «социализмом по Марксу», то есть  «первым коммунистическим обществом» в смысле «Критики Готской программы» (1875). Данную специфическую историческую форму следует проецировать не на понятие «второго коммунистического общества» согласно классическому марксизму, но на понятие «переходного периода» к социализму — т. н. «диктатуры пролетариата». То есть считать реальный социализм не «социализмом» («первым коммунистическим обществом по Марксу и Ленину), но «предсоциализмом».

Важными признаками данного типа общества являются  политическая диктатура и административно-командная организация госсектора.

Вопреки второму (советскому) марксизму социализм в марксистском смысле невозможен в обстановке диктатуры, он  не может  строиться на отказе от политической демократии.  «Социализм» непременно предполагает политическую демократию, однако отличающуюся от политической демократии западного образца – в отношении самоуправления и проч. Те, кто отрицают необходимость политической демократии и политических свобод для социализма,  ограничивают этот социализм рамками реального социализма.

    По  нашему мнению,  «социализм» (второе коммунистическое общество по Марксу) предполагает плюралистическую политическую надстройку  — но не всякую, а именно левого контроля.  Власть правых партий соответствует этапу «реставрации» в странах реального социализма традиционного западного общества.

 

Как определить сталинизм (ответить на вопрос «что такое сталинизм) в современной левой теории?

    Понятие сталинизма можно определить через понятие  «реального социализма» — «предсоциализма, авторитарного коммунизма и его «нормы».  Сталинизм это деформация реального социализма (предсоциализма), отклонение от нормы этого общества в ряде областей  – от экономики до идеологии. «Норма» реального социализма – в отличие о сталинской системы — устанавливается в   СССР и ряде восточноевропейских стран в послесталинский период. Хрущевизм  и шестидесятничество критикуют сталинизм именно с точки зрения этой «нормы» реального социализма.    Отсюда критика Хрущевым «культа личности Сталина», нарушений при нем «социалистической законности» и проч.

Правые диссиденты (семидесятники), как и западные идеологи, критикуют сталинизм с иных – правых позиций – позиций консервативно-либеральной идеологии, дореволюционного (традиционного западного) общества, также – позиции реставрации в мире реального социализма этого традиционного общества.

 

Следует указать на два основных значения понятия сталинизма в современной левой теории. Первое — сталинизм – как «левоэкстремистская деформация» реального социализма, как искаженный реальный социализм, «экстремизм» (скорее левого толка) внутри реального социализма.

Второе значение сталинизма – обозначение таковой идеологии всего реального социализма целиком (в его негативном- репрессивном варианте). Современная левая теория дает критику этой идеологии с позиций более высоких форм социализма.

(Подробнее особенности реального социализма, его классовой, партийной системы и проч.  мы рассмотрим в IX главе).

 

В отличие от второго марксизма, третий марксизм дает критический анализ  реального социализма и причин его кризиса, которые приводят данную общественную форму (и реально привели ее в Восточной Европе и бывшем СССР) к реставрации «дореволюционной» системы — западного общества.

Данная реставрация, особенности которой жители стран бывшего реального социализма наблюдают уже четверть века,  означает переход указанных стран к открытому обществу и «плюрализму», но  в форме правого политического контроля, то есть власти правых партий.

 

Современная левая теория признает «закономерность» реставрации в мире бывшего реального социализма западного общества. Однако она видит в данной ситуации в посткоммунистических странах целый ряд глубоких противоречий, которые требуют от мира  «посткоммунизма»   стремления преодолеть данный период.

Это преодоление будет движением «влево» — к «новому социализму». Речь идет об обществе  управляемого госсектора с  плюралистической надстройкой, но с сохранением левого контроля – власти левых партий.

Новый социализм на базе бывшего реального социализма следует отличать социализм социал-демократического образца. Несмотря на близость последнего к новому социализму, социал-демократический социализм отличается от него, как выросший из западного общества. База социал-демократии – современное западное общество, со всеми его особеностями – как положительными, так и отрицательными. Новый социализм возникает на базе реального социализма  и связан с его системой – госсектора, государственного Синдиката, что говорит о его преемственности с  традиционным реальным социализмом.

Лево-демократическая теория, Россия: история