Эстония до и после бронзовой ночи (гл.1-2)

Эстонская республика 1991-2009.Левоцентристский взгляд

СПБ,-Тарту, 2009

В книге рассматривается развитие Эстонской республики в 1991-2009 г. за почти 20-летний период ее развития с советской перестройки до послеапрельского кризиса. Используется широкий фактический материал. Главный предмет внимания автора — общественная система, сложившаяся в Эстонии к 2009 г. Основная задача — критический анализ этой системы, политики правых партий и т.н. «правого контроля» в целом, механизмов этого контроля – то есть действия политических машин, поддерживающих право-национальное развитие Эстонии. В центре анализа – события апреля 2007 г., показатель острых противоречий данного типа развития. А также послеапрельский кризис, затронувший все сферы эстонского общества от экономики до идеологии. Правому контролю (власти правых партий) противопоставляется иная – лево-центристская концепция развития страны.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие. ……………………………………………………………………………………..3

Глава I. СОБЫТИЯ АПРЕЛЯ 2007 г. И ПРОТИВОРЕЧИЯ

ПРАВОНАЦИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ ЭСТОНИИ …………………………………. 8

Глава II. ПРИХОД ЭСТОНСКИХ ПРАВЫХ К ВЛАСТИ И ЕГО ПРЕДЫСТОРИЯ.

ПРОВАЛ СОВЕТСКОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ И УСТАНОВЛЕНИЕ

В ЭСТОНИИ ПРАВОГО КОНТРОЛЯ ………………………………………………….. 48

Глава III. ПЕРВЫЕ ШАГИ ВТОРОЙ ЭСТОНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ.

ЦЕНТРИСТСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ 1991–1992 гг. ПРИХОД К ВЛАСТИ

ПРАВЫХ И НАЧАЛО ПРАВЫХ РЕФОРМ 1992–1995 гг. ……………………….. 86

Глава IV. ИСТОРИЯ СПРАВА. ЭСТОНСКАЯ ПРАВОНАЦИОНАЛЬНАЯ

ИСТОРИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ – ОТ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ

ВОЙНЫ ДО CОВЕТСКОГО ПЕРИОДА ……………………………………………… 119

Глава V. СТАБИЛИЗАЦИЯ ПРАВОГО КОНТРОЛЯ 1995–1999 гг.

НАЦИОНАЛ_ПАТРИОТИЧЕСКАЯ НОМЕНКЛАТУРА: ОТ РУБЛЕВОЙ

СДЕЛКИ ДО ПРИВАТИЗАЦИИ ЭСТОНСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ ……… 179

Глава VI. ЭСТОНСКАЯ ПОЛИТИКА И ЭКОНОМИКА В 1999–2003 гг. …………………. 220

Глава VII. ЭСТОНИЯ В 2003–2005 гг. НАТО и ЕС …………………………………………….. 249

Глава VIII.ЭСТОНИЯ И РОССИЯ В 2005–2007 гг. ……………………………………………. 306

Глава IX. ЭСТОНСКОЕ «ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЧУДО» 2004–2007 гг.

И ПРИЧИНЫ ПОСЛЕАПРЕЛЬСКОГО КРИЗИСА. АЛЬТЕРНАТИВЫ

ЭСТОНСКОЙ ЭКОНОМИКИ: «АГРЕССИВНО_КОНСЕРВАТИВНАЯ»

ИЛИ ЛЕВОЦЕНТРИСТСКАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ………………. 374

Глава X. ПО ДОРОГЕ К ВЗРЫВУ. ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ СЕНТЯБРЯ 2006 г.

И ПАРЛАМЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ МАРТА 2007 г. СОБЫТИЯ АПРЕЛЯ

2007 г. ПОСЛЕАПРЕЛЬСКАЯ СИТУАЦИЯ И ПРАВАЯ РИТОРИКА ………….. 435

Глава XI. ПЕРВЫЕ ПОСЛЕАПРЕЛЬСКИЕ ГОДЫ (2007–2009).

ЭКОНОМИКА ПОД ПЯТОЙ ПОЛИТИКИ. НАЧАЛО КРИЗИСА ……………….. 498

Глава XII.ИТОГИ. РЕЗУЛЬТАТЫ РАЗВИТИЯ ЭСТОНИИ В 1991–2009 г.

ЭСТОНСКИЙ КРИЗИС И НАЧАЛО КРАХА ПРАВОГО КОНТРОЛЯ

В ЭСТОНИИ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ …………………………………………. 565

Избранные статьи автора по проблемам

современной истории Эстонии (2005–2009). ………………………………….. 574

ПРЕДИСЛОВИЕ

Данная работа представляет собой попытку анализа основных тенденций развития эстонской республики за семнадцатилетний период с 1991 по начало 2009 г. Важным узловым пунктом этого периода стали т.н. «бронзовые» события апреля 2007 г., связанные с переносом памятника советским воинам второй мировой войны (т.н. «Бронзового солдата») с холма Тынисмяги в Таллинне. Эти с внешней стороны не слишком значительные события, а также широкий круг обусловивших их общественных причин и последствий оказались во многом знаковыми и симптоматичными: они вскрыли целый ряд острых коллизий эстонской политики, заставив по-иному вглянуть на все постсоветское развитие страны. Задача последующего изложения — рассмотреть шаг за шагом становление в Эстонии той общественной системы, доведение которой до логического предела и стало причиной как апрельского взрыва 2007 г.,так и послеапрельского кризиса, а также роль внешних сил (включая и Россию) в развитии этой системы.

В основу анализа положен подход, отличающийся от общепринятого как в самой Эстонии, так и в постсоветской Восточной и центральной Европе. Этот общепринятый западный подход мы определяем как консервативно-либеральный или в рамках традиционной с 19 века европейской шкалы правого-левого — правый (в эстонском варианте право-национальный). Как кажется, этот подход представляет собой проекцию на эстонскую ситуацию идеологических клише, продуцируемых современным мировым консервативно-либеральным т.е. правым истеблишментом. В современной прежде всего посткоммунистической Европе правые идеологемы и правая система политических оценок являются настолько само собой разумеющимися, что для преобладающей части идеологов поддерживать их означает едва ли не то же, что для известного мольеровского героя «говорить прозой».Задача данной работы – показать возможность иного подхода к эстонской политике. Этот подход мы называем лево-центристским (лево-демократическим). С лево-центристских (лево-демократических) позиций ситуация, созданая событиями конца апреля 2007 г., ( т.н. «бронзовой ночи») и послеапрельским кризисом, не является случайной и возникла не на пустом месте. Как мы стремимся показать, эта ситуация является результатом последовательного развития в современной эстонской политике правого контроля и правого истеблишмента — политической власти правых (право-национальных) сил и всей совокупности институтов этой власти. Лишенный противовесов правый контроль определил специфический «правый перекос» современного развития Эстонии, все более очевидно обнаруживающий свои оборотные стороны и, как показали апрельские событии, все более теряющий свою рациональность для эстонского государства. Рассмотрение этих оборотных сторон правого контроля (правого перекоса) в Эстонии и составляет задачу данной работы.

Правый перекос выражается в ряде основных общественных сфер современной эстонской республики от экономики до идеологии.В экономике его проявлением являлась, в частности, правая стратегия приватизации, приведшая к потере эстонским государством и национальным капиталом контроля за важнейшими экономическими структурами — от основных банков до перерабатывающих сельскохозяйственных предприятий. Характерным результатом данной стратегии может считаться продажа в 2003-5 г. шведским SEB и Swedbank´у основных эстонских банков Ühispank и Hansapank, а также приватизация и реприватизация эстонской железной дороги, проданной право-национальной коалицией в 2001 г. за 1,5 млрд. крон, и возвращенной к 2007 г. по официальным данным за 2.5 млрд.крон (то есть с потерей по меньшей мере 1 млрд крон). Ответственность за подобные распродажи ложится на наиболее активных поборников приватизации — правые партии Союз Отечества, реформистов и соцдемов, чья по сути компрадорская политика являлась реальной изнанкой рьяной национал-патриотической риторики данных партий. За счет правой экономической политики следует отнести и кризис 2007-2009 гг., к которому, как было признано в том числе и западными аналитиками, фактически привела стратегия т.н. «неконтроллируемого роста» в период экономического подъема 2004-2007. Поступившие в этот период в Эстонию значительные инвестиционные средства не были использованы рационально – т.е. вложены в государственно-важные отрасли экономики Эстонии. Явным результатом правой политики «санитарного кордона» вокруг России стало разрушение ряда важных экономических направлений эстонской экономики — в частности, транзита, приносившего государству немалый доход (не менее 12 % ВВП).

Правый перекос в эстонской политике выражается в безальтернативном господстве правых партий и в жестком подавлении оппозиции – в частности, маргинализации и оттеснении на край политического поля не только левых, но также и центристских сил. Крайних проявлений эта тенденция достигла в акциях правой политической машины вокруг президентских и парламентских выборов 2006-2007 г. Результатом этих акций, кульминировавших в апрельских событиях и послеапрельском кризисе, стало вытеснение из главных звеньев эстонской политики центристской партии и практический разгром эстонского Народного союза. Правый перекос в идеологии означает полное господство право-национальных идеологических стереотипов относительно прошлого и настоящего развития эстонского государства. Немалая часть этих национал-консервативных стереотипов и т.н. «патриотических мифов», касающихся в том числе истории первой эстонской республики и советского периода, зачастую явно противоречат исторической реальности. Часть данных стереотипов, включая – например, определение участников второй мировой войны на стороне Третьего Рейха (в том числе частей СС) как «борцов за свободу», или концепция похода «Эрны», можно считать прямо противоречащими европейским идеологическим ценностям.Такое же противоречие можно усмотреть и в критике эстонским правым национализмом европейской концепции мультикультурности, а также постоянном нагнетании конфликта русской и эстонской общин.

Своего апогея правая (право-национальная) политика в Эстонии достигла в событиях конца апреля 2007 г. т.н. «бронзовой ночи», вызвавших не только беспрецедентные для постсоветской эстонской республики вспышки насилия, но и острое противостояние в обществе. Вероятно, эти события можно считать той гранью, за которой правая политика и идеология ясно обнаружили свое противоречие нуждам развития эстонского государства, став по сути дела главной причиной кризиса всех его сфер от экономики до идеологии. Правый перекос развития Эстонии определяет необходимость иной системы оценок политической ситуации, а также иной, лево-центристской и лево-демократической политики, преодолевающей противоречия правого типа развития. Критикуемый правыми политиками (например, президентом Эстонии Т.-Х.Ильвесом) вопрос: «ту ли республику мы хотели?» фактически является главным вопросом лево-центристской оппозиции. Он обращен к правому истеблишменту второй эстонской республики значительной частью не только русскоязычного, но и коренного эстонского населения.

Одной из задач данной работы является анализ условий новой лево-демократической политики в Эстонии. Следует подчеркнуть, что такая политика вряд ли возможна без серьезных геополитических основ. Вопреки некоторым наивным представлениям, эстонские право-национальные группировки отнюдь не являются чисто республиканским образованием. Они пользуются активной поддержкой не только европейского, но мирового в первую очередь англо-американского неоконсерватизма. Понятно, что «уравновесить» влияние этого весьма крупного политического игрока в Восточной Европе и Эстонии может лишь игрок «близкой» весовой категории. Таким игроком, вероятно, могла бы быть Россия, заинтересованная, казалось бы, в отличной от праворадикальной политике прибалтийских государств. Можно утверждать, что без уравновешивающей роли России изменение ситуации в Эстонии (так же, как Прибалтике и Восточной Европе в целом) вряд ли возможно.Однако – какой России? Участие постсоветской России в политике т.н. «ближнего Зарубежья» до сих пор оставалось своеобразным и очевидно противоречивым. Это участие иногда не просто отсутствовало (в том числе и в направлениях, прямо связанных с реальными национальными интeресами России – например, в вопросе поддержки русских общин и российского бизнеса), но в ряде случаев оказывалось фактически направленным в противоположную этим интересам сторону. За последние 20 лет Россия оказалась не в состоянии создать в странах ближнего Зарубежья, в том числе и имеющих с ней общую границу, какие-либо эффективные политические организации, включая организации «соотечественников». Более того, в течение всего данного периода выступающие от лица России группировки как пропагандистски, так и материально продолжали поддерживать в постсоветских странах (в том числе и Эстонии) правые и национал-радикальные партии, прямо или косвенно содействуя провалу в этих странах реальных союзников России – левых и центристских сил.

История с таллиннским памятником показала это достаточно очевидно. Она еще раз подтвердила, что политика определенных внешнеполитических сруктур России в Эстонии (и Прибалтике) сохраняет черты не реальной, а мнимой политической активности, имитирующей активность реальную. Может идти речь даже об отрицательной активности некоторых из данных структур, под ультра-патриотическими лозунгами зачастую проводящих откровенный подрыв позиций России в ближнем Зарубежье. Эти особенности политики России в Прибалтике уже не могут быть списаны на пресловутые ошибки «ельцинских демократов» (они же «либералы»). Не в меньшей мере данные особенности проявились и в «путинский» период, когда у власти находятся российские «силовые консерваторы». Несмотря на исправление ряда очевидных недостатков ельцинской внешней политики, правление российских «силовых консерваторов» не остановило 20-летнего провала российской политики в ближнем Зарубежье (в том числе Эстонии), но лишь перевело этот провал в новую стадию.

Немаловажные причины такого развития событий, как кажется, кроются в идеологии – именно ложном представлении российского консерватизма (то есть русской право-национальной идеологии) положительной альтернативой как «оранжевому» — «ельцинскому» в т.ч.)либерализму, так и восточноевропейским правым национализмам. Как мы стремимся показать, русский консерватизм представляет собой лишь российский аналог (а часто зеркальное отражение) идеологии иполитики указанных антироссийских национализмов. Типологическое сходство всех восточноевропейских консерватизмов и соответствующих группировок позволяет поставить вопрос об их сходном происхождении – именно их связи с мощным влиянием на Восточную Европу мирового прежде всего англо-американского неоконсерватизма. Как и «оранжевый» либерализм, современный российский консерватизм является лишь компонентом общей западной идеологии консервативного либерализма — основы сложившегося после 1991 г. «нового» европейского и мирового порядка. Можно ли надеяться на преодоление этого порядка на основе варианта его же идеологии? Положительной альтернативой данной идеологии и данному порядку можно считать лишь современную левую (лево-центристскую, лево-демократическую) идеологию, а также строящуюся на ее основании политическую практику.

Вместе с тем определенные слои российской бюрократии и силовой олигархии продолжают считать русский консерватизм эффективной идеологией, продолжая применять наивно-имперские политические стереотипы (включая теорию т.н. «пятой империи»), которые лишь усугубляют провал России в ближнем Зарубежье. Эти же силы продолжают поддержку в соответствующих странах (в том числе Эстонии) правых партий, блокируя помощь реальным союзникам России – центристским и в особенности левым силам.Необходимость преодоления этой ситуации, как представляется, будет все больше принуждать реалистическую часть российских силовиков к пересмотру право-национальной (консервативной) идеологии и политической стратегии в пользу иных идеологий и иных стратегий.Лево-демократическая идеология говорит о новой политике России в центральной и Восточной Европе. Возможна ли такая политика и состоится ли она, покажет будущее.

Данная работа продолжает тот подход к анализу эстонской политики, который представляли статьи автора 1988-2009 г. в эстонской печати и ряде сборников указанного периода (см. список в конце книги. Там же дается список сокращений эстонских источников). Изложения теоретических основ этого подхода, считающегося автором формой современного марксизма, до сих пор в основном размещались в интернете. Попытка строить анализ на основе некоего последовательного подхода отличает предлагаемую книгу от посвященных данной теме исследований, основанных на постмодернистской методологии и имеющих скорее эссеистический характер (см. А.Астров, Самочинное сообщество.Таллинн 2007, http://www.regnum.ru/news/1004004.html ). Отстаиваемый нами подход, возможно, позволит продолжить и в каких-то аспектах углубить тот анализ эстонской постсоветской политики, который предлагался как эстонскими (напр., Р. Руутсоо), так и российскими аналитиками (в частности, Р.Х. Симонян, Россия и страны Балтии, М., 2003 ).

Глава I. СОБЫТИЯ АПРЕЛЯ 2007 Г. И ПРОТИВОРЕЧИЯ ПРАВО-НАЦИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ ЭСТОНИИ

События апреля 2007 г. вокруг переноса памятника Бронзовому солдату с площади Тынисмяги в Таллинне для многих жителей Эстонии прозвучали как гром среди ясного неба. Внешне как будто не очень значительное событие вызвало беспрецедентные для второй (третьей)эстонской республики вспышки насилия, получившие в эстонских массовых средствах обозначения «бунта» и едва ли не «попытки государственного переворота». Официальные идеологи сравнивали данные события с восстанием 1924 г. в первой эстонской республике, а некоторые обозреватели — даже с событиями 11 сентября 2001 г.в США.

События вокруг переноса памятника (названного в том числе и «памятником предкновения») оказались неожиданными еще и потому, что если верить официальной прессе и западным оценкам, постсоветское развитие Эстонии было одним из наиболее успешных в Восточной Европе. Эстония – с начала 1990-х гг ( в особенности в 2004 -2006 гг.) была «захвалена» европейскими и американскими правыми как одна из наиболее успешных постсоветских стран, как своего рода витрина восточноевропейских посткоммунистических реформ. С начала 1990-х гг и в особенности в последние годы на Западе подчеркивались значительные успехи данных реформ в Эстонии, – в том числе экономический рост и ряд показателей улучшения уровня жизни. По мнению официальных идеологов(М. Хельме), Эстония «достигла общества благоденствия» и «может наслаждаться комфортом». (Delfi, 26.09.07 http://rus.delfi.ee/archive/article.php?id=17014536&categoryID=848817&ndate=1190754000).

Эстония оказалась как будто если не первым, то во всяком случае весьма хорошим учеником мирового неоконсервативного истеблишмента — почти таким же, заметим, как она была хорошим учеником «реального социализма» и в советский период. Настолько хорошим, что ее представители даже весьма активно привлекаются для «обмена опытом» с «отстающими» пока бывшими коммунистическими странами. Таковы, например, миссии лидера эстонской национал-радикальной партии Отечество (Isamaa) Марта Лаара, консультировавшего целый ряд «оранжевых» постсоветских правительств – от Украины до Грузии. Многие постсоветские перемены в Эстонии действительно следует признать успешными. Налицо существенные достижения рыночных реформ и активного вхождения в европейские структуры, значительный подъем ряда общих экономических показателей. Очевидны и внешние проявления «европейскости» в Эстонии. Однако все ли стороны избранного правого(право-национального) варианта эстонских постсоветских реформ следует оценивать исключительно положительно? Апрельские события и кризис 2007-2009 г. показали оборотные стороны экономических, политических и социальных успехов Эстонии, анализ которых выпадает из поля зрения официальных право-национальных идеологов.

1. Какие силы стоят за «бронзовыми» событиями?События апреля 2007 г. и правый политический контроль в Эстонии. Зачем право-национальным группировкам были нужны бронзовые события? Понятие правого и левого в политике, правой (право-консервативной, правонациональной) политики и идеологии

С внешней стороны в Эстонии в конце апреля 2007 г. произошло нечто вроде не очень существенное. Ночью с 26 на 27 апреля этого года пришедшее к власти после парламентских выборов марта 2007 г. правительство правых партий – реформистов, Союза Отечества-Республика и соцдемов — начало акции по переносу памятника советским солдатам 2-й мировой войны, погибшим в боях за Таллинн в 1944 г., а также останков этих солдат с холма Тынисмяги в центре столицы Эстонии на военное кладбище Фильтри. В ночь на 27 апреля 2007 г. полиция и отряды спецназа начали операцию против пикетов противников переноса памятника («Ночной дозор»). Эта операция вылилась в столкновения участников Ночного дозора и его сторонников с полицией, сопровождавшиеся т.н. «актами вандализма», то есть разгромом оттесненной от памятника толпой ряда торговых и административных зданий и учреждений в центре Таллинна. В ходе столкновений один человек погиб, ряд участников было арестовано и в дальнейшем приговорено к различным наказаниям.События вокруг переноса памятника показали резкое размежевание двух общин Эстонии – эстонской и русской (русскоязычной). Они резко обстрили отношения между Эстонией и Россией – как дипломатические, так и экономические, включая применение российских санкций в отношении проходившего через Эстонию транзита и в целом эстоно-российских торговых отношений.

Сторонники теории «незначительности» произошедшего как с официальной эстонской стороны, так и со стороны российских либералов «оранжевого» толка делали акцент на рутинности переноса памятника, а также его вполне правовом характере. Все, доказывают они, делалось как будто в рамках закона: памятник и останки советских солдат не были устранены в принципе, но «лишь» перенесены – из центра города на военное кладбище Фильтри. На этом кладбище памятник был восстановлен, а останки захоронены (частично перенесены родственниками в Россию и другие страны) . Указывалось на аналогичные переносы памятников и останков солдат в самой России– например, московских Химках и

Краснодарском крае. (РИA«Новости» 19.04.2007,http://www.vedomosti.ru/newsline/index.shtml?2007/04/19/415691).Отчего же, мол, сыр-бор ? Так ли уж важно, где стоит памятник и покоятся останки советских солдат второй мировой войны? Однако, вопреки подобному подходу события вокруг переноса памятника в апреле 2007 г. вышли за рамки единичного события и стали важной характеристикой эстонской политики не только последних лет, но и постсоветской эстонской политики вообще.А также — целого комплекса отошений Эстонии, Евросоюза и США с одной стороны, и России с другой.

Главное заключается, по-видимому в том, что история с советским памятником со всеми ее особенностями и последствиями стала важной составной частью (в некотором смысле кульминацией) определенного – именно правого (право-национального) политического курса, с начала 1990-х гг навязываемого Эстонии соответствующими группировками во главе с партией «Отечество» и стоящими за ними силами. Апрельские вспышки протеста против переноса памятника очевидно вышли за рамки данного конкретного вопроса. Они отразили протест не только русского и русскоязычного, но и ряда слоев эстонского населения против право-национальной политики (право-национального курса) во всех областях — от реформы образования до постоянной пропаганды конфликта двух общин, против грубого навязывания этого курса, откровенного провоцирования и подавления его противников.

Очевидно, что возникновение темы памятника было прямо связано с президентскими выборами осени 2006 г.и весны 2007 г. Есть основания считать, что нагнетание конфликта вокруг памятника на Тынисмяги в ходе подготовки и проведения данных весьма важных для Эстонии выборов сознательно использовалось право-национальными группировками для максимального «национального возбуждения» эстонского населения и усиления поддержки этим населением указанных группировок. Данная тактика принесла свои результаты — как те, так и другие выборы были выиграны правыми – хоть и с явно небольшим перевесом. Эстонские центристские силы (Центристская партия и Народный союз) потерпели поражение. После прихода к власти правительства правой коалиции –реформистов, Отечества-республика и соцдемов — было принято решение о переносе памятника, что сознательно провоцировало российские санкции в отношении транзита и эстоно-российской торговли.Можно утверждать таким образом, что «раскручивание» темы советского памятника и сами «бронзовые» события оказались нужны эстонским право-национальным силам для решения стоящих перед ними задач — окончательного укрепления своей власти, удаления из политики центристских сил, а также подрыва экономических и иных отношений с Россией. Проведение акций переноса памятника непосредственно перед 9 мая означало, что правые не только сознательно шли на конфликт, но и провоцировали его наиболее резкое и «взрывное» проявление, стремясь использовать данный конфликт в своих целях.

Cобытия ночи 26-27 апреля 2007 г.в Таллинне фактически представляли собой спецоперацию правых силовых структур, включавшей целый комплекс мероприятий. Начало «беспорядкам» положило нападение в 4-5 утра спецназа на группировки пикетирования памятника – Ночной дозор и сочувствовавших ему наблюдателей, а также избиение представителей этих группировок спецназом. За этим последовало оттеснение спецназом и полицией всех участников пикетирования и простых наблюдателей на соседние улицы, где спецназ и полиция отсутствовали. И где при содействии ряда весьма своевременно оказавшихся на месте (весьма вероятно, не без участия самой полиции) «мародеров» начались погромы административных и торговых учреждений. «Акции мародерства», по сути во многом спровоцированные самой полицией, позволили обвинить защитников памятника в целом ряде грехов — от простого вандализма и «беспорядков» до «бунта» и даже «попытки государственного переворота». Появилось даже сравнение этих событий с восстанием 1924 г. Подобные обвинения весьма активно использовалось правой прессой для оправдания насилия против участников «беспорядков», включая аресты и содержание под стражей как рядовых событий, так лидеров, и даже убийства одного из участников. А также призывов к ужесточению режима – включая едва ли не установление цензуры и иных ограничений основных демократических свобод. Таким образом в апрельских событиях и послеапрельский период правый контроль (господство право-национального истеблишмента)в Эстонии достиг своей кульминации.

Уточним терминологию анализа. Говоря о «правых партиях», «правой» (право-национальной) политике и идеологии, мы используем политические определения (понятия) правого и левого по традиционной общепринятой еще с XIX века европейской политической шкале.Попытки отрицания значения данной шкалы (например, в Эстонии Р. Рауд, — EPL,27.02.08, http://epl.ee/arvamus/420246 ), как кажется, не имели успеха, поскольку данная шкала активно применяется и сегодня, сохраняя свою важность для реального политического языка (и метаязыка) на протяжении как минимум ста лет.В близком к современному значении эти понятия практически использовались еще в начале 20 века, что показывает различение правых и левых в русской революции 1917 г. ( вплоть до «Левого марша» В.Маяковского). В этом же классическом значении данные термины используются и до настоящего времени — например, деление партий на правые и левые в Европарламенте, принятое как мировой прессой, так и современной политологией. Факт устойчивого применения шкалы правого-левого в «политическом дискурсе» — конкретном европейском и мировом политическом языке последних полутора веков — позволяет рассматривать данную шкалу как существенный компонент данного европейского политического языка (а также политологического метаязыка) Нового времени. За этим фактом скрывается серьезная проблема, требующая отдельного изучения.

Правыми по этой традиционной европейской шкале называются партии консерваторов и либералов, чьи названия восходят к английской политической системе 17-18 века, а также их идеолого-политические аналоги под иными названиями. «Левыми» называются все социалисты (включая социал-демократов), коммунисты и т.д. Соответственно правой идеологией называется традиционная (возникшая после великих европейских революций 17-18 века) западная идеология — консервативный либерализм; левыми- варианты социалистических и коммунистических идеологических концепций.(Понятия «консервативного либерализма» и «либерального консерватизма» использовались в советском и постсоветском дискурсе в России.- см.напр., Либеральный консерватизм. история и современность.М.,Росспэн, 2001 ). Правой идеологией по сути дела можно назвать основную идеологию современного западного общества — консервативного либерализма в целом. Два главных компонента этой идеологии — консерватизм и либерализм- фактически связаны между собой в едином консервативно-либеральном идеологическом блоке.Первый из двух компонентов этого единого блока — либерализм, представляет собой положительную и «витринную» сторону официальной западной идеологии. Второй компонент –консерватизм – является более охранительным и жестким вариантом указанной идеологии. Он может не только поддерживать, но и отрицать те известные либерально-демократические ценности, которые утверждает либерализм.

Вопреки теориям, далеко разводящим данные течения и говорящим о борьбе либерализма с консерватизмом, мы рассматриваем данные идеологии как по сути равноправные идеологические компоненты единой идеологии современного западного общества. В настоящее время (видимо, с первой трети 20 века — в отличие от ситуации более раннего периода) эти идеологии тесно связаны и не могут рассматриваться изолированно друг от друга. Это позволяет опровергнуть теории иных борцов с «плохим» либерализмом с позиции «хорошего консерватизма»: консерватизм (иногда по видимости отрицающий либеральные ценности)является такой же, как и либерализм, неотъемлемой частью общей правой идеологии –консервативного либерализма.Правую идеологию в Восточной Европе можно назвать также право-национальной, поскольку одной из важных особенностей ее проявления является правый национализм (национал-консерватизм), в котором преобладает именно консервативный компонент.Правый контроль – это власть правых (консервативно-либеральных)группировок, которую можно определить также через понятие право-национального истеблишмента. Право-национальным истеблишментом можно назвать совокупность властных (в первую очередь идеолого-политических) механизмов, политических машин, — от партий до иных структур, при помощи которых обеспечивается правое политическое господство.Анализ реального действия этих машин в Эстонии 1992-2009 г. составляет основную задачу данной работы.

Говоря о правых и левых политических партиях, а также соответствующих идеологиях, мы описываем в основном политический и идеологический аспекты деятельности соответствующих группировок, оставляя пока в стороне аспект социально-экономический (о важности которого говорили старые марксистские хрестоматии ).Эстонский право-национальный истеблишмент – частный случай правого истеблишмента (и соответствующего ему правого контроля) в посткоммунистической Восточной Европе. Он является спутником поражения на постсоветском пространстве «положительных реформ» реального социализма («коммунизма»), провала советского центра мирового развития и реставрации на этом пространстве дореволюционного западного («капиталистического» по традиционным марксистским определениям) общества. Провал бывшего советского «левого полюса», как представляется, и является главной причиной того, что единственным мировым центром остался «правый» полюс США, неоконсервативные группировки которого и стали главным инструментом освоения с начала 1990-х годов восточноевропейского пространства. Мощное вторжение неоконсерватизма в Европу – прежде всего Восточную –определило общеевропейский правый перекос, затронувший также и Западную Европу ( определив, например, победу правых сил на последних выборах во Франции и Италии).Как представляется таким образом, традиционная европейская шкала правого и левого не потеряла за истекший век своей актуальности. Использование этой шкалы в начале XXI века дает как и ранее возможность анализировать европейские и мировые политические реалии.

При этом нельзя не отметить трудностей описания при помощи этой шкалы ряда политических феноменов – в частности, советского (а также в целом коммунистического и посткоммунистического) политического спектра. Опуская детали, заметим главное: одной из важнейших черт указанного спектра, по-видимому является зеркальность (то есть перевернутость) его соотношения с обычным (западным, в частности, западно-европейским) политическим спектром.Например, распределение политических сил в доперестроечном СССР начала 1980-х годов «справа-налево» можно описать приблизительно как линию Суслов-Брежнев-Хрущев-Дубчек(Горбачев)-Сахаров.«Центр» поздней советской политики 1980-х гг представляли умеренные сталинисты, представленные группировкой Л.И.Брежнева. «Консерваторами» (советскими «правыми») в этот период следует, видимо, считать крайних сталинистов и национал-сталинистов – Суслова и сходных политиков – Гришина, Романова и проч. В качестве «советских либералов» выступали коммунисты-реформисты, сторонники политики «реформирования социализма», выраженной отчасти Хрущевым (десталинизация, хрущевская оттепель), и в более радикальном виде Дубчеком (реформы «Пражской весны»), позже – Горбачевым (реформы советской перестройки). «Крайнее» (казалось бы «левое») место в советском «доперестроечном» политическом спектре занимали советские «диссиденты».(в основном правого – либерального и консервативного направления).

Анализ феномена советского и в целом коммунистического диссидентства, дает, как кажется, подтверждения тезису о «зеркальности» соотношения советского (коммунистического) и традиционно-европейского политического спектра. По своей программе, ее целям, радикализму отношения к системе, а также «средствам» и иным существенным особенностям политических группировок,- советские диссиденты были в советских рамках как будто радикалами и «революционерами» — то есть «левыми». Между тем по обычным европейским критериям они фактически оказывались правыми, именно –сторониками правой – консервативно- либеральной политической программы. Эта специфическая двойственность советского диссидентства, течения «левых, которые правые», движения «пламенных контрреволюционеров», определила, как кажется, целый ряд парадоксов данного идейно-политического направления.

Вместе с тем в советском диссидентстве существовало не только классическое консервативно-либеральное, но и левое в европейском смысле направление, критиковавшее советскую систему и неосталинистский истеблишмент с лево-центристских позиций. Это направление (в советский период представленное, например, Р.и Ж. Медведевыми, рядом неофициальных социалистов – напр., Б. Кагарлицким) составляло существенную часть общей антисталинистской оппозиции в СССР и начальных Народных фронтов. Однако мировой правый истеблишмент навязал советской перестройке победу правой, консервативно-либеральной оппозиции, чью идеологию представляло и традиционное диссидентство. Лево-центристская оппозиция сталинизму оказалась надолго подавленной.В конечном счете это привело к провалу перестройки как процесса «положительных» реформ реального социализма. С 1992 г в Эстонии при соучастии определенных российских (именно сталинистских и «консервативных» — право-националистических) структур к власти пришли эстонские правые (право-национальные) группировки, поддержанные или прямо насаженные мировым правым истеблишментом и его политическими машинами. При помощи «околоапрельских» маневров (включая «бронзовые» события 2007 г.) этим группировкам удалось в очередной раз подавить левые и центристские- группировки оппозиции. Тем самым в послеапрельский период власть правого истеблишмента в Эстонии достигла своего апогея — ситуации, которую можно определить понятием «правого перекоса».

2. Эстонский право-национальный истеблишмент к 2009 г.Правые партии – Союз отечества, реформисты и соцдемы. «Правая партийность» и идеологические манипуляции. Партия Республика и фантомные правые партии.Эстонские правые и мировой правый истеблишмент.

К 2009 г.эстонский право-национальный истеблишмент представлял сбой блок правых партий, основное место среди которых занимали Союз Отечества- Республика, Партия Реформ и социал-демократы. После выборов 2007 г. к ним примкнули также проларовские зеленые Марека Страндберга. Идеологическим флагманом данной группировки, безусловно следует считать партию Отечество (Isamaa), который представляют активные и прославленные бойцы за национальную идею — Март Лаар, Тривими Веллисте, Март Нутть и проч. Начиная со своего прихода к власти в 1992 г. партия Отечество (позднее Союз Отечества и Союз Отечества-Республика) пропагандировала и попыталась применить на практике наиболее четко и жестко выраженную право-национальную (национал-консервативную) идеологию развития Эстонии.

Популярность как Союза Отечества, так и М. Лаара в кругах правого чиновничества и определенных кругах интеллигенции Эстонии остается весьма высокой. По официальным данным в начале 2009 г.Союз Отечества составлял третью по величине группировку по рейтингу в современной Эстонии. Ее поддержали 12% избирателей. (Delfi, 03.02.2009 — http://rus.delfi.ee/archive/article.php?id=21107207 ) .Лидер национал-радикалов М. Лаар един и активен во многих лицах: как идеолог, историк (автор классических по право-национальной риторике исторических книг), а также – писатель (пьеса о «лесных братьях»).Велика и внешняя активность Лаара как советника ряда постсоветских государств от Украины до Грузии.Группировка «Отечество» и ее идеологи представляется эстонским правым (неоконсервативным) истеблишментом как эталон выражения национальной идеи и национальной морали. Характерно, например, заявление газеты Постимеэс в период коалиции реформистов и центристов (до выборов 2007 г.) о том, что если бы премьер-министром был не Ансип, а М. Лаар, то он «очистил бы правительство от аморальности и освободил от занимаемой должности Эдгара Сависаара». (PM, 28.09.06, http://www.postimees.ee/021006/esileht/siseuudised/220310.php). Официальная политическая мораль совпадает таким образом с право-национальной позицией М. Лаара и в целом с идеологией партии Отечества. «Аморальность» же выражается в политике, отличающейся от данной – то есть, в частности, политике центристов. Данную позицию правой моральности вовсе не колеблют многочисленные злоупотребления ( в том числе и прямо противозаконные) как самого Лаара, так и иных представителей право-национальной политической машины. Представители последней освобождаются от правовой ответственности. Официальные расследования «злоупотреблений» затрагивают лишь политиков, не связанных с право-национальной политической машиной или стремящимися ей противостоять.Характерный пример – «дела» представителей околоцентристского Народного союза Виллу Рейльяна и Эстер Туйксоо в 2006-2008 г.

В 2006 г. официальными инстанциями было заявлено, например, что «самым крупным взяточником за всю историю Эстонии» КАПО считает Калева Кангура, которого обвинили во взятках на сумму почти 11 миллионов крон. (ÄL,13.10.06, http://www.arileht.ee/?artikkel=358541).При этом в разряд незаконных и потому подлежащих расследованию дел не включались, например, махинации с рублями Марта Лаара и лидера зеленых и депутата парламента с 2007 г. Марека Страндберга, а также сделка с приватизацией эстонской железной дороги. При том, что ущерб, нанесенный лишь одним из приватизаторов Я. Лийвиком, оценивался судебными инстанциями Эстонии в 200 млн. крон. При этом по мнению Постимеэс Лийвик был лишь мелкой сошкой, тогда как каждая из партий «тройственного союза» во главе с Отечеством получила «поощрение» по меньшей мере в размере 500 тыс. крон. (Kosjasõit Eesti moodi, PM, 10.03.2003,http://www.virumaa.ee/discuss/msgReader$3370).В целом же история с продажей и выкупом дороги обошлась государству по меньшей мере в миллиард крон ущерба. Логика правого контроля видна здесь достаточно определенно: правая политическая машина не считает злоупотреблением дела, связанные с ее собственными представителями, то есть фигурами право-национальной номенклатуры.Национал-радикализм Союза Отечества и его отдельных лидеров – Лаара, Веллисте, Нуття и проч. многократно подвергались критике, в том числе и со стороны «прагматичных» правых деятелей. Как заявил, например, в августе 2004 г. известный республиканец Тынис Пальтс на призыв его партии влиться в ряды Отечества, «Res Publica родилась из ожиданий народа и по причине того, что те же руководители «Исамаалийта» испоганили правоцентристские взгляды…Именно в политике «Союза Отечества» разочаровался народ, что и продемонстрировал на выборах (2003 г.). Избиратели больше никогда не посмотрят в сторону «Союза Отечества», который держит их за простаков и глупцов. И место этой партии на задворках. Кажется, что исамаалийтовцы до сих пор свято верят в третий приход Марта Лаара. И напрасно. Нельзя до выборов быть ярым националистом, а, придя к власти, поменять кожу»( PM, 18.08.04, www.postimees.ee/180804/esileht/142075_1.php).

Увы: считающий правоцентризм верной идеологией Т.Пальтс недооценил как «ярого националиста» по его словам М.Лаара, так и его покровителей. Партия Республика, от имени которой выступал Пальтс, после своего распада преспокойно влилась в Союз отечества. Лаар же и после апрельских событий — «живее всех живых». Указанные события, как и послеапрельское «закручивание гаек», реально проведенные по рецептам исамалийтовского национал-радикализма, правой политической машине удалось свалить на реформистов. Ключевые же фигуры партии Лаара при этом оставлялись как бы в стороне, что открывало для них возможность после провала реформистов оказаться на самом верху исполнительной власти.Как представляется, идеологию и политику Союза Отечества следует рассматривать вовсе не как некоторое исключение и «эксцесс» эстонской постсоветской политики, но, напротив,- как его важнейший компонент, своеобразный центр таковой – именно идеологический и политический центр право-национального истеблишмента. Следует особо подчеркнуть факт присутствия отдельных национал-радикальных деятелей в основных правых партиях от реформистов (в событиях 2006-7 гг, по сути перешедших на позиции Союза отечества) до соцдемов (Индрек Таранд и пр.). Национал-радикалы играют в этих партиях роль идеологических блюстителей — своеобразных национал-патриотических комиссаров, представителей единой (и главной) национал-консервативной партии Эстонии. Этой единой национал-консервативной партии с ее по-видимости различными группировками, по-видимому уже 15 лет и принадлежит власть в современной Эстонии.

Второй (после выборов 2007 г. как будто первой) крупной право-национальной партией является партия Реформ. Первоначально реформистская партия представляла себя какпрагматическая (либеральная) правая партия, партия «успешных» капитализма, «победителей реформ» — то есть той части населения, которая больше всего выиграла в результате постсоветского развития. Ориентируясь на крупных предпринимателей, высших менеджеров, крупных чиновников, с начала своего возникновения она декларировала «капиталистический прагматизм», делая ставку на либеральные правые ценности. Однако с 2006 г., в особенности перед президентскими выборами 2006 г.и вокруг парламентских выборов 2007 г. реформисты все больше изменяли своему прагматическому имиджу, отчетливо смещаясь в направлении национал-радикализма (национал-консерватизма) Союза Отечества. У последнего партия Реформ заимствовали атаку на центризм (хотя до этого они входили в коалицию с центристами), настрой на обострение политических и экономических отношений с Россией, превращение этих отношений во все более конфликтные.

В кризисе апреля 2007 г. реформисты во главе с Ансипом играли ключевую роль, что, по мнению официальных средств информации, резко (до 45 %), повысило рейтинг партии и самого премьера Ансипа.По данным официальной фирмы Emor на сентябрь 2006 г. Ансип добился у народа самой большой поддержки по сравнению со всеми предшественниками По мнению социолога Андруса Саара, основные причины такой большой популярности – «хорошее экономическое положение Эстонии, возможности, связанные со вступлением в Евросоюз, и рост влияния консервативных и национальных ценностей в Эстонии» (PM, 13.09.07, http://www.postimees.ee/130907/esileht/siseuudised/282684.php). Отрезвление произошло лишь к 2009 г., когда после провальной политики в период кризиса поддержка реформистов упала до 7 процентов, хотя затем по официальным данным и вернулось к обычной норме.Реальную статистику при этом следует отличать от официальной.В октябре 2007 г.лидер центристов Э. Сависаар сделал важное заявление о странностях этой статистики и расхождении данных Emor с другими социологическими опросами. ( Delfi, 15.09.07, http://rus.delfi.ee/archive/article.php?id=17166856 ).

Особо следует сказать об эстонских социал-демократах .Несмотря на как бы «левое» название, эту партию, до 2003 г. носившей название «умеренных», безусловно следует включать в число правых партий. Это подверждает деятельность данной партии в течение всех постсоветских лет. Право-национальные симпатии будущих социал-демократов проявились еще в период Народного фронта, когда к 1990 г. произошел раскол этого движения на лево-центристское (Э. Сависаар) и национал-радикальное крыло (М. Лауристин). Поддержав право-национальные (национал-радикальные) силы на рубеже 1990-х годов, будущий лидер социал-демократов М. Лауристин вошла в правительство М. Лаара. Приверженность национал-радикализму М.Лауристин подтвердила и в 2006 г., накануне президентских выборов призвав реформистов разорвать отношения с центристами. (PL, 25.09.06 http://www.epl.ee/artikkel/356047). Среди социал-демократов оказались такие очевидно право-национальные политики, как Т.-Х. Ильвес или Таранды, активные участники пропагандистских мероприятий вроде «коммуняк в печь» в сентябре 2005 г. В апреле 2007 г. они играли важную роль в «бронзовых» событиях (министр внутренних дел Юри Пихл) и их пропагандистской поддержке. Известно также участие социал-демократов в скандальных эпизодах распродажи государственной собственности – например, роль министра экономики М.Пярноя в приватизации эстонской железной дороги.

Характерны манипуляции эстонских социал-демократов со своим названием – их отказ от этого названия и прияние названия умеренные (mõõdukad), а затем возвращение к данному названию в 2003 г. Целью возвращения прежнего названия было, по-видимому, вовсе не желание связать себя с левой европейской традицией, но, скорее попадание под европейские деньги и занятие якобы «левой» ниши для дезоринтации лево-ориентированных избирателей. Действительно, социальная фразеология реально правых соцдемов до определенного момента могла дезориентировать ряд эстонских интеллектуалов, имевших левые симпатии — например, Яана Каплинского, в 2004 г. вступившего в данную партию.«Как социал-демократы могут говорить о преемственности, когда в Эстонии вот уже несколько лет существует табу на левые взгляды?-писал в период первых эстонских выборов в ЕвропарламентИ.Треуфельдт (ÕL, 1.06.04, http://www.sloleht.ee/index.aspx?id=157754&q=Treufeld ).По верному выражению Э. Сависаара в 2006 г. «до сих пор руководство социал-демократов обычно выступало в роли троянского коня, работавшего на правых» (Delfi, 28.07.2006,http://rus.delfi.ee/archive/article.php?id=13409154).

Все отмеченные правые политические партии – Союз Отечества-Республика, реформисты и соцдемы, являются «правящими» партиями и в совокупности, по-видимому, и составляют правый истеблишмент. Роль оппозиции при реальном отсутствии левых играют центристские партии. Несмотря на внешний плюрализм, правая политическая машина весьма жестко и зффективно подавляет оппозицию различными политическими и идеологическими манипуляциями. В частности, обеспечивая приоритет «своей партийности» — то есть не только предпочтительного, но и обязательного членства для представителей «номенклатурных» должностей в правых политических партиях — то есть тех партиях, которые связаны с правым истеблишментом и непосредственно управляются им.В конце 2003 г. завершающий свою работу на посту старейшины Пярнуского уезда центрист Тоомас Кивимяги сказал, что ему четко дали понять: стань реформистом или республиканцем — и останешься в должности. «С 99-процентной вероятностью я смог бы продолжать работу на посту и.о., если бы написал заявление о вступлении в Реформистскую партию или Res Publica. Несмотря на сильнейшее политическое давление, я не готов написать такое заявление» (Pärnu PM, 5.12.03,http://vana.www.parnupostimees.ee/index.html?op=lugu&rubriik=77&id=22747&number=675).В эпизоде с Т.Кивимяги речь идет об относительно невысокой должности; на постах более высокого ранга партийные предпочтения еще более очевидны.Принцип «своей партийности» (фактически — право-национальный аналог принципа советской номенклатуры) постоянно проводится правым истеблишментом при формировании чиновничества. Хороший чиновник обязан быть членом «правильной партии» — то есть если не Союза Отечества ( в идеале), то уж по крайней мере реформистом или республиканцем.

Весьма важную роль в правом истеблишменте играют правые средства массовой информации от телевидения до прессы. Эти массовые средства, которые часто не контроллируются эстонским государством и национальным капиталом (например, принадлежащая норвежцам „Postimees”) обеспечивают распространение право-национальных стереотипов. В феврале 2005 г. ряд партий эстонского парламента (центристы, Народный союз, Социал-демократы, Союз Отечества и Республика) выразили «обеспокоенность происходящим в журналистике» на примере наиболее влиятельной в Эстонии газетой Postimees.По мнению авторов заявления, газета Постимеэс, принадлежащая норвежскому концерну Schibsted Grupp, в основном отстаивает позицию реформистской партии. Авторы заявления обращают внимание на «активную позицию Постимеэс как политического рупора Реформистской партии Эстонии». Подписавшие заявление партии желали «знать, является ли идеологическая поддержка реформистской партии сознательной деятельностью и политикой Schibsted Grupp, которой принадлежит газета, или руководство концерна не вмешивается в редакционную кухню» (PL, 15.02.05; http://www.epl.ee/artikkel/285197).Разумеется, тем, кому ясна реальная кухня право-национальной политической машины в массовых средствах Эстонии, набор «протестантов» против нее покажется забавным. Наряду с постоянными «мальчиками для битья» этой машины — центристами в списке инициаторов протеста самым странным образом оказываются… и идеологические начальники из «Союза Отечества», соцдемов и той же Республики. Не грех ли этим всегда оказывающимся наверху официальным группировкам жаловаться на правые же массовые средства?

Политический и идеологический контроль право-национальной политической машины осуществляется различным образом.Один из характерных ее приемов – как мы видели на примере социал-демократов — активное создание правых псевдопартий, которые можно определить также как фантомные партии и «партии-ловушки». Речь идет о партиях манипулятивного характера, с внешне популярной левой или центристской программой, которая однако вовсе не отражает реальной политики данных партий, как правило прикрывая их прямую связь с правым истеблишментом и зависимость от него. Наряду с «обманно-левой» партией социал-демократов подобной же «фантомно-манипулятивной» партией Эстонии стали также партия Республика (с 2001-2002 г.), а накануне выборов 2007 г. — проларовские «зеленые».Как стало известно из заявлений одного из организаторов Республики, позже отошедшего от нее, политолога Р.Таагепера, главной задачей партии было занятие «центристской ниши», то есть по сути отвлечение от центристской партии ее электората (См. PM, 6.06.05, http://www.postimees.ee/060905/esileht/siseuudised/176172.php). Однако вопреки первоначальному замыслу вскоре после своего необычного взлета Республика начала сдвигаться вправо, потеряв тем самым какие-либо отличия от других правых эстонских партий. Наряду с резкими политическими скачками и замешанностью в ряд скандалов, это привело партию «борцов с коррупцией» к почти полному провалу. Республика потеряла поддержку населения, ее рейтинг упал до 3-х процентов. В результате эта «как бы центристская» партия вошла в союз с партией Отечество и фактически растворились в ней. После выборов марта 2007 г. ряд деятелей этой партии (Аавиксоо, Партс) получили посты министров в правительстве Ансипа.

Правый истеблишмент постоянно увеличивал число право-национальных группировок, создавая и воссоздавая их.Например, в июле 2006 г. был учрежден «союз националистов» («эстонское национальное движение» — ERL) под руководством Тийта Мадиссона. Как заявили инициаторы нового движения, это «неполитизированное объединение, которое создается народом по собственной инициативе. Цель объединения — дать гражданам возможность действовать вне партийных организаций с тем, чтобы заставить политиков работать в интересах народа и страны». (EPL, 2.06.06, http://www.epl.ee/artikkel/324945).Наивно думать, что эстонские правые и национал-радикальные группировки (от Прибалтики до Польши) представляют собой самостоятельное образование. Очевидно, что данные структуры были созданы и приведены к власти активными внешними силами мирового правого истеблишмента ( в первую очередь англо-американского неоконсерватизма) — в качестве инструмента освоения «посткоммунистического» восточно-европейского пространства. Постоянное усиление этим истеблишментом право-национальных группировок в восточноевропейских странах с начала 1990-х не встречало никакого «геополитического сопротивления» — прежде всего по причине исчезновения после 1991 г. советского полюса мирового левого движения, являвшегося до этого противовесом европейским и мировым правым силам.

Резкое усиление европейского консерватизма после 1991 г. обусловило подавление центристов и лево-центристов не только в Восточной, но также и Западной Европе (например, победа Саркози и Берлускони). В первых рядах национал-консерваторов, атакующих европейских центристов и левых находятся эстонские депутаты Европарламента от Херкеля до Келама, а также иные эстонские правые. Весной 2008 г. реформистка К.Оюланд призвала «выбросить социалистов на свалку истории» (Delfi, 11.04.08, http://rus.delfi.ee/archive/article.php?id=18655073), мало заботясь при этом, что кидает камень в огород своих «как бы левых» партнеров по коалиции- соцдемов, которые, заметим, вовсе не пытались всерьез опротестовывать это заявление.

3. Право-национальная идеология. Двойной стандарт мирового правого истеблишмента: официальный либерализм и поддержка правого консерватизма. Демистификация правого национализма. Правонациональная подмена идентитета. „Rahvuslased“ и „marurahvuslased“, «националы» и «националисты».

Право-национальная идеология (национал-радикализм) является, как мы стремимся показать, не чем-то случайным и временным в посткоммунистических странах, но реальной основой право-национального истеблишмента этих стран, в том числе и Эстонии.Это подтвердили и апрельские события, сразу после которых социолог А. Саар не без удовлетворения и зафиксировал в Эстонии рост «влияния консервативных и национальных ценностей». Можно сказать, что право-национальная идеология предшествовала право-национальному истеблишменту второй (третьей) эстонской республики. Сформированная во многом еще в период первой республики, она затем разворачивалась как идеология оказавшихся с 1940-х гг на Западе право-эмигрантских группировок. Поддержка мировым правым истеблишментом эстонского и в целом восточноевропейского национал-радикализма, наряду с утверждением официальной западной идеологией мультикультурного либерализма, обнаруживает двойной стандарт этого истеблишмента.

Уже с периода советской перестройки идеология национал-радикализма стала занимать в эстонской политике все более важное место. Ее усиление соответствовало укреплению право-национальных формирований от комитета граждан первой республики до Эстонского комитета.После распада СССР и начала развития второй (третьей) эстонской республики эта идеология стала господствующей и позиционируемой право-национальным истеблишментом как «эстонская идеология». В качестве таковой она отстаивается основными правыми партиями Эстонии, в первую очередь партией Отечество и ее идеологами, такими как М.Лаар, Т.Веллисте и проч.Эта идеология включает ряд компонентов, в том числе – жесткую и одностороннюю ориентацию на Запад (точнее его наиболее жесткие неоконсервативные круги), борьбу с «коммунизмом», оценку советского периода как «оккупации», устранение всего советского (политика «очистка площадки»), теорию воссоздания как правило идеализированной первой Эстонской Республики. В качестве главного противника новых постсоветских стран правонациональная идеология определяет Россию, а также русское и русскоязычное население этих стран. Соответственно ею стимулируется активный прессинг в восточном направлении – от сокращения торговых контактов до постоянных (начатых еще в ельцинский период), обвинений России в имперскости.

Важным компонентом право-национальной идеологии является, по выражению одного из обозревателей, «избыточная отчественность», которую можно также определить как «национализм».Использование понятия «национализм» должно быть оговорено. В советской традиции у данного понятия имелся (возможно, не без оснований) отрицательный оттенок значения. В западной политологии понятие «национализма» с одной стороны не является отрицательным, с другой стороны имеет более широкое значение, чем в марксистской традиции, означая фактически всю совокупность национальных идеологических проявлений.Понятие «национализма» в постсоветских странах обычно не применяется самими его носителями. Ищется какое-то иное, более приемлемое, «органическое» обозначение. В этом отличии «внутренних» и «внешних» («свое и чужое») обозначений проявляется, возможно, одна из специфик т.н. «национального» (точнее – право-национального ) дискурса.В крайних вариантах этого дискурса свое и чужое получает оценочное обозначение, то есть трактутся как нейтральное или скорее положительное (свое, внутренее) и отрицательное (чужое). «Националы» обычно хорошо критикуют «чужих» националов, хуже обычно обстоит дело со своими. Это касается и России, где, например, «чужие» (в том числе эстонские) крайние националы («национал-консерваторы») называются «национал-радикалами», такие же «свои» российские — «радикальными патриотами» (А.Ципко). Можно заметить, что в эстонском право-национальном (национал-консервативном) дискурсе в качестве «чужих» представляются в первую очередь этносы бывшего советского пространства — главным образом русские и «русскоязычные». Иначе -нейтрально и даже положительно — оцениваются «западные чужие», которых эстонские правые фактически пытаются исключить из списка «чужих». Всячески провоцируя выезд «русскоязычных», они одновременно поощряют, например, ввоз рабочей силы из третьего мира (соответствующий законопроект реформистов 2007 г.).

Эстонская национал-консервативная идеология стремится таким образом полностью присвоить себе эстонскую национальную идею (eesti asi). Задача оппонентов этой идеологии – в первую очередь лево-центристских,- состоит в демистификации этих попыток и указании на их противоречивость. А также утверждении иных форм эстонской национальной идеи, отличной от право-национальной. В эстонском языке существует различие понятий „rahvuslased“ и „marurahvuslased“. Это различие весьма важно, поскольку, как кажется, позволяет отличать разные варианты эстонского национального дискурса. Понятие „rahvuslased“, по видимому, можно перевести как «национально-мыслящие» или же «националы» в положительном или нейтральном смысле. Понятие „marurahvuslased“, напротив, обозначает «чрезмерный» патриотизм или же национализм со скорее отрицательным оттенком, что ближе к понятию национализма в советской и марксистской традиции.Классическая западная политология фактически не дает возможности отличить данные два понятия, поскольку они равным образом должны быть обозначены понятием «национализма», а его носители называться националами(„rahvuslased“), то есть «националистами» в нейтральном смысле.

Отличную от правой национальную концепцию представляют оппоненты право-национальных группировок, центристские и лево-центристские силы. Один из немногих серьезных оппонентов правых в современной Эстонии лидер центристской партии Эдгар Сависаар определил свою национальную позицию позицию так: „Olen rahvuslane, vaid mitte marurahvuslane“. Это важное замечание видимо, следует перевести как «я — патриот, национально мыслящий («национал»), но не националист».С этим определением, как кажется, можно согласиться, видя в нем обозначение не только личной позиции Э. Сависаара, но и позицию связанного с ним ядра его партии, вышедшей из лево-центристского крыла Народного фронта и фактически противостоявшей правым фундаменталистам в ходе основных перипетий всей постсоветской эстонской политики.

Относительно позиции основных эстонских право-национальных группировок — Союза отечества, реформистов и социал-демократов — можно, как кажется, утверждать как раз обратное. Именно, что называя себя „rahvuslased“ (националами) они фактически являются скорее „marurahvuslased“ (националистами). В этой подмене, как представляется, кроется одно из важнейших противоречий современного эстонского право-национального дискурса, по сути являющейся попыткой подмены национального идентитета. Например, упоминавшийся „rahvuslaste ühendus“ Тийта Мадиссона по-русски сразу же получил название «Союз националистов». (http://www.newspb.ru/allnews/666303/, 30.06.2006 ). Действительно, называющие себя „rahvuslased“ (нейтральное националы, «национально-мыслящие») организаторы данного объединения на самом деле являются именно „marurahvuslased“.Такое же определение справедливо и по отношению к главной опоре правого национализма партии Отечество (Isamaa), ядро которого один из членов партии определил как «профессиональных националистов». Cогласно заявлению Н.Стельмаха «популяция профессиональных националистов в партии составляет не более 5 человек, при том что в партии состоят порядка 10000 членов, из которых более чем 1700 — русскоговорящие». (PM, МЭ, 30.10.06, http://www.moles.ee/06/Oct/30/2-3.php). Подобное самоопределение члена данной партии, наверно, правильно по отношению к более широкой ее части, а может быть и вообще всем право-национальным идеологам и группировкам.

Академик Михаил Бронштейн предложил отличать «национально мыслящих» от «национально озабоченных» и «национально ушибленных» (MЭ, 16.05.01,http://www.moles.ee/01/May/15/6-1.html ).Как сказал в 2006 г., артист и режиссер Эйно Баскин: «Я рад, что Эстония стала независимой… Но необходима более умная «русская политика». Среди живущих здесь русских очень много толковых и умных людей, и им надо предоставить больше возможностей. Но националистическая тенденция, к сожалению, у многих в крови». (PM, www.regnum.ru/news/632204.html, 28.04.2006).Соглашаясь с позицией Баскина относительно «более умной политики», следует заметить, что в «национализме»( и «националистической тенденции») правильнее видеть не индивидуальные пороки «некоторых политиков» и не черты национальной психологии, но сознательную идеологию право-национальных партий и эстонского правого истеблишмента, поддерживаемого определенными внешними силами. Еще в 1988 г. главный редактор газеты Постимеэс Март Кадастик опубликовал статью „Elukutselt eestlased“ («эстонцы по профессии») по поводу тогда лишь начавших выдвигаться право-национальных деятелей. Это определение не потеряло своей актуальности и 20 лет спустя, когда идеология и политика национал-консерватизма — главная идеология эстонских правых партий – достигла своей кульминации.Тягу к национализму ( в смысле marurahvuslus) показывают основные правые партии второй эстонской республики – в первую очередь Союз отечества и Республики, а также реформисты и социал-демократы. Группировки «профессиональных националистов» ( например, группировка Тарандов) составляют важную часть этой мнимо «левой» (реально право-национальной) партии. А также некогда крупной на затем съежившейся, поправевшей и примкнувшей к Союзу Отечества Республике.На позиции «радикального консерватизма» Союза Отечества в 2006-2007 г. реально перешла и партия Реформ, до этого представлявшая себя в качестве «прагматичной» и «либеральной» консервативной партии. Право-национальную идеологию поддерживают главные идеологи данных партий и главные представители право-национального истеблишмента в этих партиях.

Проблема «национализма» тем самым оказывается сложнее, чем «индивидуальные» происки отдельных «нехороших людей» («националистов») или некие «национальные склонности». «Корни» данного явления оказываются связанным с целенаправленной политикой право-национального ядра эстонской политики и правой (право-национальной) политической машиной в целом. Можно констатировать, что национал-радикализм является официальной идеологией этойправящей политической машины, представляющей мировой правый (неоконсервативный) истеблишмент.Понятно поэтому, что отдельные попытки критики «этноцентризма» изнутри правых сил с позиций «правильного либерализма» (например, М. Лотман в отношении объединения партий Отечество и Республика (EPL, http://www.newspb.ru/allnews/620277/07.04.2006) не могут иметь результата, поскольку право-национальная идеология является этноцентричной по определению.

4. Единство право-национальной идеологии и ее символизации. Право-национальный дискурс и мировой правый истеблишмент. «Общее и особенное» в эстонском право-национальном дискурсе и возможность его типологического анализа.

Для понимания общих особенностей право-национального дискурса необходим его типологический анализ, позволяющий демифологизировать этот дискурс. Такой анализ, к которому стремится современная левая (лево-демократическая) идеология, является одновременно выходом за пределы данного дискурса. «Национализм» составляет важную часть право-национальной (национал-консервативной) идеологии, которая является не неким разрозненным конгломератом, но единым комплексом идей. Он выражается в ряде установок – например, в жестком противостоянии «вечно имперской» России, призывам к жесткому подавлению русскоязычных группировок, борьбе с «коммунизмом», представлении советского периода как однозначной «оккупации», приравнивании последней к оккупации Эстонии Третьим Рейхом и проч.Право-национальная идеология стремится к своему распространению, воздействуя на массовое сознание при помощи ряда символических проявлений («символизаций») – празднований мемориальных дат, памятников и проч. В числе «отрицательных» в их числе оказываются главным образом даты «советской репрессивности», содержащие указания на ссылки, депортации, бомбардировки (1944 г.) и проч. Они акцентируют главное внимание на репрессивной стороне советской системы, замалчивая иные ее стороны.

В число подлежащих символизации положительных дат включаются не только даты образования независимого эстонского государства или эпизоды борьбы этого государства за независимость (битва с ландсвером и проч.), но также и даты «борьбы за свободу» на стороне Третьего Рейха. Это находит выражение в ряде «символических» скандалов, связанных со снятием «плохих» советских памятников, и установкой «хороших», включая памятники эстонским бойцам 20 дивизии СС в Лихула и Синимяэ.Апрельская история переноса советского памятника, вызвавшая широкий протест русскоязычного населения Эстонии, представляла собой частный случай право-национальной символической акции. Она была призвана доказать, что данный памятник не соответствует современной «эстонской» (то есть национал-консервативной) идеологии, являясь лишь пережитком «советcкой оккупации».

Стремясь определить источники и основания право-национальной идеологии (национал-консерватизма), отметим, что таковая не составляет особенность одной Эстонии или прибалтийских государств в целом. Как мы хотим показать, она имеет типологическое сходство с другими аналогичными идеологиями в посткоммунистической восточной Европе после 1992 г. от польской (режим Качиньских) до латышской, а также России. Является ли правый национализм «болезнью роста» новых демократий, или же у него есть другие, внешние причины? Можно утверждать,что национал-радикализм (национализм, шовинизм, право-национальная идеология) возникает не столько «изнутри» посткоммунистических стран «переходного периода», но и весьма активно привносится извне. Правый национализм (marurahvuslus) следует рассматривать не как некую чисто прибалтийскую (или эстонскую) черту, но как важную особенность освоения современным Западом ( в первую очередь англо-американским неоконсерватизмом) восточно-европейского посткоммунистического пространства. В его основе лежит по-видимому специфическая идеологическая тактика «выбивания коммунизма национализмом», которую западный (англо-американский) истеблишмент применял уже более полувека назад в Европе период между двумя мировыми войнами. Поддержка этим истеблишментом правого национализма (национал-консерватизма) 1930-х гг от Испании и Италии до Германии ясно говорит о сущностной связи данного национал-консерватизма с западными демократиями.

Правая идеология формирует «эстонскую», «русскую» и проч. идеи как идеи правого национализма, доказывая не только «нормальность», но безусловную положительность национализма («консервативных и национальных ценностей»). Все этносы осваиваемого правым истеблишментом «посткоммунистического» пространства — от хорватов и поляков до украинцев и русских, а также грузин, армян, евреев, казахов и др. – призываются покрепче забыть «плохой» советский интернационализм и стать «националами» (фактически- националистами). Среднего эстонца, в частности, учат «быть эстонцем», что означает — придерживаться установок право-национальной идеологии, Так формируются понятия «эстонской» идеологии (понимаемой как право-национальная идеология) и идеологии «антиэстонской». Под последней понимается такая идеология, которая выходит за право-национальные рамки (значит — и эстонский лево-центризм).

Из право-национальной версии национальной идеи (право-национального дискурса) следуют многочисленные иные политические и исторические определения и оценки. В том числе трактовка советского периода как однозначной «оккупации» (с приравниванием последней к оккупации Третьего Рейха) «чисто национальные» трактовки демократии, идеологемы этничности, почвы, национального государства, «Эстонии для эстонцев» и проч. А также шовинистического новояза, который отметил «ДД».(20.07.07,http://www.dzd.ee/?SID=fe172a3ba112dfb085a08169fa03e4b9&n=76&a=1162&anumber=67). В право-национальном ключе следует и трактовка эстонского Народного фронта 1988-91 гг как «не национального» эстонского объединения, покольку в него входили представители иных национальностей (См. Sirje Kiin. Комм., PM, 28.08.2004, http://www.postimees.ee/230804/esileht/kultuur/142309.php). Подобная оценка подверглась критике организатором лево-центристского крыла эстонского Народного фронта Э. Сависааром (Peaminister, с.38 и др.).Колумнист А. Лобьякас писал не только о «доморощенности», но и важности «национального консерватизма» в деле «очистки площадки». При этом автор признавал явное несоответствие такового европейским либеральным ценностям. (EPL, http://www.epl.ee/artikkel/415126, www.regnum.ru/news/944495.html, 18.01.2008).

Тем самым обнаруживалось противоречие между реальным национал-консерватизмом правого истеблишмента и его внешним как будто официальным либерализмом. Считавшиеся ранее главными для «западного типа» развития либеральные ценности, теперь объявлялись не соответствующими «эстонским реалиям» и задачам национального государства. Им следовало предпочесть ценности «консервативные и национальные». Характерна аргументация одного из наиболее активных право-национальных идеологов, бывшего посла Эстонии в России Марта Хельме, призывающего к жесткому противостоянию европейскому либерализму и мультикультурности.«Мы,- заявил мягкотелым «мультикультурщикам» Хельме,- не можем позволить себе роскошь валять дурака по рецептам красных профессоров и левых либералов. Мы должны видеть вещи такими, каковы они в реальности: Россия — наш извечный враг, критическая масса здешних русских — пятая колонна Москвы, а мультикультурные либералы — сила, ослабляющая и раскалывающая единство нации. И мы должны быть всегда готовы постоять за себя. Только это имеет значение. А не болтовня евротёток о понимании и прощении».( Delfi, 26.09.07. http://www.delfi.ee/archive/article.php?id=17008585, http://rus.delfi.ee/archive/article.php?id=17014536&categoryID=848817&ndate=1190754000).В сходном русле шло и грубое охаивание официальным национал-консерватизмом европейских посланцев в Эстонии ( Ван дер Линден, Дуду Дьен), а также отстаиваемых ими «мультикультурных европейских ценностей». «В последнее время эстонские националисты,- отметил в октябре 2007 г. известный журналист Март Уммелас,- все больше представляют собой базарный балаган, показывая иронию и непримиримость в отношении европейских гуманистических ценностей. В определенных условиях это может стать губительным как для нации, так и для государства.» (ML, 4.10.07, http://paber.maaleht.ee/?page=TeRa&grupp=artikkel&artikkel=10154).

5.Центральный и периферийный право-национальный дискурс.Противоречия право-национального идентитета. Восточноевропейский консерватизм и нацистские проявления. Кто спонсирует идеологию Третьего Рейха в Эстонии? Нацизм, консерватизм и мировой правый истеблишмент.

Говоря об эстонском национал-консерватизме важно иметь в виду, что мировой правый истеблишмент навязывает право-национальную идеологию всем посткоммунистическим этносам, в том числе и бывшей советской метрополии — России. Так возникает типологически сходный с эстонским консерватизм русский, который ряд идеологов с российской стороны стремится представить как реальную и положительную альтернативу восточноевропейским и прибалтийским консерватизмам. Если в Эстонии «собственным» и «органическим» этническим самообозначением является понятие „rahvuslased“, то в России в таком же «органическом» качестве используется понятие «патриотов» (с периода перестройки – «национал-патриотов»), включая и «радикальные» течения таковых, связанные с движением «русского марша».

Русский и эстонский консерватизм имеют как сходства, так и различия. Отличия первого от второго можно увидеть, в частности в том, российский консерватизм представляет собой центростремительный вариант право-национального дискурса в отличие от центробежных его вариантов, распространяющихся в странах коммунистической периферии. При этом оба варинта имеют имеет явные (в ряде случаев зеркальные) сходства.Зеркальное (в перевернутом виде) сходство эстонского право-национального дискурса с традиционным российско-имперским дискурсом обнаружились, как кажется, еще в период первой эстонской республики. После 1992 г. этот дискурс модифицировался, строясь как активный оппонент в первую очередь российско-советскому дискурсу. Характерно, например, употребление правыми националами термина muulased, фактически являющегося дословным переводом царско-имперского термина «инородцы», применявшегося в российской империи по отношению ко многим «малым» народам, в том числе и по отношению к народам Прибалтики. Понятно, что в рамках этого перевернуто-имперского (кстати, остро критиковавшегося российскими левыми еще в начале XX века) дискурса основным вариантом «интеграции» может быть лишь ассимиляция.

В целом можно отметить, что существенным результатом воздействия правого истеблишмента на многонациональные «посткоммунистические» государства (каковым является и Эстонская республика)становится «конфликт консерватизмов», который может принимать весьма острый характер. В Эстонии таковым оказывается конфликт консерватизма эстонского и русского. Причем один из этих консерватизмов (эстонский) считается правильным, другой же, казалось бы, столь же «логичный» (по «консервативной» логике правого истеблишмента) русский -прямо наоборот. Данный конфликт консерватизмов (национализмов) не может иметь положительного результата, поскольку строится по принципу «спора скинхедов между собой». В своем силовом варианте он оказывается аналогом ситуации первой мировой — «империалистической» — войны с сопутствовавшим ей взаимным шовинизмом сторон. У жертв данного конфликта неизбежен вопрос – не выше ли этого национал-патриотического «пира духа» «плохие» постулаты советского интернационализма? Можно вспомнить, что идеология «плохого большевизма» — объект постоянной право-национальной атаки и обвинений в имперскости — в противовес сталинизму и различным консервативным построениям строилась на резком отрицании и критике собственного консервативно-имперского дискурса.

Оказывая разрушительное воздействие на отношение национальных общин, правый национализм имеет и внутренние противоречия.Как отмечалось, право-национальный дискурс производит постоянную и противоречивую подмену rahvuslus на marurahvuslus. Характерный эпизод – реакция властей на публикацию (на американском эстоноязычном сайте) нацистской книги «Ядовитый гриб» известного идеолога Третьего Рейха Ю. Штрайхера. Высказав критику в адрес данной книги как «разжигающей национальную рознь» комиссар КАПо (Kaitsepolitsei — полиции безопасности Эстонии) Олари Валтин заметил, что не хотел бы, чтобы у общественности «сложилось впечатление, что полиция безопасности слишком занимается слежкой за распространяющими подобные материалы националами («rahvuslased»), вместо того, чтобы заниматься российскими экстремистами, стоящими за апрельскими беспорядками».Как не без основания заметил на это журналист Постимеэс П. Куймет, отдельный вопрос, что понимать под понятием «rahvuslus».Ведь «rahvuslane» называет себя, например, и Ристо Тeйнонен, проводящий в день рождения Гитлера «стильные праздники» и издающий книги «Гитлер и дети», «Гитлер освободитель». «Какие мысли, спрашивает Куймет, движутся в голове подобных „rahvuslased“? (PM, 20.06.07, http://www.postimees.ee/200607/esileht/arvamus/267491.php).

Указанный эпизод в Постимеэс представляет собой случай демистификации витринно позиционируемых в качестве „rahvuslased“ право-национальных идеологов как реальных marurahvuslased. Такие случаи демистификации marurahvuslus`a имели место и в других случаях. Постимеэс определил того же считающего себя rahvuslane Тийта Мадиссона как «marurahvuslane».(PM, 7.04.08 http://www.postimees.ee/070408/esileht/siseuudised/322187.php). Также соцдем Х.Румм включает официального идеолога Марта Хельме в число наиболее «ярых националистов» (кarmisõnalisemaid marurahvuslusi) (Delfi, 15.08.07, http://www.delfi.ee/news/paevauudised/arvamus/article.php?id=16677240).При этом очевидно, что именно „rahvuslased“ типа Тeйнонена (по сути правые „marurahvuslased“) составляют немалую часть официальных функционеров союза Отечества и иных правых группировок, являющихся важнейшей составной частью режима постсоветской Эстонии. Как известно, Тейнонен получил эстонское гражданство «за особые заслуги» при участии деятеля Союза Отечества Т.Юргенсона. (PM, 13.07.07, http://www.postimees.ee/130707/esileht/siseuudised/272021.php). Определение как реальных „marurahvuslased“ таким образом справедливо по отношению к целой плеяде видных официальных rahvuslased ( национал-консерваторов), определяющих внутреннюю и внешнюю послеапрельскую политику Эстонии.

Типичной для правой (право-национальной) идеологии как постсоветской Эстонии (так и в «посткоммунистической» Восточной Европы в целом является связь ее с проявлениями идеологии Третьего Рейха.С 1992 г. (если не с перестроечного периода) Эстония стала полем целого ряда инцидентов как с символикой, так и с идеологией печально известного государства. Символика и идеология гитлеровской Германии, как и разообразные «околонацистстские» эпизоды, стали очевидным компонентом идеологической жизни постсоветской Эстонии. Устанавливаются нацистские памятники, переводятся на эстонский нацистские книги (например, «Протоколы сионских мудрецов» 1995 г. или книги Ю. Штрайхера «Ядовитый гриб»). Тут и повторяющая операцию гитлеровского Абвера игра Эрна (с 98-х гг), и министры, организующие свои юбилеи в нацистском стиле (Рейн Ланг)… Являются ли указанные эпизоды, (и в целом нацистский идеологический компонент) «внутренним продуктом» или внедряются извне?Где искать спонсоров данного компонента – на Востоке или на Западе? Можно ли считать распространение нацизма в Прибалтике «рукой Москвы»?

Если, например, считать концепцию «военно-диверсионой» игры «Эрна» инспирированной Моквой, то придется признать, что руководство Кайтселийта и натовское командование действует по московской указке. Скорее напротив: очередная игра с нацистской символикой санкционируется мировым неоконсерватизмом для того, чтобы лишний раз позлить Москву и заставить ее ополчиться на Эстонию. Непреложный факт: появление нацизма (в том числе и в варианте Третьего Рейха) в политической жизни Эстонии связано с выходом на политическую сцену право-национальных группировок – в первую очередь, партии Отечество и сходных с ними формирований, включая разнообразные «союзы националистов». Главные представители данных группировок — право-национальные номенклатурщики (Веллисте, Лаар и проч.) открывают памятники нацистам и дают этим акциям идеологическое обоснование. ( Например, книга М. Лаара «Sinimäed 1944. II maailmasõja lahingud kiirde Eestis»,Tallinn,Varrak, 2006 ).Действия коллаборантов с режимом Третьего Рейха рассматриваются правыми (в первую очередь Союзом Отечества) как «вторая освободительная война».По словам Т.Веллисте о боях эстонских солдат в мундирах СС 1944 г. «по существу речь идет о нашей второй Освободительной войне».(ВД, 30.01.04, www.regnum.ru/news/211389.html 02.02.2004).

Приходится признать связь проявлений идеологии Третьего Рейха в Эстонии прежде всего с деятельностью эстонских право-национальных группировок во главе с Союзом Отечества. При этом последние вовсе не самостоятельны: им оказывается прямое покровительство внешними неоконсервативными силами. Известны, в частности, связи Лаара и функционеров партии Отечество с американской республиканской администрацией, частые приемы данных функционеров Ж.Бушем и проч. Не этими ли силами поддерживаются основные эстонские право-национальные политтехнологи, включая «rahvuslased» нацистского толка? Другими словами: не те ли силы ответственны за внедрение нацизма, которые учат Восточную Европу «борьбе с коммунизмом» и с «мультикультурными либералами»?

Нацизм (правый национализм) неотделим от право-национальной идеологии, а значит, и в целом идеологии консервативного либерализма.С одной стороны либеральная сторона данной идеологии строится на критике «консерватизма» (то есть правого национализма). С другой стороны жонгливание нацизмом (в том числе и в варианте Третьего Рейха) является постоянной особенностью освоения право-национальным истеблишментом «посткоммунистического» и постсоветского пространства от Прибалтики до Украины. Двойной стандарт консервативного либерализма заключается таким образом в одновременной поддержке двух вроде бы противоречащих друг другу тенденций – как внедрения нацизма, так и «возмущения» им. Мировой правый истеблишмент возмущается нацизмом в своей метрополии, одновременно внедряя нацизм ( в том числе и в прямом варианте Третьего Рейха) на своей периферии, к каковой относится и современная Прибалтика. Вслед за внедрением нацизма в Восточной Европе и Эстонии, правый истеблишмент начинает «борьбу» с ним, стремясь при этом одновременно нанести удар по «коммунизму».

6. Оппозиция правым. Центристские силы: Центристская партия и Народный союз. Разгром правым истеблишментом эстонского политического центра в 2006-07 гг.

Правому политическому и идеологическому наступлению содействовало фактическое отсутствие левого фланга эстонской политики — слабость партии труда и затем левой партии. Правый характер социал-демократической партии, очевидно созданной, как уже упоминалось, для дезориентации электората левой фразеологией, вполне ясно подтвердили апрельские и послеапрельские события, важную роль в которых играли функционеры соцдемов – в частности, министр внутренних дел от соцдемов Юри Пихл.

До 2007 г. роль единственной (и едва ли не «последней») оппозиции правым партиям фактически играли центристские и околоцентристские группировки– отчасти Народный союз, но в первую очередь центристская партия, точнее ее ядро во главе с лидером партии Эдгаром Сависааром.Центристская партия является одной из старейших в Эстонии — в 2006 г. она отметила свой 15-летний юбилей. Начало деятельности партии связано еще с Эстонским Народным фронтом эпохи перестройки. Будучи странным исключением из общего «одобряющего» правую политику потока, центристская партия в течение всего постсоветского периода представляла предмет постоянной озабоченности, если не «бельмо в глазу» право-национального истеблишмента. Вопреки насаженному внутри партии правому (прореформистскому) крылу, центристы сохраняли существенные отличия от правых партий, определяемые левоцентристской позицией самого Эдгара Сависаара и группы его сторонников.К 2009 г. становилось все более очевидно, что именно сависааровская группа центристской партии остается одной из последних «не искусственных» групп эстонской политики.

Дистанцирование в течение долгого периода группы Э.Сависаара от правого истеблишмента вызывало постоянное неудовольствие манипулирующих правых структур. Официальная политическая машина вела постоянную «работу» с центристами,стремясь подчинить их партию своему влиянию или ослабить ее путем разнообразных политико-идеологических фокусов. Проводился систематический нажим на партию в целом и на Сависаара лично, выбивались отдельные фигуры. Правым истеблишментом было создано и постоянно поддерживалось правое («реформистское») крыло центристов — по сути «пятая колонна» внутри партии, представители которой были готовы совершить такое же бегство и подрыв партии, как перебежчики вроде С.Миксера или П.Крейцберга.Ответные акции центристов часто не соответствовали жесткости акций правых против них. Подчас казалось, что центристы отбиваются от своих агрессивных противников слабовато и подчас как-то стыдливо, подобно «сентиментальному боксеру» по песне В. Высоцкого.(«Бить человека по лицу я с детства не могу»).Несмотря на это весной и летом 2006 г., накануне предпринятых правыми кардинальных акций по подрыву политического центра, поддержка центристов существенно -едва ли не вдвое — превышала поддержку реформистов.Согласно проведенному фирмой Emor исследованию, «в марте 2006 г. партии Сависаара (Центристской) отдали бы свои голоса четверть избирателей, партии премьер-министра Ансипа (Партии реформ) — только 13%,.». (PM, http://www.postimees.ee/100306/esileht/siseuudised/194383.php ).

Анализ даже офицальной статистики позволяет задать вопрос: – а не являлись ли до бронзовых событий постоянно атакуемые правым истеблишментом центристы наиболее популярной партией Эстонии – причем не только среди русскоязычных, но и среди коренного эстонского населения?Не была ли растущая поддержка центристских сил основной причиной, подтолкнувшей правую политическую машину к активным действиям по перелому ситуации – путем «бронзового» подогрева национальных страстей? Сходные же причины, по-видимому, побудили правый истеблишмент начать действия и против второй центристской партии — Народного союза — уже в ходе местных выборов 2005 г. По словам В.Рейльяна «нами стали заниматься начиная с местных выборов» (2005 г.). К 2007 г. даже ослабевший и более аморфный, чем Центристская партия Народный Союз, все еще отличался от правых партий. Поддерживающие эту околоцентристскую партию сельские избиратели видели оборотные стороны правого контроля, чувствовали противоречия сельскохозяйственной политики Евросоюза и правой тактики подрыва отношений с Россией. Им были понятны также трудности развития регионов Эстонии в условиях «столичной» модели развития. В силу этого они противостояли правой политике и инстинктивно тяготели к центризму.

Таким образом в предшествовавший апрелю 2007 г. период 2005-2006 г. центристские оппоненты правой политики имели ряд возможностей усилить свое положение, оказавшиеся упущенными. В 2005-2006 г. по инициативе Э. Сависаара был поставлен вопрос о союзе между центристской партией и Народным союзом. Однако эта инициатива была сорвана правой политической машиной, которой удалось разгромить данные партии по одиночке. В ходе президентских выборов 2006 г. кандидат центристских сил Рюйтель (а с ним и Народный союз) потерпел поражение. Президентом стал кандидат правых партий Т.-Х. Ильвес. Второй важной вехой поражения Народного союза стал его проигрыш на парламентских выборах марта 2007 г.Важно отметить, что в общем поражении как Народного союза, так и центристских сил в целом немалую роль сыграла и политика определенных российских сил -именно, национал-патриотических, в частности, близких некогда к партии «Родина», выдвинувших лозунг о «большей благоприятности» для России Ильвеса, а не Рюйтеля (http://www.regnum.ru/news/710288.html.), о чем подробнее ниже. Поражение центристских сил на выборах 2006 и 2007 г. (по официальным данным достигнутое правыми с минимальным перевесом) стало переломным. Постоянно усиливающийся правый контроль после марта 2007 г. приобрел новое качество. Теперь объектом жесткого давления правой политической машины стали уже не левые силы (вытесненные и маргинализованные еще в начале 1990-х гг), но силы центристские. Поставив эти силы на грань разгрома, правая политическая машина создала основания для т.н. «бронзовой ночи» апреля 2007 г. После этого правый контроль в постсоветской Эстонии достиг своей кульминации, результатом которой стал острый «послеапрельский» кризис.

7. Правый истеблишмент в Эстонии: «порядок» и коррупция». События апреля 2007 г. и кризис право- национальной политики в Эстонии.

Поиск глубинных причин апрельского и послеапрельского кризиса приводит к самим основам правого контроля в Эстонии. Постоянное усиление этого контроля к началу 2007 г. позволяет сказать, что эти события были подготовлены всей постсоветской историей эстонского правого истеблишмента.Апрельские события бросили очевидную тень на все постсоветские эстонские рефомы. Вопреки постоянным попыткам мирового неоконсерватизма представить таковые как сверхуспешные и эталонные для «посткоммунистических» стран, с лево-демократических позиций как сами эти реформы, так и их результат к 2009 г. следует определить скорее как противоречивые.

Наряду с рядом рыночных и проч. успехов очевиден (показанный также и послеапрельским кризисом) ряд острых конфликтов, создаваемых правой политикой в различных сферах общества – от экономики до образования и национальных отношений. (В противоречиях национальных, как известно из старых марксистских хрестоматий, выражаются противоречия политические и социально-экономические). Компрадорская правая политика приватизации, привела, как уже отмечалось, к потере государством и эстонским капиталом контроля над важными экономическими структурами, в частности, основными эстонскими банками и (до повторного выкупа ее государством) железной дорогой. По словам председателя парламентской фракции «Народного союза» Яануса Мянника факт приватизации железной дороги «был грубейшей экономической и политической ошибкой тройственного союза правительства Лаара. Ошибкой уровня стратегической и политической безопасности». (ML, 20.09.01, http://paber.maaleht.ee/?old_rubriik=3268&old_num=728).

В марте 2003 г. в связи с делом о железной дороге, как отмечалось, госпрокуратура предъявила обвинение возглавлявшему в последние годы ЭПА Яаку Лийвику в нанесении государству ущерба в 200 млн. крон.( http://www.prokuratuur.ee/8890, http://tartu.postimees.ee/010204/esileht/125369.php, 31.01.2004).Между тем по мнению ряда авторов (в том числе и Постимеэс)Лийвика относительно мелкой сошкой. В злоупотреблениях в ходе данной истории был обвинен, например, и тогдашний министр экономики социал-демократ М. Пярноя, который в результате предъявленных ему обвинений в октябре 2001 г. подал в отставку.( ÄP, 4.08.2003, www.regnum.ru/news/143842.html, 11.08.2003). Автор статьи на данную тему в Постимеэс под названием «Cватовство по-эстонски» со ссылкой на одного из новых владельцев дороги высказал мнение,что каждая из партий «тройственного союза» во главе с Отечеством получила «поощрение» по меньшей мере в размере 500 тыс. крон. (Kosjasõit Eesti moodi…10.03.2003 http://www.virumaa.ee/discuss/msgReader$3370).

С правыми партиями и их функционерами связаны т.о. коррупционные истории «в особо крупных размерах». Правая приватизационная политика была связана с широкой и едва ли не «системной коррупцией», чемпионами которой следует считать вовсе не постоянно атакуемые правыми центристские партии, но «партии власти» — Республика, Союз Отечества, реформистов. Как отметил Янно Рейльян, уже в 1990-х гг «министры и и депутаты от Народного союза всегда голосовали против приватизации стратегических предприятий.С исамалитовцами, реформистами и умеренными было как раз наоборот». (Kesknädal 1.02.06, http://www.kesknadal.ee/g2/uudised?id=6546&sess_admin=d8d9f75f56a126cacd7ecfd9f447ac9d).

Характерно, что в 2006 г., едва став шведским банком из бывшего эстонского Hansapanka, Swedbank немедленно решил назначить в свой совет едва ли не главного поборника эстонской национальной идеи М. Лаара. Зарплата члена совета Swedbank составляет в год 325 000 шведских крон (примерно 546 000 эстонских крон) Комментируя свое избрание, М. Лаар сказал, что это, без сомнения, «признание не только его заслуг, но и заслуг всей Эстонии». (PM,26.04.06, http://www.postimees.ee/270406/esileht/majandus/199421.php).Почему главный rahvuslane государства не выразил озабоченность по поводу перехода основного банка страны в иностранные руки – вопрос, что называется, «на засыпку».В период послеапрельского кризиса в 2008-2009 гг те же фигуры попытались провести приватизацию еще оставшихся в госсобственности предприятий, причем некоторые (ту же железную дорогу) пустить едва ли не по второму кругу распродаж.

С критикой «мнимого либерализма» правых партий неоднократно (и сособенно активно с 2004 г.) выступали представители оппозиции. Как заявил Э. Сависаар в начале 2004 г., «на примере Ээсти Энергия и Эстонской железной дороги мы убедились, что непродуманная приватизация только добавит проблем. Реформистская партия не может перешагнуть через мнимый либерализм, им она заразила и республиканцев. Но они скоро увидят, что в остальной Европе эти мнения уже не в чести». (PM, 8.01.04, http://www.postimees.ee/080104/esileht/123380_1.php, www.regnum.ru/news/204854.html, 19.01.2004). Между тем право-национальная правовая система вовсе не считает компрадорские действия правых неправовыми и подлежащими наказанию. Правый истеблишмент возбуждает «антикоррупционные» дела не против реальных экономических коррупционеров (от Лаара до Пярноя), но против тех или иных неугодных правой политической машине деятелей обычно — представителей центристских и околоцентристских партий – вроде В.Рейльяна и Э.Туйксоо в 2006-2007 г.

Кризис правой политики выражается в противоречии этой политики нормальному демократическому развитию общества. Политическая жизнь под правым контролем все более очевидно теряет естественность, стремясь, как отмечали после 2003 г. известные политики от Ю.Вооглайда до Ю.Нугиса и Л. Тыниссон, к полной манипулируемости («роботопатии») партий и политиков. По словам Юло Вооглайда по поводу партии Республика летом 2004 г. «речь идет о том, пойдет ли Эстония демократическим путем, или путем манипуляторского дилетантизма, где правит лишь корпоративная связь». (PM, 21.06.04, http://www.postimees.ee/220604/esileht/137595.php ).«Бронзовые» события показали, что даже не слишком значительная угроза правому контролю толкает правую политическую машину если не к прямой диктатуре, то к силовому подавлению оппозиции, включающему полицейские меры и едва ли не прямое введения цензуры (призыв реформистов запретить российские телеканалы, отстранение ряда «недостаточно лояльных» политиков, журналистов и проч. ).

8. Начало разрыва «эстонской идеи» с право-национальной идеологией и политикой правой политической машины.

События апреля 2007 г. фактически стали критической точкой, ясно показавшей расхождение интересов право-национального истеблишмента Эстонии с интересами все более широких слоев эстонского общества.До 2007 г. правые идеологи успешно навязывали отождествление право-национальной идеологии и политики с национальной идеей. Главный вывод по событиям апреля 2007 г. состоит в том, что эстонская идея (eesti asi) очевидно перестает совпадать с право-национальной идеологией и политикой право-национальной политической машины. Критическая оценка право-национальной политики охватывает все более широкие слои эстонского общества, выражаясь в классическом вопросе эстонской (фактически- лево-центристской) оппозиции — «той ли республики мы хотели»?В этом вопросе содержится понимание того, что проблемы правого истеблишмента выходят за рамки «отдельных недостатков» конкретных правых лидеров и конкретных правых партий, касаясь уже правого контроля как такового – власти правой политической машины в целом.

События апреля стали переломными и в том смысле, что ознаменовали начало отхода от господствующей право-национальной идеологии значительного ряда эстонских интеллектуалов. Среди эстонской интеллигенции появились критики правой политики — например, профессора, подписавшие в апреле 2007 г. письмо против переноса памятника Бронзовому солдату и названные за это «красными» .( PM,23.04.07 http://rus.postimees.ee/240407/glavnaja/estonija/15238.php ). Являются ли данные оппоненты право-национальной политики, как это пытаются показать официальная пропаганда, «красными профессорами» или лишь достаточно осторожными критиками профессоров «коричневых» и «коричневатых»? Поиски новой национальной идеи Эстонии (как и ряд других постсоветских национальных идей) требуют выхода за пределы право-национальной идеологии. Можно утверждать: с углублением провала правой политики современную национальную идею Эстонии все более выражают лево-центристские группировки и лево-центристская идеология.

Уже с начале 2000-х годов критические эстонские интеллектуалы — Рейн Вейдеманн, Яан Каплинский, Рейн Руутсоо и др. – ставили вопрос о необходимости корректировки правого курса в Эстонии и возлагали надежды на левую оппозицию.Лидер центристской партии Эдгар Сависаар многократно – и особенно определенно с начала 2004 г. — говорил о необходимости отхода от правой политики в том числе и в экономике.В призыве «больше государства в новому году», опубликованном в январе 2004 г., Сависаар отметил, что в «руководстве обществом и государством все больше царит асоциальность и непрофессионализм. Реформисты обладают профессионализмом, но у них отсутствует социальный взгляд….Политика ЕС уже давно не такая правая, чего не могут понять наши правящие партии. Европолитика давно стала центристской… Если сегодня государство не делает ничего для снижения бедности большинства населения Эстонии, это в дальнейшей перспективе станет тормозом в развитии экономики и предпринимательства в стране, покупательной способности населения и создании нормального рынка квалифицированной рабочей силы. Не говоря уже о росте недовольства и напряженности в обществе, в котором большинство его членов считает систему несправедливой». (http://www.postimees.ee/080104/esileht/123380_1.php).

Тогда же – в начале 2004 г. с изложением левой программы выступил Я. Каплинский, призвавший «положить конец монополии власти правых сил, восстановить утраченное равновесие, социальную справедливость, просто здравый смысл, защитить эстонское государство». (http://www.esdtp.ee/eestiteelahkmel.htm, PM, 14.02.04, http://www.postimees.ee/050204/esileht/siseuudised/125667.php, ).В свое время,- писал Яан Каплинский,- мне казалось, что во внешней политике Эстонии вопросительным является то, что весь ее пар уходит в подготовку к очередному 1939 году, хотя мир живет уже в начале 21 века, и ситуации изменились. Теперь мне кажется, что дело обстоит не совсем так. Наша политика не предостерегает страну от повторения 1939 года, но совсем наоборот: эстонские власти ведут себя так, словно желают вновь инспирировать сценарий прошлой катастрофы. (PM, 12.01.04., http://www.postimees.ee/130104/esileht/arvamus/123677.php).

Как отметил в июне 2005 г. профессор тартуского и таллиннского университета Рейн Вейдеманн, «все последние годы политическая картина страны представлялась ему птицей с поврежденным крылом, бьющейся на земле в попытках подняться в небо от грозящей опасности… У нас есть правые и еще более правые, либералы и сверхлибералы, правоцентристы и консерваторы. Даже центристы и народники охотнее представляют себя правым крылом, а социал-демократы многие годы скрывались под названием «умеренных». У нас есть партийный орган «Правые новости», в одном из номеров которого председатель правления реформистской партии Р.Росиманнус заявляет, что его партия – знаменосец правых. Смогут ли социал-демократы стать знаменосцами левого направления»?(PM,29.06.05,http://www.postimees.ee/300605/esileht/arvamus/170019.php).

Р. Вейдеманн в этот момент возлагал надежды на «социал-демократическую альтернативу» и сближение социал-демократов с народниками. Профессор политологии Таллиннского университета Рейн Руутсоо заметил тогда же, что «появление левого движения в Эстонии во многом будет зависеть от того, найдет ли оно для себя харизматичного лидера. Лидеры социал-демократов Ивари Падар и «Народного союза» Виллу Рейльян своей крестьянскостью близки такому образу. Но смогут ли они привлечь на свою сторону горожан? « (Там же. Также PM, 27.06.05, http://www.postimees.ee/280605/esileht/kultuur/169821.php ). «Эстония,- отмечал в конце 2003 г. историк Эйнар Вяря,- давно нуждается в сильной левой политической организации, способной противостоять уже более чем десятилетнему натиску правых партий. Однако это должна быть крупная и сильная левая партия, а не букет соперничающих между собой мелких организаций. Причем настоящие левые должны прямо называть себя социал-демократами или социалистами, а не прикрываться туманными формулировками типа «мы — партия социал-демократического направления». (Эст., 3.12.03, www.regnum.ru/news/190498.html 07.12.2003).

Однако как показало дальнейшее развитие событий, в особенности 2007 года, эти верные соображения критических эстонских интеллектуалов были легко перечеркнуты очередным наступлением право-национального истеблишмента и его действиями по разгрому центристских группировок, в первую очередь Народного союза. Мнимо левые социал-демократы явно поддержали эти действия правой политической машины.«Бронзовые» события и послеапрельское «закручивание гаек» нанесли кончательный удар по «доапрельским» надеждам критической эстонской интеллигенции (Р. Вейдеманн, Р. Руутсоо, Я. Каплинский и др.) на левую альтернативу. Протесты протестами, критика критикой, но серьезной альтернативы правой политике не возникает. Наоборот, вопреки протестам критической части общества попытки консолидации оппозиции умело подавлялись правой политической машиной, которая после мнимого отступления и отвлекающих маневров всякий раз опять прибавляла обороты.Главный вопрос — дает ли реальность надежды на альтернативы, и — возможна ли такая альтернатива в принципе? То есть — позволит ли право-национальный истеблишмент появиться левому движению и левой альтернативе правому развитию?Современную эстонскую (а может, и восточно-европейскую) реальность по сути можно характеризовать ситуацией советских доперестроечных времен, когда интеллигенция была вынуждена выбираться «из под глыб» и подавать свой голос „ex profudis”.

9. Альтернативы правому перекосу в Восточной Европе и их геополитические основы. Возможная роль России в европейской политике. Противоречие этой новой роли действий некоторых слоев российской бюрократии. Недостатки старого («оранжевого») либерализма и мнимое преодоление его русским консерватизмом.

Критики правого перекоса в развитии Эстонии пытаются противостоять подавляющему господству эстонских правых. Реально ли такое противостояние и каковы его возможные основы?В построениях критических эстонских интеллектуалов (например, Р. Руутсоо) — ситуация в Эстонии подчас рассматривается как бы изолированно. Эти интеллектуалы надеются на изменение ситуации правого перекоса, исходя исключительно из внутренних ресурсов. Однако ситуацию в Эстонии нельзя рассматривать отдельно от восточно-европейской и мировой, определяемой мировым правым (неоконсервативным) истеблишментом, продолжающим поддержку право-национальных группировок и их политики. Это означает, что без серьезных геополитических противовесов оппозиция правому истеблишменту эстонской интеллигенции и иных критических сил будет легко отброшена и перемолота эстонской право-национальной политической машиной и всей стоящей за ней машиной неоконсервативного истеблишмента.

Конечно, в Восточной Европе существуют «внутренние» европейские (и мировые) левые, а также центристские силы, заинтересованные в политике, отличной от правой и способные проводить такую политику. Но в нынешней ситуации «правого перекоса» — господства правых группировок и правого истеблишмента они проявляют себя весьма незначительно. Апелляция к ним до сих пор легко блокировалось правой политической машиной.Как ни покажется парадоксальным оппозиционерам старому советскому режиму и участникам борьбы за эстонскую независимость, приходится признать, что главной силой, способной противостоять восточно-европейским правым тенденциям остается Россия.Несмотря на все исторические и иные проблемы, связанные с Россией для восточноевропейских стран и Эстонии, а также очевидные острые внутрироссийские противоречия, критическая интеллигенция этих стран должна, как представляется, выработать иную, отличную от правых стереотипов, позицию по отношению к России и переоценить роль России в регионе.

На начальном этапе постсоветского развития (в начале 1990-х) создание однополярного мира в результате провала советской перестройки казалось удачным вариантом даже будущим центристским деятелям ( E.Savisaar, Peaminister, Tartu, Kleio, 2004, lk. 18). Однако разве не однополярность, преобладание правого истеблишмента привела ситуацию в Восточной Европе и Прибалтике в нынешний тупик безальтернативного правого контроля, а самих центристов превратила в объект постоянной атаки правой политической машины?Именно ситуация безальтернативного правого контроля к 2008 г. загнала не только эстонских левых, но уже и эстонский центризм в угол эстонской политики. Выходом, возвращением нормы (и возвращением центристских групп в реальный центр эстонской политики) может быть лишь восстановление мирового левого политического центра – будь то Россия или Китай – и серьезное противодействие этого центра мировому правому истеблишменту.

Левые демократы должны четко поставить вопрос о геополитических противовесах правому истеблишменту в Восточной Европе, говоря о России и надеждах на ее роль в восточноевропейской и мировой политике. Хотя при этом важно разобраться, о какой именно России идет речь.Политика правящих российских не только советских, но и постсоветских группировок в Прибалтике и Восточной Европе в целом до сих пор или отсутствовала вовсе, или же имела явные противоречия.С одной стороны, была очевидна заинтересованность России в противостоянии европейской (и прибалтийской в том числе) право-национальной идеологии и соответствующим сил, поскольку ее интересы постоянно атаковались в ближнем Зарубежье в первую очередь именно этой идеологией и этими силами. С другой стороны, политика российского руководства (как это показывает и история вокруг «Бронзового солдата»), оказываясь направленной вовсе не на поддержку реальной оппозиции правым в ближнем зарубежье – то есть лево-центристским силам -, но часто прямо против этих сил. Эти странности российской политики вполне проявились в апрельских событиях.С одной стороны имел место очевидный протест официальной России против переноса памятника, выразившийся в угрозе санкций в связи с его переносом. С другой стороны, действия российского политического истеблишмента в даном конфликте имели очевидные странности, позволяющие говорить не о реальной политической активности, но скорее об имитации такой активности, сочетающейся с фактическим подыгрыванием российского истеблишмента эстонским правым.

Противоречивость политики России определяется рядом факторов. Главные из них – противоречивые интересы правящих в России силовых группировок, отсутствие эффективных политических и идеологических механизмов внешней политики России, а также противоречивость официальной российской идеологии. Таковой является вовсе не лево-центристская идеология, но различные варианты т.н «русского консерватизма».Именно русский консерватизм, по сути аналог многочисленных вариантов восточноевропейских национализмов -после 2000 г. фактически определяет идеологию российского политического истеблишмента. Современная российская партия власти «Единая Россия» (2/3 депутатов госдумы)называет себя «консервативной» партией (ср. заявления на данную тему Г. Грызлова, например, 14 авг. 2007 г. по РТР). Консерваторами называли себя основные идеологи путинской России, включая советников Путина М. Колерова, Г. Павловского, а также политолога В.Никонова( Например, В.А. Никонов. Эпоха перемен.Россия 1990-х глазами консерватора.М., Языки рус. Культуры, 1999).В качестве одного из идеологов послеельцинской России привлекался и теоретик консервативного евразийства А. Дугин. Влияние «консерватизма» весьма велико в средствах массовой информации и книгоиздательском потоке. Характерна, например, «консервативная» позиция идеолога первого российского канала Михаила Леонтьева.

В начале 2000-х гг. российский консерватизм завоевал определенный вес критикой не оправдавшей себя для постсоветской России идеологии российского либерализма, связываемого с политикой Ельцина и ельцинских «демократов» 1990-х гг. Действительно, немотря на ряд достижений в переходе России к рыночным отношениям и политическому плюрализму российский либерализм в его «классической» форме обнаружил ряд своих оборотных сторон, став, как подтвердили также «оранжевые» Украина и Грузия, идеологией откровенной сдачи постсоветского пространства мировому правому истеблишменту .Это подтверждает и оценка современным российским «оранжевым» либерализмом ситуации в Эстонии и Прибалтике в целом. Представители российского «оранжевого» либерализма, посещавшие Эстонию уже после апрельских событий (Г.Каспаров, В.Буковский, М. Касьянов, В.Илларионов, Л.Шевцова), в ряде аспектов верно критикуя внутреннюю политику российских «консервативных» силовиков, в целом, как представляется, ложно оценивают источники современных восточноевропейских конфликтов. Они ошибочно представляют Россию виновником «конфронтационного варианта» развития ее отношений с соседями, выгораживая восточно-европейский (и прибалтийский) национал-радикализм и стоящие за ним неоконсервативные силы.

Относительно Эстонии очевидно, что Россия вовсе не была инициатором ни бронзовых событий, ни целого ряда иных акций по ухудшению эстоно-российских отношений, как не была она и инициатором грузинского конфликта. «Главным игроком» на мировом, европейском и восточноевропейском политическом поле после падения СССР является победивший в холодной войне мировой правый истеблишмент — в первую очередь американский неоконсерватизм. Именно он является «реальным» отцом прибалтийского национализма (национал-консерватизма), а также всех восточноевропейских национализмов, направленных прежде всего против постсоветской России. Он же определяет и ситуацию в постсоветском пространстве, включая отношения Эстонии и России, неся главную ответственность за постоянное ухудшение этих отношений.

Ситуацию в современной России, часто не без основания критикуемой традиционным («оранжевым») либерализмом за «отдаление от демократизма», следует сопоставлять с реальной ситуацией с оказавшихся под правым (некоконсервативным) контролем странах Восточной Европе и Прибалтики. В этих осуществляющих «этническую демократию» странах, включая ту же послеапрельскую Эстонию или Грузию, отдаление от демократии в направлении право-национального авторитаризма очевидно не в меньшей, если не в большей мере, чем в России. Ответственость за этот право-национальный авторитаризм в полной мере несет критикующий Россию мировой правый (неоконсервативный) истеблишмент.

Позиция российских «оранжевых» либералов не дает таким образом адекватной оценки ситуации в Восочной Европе в целом и Эстонии в частности. Она является идеологией «нового мирового порядка», затеняющей противоречия освоения посткоммунистических стран неоконсервативным истеблишментом. Отсюда и стремление эстонских представителей этого истеблишмента типа Оюланд не только контактировать с российскими «оранжевыми», но также и всячески усиливать их внутри России.

10. Русская право-национальная идеология — «русский консерватизм» — как мнимая альтератива «оранжевому» либерализму и правой эстонской идеологии. Русский консерватизм и провал России в ближнем Зарубежье. Подыгрывание российских «консерваторов» эстонским правым.

Провал традиционного демократизма (либерализма) в качестве государственной идеологии России к началу 2000 г. определил надежды определенной части политической элиты России на русский консерватизм. Ряд влиятельных идеологов и группировок современной России рассматривает эту идеологию как как верное описание имеющейся ситуации, как положительную и окончательную альтернативу ельцинскому либерализму, он же прозападный «оранжизм» от Украины до Грузии. А также как основной способ восстановления позиций России в современном мире в противовес ельцинской («козыревской») внешней политике. Однако является ли русский консерватизм (национал-консерватизм, национализм) реальной альтернативой «оранжевому» либерализму и современной правой идеологии в целом? Может ли эта идеология обеспечить потребности современной российской политики в ближнем Зарубежье?

Ответ может быть только один: русский консерватизм, в предельном случае — идеология русской национальной революции — является лишь первой, начальной и противоречивой формой оппозиции восточноевропейскому национализму (например, прибалтийскому и эстонскому ) и не может быть реальной альтернативой ни этому национализму, ни мировому правому истеблишменту (правому «мировому порядку») в целом. Как мы попытаемся показать в данной работе, идеология российского консерватизма ведет внешнюю политику России к целому ряду противоречий. Считать русский консерватизм реальной оппозицией современному «мировому порядку» нельзя хотя бы уже потому, что является составной частью консервативного либерализма — официальной идеологии мирового правого истеблишмента, который лежит в основе этого современного «мирового порядка». Принятие консерватизма в качестве основы российской политикой в ближнем Зарубежье означает по сути принятие аналога той же идеологии, которую исповедуют активные противники России– восточноевропейские правые националисты.

Нельзя не заметить, что за почти десять лет своего преобладающего влияния в России русский консерватизм не смог решить ни одной серьезной проблемы,стоящей перед российской политикой в странах «ближнего Зарубежья», включая и объявленную главной задачу поддержки российских соотечественников. Эта идеология не смогла стать основой создания ни одной серьезной политической группировки в ближнем Зарубежье в целом, и в Эстонии в частности, в том числе этнических русских партий. Можно утверждать также, что русский консерватизм является предметом активной манипуляции мирового правого истеблишмента. Излюбленным объектом такой манипуляции являтся «радикальные» направления этого течения, связанные с движением «русского марша», в особенности опирающиеся на идеологию т.н. русской «национальной революции» (А.Ципко, отчасти А.Проханов ).Сходные с аналогичными направлениям Третьего Рейха, данные течения наносят очевидный урон имиджу России в Европе и мире. Это можно отнести и к Эстонии. Нельзя не признать, что консервативные российские объединения типа русской партии Эстонии С. Черепанова давно стали способом манипулирования «русской» политикой со стороны эстонского и мирового правого истеблишмента. Последняя серьезная политическая сила на «русском поле» Эстонии — ОНПЭ во многоим опиралась на традиции российских демократов; усиление же влияния в ней русского консерватизма было одной из причин провала этой партии.Усиление подобного влияния в конституционной партии Эстонии (и ее группировках в объединенной левой партии) не могут не привести к подобному же результату.

Русский консерватизм ограничивает число сторонников «русских» партий этническими русскими, исключая более широкие слои русскоязычного населения, тем более представителей коренных национальностей Прибалтики. Будучи не в состоянии реально оценивать роль центризма в странах ближнего Зарубежья, русский консерватизм в течение ряда лет инициировал провальную борьбу с этим центризмом.Тем самым эта идеология вела к очевидной к дезориентации России на прибалтийском политическом поле, самоизоляции в нем пророссийских сил, и новым победам в ближнем Зарубежье правых и национал-радикальных сил.

Русский консерватизм оценивал в качестве «пророссийских» политиков лишь фигур примитивно-вассального типа. Что определяло, в частности, критику кандидатуры А. Рюйтеля на президентских выборах 2006 г., обусловившую победу Т.-Х. Ильвеса, или, например, такое же отношение к Э.Шеварднадзе, определившее победу в Грузии М.Саакашвили. «На мой взгляд, — заметил не без основания Яан Каплинский,- к сожалению, Россия так и не может найти себе друзей и союзников. Она старалась обзавестись послушными сателлитами и батраками, но это привело к краху как во внутренней, так и во внешней политике». (EPL, 26.04. 2005, http://www.epl.ee/artikkel/290356).

Следствием консервативной дезориентации российской политики в ближнем Зарубежье можно считать поддержку российскими государственными и бизнес-структурами правых и националистических партий, которые несли основную ответственность за антироссийскую политику в данных странах.Показательна, например, роль крупного российского бизнеса, как утверждают, «целиком зависимого от Кремля», в формировании партии Республика, в конечном счете полностью слившейся с национал-радикальным «Отечеством». С одной стороны российские обозреватели определили партию как «дитя госдепа» (США), приведя ряд фактов в подтверждение данного соображения (ДВ,2.06.03 http://www.vedomosti.ee/view.php?id=10328397&word=Res%20Publica).С другой стороны, пророссийские транзитные бизнесмены в Эстонии оказались крупнейшими спонсорами партии. Среди поддердваших партию был не только Ааду Луукас с 700.000 крон, но также и Борис Данченко с 300.000 крон, Falck Baltics и Анатолий Канаев с 200.000 крон каждый. (BNS, 9.07.03, http://www.bns.ee/archiveNewsBody.jsp). Таким образом, российские транзитники фактически внесли не менее полумиллиона крон – то есть около половины официальной спонсорской помощи партии Республика этого периода – будущей составной части «Отечества».Той самой партии, идеология и политика которой сыграла главную роль в подрыве российского транзита.

11. Идеологическая поддержка российскими «консерваторами» эстонских правых. Встреча Лаара с Путиным в 2004 г.Нефтяные основы бронзовой эпопеи. Эстония, Россия и лево-демократическая идеология.

Достаточно очевидно и идеологическое подыгрывание «пророссийских» консерваторов преобладающей в Эстонии правой пропагандистской машине. Так например, филиал российской газеты «Московский комсомолец» («МК Эстония») вместе с ее главным редактором и идеологом Павлом Ивановым вплоть до последнего времени критиковал (на российские деньги) конструктивный по отношению к России эстонский центризм и пропагандировал политику партии реформ (прямо ответственной, в частности, за апрельский кризис). Уже после апрельских событий П. Иванов призвал русскоязычное население «менять ориентацию» — то есть перестать поддерживать центристов (выступавших в целом против переноса памятника) и переходить в реформистскую партию — главного инициатора его переноса.(Иванов П.- Операция по смене ориентации.- МК Эстония, 29 авг-4 сент. 2007 г., с. 7). В том же ряду стоит и участие российских национал-патриотов(консерваторов) в подрыве Народного союза и ослаблении позиций А. Рюйтеля на президентских выборах (Т.н. «доктрина Демурина», http://www.regnum.ru/news/710288.html, о которой подробнее ниже). А также странных нападках влиятельного партала Регнум на Э, Сависаара как якобы виновника переноса памятника на Тынисмяги.Все эти эпизоды позволяют говорить о подыгрывании ряда представителей российской политической машины антироссийским акциям эстонских правых.

Нельзя обойти и такой факт, как приглашение Марта Лаара на встречу с президентом России В.Путиным в апреле (9 апреля) 2004 г. На встрече с Путиным Лаар «совместно с другими теоретиками и практиками экономических реформ пытался по просьбе российского лидера сформулировать собственное видение основных проблем России и пути их преодоления». По словам Лаара, встречу Путин закончил словами: «Как сказал мой коллега из Эстонии» (МЭ, 12.04.04, http://www.moles.ee/04/Apr/12/1-1.php, МЭ, 13.04.04, http://www.moles.ee/04/Apr/13/2-1.php).Данная встреча не получила еще серьезной критической оценки с российской стороны.

Понимание экономической подоплеки бронзовой эпопеи дает изменение транзитных собственников, произошедшее в результате как апрельских событий, так и последовавших за ними российских санкций.По собщению прессы в июле 2008 г. «в минувшем году Э.Сифф и А.Канаев почти за миллиард крон продали голландскому предприятию Royal Vopak свою долю в транзитной фирме Pakterminal, принесшей своим владельцам за все время существования около пяти миллиардов крон.»(PM, 17.06.08, http://www.postimees.ee/170608/esileht/majandus/337177.php).Результатом ряда глубинных околотранзитных маневров стал выкуп доли данных бизнесменов указанной голландской фирмой и образование сверхкрупной корпорации с участием двух основных акционеров — Royal Vopak и «Северстальтранс». (Деловые ведомости, 23.04.08, http://dv.ee/Default2.aspx?ArticleID=4c218d84-95fd-4255-92e4-f4fdc7f5f739).Первоначально соотношение долей в крупной новой транзитной фире Vopak E.O.S.планировалось как 50 на 50 процентов долей голландцев и Северстальтранса. Однако в августе 2008 г. озвучивалось предположение, что доля Северстальтранса уменьшится до 25 процентов или, как надеялись иные обозреватели, будет продана вовсе.

Данный результат перемен собственников крупных транзитных игроков в Прибалтике и переход бывшей собственности российских фирм иным структурам нельзя не считать очередным серьезным экономическим поражением России в регионе. Решение продать свою долю в бизнесе российские бизнесмены объясняли во многом «политическим давлением на бизнес». Главным содержанием бронзовой эпопеи таким образом оказывается продуманный удар внешнего неоконсерватизма по российскому экономическому присутствию в Эстонии, который одновременно оказался («лес рубят, щепки летят») сильнейшим ударом по эстонской экономике и эстонскому населению. Правыми политическими машинами была (умело и продуманно) создана ситуация, при которой Россия (в частности, путем собственных санкций) сама начала сокращать свой транзит, выводить средства из Эстонии и проч. Этим создавались условия для вывода из транзитных фирм (в частности, крупной фирмы Pakterminal) российских средств и перекупки основных транзитных структур Эстонии западными экономическими игроками – возможными участниками будущей экономической блокады России.

Следует признать явный факт:за последние 8 лет русский консерватизм вовсе не преодолел недостатки ельцинского либерализма, но стал его продолжением – то есть формой провала российской политики в ближнем Зарубежье, идеологией «сдачи» левых и лево-центристских ценностей (а также позиций российского государства ) официальной западной идеологии — консервативному либерализму. Возвращение России в политику Восточной и Центральной Европы возможно лишь на основании учета причин советского и постсоветского провала в этом регионе и выбора принципиальной иной, ориентирующейся на иные силы идеологии и политической стратегии.

Всем ходом событий последнего десятилетия Россия вынуждается к разрыву с идеологией русского консерватизма и переходе к современной левой идеологии. Эта идеология выступает как реальная демократическая критика право-национальных консерватизмов, как «новый либерализм» (то есть реальный носитель попираемых «национал-консерватизмами» либеральных ценностей) в противовес старому «оранжевому» либерализму, защищавшему правый контроль и «новый мировой порядок».Эта идеология позволит России также вновь обрести и реальных союзников в Восточной Европе – лево-центристские силы этих стран, в течение длительного времени сдававшихся российскими правыми как местным правым, так и внешнему неоконсерватизму.

Глава II.  ПРИХОД ЭСТОНСКИХ ПРАВЫХ К ВЛАСТИ И ЕГО ПРЕДЫСТОРИЯ. ПРОВАЛ СОВЕТСКОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ И УСТАНОВЛЕНИЕ В ЭСТОНИИ ПРАВОГО КОНТРОЛЯ

Правые (право-национальные) политические силы пришли к власти в Эстонии в начале 1990-х гг. Причины этого, в том числе и ближайшие, очевидно выходят за эстонские рамки и объясняются значительно более кардинальными — глобальными общеевропейскими и общемировыми геополитическими сдвигами рубежа 1990-х гг.Как и в других частях Восточной и центральной Европы, выдвижение эстонских правых на самый верх политической власти стал очевидным результатом изменения геополитической ситуации в мире в связи с распадом СССР, провалом советского левого центра мирового развития и победой «западного» (в первую очередь неоконсервативного американского) геополитического центра.   Следствием этой победы стало «освоение» Западом (фактически – англо-американским неоконсерватизмом) бывших коммунистических территорий,   с применением правых (консервативно-либеральных), идеологических, политических и экономических моделей развития. События в странах Балтии и Эстонии представляли собой относительно небольшой сегмент этого процесса. Однако и здесь его общие закономерности и противоречия проявились достаточно определенно.

Общий анализ «перестройки» ставит ряд вопросов, требующих отдельного рассмотрения( в данной работе это возможно лишь в сжатом виде). В частности, вопрос о том, было ли поражение советского (российского) левого центра единственно возможным вариантом развития событий на рубеже 1990-х гг, или существовали иные варианты ? Какие силы несут ответственность за именно такой результат советских «перестроечных» процессов?

1.Традиционные идеологические концепции советского и постсоветского развития — консервативно-либеральная (западная) и сталинистская(старая советская).

Обсуждение основных причин распада СССР и прихода в начале 1990-х гг к власти правых сил в Эстонии и Восточной Европе в целом остается до сих пор полем противоборства различных идеологических подходов. Официальной в настоящее время в Эстонии, как и Восточной Европе в целом, является право-национальная (консервативно-либеральная) историографическая концепция как перестроечного и постсоветского, так и доперестроечного развития.Данная концепция распространяется как на Западе, так и в современной Эстонии повсеместно – от ежедневных средств масовой информации до учебников. Этой детально разрабатываемой и массированно внедряемой концепции противостоят лишь спорадически выступающие критические интеллектуалы, чьи позиции не сложились воедино и не представляют реальной альтернативы официальной правой идеологии и господствующей право-национальной политической машине.

Для эстонских (как и в целом европейских и мировых ) правых наступление неожиданного счастья в виде развала советской «империи зла» наступило вроде вопреки всем ожиданиям. С другой же стороны – при общей критике попперовского «историцизма» — вполне закономерно —   в результате неизбежного «провала коммунизма» и активной работы его глобальных противников. (Описанной, например, в известной книге П.Швейцера «Победа».- Минск, Авест, 1995).Характерна современная официальная (то есть право-национальная) концепция   «поющей революции» в Эстонии, развиваемая в многочисленных публикациях, а также фильмах — например, в фильме «Поющая революция» американско-эстонских режиссеров Тасти (James Tusty, Maureen Castle Tusty — Delfi, 2.11.07, http://www.delfi.ee/archive/article.php?id=17326323). Главной движущей силой создания нового эстонского государства в рамках этой концепции считаются   в первую очередь право-национальные группировки: правые диссиденты, движение гражданских комитетов, комитет Эстонии и т.д. Игнорируется тот факт, что данные группировки, занимавшие маргинальное положение не только в советский, но и в перестроечный период, имели   значительно меньшее влияние на процесс перемен, чем очевидно более массовые в данный период лево-центристские силы — например, основная часть Народных фронтов и реформистская часть компартии Эстонии. Роль последних консервативно-либеральные идеологи пытаются или вовсе отбросить или во всяком случае явно преуменьшить.

   Право-национальная оценка советской «перестройки» сочетается с негативной концепцией советского периода в Эстонии, в рамках которого весь этот период рассматривается как «пятьдесят лет геноцида», единое «черное пятно», лишенное не только каких либо положительных черт, но и различий этапов. На одной доске оказываются как одиозная сталинская эпоха с ее репрессиями, так и очевидно иные — хрущевский, брежневский и даже горбачевский этапы советского развития. В качестве положительного идеала советскому периоду противопоставляется первая эстонская республика, возможно более полная реставрации которой и являлась для эстонских правых главной целью постсоветских реформ.

Критику официальной правой (в том числе и эстонской) концепции постсоветских реформ пытались дать центристские и лево-центристские (в том числе эстонские) публицисты, а также российский консерватизм. Однако критика национал-радикальной концепции перестройки и постсоветских реформ с позиций российского консерватизма остается противоречивой. Эта противоречивость определяется особенностями данной претендующей на доминирование в современной России идеологии, являющейся своеобразным симбиозом двух направлений- российского национал-коммунизма(сталинизма) и русского собственно консерватизма (правого национализма)- идеологии русской «национальной революции».Что касается первого компонента этого симбиоза — национал-коммунизма(сталинизма), то сторонники данной идеологии – А.Проханов, Г. Зюганов, С. Семанов, С.Кара-Мурза, А. Мартиросян и пр. главным «утерянным идеалом» считали и считают до сих пор доперестроечную советскую командно-административную систему, по сути дела отрицая какую-либо необходимость перемен в бывшем СССР и других странах советского образца. Национал-коммунисты типа А. Мухина или С.Семанова («Брежнев – правитель золотого века»М., Вече, 2000 г. ), а также и вроде «левого» (по сути же традиционного советского сталиниста) Сергея Кара-Мурзы доказывают своего рода «непорочность» доперестроечного советского режима. Замалчивается целый ряд одиозных тоталитарно-репрессивных черт старой советской системы — командная экономика, отсутствие рынка, широкий дефицит, сверхцентрализм, шовинизм, террористическое подавление какой-либо оппозиции, диссидентов и проч.

При этом виновниками «советских бедствий» оказываются вовсе не организаторы репрессий, но, напротив сторонники реформ, начиная с Н.Хрущева, обвиняемого в начале развала «хорошей» сталинской системы. В изданной в 2006 г., то есть 40 лет после 20 съезда КПСС, немалым тиражом книге А. Мартиросяна «Трагедия 22 июня : блицкриг или измена?» читаем: «Полвека назад, ярый вражина СССР и России – печальной памяти Хрущев при сверхактивной поддержке маршала Г.К.Жукова и других развязал и по сию пору не прекращуюся гнусную вакханалию подлого антисталинизма». (М., Эксмо, Яуза , 2006., с.5). Идеалом национал-коммунизма в данном и сходных случаях фактически является «дохрущевская» сталинская модель реального социализма, получившая название «командно-административной системы» (Г. Попов, 1988).По мнению идеологов мартиросяновского образца, издающихся в России весьма солидными тиражами, с «гнусной вакханалии» хрущевской оттепели и начался развал в СССР хорошей командной системы. Затем уже по этому же пути последовал Горбачев и его «лукавые» реформы, а там уже и верх гнусности — «так называемые демократы» — Ельцин, Гайдар и «прочие бурбулисы».

Внешне иную, но по сути дела близкую идеологию развивает российский антикоммунистический («национал-революционнный» или традиционный в европейском смысле) консерватизм. Для него характерна идеализация не хорошей дохрущевской командной системы, но хорошей дореволюционной империи, в падении которой обвиняются как российские революционеры, так и российские либералы. Идеалом послеперестроечноего порядка традиционные консерваторы (например, А. Ципко) считают право-национальный режим, созданный по моделям «национальной революции» (Термин Третьего Рейха). Результатом странного симбиоза обоих российских консервативных течений — национал-коммунизма и национал-революционизма — являются например, концепция «белогвардейского гэкачепизма» и «хорошего антибольшевика-Сталина» (А.Ципко, В.Жириновский). Если основную ответственность за «гибель империи» российские консерваторы возлагают на революционеров, то ответственность за падение СССР ими также возлагается на реформаторов – перестроечное руководство, «гнусных демократов» и проч. Обходится главная причина провала как самого СССР, так и всего левого развития в Восточной Европе — неспособность старой советской бюрократии вовремя совершить ряд необходимых реформ. Доказывается «патриотизм» шовинистических и сталинистских группировок, защищавших не левый вариант реформ, но старую командную систему брежневского типа, а в течение всего постсоветского периода подыгрывавших прибалтийским правым псевдоимперской идеологией и политикой.  

Лево-демократический подход подчеркивает ответственность за распад СССР и провал советского левого центра сталинистской бюрократической верхушки и ее властных структур. А также идеологов этих структур — так называемых советских и российских «патриотов» («консерваторов»). Не происки «заграницы» и «масонов», но загнивание советской бюрократии определили ее недееспособность и провал в проведении реформ. Располагая достаточными ресурсами для положительных перемен, советская бюрократия «не справилась с управлением», приведя дело к коллапсу со всеми известными последствиями.   Ряд авторов левого направления – например, погибший в ноябре 2005 г. известный российский экономист и журналист Отто Лацис, -ставили вопрос о заинтересованности бывшей советской бюрократии в провале «позитивной» перестройки и реставрации олигархического капитализма.(Лацис О. Тщательно спланированное самоубийство. М., Моск. Школа полит иссл., 2001). Главной причиной падения мирового российского «левого» центра следует считать то, что влиятельные слои бывшей советской бюрократии по сути оказались «перекуплены» внешним неоконсерватизмом и смирились с провалом как левой альтернативы советской системе, так и с провалом роли России в мире и Восточной Европе. Этот вывод следует отнести не только (и не столько) к ельцинским группировкам, но   в первую очередь к ряду «консервативных» кланов постсоветской силовой олигархии, вопреки интересам собственного государства до последнего времени продолжающей линию подыгрывания мировому неоконсерватизму и внешним правым националистам в ближнем Зарубежье.

2. Лево-демократическая альтернатива традиционно-советской (сталинистской) и консервативно-либеральной идеологии.Перестройка и «положительные» реформы командно-административной системы.

Лево-демократический подход противостоит как консервативно-либеральной, так и традиционнно советской – сталинистской — концепции развития посткоммунистического пространства.С одной стороны, в противовес сталинистской и национал-коммунистической концепции перестройки лево-центристский подход доказывает необходимость и неизбежность реформ «перестроечного» типа в советской административно-командной системе – именно реформ как экономических (рыночных), так и политических (плюралистических). С другой стороны, в отличие от консервативно-либерального подхода, стоящего на позиции «негативной» критики советского развития, и доказывающего неообходимость полной («тотальной»)реставрации «докоммунистических» обществ, лево-демократический подход отстаивает необходимость такого варианта реформирования советской системы, который учитывал бы ее позитивные стороны. «Негативность» консервативно-либерального подхода к реформам   советской системы показывает, например, характерная для эстонского национал радикализма теория «очистки площадки» — т.е. разрушения всего, связанного с советским развитием, с возвращением к мифически-идеальному дореволюционному состоянию эстонской республики (или – в российском варианте – дореволюционной России).

Стремясь не к негативной, но «позитивной» критике систем «реального социализма», лево-центристский подход считает эти системы противоречивыми, но в ряде аспектов создавшим основы современного левого развития т.н. «посткоммунистических» стран.   Мы отстаиваем различие разных этапов развития советской системы — сталинского общества, и общества хрущевского и брежневского. В особенности важен опыт советского общества эпохи перестройки, положившего начало (пусть и противоречивое) рыночным и демократическим реформам в левом варианте. С лево-демократической точки зрения развитие «позитивности» советского развития в новом рыночном и плюралистическом варианте должно было составить главное содержание советской перестройки, похороненной провалом горбачевской группировки и победой правого варианта развития бывшего коммунистического пространства. Главный вопрос, однако, какими должны были (и могли ) быть «положительные» реформы в бывшем СССР и других странах «реального социализма».

Уже ранние сторонники перемен отмечали два важнейших их компонента и направления   — рыночные реформы и политическая демократия (переход от авторитаризма к политическому плюрализму). Были возможны определенные отсрочки в осуществлении этих направлений реформ – например, политических (китайский вариант развития). Но в целом, по-видимому, избежать этих перемен было невозможно. При этом, как мы стремимся показать, переход от административно-командной системы к рыночной экономике и политическому плюрализму мог происходить как в правой, так и левой форме. Советскую «перестройку» в ее позитивном смысле следовало, по-видимому, понимать как левый вариант перемен в советской системе, как левый контроль (контроль левых партий) в условиях постсоветской рыночной экономики и политической демократии. Речь шла о преобразовании систем бывшего командного типа в рыночно-плюралистические общества, сохраняющие при этом влиятельный государственный сектор и сильные левые (как и центристские) партии, отстаивающие тип развития, отличный от право-национального.

Возможность лево-демократического варианта перемен в советской системе существовала в перестроечный период, то есть на рубеже 1980-90-х гг. – причем не только в китайском варианте, ограниченном в основном экономическими реформами.Но также   и в избранном горбачевским руководством более остром ( и, конечно, более опасном для бывших систем реального социализма) пути политических реформ – реформ перехода от авторитаризма к политическому плюрализму. Положительный для реального социализма левый вариант и «левая альтернатива» перехода к плюрализму существовал и в Эстонии на рубеже 1990-х гг. в период конца перестройки и начала новой эстонской республики при правительстве Народного фронта. В этот период после провозглашения независимости, но до прихода к власти правых в Эстонии фактически во многом были осуществлены рыночно-плюралистические идеалы в левом варианте (не предполагавшем полного разрушения и распродажи государственного сектора общества).Начала развиваться рыночная экономика, существовала и свобода для оппозиции – то есть политическая свобода.При этом правые силы еще не успели навязать обществу одностороннюю правую модель и правый перекос развития.

Лево-демократический подход отрицает чисто негативный подход к эстонскому советскому (как и в целом восточноевропейскому коммунистическому) развитию. Он утверждает, что это развитие имело ряд положительных результатов, которые не следовало полностью отбрасывать при переходе к следующим этапам развития эстонского и иных посткоммунистических государств. Эстонское «доперестроечное» общество 1980-х гг во многом положительно отличалась от «обычной» советской системы в ряде республик СССР. В определенной мере можно даже говорить о специфической «эстонской модели» «реального социализма» внутри советской системы. В отличие от соседних с Эстонией областей тогдашней России (например, Псковской) реальный социализм в Эстонии имел ряд «нормальных» черт как в экономике, так и в политике. Достаточно эффективной была эстонская промышленность и в особенности сельское хозяйство, пусть в тот момент и ориентированное на Восток, но использовавшая рыночные элементы. Очевидно рациональные черты ( пусть в советских рамках и с учетом советских особенностей) имела и эстонская бюрократия. Она отличалась явно в лучшую сторону от   центральной советской бюрократии с ее сталинистским консерватизмом, наивным шовинизмом и рядом очевидных нелепостей — бездарностью в решении даже простых экономических и политических вопросов, бульдозерной борьбой с авангардизмом в искусстве и пр. Политическая и идеологическая жизнь советской Эстонии отличалась специфическим «советским либерализмом», который явно выделял Эстонию и в целом Прибалтику в ряду советских республик. (Об этом также Е. Голиков. Советская предыстория эстонской национальной политики. http://www.netinfo.ee/smi/show/?rid=63849&dd=2008-07 17&query=%E3%EE%EB%E8%EA%EE%E2).

     Конечно,   «либерализм» советской Эстонии был относительным, что позволяло критикам тогдашней системы сравнивать его с либерализмом «особого балтийского порядка» в дореволюционной российской империи. Советская модель в Эстонии требовала самых серьезных как экономических, так и политических реформ. Однако таковые вовсе не следовало проводить по разрушительной схеме «очистки площадки», результатом применения которых стало реальное разрушение как промышленности, так и сельского хозяйства Эстонии. «Продвинутость» Эстонии по советским меркам могла существенно облегчить ее движение к новому плюралистическому и рыночному обществу в лево-демократическом варианте. Между тем данное выбранное в начале горбачевской перестройки направление реформ было существенно искажено – как ошибками самого горбачевского руководства, так и мощным вторжением в Восточную Европу направляемых внешним неоконсерватизмом правых сил.

Возможность лево-демократического развития Эстонии как и всего постсоветского мира была провалена не только в силу глобального преобладания (как материального, ресурсного – так и идеологического) мирового правого истеблишмента, но также в силу недееспособности поздней советской и постсоветской российской бюрократии, не справившейся с задачей положительных реформ советской системы и продолжавшей и в постсоветский период активно подыгрывать национал-радикализму в Восточной Европе. Идеологи данной бюрократии до настоящего времени обвиняют в провале СССР и затем России в ближнем зарубежье реформаторов реального социализма и «так называемых демократов» горбачевского и ельцинского призыва. Между тем как первый (перестречный) круг провала России в ближнем Зарубежье и Эстонии так и последующие круги этого провала были в первую очередь реультатом провала идеологии и политики консервативно-советских (сталинистских) и национал- революционных российских бюрократических группировок. На рубеже 1990-х гг этот провал и обусловил приход как в российском центре, так и в иных бывших странах реального социализма к власти правых сил (сторонников реставрации традиционного западного общества), что и означало провал перестройки как процесса позитивных (то есть лево-демократических) перемен в советской (раннекоммунистической) системе.

3.Возможная левоцентристская тактика перестройки, в том числе и в Эстонии. Начало перестроечных процессов в Эстонии.

Следует сформулировать общий подход к перестроечным процессам в Эстонии, вытекающий из общей лево-центристской концепции перестройки, из которой следует и оценка движений данной эпохи — Народных фронтов, Интердвижений и проч. Задачей «положительной» перестройки бывшего пространства реального социализма был, как представляется, перевод этого пространства в лево-центристский формат. То есть создание в посткоммунистических странах рыночного и плюралистического общества с властью лево-центристских партий, заинтересованных в сохранении достижений предшествующего развития, в первую очередь совершенствовании (а не разрушении) контролируемого обществом (хотя бы посредством известных механизмов политической демократии) государственного сектора. Однако этот вариант развития предполагал сохранение в Европе сильного «левого» центра, который воспрепятствовал бы начавшемуся мощному вторжению внешних неконсервативных сил и был бы в состоянии поддержать лево-центристские силы новых государств. Таким центром восточноевропейского пространства могла быть только лево-центристская Россия, которая поддерживала бы аналогичные восточно-европейские формирования. Преобразование старого советского центра в российский лево-центристский центр следует, по-видимому, считать наиболее важной «положительной» задачей советской перестройки.

Этого можно было бы добиться действием в двух основных направлениях.Обеспечив, во-первых, раскол старой КПСС и выделение реформаторского крыла компартии, на основе которой следовало создавать в России сильную левую партию несталинистского типа (отличающающаюся от зюганистской КПРФ – но также и не социал-демократическую в традиционном смысле). Вторым направлением могла бы быть   поддержка лево-центристских сил в бывших странах реального социализма и республиках бывшего СССР – в том числе Народных фронтов, связанных с реформаторскими компартиями. Однако М. Горбачев (позже признававший,в частности, необходимость раскола КПСС) и его группировка оказались неспособны к таким действиям.Начав движение в направлении лево-демократических реформ, горбачевское руководство не справилось с задачей этих реформ, как не справилось оно и с отдельными звеньями этой задачи. Еще меньше способными к решению такой задачи были советские традиционалисты, сторонники старой командной системы, обвиняющие в общем провале реформаторов, но сами внесшие в этот общий провал немалую (а может быть и основную) лепту.

Важно иметь в виду и то (возможно, главное), что «позитивная» перестройка в СССР не входила в планы обладавшего мощным влиянием внешнего неоконсерватизма, стремившегося активно влиять (и реально влиявшего) на перемены реального социализма. Мировой правый истеблишмент ставил своей главной задачей вовсе не положительное реформирование командно-административных систем, но «реставрацию» — восстановление лишенного активного государственного сектора «традиционного» («капиталистического»)общества, а также захват ряда важных сруктур реального социализма. Для осуществления этой главной задачи внешний неоконсерватизм стремился манипулировать перестроечными процессами в своих интересах, поддерживая в бывших советских республиках национал-радикализм и блокируя прежде всего именно лево-центристское направление постсоветских реформ. Как показали результаты не только перестроечного, но и почти двадцатилетнего постсоветского развития, это ему вполне удалось.

При этом в качестве наиболее активных помощников мирового консерватизма в указанной манипуляции советской перестройкой можно указать в первую очередь вовсе не либерально-перестроечные, но скорее консервативно-сталинистские и откровенно шовинистические российские группировки.Деятельность данных группировок – в ряде случаев прямо террористическая – сыграла весьма существенную роль в поражении «позитивных» перестроечных процессов.Сильный левый (лево-центристский) политический центр в России не создан и до настоящего времени. КПРФ Зюганова, как кажется, не может считаться партией, способной к созданию такового – по причине сталинистского «консерватизма» своей программы. По этой же причине данная партия не может считаться современной левой партией в европейском смысле. По-прежнему не имеют серьезного влияния в России и иные левые формирования.

Лево-центристская концепция перестроечных процессов и Народных фронтов отличается от традиционно-советской, продолжающей развиваться в рамках современного российского консерватизма. В частности, изложенной бывшим аналитиком КГБ генералом Николаем Леоновым, посещавшим Прибалтику и Эстонию в 1988-89 гг.Николай Леонов, как представляется, верно указывает на ряд ошибок горбачевского руководства в проведении реформ, — например, относительно ГДР .(Н.Леонов, Лихолетье, М., Алгоритм, 2005, с. 405). В то же время, обвиняя Горбачева в отсутствии общей концепции реформ и конкретных ошибках, генерал не объясняет, почему такую концепцию реформ не предложили, например, его собственные аналитические структуры, обладавшие явно немалой информацией?Следует, как кажется, говорить не только об ошибках Горбачева, но и ошибках, например, В. Крючкова и других главных фигур советского традиционализма того периода, чьи действия реально стали весьма существенной частью провала «перестройки».

   В первый эйфорический период перестройки 1987-89 г. Эстонии, как и Прибалтике в целом, принадлежала весьма активная роль. Этот один из наиболее развитых регионов СССР раньше и глубже других смог воспользоваться плодами политических свобод. Здесь были созданы первые оппозиционные политические организации, зачатки будущих партий — Народные фронты, стали издаваться первые в бывшем СССР независимые газеты, здесь был выработан ряд важных, хотя зачастую и не осуществленных перестроечных идей. Эстонские депутаты Верховном Совете СССР, в том числе академики Виктор Пальм и Михаил Бронштейн, были активными участниками реформаторской политики, включая и известную межрегиональную группу депутатов (В. Пальм). Национальный подъем вызвал в Эстонии к жизни многолюдные и красочные песенно-политические акции, названные летом 1988 г. «Поющей революцией».

     Первым откликом Эстонии на начало горбачевских реформ в центре было выступление в сентябре 1987 г. группы обществоведов, ряд которых в дальнейшем стал видными фигурами эстонской политики — Эдгара Сависаара, Микка Титма, Сийма Калласа и Тийта Маде — с предложением полного регионального хозрасчета Эстонии в рамках СССР. Оно получило название IME (с одной стороны, сокращение от Isemajandav Eesti — самохозяйствующая Эстония, с другой — слово «чудо», отражающее сомнение эстонских реформаторов в возможности реализации даже и такого по сравнению с последующими достаточно скромного проекта).Идеи IME, сразу же подвергшиеся критике с различных сторон, как с национал-радикальной, так и официальной, вызвали первое размежевание в республике на сторонников реформ и сторонников сохранения старой административно-командной системы. Эти как стало вскоре очевидно, далеко не самые радикальные идеи — союзного договора и минимальных рыночных реформ — не были своевременно поддержаны как тогдашним эстонским партийным руководством во главе с Карлом Вайно, так и московским центром, что в конечном счете привело к результатам значительно более радикальным – именно поражению «социалистического» реформаторства и прихода к власти в республиках правого национал-радикализма. (Подробнее, например, Национальный вопрос в эстонской лево-демократической публицистике конца 1980-х — начала 1990-х гг.- в сб.: Анатомия независимости, Тарту, Крипта, 2004, с.278-319 http://kripta.ee/anatomy_of_independence/book_rus.pdf).

4. Проблема «независимостей». Отношение к советскому периоду и       необходимость реформ. Проблема своей государственности Эстонии и левые демократы. Является ли право-национальная модель единственным вариантом самостоятельного эстонского государства?

Одним из главных камней предткновения для советской перестройки стала национальная проблема — проблема «независимостей» и «развала СССР» (т.е. перехода советских республик к самостоятельным государствам, в том числе и независимой Эстонии). Эта проблема, оказавшаяся острым болевым центром перестроечных процессов, как кажется, еще в перестроечный период была явно мистифицирована — как   правыми в бывших республиках СССР, так и их антиподами-родственниками – российскими сталинистами (национал-коммунистами), сторонниками сохранения нереформированной административно-командной системы. Эстонские правые, как кажется, мистифицировали независимость Эстонии в «позитивном» смысле, видя в этой независимости мистическую панацею от всех бед и единственный способ решения всех основных проблем страны. Эстонские правые считали ( и могли убедить в этом значительную часть эстонского населения), что переход к государственной самостоятельности (причем в варианте власти национал-консервативных сторонников «очистки площадки») автоматически даст решение основных эстонских проблем. Российские национал-патриоты – сталинисты (национал-коммунисты)- мистифицировали независимость Эстонии в негативном смысле, считая, что образование из бывших советских республик независимых государств («национальный развал» СССР) является едва ли не наиболее страшным из всех бедствий, которые могут постигнуть «реальный социализм». Пресловутая независимость Эстонии и других прибалтийских республик настолько пугала идеологов советской бюрократии (партократии), что они – как путчисты августа 1991 г.- стремились помешать этой независимости, даже рискуя потерять главное в начатых реформах «коммунистического» пространства, — именно их лево-демократическое направление. Впрочем, именно к этому результату фактически и привели их действия.

Советские сталинисты не замечали, что проблема независимостей не являлось главной проблемой «позитивного» развития перестройки. Ряд стран «восточного блока» с послевоенного времени вполне благополучно сохранял статус самостоятельных государств. Мы отстаиваем тот же тезис, который отстаивали и в период перестройки – именно тот, что наиболее важным для лево-демократической трансформации постсоветского (посткоммунистического) пространства являлось не его «структурирование» (будут ли его составлять административно привязанные к центру республики, или независимые государства), но само «содержание «независимостей»,  то есть   вопрос, какие силы будут управлять новообразованными самостоятельными государствами и какую политику они будут проводить. То есть — сохранят ли эти страны лево-демократическую ориентацию или перейдут под правый контроль (власть правых, право-национальных партий). Другими словами с лево-демократической точки зрения наиболее важным был вопрос не о «форме», но о содержании «независимостей», – то есть вопрос сохранении левого контроля (власти левых и лево-центристских партий)над новыми государствами бывшего «коммунистического» пространства, перевода этого пространства в «лево-демократический» формат. Только противостояние правому контролю и сохранение лево-демократического содержания реформ могло, как мы стремимся показать, обеспечить «позитивный» характер преобразования государств «посткоммунистического» пространства.

Левая альтернатива в вопросе о своей государственности в Эстонии (а также иных восточноевропейских странах)состояла в понимании важности своих государств для народов бывшего СССР – в первую очередь прибалтийских, но при этом — защите именно левого варианта своей государственности соответствующих стран. Речь идет о существенной роли левых и лево-центристских партий во властных структурах ( левый политический контроль), а также важной роли государственного сектора в рыночной экономике этих стран.В отличие от традиционных   советских сталинистов, они же российские национал-патриоты, левые демократы рассматривали и продолжают рассматривать независимость и свою государственность Эстонии как важную политическую ценность. Предоставление независимости странам Балтии нельзя среди прочего не считать и восстановлением исторической справедливости, грубо попранной сталинизмом. В такой оценке эстонской независимости левые демократы   противостоят современным российским и внешне пророссийским национал-патриотам, чья имперская и шовинистическая позиция до сего дня продолжает подрывать левое единство.Похороненный августовским путчем 1991 г. горбачевский новоогаревский вариант фактически предполагал независимость Прибалтики и Эстонии в том числе.Однако лево-центристское продолжение советской перестройки не устраивало мировой правый истеблишмент, который смог подорвать этот вариант, как представляется, также и при помощи манипуляции «путчистскими» сталинистскими группировками.

   Критикуя концепцию советского традиционализма в вопросе об эстонской государственности, лево-демократический подход отталкивается и от официальной в сегодняшней Эстонии правой (право-национальной) концепции этой государственности. Основной недостаток этой концепции можно увидеть в ее «формальности», обходящей вопрос о содержании «своей государственности» Эстонии. Именно – вопрос о том, в чьих руках находится независимое государство, какую политику и в чьих интересах оно проводит.   Национал-радикалы затушевывают оборотные стороны «правой» независимости эстонского государства с целым рядом ее «зависимостей» — от внешних неоконсервативных структур, крупного иностранного капитала, а также ряда «хороших» (то есть западных), но все же вполне иностранных государств.   В силу этого правая независимость   оказывается подчас «компрадорской зависимостью» в духе иных режимов латинской Америки.   Нужна ли народу Эстонии «банановая независимость» — то есть такая формально независимая эстонская республика, в которой национальная элита не имеют реального контроля за своей экономикой (например, банками ), а по сути также и политикой?

     Левые демократы критикуют эту правую зависимость,   «правый перекос» в создании и функционировании новой эстонской республики. Вопрос «такую ли республику мы хотели» есть лозунг эстонских критиков правого типа развития и лево-центристской оппозиции. Недаром «самый правый из всех левых» президент Ильвес критически прошелся по данному лозунгу в одной из первых речей своего президентства. Критическое отношение к право-национальным режимам высказывали и другие бывшие восточноевропейские оппозиционеры. 23 февраля 2006 г. бывший президент Польши Лех Валенса, получивший из рук президента Арнольда Рюйтеля Крест Маарьямаа I класса, заявил (очевидно имея в виду режим Качиньских), что, «борясь во главе «Солидарности» за свободу и демократию, я не думал, что на сегодня моя страна превратится в ту Польшу, которую имеем».( www.regnum.ru/news/595766.html 22:39 24.02.2006).

В начале 1990-х гг   после прихода к власти право-национальных сил Эстония перешла под контроль правого истеблишмента, который навязал стране право-радикальный вариант постсоветских реформ. С этого времени стала преобладать правая концепция своей государственности, представление о правом контроле как единственно возможной форме организации самостоятельного эстонского государства. Эта же концепция до сих пор навязывается правым истеблишментом эстонскому населению как единственно возможная. «Бронзовые события» апреля 2007 г.можно рассматривать как доведение до абсурда правой (право-национальной) концепции развития эстонского государства и в целом правого контроля в Эстонии.Первоначальная победа правой концепции нового эстонского государства определялась не только сверхмощными ресурсами западного консервативно-либерального истеблишмента. Но эту же концепцию фактически активно работали и бывшие советские а затем российские «консерваторы» – сталинисты и национал-патриоты, включая бывших интердвиженцев периода перестройки и нынешних поборников т.н. «пятой империи».

Одной из важных причин провала консервативно- советских (сталинистских) группировок в Прибалтике в целом и Эстонии в частности было непонимание ими роли для прибалтийских стран и народов своей государственности (omariiklus) .Это непонимание парадоксальным образом объединило советских сталинистов с поборниками российской империи начала 20 века (например, белой Северо-Западной армии Юденича в 1919 г.), выступавших против независимости ряда наций бывшей российской империи, в том числе Финляндии и Эстонии. Игнорируя стремления эстонских и финских поборников своей государственности, Юденич не смог договориться ни с Лайдонером, ни с Маннергеймом, в результате чего во многом и потерпел поражение под Петроградом осенью 1919 г.Советские сталинисты, имевшие в начале перестроечного периода реальные возможности противостоять правым, на рубеже 1990-х годов почти в точности повторили этот провал, надолго подорвав возможности «левой альтернативы» в Прибалтике.

Для народа и интеллигенции в Эстонии, как и   балтийских стран в целом, вопрос своей государственности имел исключительную важность. Эстонская интеллигенция думала о своей государственности уже с 19 века. Республика 1920-40 гг. не могла не мифологизироваться, как уникальный опыт самостоятельной эстонской государственности, в силу этого остававшейся идеалом для национальной интеллигенции и народа в целом. Важно отметить, однако, что в силу ряда обстоятельств – в частности, преобладания правого истеблишмента в Европе, идея своей государственности в Эстонии (как и Прибалтики в целом) оказалась монополизированной правыми силами. В противовес консервативно-либеральной концепции, считающей единственно возможной для Эстонии формой самостоятельного государства правый вариант таковой, следует утверждать возможность не только правой, но и лево-центристской концепции и модели своей государственности в Эстонии.

Эта лево-центристская концепция в Эстонии имеет значительную традицию. Еще в 1980х гг было обращено внимание на то, что уже в период гражданской войны 1918-20 гг были сделаны попытки создания независимого эстонского государства в левом варианте. (Об этом см. ряд разделов сборника «Революция, война и иностранная интервенция в Эстонии (1917-1920)».-Таллинн, Ээсти раамат, 1988. В частности: А.Либман, Э. Матиизен.Эстляндская трудовая коммуна – суверенное эстонское государство. — Там же, с.445). Левую и лево-центристкую линию в создании и развитии эстонской государственности отстаивал целый ряд крупных эстонских деятелей начала периода революции 1917 г. и первой эстонской республики — Юри Вильмс (погибший в Финляндии в 1918 г.), известный депутат эстонского парламента первой республики Михкель Мартна, Аугуст Рей и др.Можно утверждать также, что левый (лево-центристский) вариант независимого эстонского государства начал осуществляться в «перестроечный» период конца 1980-х гг, а также был продолжен в начальный период второй эстонской республики до 1992 г.

Не понимая роли идеи своей государственности для прибалтийских народов и отрицая даже минимальные шаги по смягчению грубого советского централизма, консервативные советские апологеты административно-командной системы еще в перестроечный период фактически подыгрывали эстонским правым. Эту же тактику, определившую на рубеже 1990-х поражение как самих советских национал-коммунистов, так и левых сил в целом, ряд пророссийских группировок в Эстонии отстаивает и до сих пор. Чем дают немалую пищу правым сторонникам государственности и критикам «имперских настроений» русскоязычного населения. Характерно, например, заявление Дмитрия Кленского в 2004 г.по поводу «положительности» пакта Молотова-Риббентропа .(см. R. Ruutsoo. Ajaloo lõpp eesti ja vene moodi, EPL, 18.12.03, http://www.epl.ee/artikkel_253064.html ). А также заявление А. Заренкова в июле 2008 г. о подготовке празднования «небывалого торжества» — 300-летия присоединения Эстонии к России.Подобного рода заявления могут лишь изолировать пророссийские группировки от других лево-центристских сил Эстонии. Сталинизм в СССР (включая сталинский пакт и акты террора) не столько упрочил советское и левое развитие в Прибалтике, но во вногом стал причиной саморазрушния советской системы и потери доверия к ней у прибалтийских народов не только в поздний советский период, но еще во время второй мировой войны.

5. Начало перестройки в Эстонии. Умеренные требования прибалтов и неспособность московского центра к реформам. «Обновленная федерация» и хозрасчет.

На начальном этапе советской перестройки ( 1987-1989 ) эстонские сторонники реформ реального социализма (а затем лево-центристские силы Народных фронтов) отстаивали вполне умеренную и реально соответствующую официальной перестроечной теории концепцию «обновленной федерации». В экономике этому соответствовала предложенная в сентябре 1987 г. концепция хозрасчета Эстонии, в политике – концепция нового союзного договора. Эта концепция с весны 1988 защищалась эстонскими и русскоязычными демократами – сторонниками Народного фронта, а с 1989 г. депутатами от Эстонии на съезде Народных депутатов СССР.   «С чем мы шли в высший союзный орган власти?– вспоминает академик Михаил Бронштейн.– Хозрасчетная Эстония и обновленный союзный договор с учетом принятой Верховным советом ЭССР в ноябре 1988 г. Декларации о суверенитете» ( Анатомия независимости, с.200 ).

     Итак, уже на первом этапе реформ в Эстонии были сформулированы основные задачи «позитивного» реформирования Союза – переход республик к экономическому хозрасчету и создания «обновленной федерации». Своевременное принятие данных достаточно умеренных требований могло, как признают специалисты( Р. Симонян, Россия и страны Балтии, М., 2003) помочь если не сохранить существовавшую систему, то во всяком случае обеспечить боле «мягкий» и близкий к лево-центристскому вариант перехода крыночному и плюралистическому обществу. Однако перестроечное руководство, находясь под влиянием консервативно-советских (сталинистских) сил не поддержало эти предложения. Обстоятельства обсуждения данных особенно важных для начального периода перестройки вопросов («обновления» советской федерации и хозрасчета) обнаруживает те механизмы, которые привели перестроечный процесс к провалу.

Сторонники реформ, в частности эстонские ( Р.Н.Блюм, Х. Вайну и др.) доказывали, что советская национальная модель реально является не федералистской, но «унитаристской» (термин югославской критики «сталинской» модели социализма). Данной «сталинской» концепции национального устройства они противопоставляли «ленинскую», основывавшуюся на поздних работах Ленина, в первую очередь «К вопросу о национальностях или об автономизации». Важным оказывался также пример югославской федерации, еще с 1950-х гг существенно отличавшейся от советской ( см.Анатомия независимости, с. 283-284 ). Точно так же и в статье московских авторов Н.Перепелкиной, Г.Шкаратана и др. (Коммунист, № 5, 1989, 15-88) советская федерация справедливо трактовалась как «бюрократический централизм».

Из концепции «обновленной федерации» следовали и важные законодательные акты, принятые под влиянием перестроечных процессов Верховным советом ЭССР в осенью 1988 г. — Закон о языке и гражданстве, а также Декларация о Суверенитете республики (16 ноября 1988 г.). Смысл данных законов, в первую очередь Декларации о Суверенитете Эстонии, не был понят горбачевским руководством и центральной  советской прессой: эта Декларация ошибочно трактовалась унитаристами как декларация отделения от СССР, то есть была спутана с позднейшей Декларацией независимости 1990 г. На самом деле в Декларации о Cуверенитете речь шла об отрицании сталинского централизма, призыве к новым национальным отношениям «реального социализма», строящимся на основе подлинного федерализма. Этот момент следует оговорить особо, поскольку идеологи сталинистского толка (например, тогдашний руководитель КГБ В. Крючков) до последнего времени трактовали подобные декларации как покушение на якобы существовавшую «федерацию» и, следовательно, первый шаг к распаду СССР. Согласно советским традиционалистам никакого «обновления» советской системы проводить не следовало, поскольку «федерация» существовала и до перестройки. Советскую «социалистическую федерацию» Крючков и в 2003 году трактовал как «великую державу, насчитывающую тысячелетнюю историю своего становления, развития и укрепления».   (В.Крючков. На краю пропасти, М.,Эксмо, 2003, с. 337). На такой же позиции стояло и эстонское Интердвижение.

В полемике с советскими консерваторами сторонники реформ уже в конце 1980-х доказывали, что «декларация о суверенитете, как и закон о языке и гражданстве, вовсе не покушается на Союз и не ставит вопрос о выходе из Союза, но требует равноправных, (а не централистки-бюрократических!) отношений между республиками и центром …Не номинальной, а реальной федерации в рамках административно-приказной сталинско-брежневской системы никогда не существовало. Ведь в рамках этой системы отношения республик и центра строились по принципу бюрократического централизма. Защищая старую систему, деятели ИД стоят вовсе не на позиции советской федерации, как они хотят убедить своих слушателей, а на позициях сталинской автономизации»… (За какой социализм борется Интердвижение?– Вперед, 6 мая 1989 г.). Сходные оценки декларациям о суверенитете целого ряда республик СССР позже были даны и известными российскими учеными-юристами. По словам академика В. Кудрявцева, «декларации выражают решимость создать демократические правовые государства в составе обновленного союза СССР». ( Кудрявцев В. Декларации о суверенитете и Новый союзный договор.– в сб. Новый союзный договор. Поиски решений. М., Ин-т гос-ва и права, 1990, с.3). В январе 1990 г. в интервью газете «Правда» Горбачев также признал, что суть современного «ответственного и труднейшего периода» в СССР – «окончательный отказ от сталинской модели федерации, в которой декларировалась федеративность, а насаждалась унитарность». (Союз можно было сохранить.Белая книга. М., Апрель, 1995, с. 88). Однако реальные шаги в направлении «новой федерации» Горбачев начал предпринимать слишком поздно — только весной 1991 г., накануне августовского путча.

Русскоязычные демократы (в том числе и созданная русская секция эстонского Народного фронта)поддержали принятые в 1988-89 г. в Эстонии законы о языке, гражданстве и декларацию о Суверенитете Эстонии. Эта поддержка имела не только тактический, но и принципиальный характер. Была ли идея «обновленной федерации» утопической в принципе? Думается, – нет. Если бы московский центр и Горбачев не в 1988 или в 1989, а хотя бы в 1990-м г заняли позицию действительных реформ, сделав шаги в сторону большей самостоятельности республик, оформив это в новом союзном договоре, это позволило если бы не сохранить союз (что тоже не было исключено), то по крайней мере сделать развитие новых государств более близким лево-центристскому варианту. Прибалтийские государства, вероятно, при этом так или иначе получили бы самостоятельность, однако сценарий «отделения» мог произойти значительно мягче – в «левом», а не «правом», чреватом острыми конфликтами варианте.  

Это относится и к хозрасчету, принятие которого в начальный период перестройки 1988-89 гг (на протяжение первых двух и даже трех ее лет) могло существенно усилить поддержку советских реформ прибалтийскими государствами. Напомним, что в 1988 г. 87 процентов экономики республики управлялось союзными ведомствами, и только 13 – самой республикой. Своевременное принятие московским центром республиканского хозрасчета (IME) и нового союзного договора могло бы создать в данном регионе относительно самостоятельную экономическую систему. В конце 1990-х гг. появился пример свободной экономической зоны Гонконга в Китае, который оказался вполне совместимым даже с однопартийно-коммунистической структурой Китая. Понятно при этом, что идея экономического хозрасчета Эстонии предполагала глубокую рыночную реформу всего СССР, на которую Горбачев так и не решился. Центром был принят половинчатый «план Маслюкова» (об этом, например, Х. Вайну, Эстония – узел межнациональных противоречий.Сб статей. Таллинн, Олион, 1990, . с. 81–82 ).

Принятие московским центром концепции «обновленной федерации» и хозрасчета республик в 1987-89 гг могло обеспечить эволюционное развитие имевшейся системы и сохранить союз входивших в СССР республик в его более современных формах. Такой путь был реальным на «первом» этапе перестройки, до середины-конца 1990 г., пока противодействие советских консерваторов (сталинистов) и оттягивание важных решений М.Горбачевым   не закрыло его окончательно и не заставило прибалтийские республики, в том числе и Эстонию, поставить вопрос о выходе из СССР (что подтвердила Декларация Независимости февраля 1990 г.).

Подлинно «центристскую», лево-демократическую линию реформ и действительной «перестройки» в СССР выражали, таким образом, умеренные элементы Народных фронтов и реформистские силы в республиканских компартиях. Они вели борьбу на два фронта – с советскими консерваторами-сталинистами, с одной стороны, и с национал-радикалами, сторонниками тотальной «реституции» и полного разрушения советских структур с другой. Неспособность советских сталинистов к реформам играла на руку национал-радикализму.

6.Эстонский Народный фронт 1988-89. Лево-центристская концепция роли народных фронтов и реформистских компартий в положительных реформах реального социализма. Непонимание этой роли советскими традиционалистами (сталинистами)

     К 1988 г. явное противодействие советских консерваторов (сталинистов) рыночным и плюралистическим реформам убедило стронников перемен, — в том числе и в Эстонии -что для продвижения вперед требуются организации политического давления на консервативно-советские структуры. 13 апреля 1988 г. по эстонскому телевидению прозвучал призыв Э. Сависаара о формировании Народного фронта. С весны 1988 г. начал формироваться эстонский Народный фронт — массовая общественная организация «в поддержку перестройки», ставший вскоре важнейшим политическим рычагом реформ. Низовые ячейки Народного фронта Эстонии — «группы поддержки» — возникли почти на всех предприятиях республики. Одним из его первых и главных центров стал Тартуский университет. Разумеется, в Народном фронте было и право-национальное «реставраторское» крыло, нашедшее свое выражение в движении «Комитетов граждан Эстонской Республики». Но на первом этапе данного движения оно не было определяющим.Как представляется, основным направлением раннего Народного фронта было направление реформ «реального социализма» — т.е. лево-центристское направление.

Однако неподдержка этого направления Московским центром вела перестройку к ее известному финалу. Официальная оценка Народных фронтов была отрицательной. Посетивший в 1988-89 гг Прибалтику и Эстонию аналитик КГБ Н. Леонов определил прибалтийские Народные фронты, как организации, ставивших задачу восстановления «буржуазных порядков». (Н. Леонов, Лихолетье, цит. соч.,с. 403). Точно так же согласно сборнику Власть и оппозиция(1995)Народный фронт «занял откровенно национал-сепаратистскую позицию» (Власть и оппозиция. Российский политический процесс ХХ столетия. М., Росспэн, 1995, с. 298). Можно заметить, что такая концепция Народных фронтов эпохи перестройки, отражающая позицию советского традиционализма(сталинизма, идеологии командно-административной системы), в точности совпадает с концепцией право-национальной ( консервативно-либеральной ). В обоих Народные фронты рассматриваются как аналоги движения национал-радикальных группировок внутри данных фронтов, как средство восстановления («реституции») дореволюционных право-национальных режимов.

Согласно лево-центристскому подходу, Народные фронты начального периода перестройки являлись не чисто национальными, но в значительной части наднациональными движениями положительных реформ «реального социализма». Первоначально в этих движениях было активно положительно-реформаторское лево-центристское направление, каковое реально и следовало считать движением «в поддержку перестройки». «Антиперестроечный» же характер, выражаясь терминами советских традиционалистов, имели как раз Интердвижения, ставившие задачей сохранение командной системы.     Первоначальные народные фронты (в том числе и эстонский) созавались как политический рычаг положительного реформирования советской системы. Такие задачи ставили его основатели, таких реформ по сути дела ожидало и население стран реального социализма, в том числе прибалтийских стран — как эстонское, так и русскоязычное, поддержавшее переход Эстонии к независимости.

     Лево-центристский характер начальных Народных фронтов подтверждает история данных движений – в том числе и в России. Мало известно, что впервые идея Народного фронта (считающаяся исключительно прибалтийской) была заявлена вовсе не в Эстонии, но в перестроечной в Москве в марте 1988 г. на «круглом столе» в журнале «Огонек» (Огонек, 1988, № 14, также Советская культура, 13.04.88.- об этом: Анатомия независимости, с. 167, 285) Российские сторонники реформ выдвинули это предложение в ответ на выступление консервативно-советских сил, начатое публикацией известного «антиперестроечного манифеста» Н. Андреевой в феврале 1988 г.В понятии Народного фронта были важны значимые именно для поколения шестидесятников аллюзии с Народным фронтом эпохи гражданской войны в Испании 1930-х гг. Поэтому в полном противоречии с официально-сталинистским (а также право-национальным) определением данных организаций как «националистических», Народные фронты существовали и в России – как, например, ленинградский Народный фронт. (Об этом также.Народный фронт, Мифы и реальность.– Общественные науки, 1989, N 3.).

Консервативно-советское (сталинистское) определение Народных фронтов как организаций «сепаратистских и националистических», нацеленное на «восстановление буржуазных порядков», а посему и «антиперестроечных» — игнорировало общедемократическую направленность и лево-центристское крыло данных организаций. Нельзя не заметить, что данное определение в точности совпадало (хотя и с обратным знаком) с право-национальной трактовкой Народных фронтов как поборников «стопроцентной реституции» довоенных режимов — то есть представление их как аналога группировок типа партии Национальной независимости Эстонии (ПННЭ). Для советских консерваторов (сталинистов) вообще было характерно подобное смещение в оценках, которое имело крайне печальные последствия для всего хода перемен в бывшем СССР. Советские традиционалисты   игнорировали реформаторскую лево-центристскую часть Народных фронтов, на которую в 1988-89 годах инициаторы реформ могли еще опираться для поддержки политики «положительных» перемен реального социализма. Вместо этого в московском центре возобладала ошибочная оценка Народных фронтов в целом как национал-радикальных движений, что определило полную поддержку московским центром Интердвижений. Поборники советской командной системы отдали Народные фронты на откуп право-национальным силам, которые активно поддерживались также внешним неоконсерватизмом.

Горбачевский центр не смог вовремя понять также задачи поддержки как в центре, так и на местах реформаторских компартий.В центре линию положительного реформирования советской системы, как кажется, представляла демплатформа в КПСС, попытки создания которой в Москве относились к 1988-89 гг. Фактически на реформаторских позициях стояла и эстонская коммунистическая партия (КПЭ). После отставки в июне 1988 г. консервативного первого секретаря ЦК Карла Вайно, ее руководство во главе с новым лидером первым секретарем Вяйно Вялясом предприняло ряд важных шагов по изменению политики в республике. На реформаторских позициях стояли также ряд других руководителей — от секретаря ЦК КПЭ Индрека Тооме до председателя президиума Верховного совета Эстонии Арнольда Рюйтеля. Новое руководство КП Эстонии не противодействовало созданию и деятельности Народного фронта. В 1990-91 гг. КПЭ выступила не только за радикальные экономические и политические реформы, но и от концепции союзного договора пришла к поддержке идеи независимости Эстонии. В конечном счете размежевание сил внутри ЭКП привело к ее разделению на два крыла — реформистское (Вяйно Вяляс, Энн-Арно Силлари, Индрек Тооме), и консервативное (Лембит Аннус). Московский центр поддерживал именно второе, консервативное крыло, оставшееся на прежней платформе КПСС. Действия независимой эстонской компартии не получили добрения в московском центре и оценивались советскими традиционалистами (поборниками командной системы) в основном негативно. Неподдержка (или недостаточная и непоследовательная поддержка) горбачевским руководством реформаторского крыла компартии в Эстонии, как и в других республиках бывшего СССР, имела самые тяжелые последствия для судьбы перестроечных реформ.

Неэффективность программы советских консерваторов (сталинистов) в национальном вопросе и полное непонимание ими остроты ситуации показал Пленум ЦК по национальному вопросу сентября 1989 г. Достаточно умеренные программы эстонских реформаторов продолжали оцениваться как «сепаратизм».(см. Анатомия Независимости, с. 284).В этой оценке, так же как и в оценках Народного фронта, проявилась характерная близорукость официальных руководителей перестройки (и в первую очередь их «консервативного» крыла) непонимание ими путей развития обществ реального социализма, что, как и конкретные просчеты, привело   весь процесс к провалу.

     Сейчас известно, что определенный план раздения компартии существовал и в команде М.Горбачева. А. Яковлев, по его словам, предлагал такое разделение еще в 1985 г., но М.Горбачев отверг это предложение, написав – «рано» ( А.Яковлев, Предисловие.Обвал. Послесловие.М.,Новости, 1992, с. 127-128). Горбачев вновь возвращается к этой идее («доходит» до нее) к 1990-му г. – планирует «раскол» на ноябрь 1991-го. (А. Грачев, Горбачев, М.,Вагриус,2001, C.228). Но и это решение после ряда крайне неудачных шагов – пустых съездов и поддержки консервативных фигур типа И.Полозкова – повисает в воздухе. То есть – как обычно у Горбачева в перестроечный период – правильная мысль приходит к нему слишком поздно и уже не может изменить ситуацию. 18 съезд КПСС лета 1990 г., с которым были связаны последние надежды на партийную реформу, не привел к оформлению демократической части внутри партии, наоборот, демократы вскоре были исключены из КПСС и были вынуждены образовать иные политические организации – как левой, так и правой ориентации. Съезд левой «республиканской» партии состоялся в Москве 17-18 ноября 1990 г.

     План выделения реформистской компартии из КПСС не был реализован как из-за отсутствия у М. Горбачева четкой позиции по данному вопросу, так и из-за резкого противостояния сталинистов, группировавшихся вокруг В.Крючкова.Поборники административно-командной системы относились к планам реформирования и тем более разделения КПСС исключительно негативно. Такие планы ставились реформаторам в вину, оценивались как «раскол» и шаг к «разрушению партии». (В.Крючков, На краю пропасти, с.7, 152). Сталинисты не понимали, что на ряде исторических этапов разделение партии, отделение от консервативного балласта играет положительную роль. Известным примером может служить, например, выделение большевиков из общего социал-демократического движения в 1903 г.     Консервативно-советским (сталинистским) силам удалось в 1990-91 гг сорвать процесс выделения из КПСС сильной демократической левой партии, а тем самым и попытки реформирования компартии Не получили никакой поддержки московского центра и умеренно-реформистские силы Народных фронтов; напротив, поборники административного социализма продолжали до самого путча поддерживать интердвиженские группировки, которые единственно считались ими «патриотическими».

7. Интердвижения и попытки сохранения командной системы.     Первый конгресс Народного фронта.

     Для противостояния политической активности Народного фронта при поддержке московского центра в Эстонии, как и в других прибалтийских республиках, в июле 1988 г. было создано Интердвижение (Интернациональное движение), фактически ставившее задачей сохранение старой советской административно-командной системы. Базой Интердвижения стали крупные предприятия союзного подчинения, их наиболее известными сторонниками — директора этих предприятий, а также другие консервативно-советские политические деятели, поддержавшие впоследствии августовский путч в Москве. Советские консерваторы (сталинисты) рассматривали данную группировку как противовес Народному фронту.   Помимо Интердвижения, советскими консерваторами были созданы в Эстонии и другие организации – в частности, «Совет директоров» и «Объединенный союз трудовых коллективов»(ОСТК), призванные блокировать процессы перемен. Эти структуры пользовались полной поддержкой московского центра и опирались на его ресурсы. Им противостоял близкий к Народному фронту “Совет трудовых коллективов” (СТК) .

Колебания московского центра между робкой поддержкой реформаторов и основной опорой на консервативно-советские силы сыграли крайне негативную роль в процессе реформ. В конечном счете эта тактика привела к путчу 1991 года и краху перестройки как в Прибалтике, так и в Советском Союзе в целом. Такой крах реально означал поражение всех левых сил Восточной Европы. С другой стороны, победа лево-центристских сил не устраивала и мировой неоконсерватизм, как представляется, оказывавший на советскую перестройку весьма серьезное влияние, а по существу и активно манипулировавший ивавший отдельными ее процессамительной мере удалось.лько российской бюрократии, но и ее процессами.

Российский консерватизм и в постсоветский период в России пытался обвинять горбачевское руководство в «патронаже» над Народными фронтами, которые обвинялись в «сепаратизме» и «национализме». Реально позиция горбачевского руководства в их отношении была двойственной. Горбачев не пошел на подавление Народных фронтов, но реально опирался не на лево-центристские силы в этих фронтах, но скорее на Интердвижения.Иначе относился к Народным фронтам А. Яковлев, справедливо видевший в них силу поддержки реформ. За это Яковлев обвинялся советскими традиционалистами в «дестабилизации» положения в СССР. Как заявляет нам уже упоминавшийся сборник «Власть и оппозиция», роль А. Яковлева и его «леворадикального крыла» «в дестабилизации положения в Прибалтике впервые остро будет обсуждаться коммунистами двумя годами позже, на ХХVIII съезде КПСС» (там же, с. 298-299).Н. Леонов также считал, что мнение А. Яковлева, что «ничего тревожного в регионе не происходило» рисовало «совершенно неадекватную реальности картину». (Лихолетье, с. 404).

     Считая деятельность Народных фронтов «угрозой целостности СССР», сторонники сохранения старой формы СССР не замечали, что в новых условиях не менбшей, если не большей угрозой данной «целостности» было например, их собственное противодействие подписанию союзного договора и хозрасчетным реформам.   Между тем помешать подъему реформистских сил в начальный период перемен советским консерваторам не удалось.С весны до осени 1988 г. Народный фронт Эстонии усиливал свою активность; 1-2 октября 1988 г. состоялся его первый Конгресс. В документах Конгресса нашли отражение идеи «обновленной федерации». Народный фронт на этом этапе не ставил вопроса о выходе Эстонии из СССР, выдвигалось предложение нового союзного договора.( Народный конгресс, сб. материалов конгресса Народного Фронта Эстонии 1-2 окт. 1988 г с. 194). Наиболее радикальным из тогдашних требований Народного Фронта была идея преобразования СССР в союз государств (конфедерацию) (см. Цит. Сб. с.216).

   Подъем национальных движений в республиках весны и лета 1989 г. показали острую необходимость реформ.9 апреля 1989 г. горбачевское руководство применило силу против демонстрантов в Тбилиси, совершив одну из первых серьезных ошибок в отношениях с республиками. За этим последовали ошибки в отношении конфликта Армении и Азербайджана. На Горбачева оказывали влияние силы, призывающие к «наведению порядка», в том числе и путем насилия. Так арест комитета «Карабах» в Армении понимался как попытка «сдержать антисоветские, национал-сепаратистские настроения» (Власть и опп., с.307). С мая по август постепенно усиливается национальное движение в Прибалтике.В мае собирается ассамблея Народных фронтов Прибалтики, 23 августа 1989 г., в годовщину пакта СССР и Германии, строится балтийская цепочка. Важным этапом демократизации политической системы СССР стал 1 съезд народных депутатов СССР, собравшийся в Москве в конце мая 1989 г. Первоначально основной позицией эстонских депутатов (в отличие от более национал-радикально настроенных литовских) была концепция «обновленной федерации». В июле 1989 г. на съезде была образована межрегиональная депутатская группа, одним из сопредседателей которой стал тартуский ученый-химик академик Виктор Пальм.

     События весны–лета 1989 г. показали насущную необходимость формулировки и реализации новой «перестроечной» концепции национальных отношений. В Москве был сделан, казалось бы, ряд шагов в этом направлении – на осень запланирован пленум ЦК КПСС по национальным отношениям, которому предшествовало несколько «предварительных» мероприятий. В феврале 1989 г. состоялась встреча за «круглым столом» в редакции журнала «Вопросы истории КПСС».От Эстонии на нем присутствовали К. Таммисту, Е. Голиков и Р. Григорян. Однако мнение сторонников реформ не нашло на нем поддержки. (Вопросы истории КПСС,1989, № 4,с.39-61). 4-6 июля 1989 г. в московском Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС состоялся еще один более широкий «круглый стол» по национальным проблемам – «Социально-политические проблемы межнациональных отношений в СССР: теория и практика.» В его работе участвовало почти 500 человек, среди которых были ученые и политические деятели как из России, так и республик Союза.

Совещание, казалось бы, давало шанс выработки новой концепции национальных отношений в СССР. Однако из Эстонии, например, на него были приглашены только лидеры Интердвижения – В.Яровой, С.Петинов, А.Горячева, А.Сай. Лишь после протеста эстонской компартии ( М. Титма) на круглом столе появилась К. Халлик, Е. Голиков, Р. Григорян, которые отстаивали позицию реформ – как в отношении нового союзного договора, так и хозрасчета (Вопросы ист. КПСС, 1989, № 9 с. 18-43, см. Анатомия независимости.. с.185-186). Однако основному составу участников совещания оказалась ближе традиционная и интердвиженская трактовка советского унитаризма как ”уже осуществленной” федерации. (А. Сай, «Вперед» 15 авг. 1989 г.). На этом же круглом столе в Москве эстонские интердвиженцы призывали к введению «особой формы правления на период вплоть до разрешения конфликта» (там же). Уже летом 1989 г. Консервативно-советские силы таким образом стремились к насильственному прерыванию перестроечных процессов.

Июльский «круглый стол» показал неспособность московского центра к обоснованию и тем более проведению реформ. В явном меньшинстве сторонники изменения старой системы оставались и в горбачевском Политбюро. Летом 1989 г. Э. Шеварднадзе заметил, что в имеющихся документах «поставлен вопрос о преобразовании советской федерации. Но что понимается под преобразованием – не разъяснено. Если бы мы просто сказали о преобразовании 2 года назад, это было бы интересно. А сейчас это уже банально».( Союз можно было сохранить.Белая книга. М., Апрель, 1995, с. 62). Позицию Горбачева не прояснила и его встреча 13 сентября 1989 г. с руководителями Прибалтийских республик.19 сентября 1989 г. состоялся пленум ЦК КПСС по национальному вопросу, от которого ждали новых решений острых проблем. Платформа компартии Эстонии, проект которой был опубликован еще 27 июня 1989 г., основывалась на концепции «обновленной федерации» – республиканского хозрасчета и суверенитета Эстонии. Однако предложения эстонской компартии были полностью отвергнуты. Результаты сентябрьского 1989 г. пленума ЦК КПСС показали полное преобладание в московском центре сталинистских сил административно-командного централизма, неспособность горбачевского руководства отмежеваться от этих сил, трезво оценить национальные отношения в СССР и перспективы их развития.

Как верно отметил Р.Х. Симонян, «отказ от договора по существу перечеркнул возможность компромисса между Центром и республиками, что во многом и предопределило судьбу всего Союза».( Страны Балтии во время перестройки.- в кн. Трагедия Великой державы.Национальный вопрос и распад Советского союза.М.,Мысль,2005, с.477).

   Что касается эстонского хозрасчета, то упоминавшийся генерал Николай Леонов утверждал, что в период перестройки в 1988-89 гг. поддерживал эту идею.(Н.Леонов, Лихолетье, М., Алгоритм, 2005, с. 403 ).Реально же официальные советские группировки, десятилетиями подавлявшие рыночные реформы в СССР, и в конце 1980-х гг определяли концепцию эстонского хозрасчета как «сепаратизм и авантюризм». Такая позиция противоречила задачам перехода старой советской административно-командной системы к рынку и плюрализму. Не понимая неизбежности такого перехода, советские сторонники командно-административной системы продолжали(вплоть до ГКЧП) бороться с ним, вместо обеспечения развития бывшего мира реального социализма в новых рыночных и плюралистических условиях.Важное соображение по поводу причин непринятия идей хозрасчета Горбачевым высказал А. Яковлев, возложив ответственность за дезинформацию на тогдашнего руководителя КГБ В. Крючкова. «Президенту настойчиво внушалось, что если заключить экономический союз, то республики откажутся от политического». (А. Яковлев. Горькая чаша, М.,1994, с. 250. Об этом также: Р.Х. Симонян. Страны Балтии во время перестройки.-цит.соч., с.476).

Примером того, как «на высшем уровне» рассматривались вопросы советской рыночной реформы и хозрасчета, может быть обсуждение 9 ноября 1989 г. на Политбюро вопроса «о переводе на хозяйственный расчет Белоруссии, Литвы, Латвии, Эстонии». (Союз можно было сохранить.Белая книга. М., Апрель, 1995, с. 75).Ряд выступлений (Ситарян, Павлов) был выдержан в традиционном административно-командном ключе.Сторонники «жесткой линии» заявляли, что «компромисса с Прибалтикой нет и не будет» (Там же, с. 76). «Может быть,– задает вопрос М.Горбачев,– выработать какой-то проект республиканского хозрасчета?» Но вопрос повисает в воздухе и остается чисто риторическим: назначенная «комиссия» – Слюньков, Воротников, Лукьянов, Усманходжаев, Гиренко, Ситарян, Павлов, Нишанов (цит. Соч., с.77.) – не только не была способна выработать проект хозрасчета для Прибалтийских республик, но могла лишь провалить его. Все деятели комиссии стояли на административно-командных позициях; В.Павлова позднее эти позиции привели в грубым антирыночным акциям 1990-91 г, а затем в состав путчистов августа 1991. Понятно, что никакого положительного результата работа «комиссии по хозрасчету» не имела. В данном эпизоде – попытке обсуждения вопроса республиканского хозрасчета – видна «механика» горбачевского стиля реформ, приводящего к неизбежному краху: сочетание благих пожеланий, неподходящих сотрудников, непонимания верного направления и отсюда – политической воли для реализации верного решения.

   Таким образом, обсуждение вопросов реформы советских национальных отношений и рыночных (хозрасчетных) реформ осенью 1989 г. окончилось безрезультатно. Это оказало крайне негативное влияние на весь последующий ход советской перестройки. Не имея реальной концепции реформы Союза, Горбачев не смог сделать вовремя и соответствующие политические шаги. Уже через год принятые им «постфактум» решения и предпринятые попытки «догнать поезд национальных процессов» в СССР уже не могли изменить негативного и катастрофического развития этих процессов.

7.Усиление национал-радикальных и сталинистских сил, раскол Народного фронта. Прибалтийские Декларации Независимости.

Советские консерваторы – сталинисты и национал-сталинисты —   не понимали главной задачи – необходимости сохранения на постсоветской и «посткоммунистической» территории левого политического и идеологического пространства. Соответственно им было непонятно положительное содержание левых и лево-центристских группировок как Народных фронтов, так и республиканских компартий.Они сваливали в одну кучу как левых реформаторов внутри Народного фронта, так и правые (в особенности национал-радикальные) группировки этих фронтов. Уже в тот период важным компонентом идеологии советских традиционалистов помимо сталинизма был великорусский шовинизм («консерватизм») Интердвиженцы в Эстонии, в частности, блокировались с полунацистским обществом «Память», от которого шел путь к последующему РНЕ и нацистским группировкам постсоветской России, заявившими о себе, в частности в движении «Русского марша». Широкий спектр национал-патриотических группировок т.н. «российских консерваторов» к началу 1990-м имел таким образом не только респектабельное (от В.Никонова до А. Дугина), но и четко выраженное нацистское крыло, до сих пор группирующее вокруг ряда национал-патритических издательств типа «Алгоритм». Первым на русском языке «Майн Кампф» в 1990-м опубликовал т.н. «патриотический» московский «Военно-исторический журнал» под руководством генерала В. Филатова.   Свою «антимасонскую» публицистическую деятельность В.Филатов вполне успешно продолжал и позже, например, выпустив в 2007 г. в издательстве «Алгоритм» книгу «Новые иудейские войны».

Таким образом вовсе не либеральные и реформаторские силы перестройки (как хотят доказать сами «консерваторы»), а именно национал-патриотические (они же «консервативные») российские элементы, сыграли роль главной пятой колонны в среде сторонников левой трансформации в СССР. Их активность с одной стороны, и просчеты горбачевской команды реформаторов с другой, фактически позволили правым силам (с правой моделью реформ) вначале частично, а затем и полностью перехватить инициативу перемен. Воспользовавшись просчетами и слабостями левых реформаторов, а также провокациями шовинистических сил, правые все активнее отодвигали и в конце концов смогли и вовсе столкнуть на периферию перестроечную «левую альтернативу». Реальные на начальном этапе перестройки шансы положительного реформирования системы были упущены. По мере ослабления советского центра все более усиливалось идеологическое и политическое воздействии на советские процессы мирового неоконсерватизма, манипулировавшего рядом перестроечных сил с целью усиления главных для него право-национальных сил в республиках. Пока горбачевский центр колебался, неоконсервативные политические машины действовали все более активно и успешно.

В Прибалтике все активнее заявляли о себе консервативно-либеральные группировки (национал-радикалы) – сторонники разрушения советской системы и «тотальной реституции» довоенных республик. В Эстонии наиболее известной из них в тот период была партия национальной независимости (ПННЭ-RSP–Rahvusliku sõltumatuse partei), основанная 21 августа 1988 г (в годовщину подписания пакта Молотова-Риббентропа). Через год, 24 февраля 1989 г. Партия Национальной независимости, Христианский Союз и общество охраны памятников старины выступили с призывом создания Комитетов граждан Эстонии, которое началось в конце марта 1989 г. Всего движение объединило около 600 (592) тысяч граждан довоенной Эстонской республики, их потомков и поддерживающих данное движение. Национал-радикалов характеризовало отрицание каких либо достижений советского периода и идеализация довоенной эстонской республики. В их идеологии в зародыше был заложен право-национальный вариант восстановления независимости, чреватый серьезными экономическими, социальными и национальными конфликтами.

Движение комитетов граждан Эстонской республики вначале формировалось на базе структур Народного фронта, затем начало приобретать все более самостоятельный характер. Начались и выступления национал-радикалов в прессе – первоначально как «идеалистов». Например, будущий министр народонаселения от партии Отечество Пеэтер Олеск, считал народофронтовцев «прагматиками» (см. TRÜ, 7–04-89) . В начале февраля 1989 г. вышел номер газеты тартуского университета ТRÜ эстонского студенческого общества, выдержанный в национал-радикальном ключе (TRÜ, 10.02.1989).Идеи восстановления первой республики соединялись в нем с национальной нетерпимостью и антирусскими настроениями. Можно сказать, что особенности позднейшего национал-радикализма Эстонии проявились уже в этом номере.Тартуское члены Народного фронта ( Р. Блюм, Ю.Таммару и др.) подвергли данное выступление критике, М. Лауристин практически выступила в его защиту. Сходную роль сыграло и выступление Народного депутата СССР Т.Маде по поводу «инородцев», с критикой которого как «направленного на разжигание национальной розни» в июле 1989 г. выступило 28 народных депутатов СССР от Эстонии (Вперед, 12.08.89, Тартуский курьер, № 3, 1–15 авг. 1989 г.).

Весной-летом 1989 г. комитеты граждан довоенной эстонской республики, созданные партией национальной независимости (ПННЭ-RSP) действовали все более активно. Их организация строилась по сценарию Народного фронта – создавались группы поддержки, которыми в феврале 1990 г. был организован съезд «граждан эстонской республики» – Эстонский Конгресс. Конгрессом был избран т.н. Комитет Эстонии в составе 71 человек во главе с Т. Келамом.Вначале руководство Народного фронта отнеслось к национал-радикальному движению комитетов граждан отрицательно. Однако затем часть руководства и членов Народного фронта поддержали это движение: в Комитет Эстонии вошло 18 известных членов Народного фронта во главе с М. Лауристин. Таким образом к весне 1990 гг. произошел раскол эстонского Народного фронта на центристское (Эдгар Сависаар) и национал-радикальное (Марью Лауристин) крыло, объединившееся с комитетами граждан и комитетом Эстонии. Это положило начало формированию право-национальных группировок, которым в дальнейшем предстояло занять господствующее место в эстонской политике. Сблизившись с национал-радикалами, Марью Лауристин осенью 1992 г.вошла в правительство Марта Лаара. Руководимая ею партия сначала умеренных, а затем и социал-демократов   заняла место на правом фланге эстонской политики.

   Усилению правых в Эстонии содействовали постоянные колебания московского центра между реформами и репрессиями против реформистов. Эйфорический период перестройки закончился в 1989 г. С весны этого года после апрельских событий в Тбилиси, продолженных в 1990 г. событиями в Азербайджане и Армении, политика реформ вступила в полосу острого кризиса, связанного с активными силовыми акциями противников перемен против реформаторов. В конце 1990 г. в московском центре стало заметным резкое усиление наиболее жесткого крыла советских консерваторов (сталинистов). Был создан координационный совет интердвижений, прямо связанный с депутатской группой «Союз». Еще с 1989 г. они призывали к применению силы против сторонников реформ, прямому президентскому правлению и даже введению военного положения. Наконец, к началу 1991 г. им удалось добиться от горбачевского руководства реальных силовых акций.

   Предчувствуя сталинистский поворот, эстонские депутаты Верховного Совета СССР и ВС Эстонии, ряд ведущих политиков и представителей Народного фронта 2 февраля 1990 г. провозгласили независимость Эстонии. Конгресс Эстонии принял такую же декларацию лишь месяц спустя. (См. Анатомия независимости, с.187). Декларация Независимости была подтверждена постановлением Верховного Совета Эстонии от 16 мая 1990 г. (Председатель Президиума Арнольд Рюйтель). На фоне некомпетентности и террористичности старого советского центра независимость советских республик (в тот момент еще без четкого различения вариантов этой независимости)   стала восприниматься все более широкими слоями общества как единственный выход из сложившейся ситуации. Поэтому провозглашение Эстонией независимости в этот момент поддержали как русскоязычная интеллигенция Эстонии, так и основная часть ее русскоязычного населения. (Анатомия независимости.Тарту Крипта, 2004 http://kripta.ee/anatomy_of_independence/book_rus.pdf).

8. Силовые акции сталинистстских сил. Августовский путч и провал перестройки

С начала 1991 г. можно говорить о третьем периоде перестроечных процессов, который характеризовался переходом конфликтов в стадию непосредственных силовых столкновений. В январе 1991 г. центральное советское руководство применило силу в Прибалтике – Вильнюсе и Риге – с целью восстановить в соответствующих республиках власть консервативного центра. Под угрозой находилась и Эстония. Члены русскоязычной секции Народного фронта Эстонии резко осудили это применение силы, считая, что результатом подобных действий может стать выход процессов из-под контроля. (Сов. Эст., 29.01.91, с.3).В рамках «правого» поворота Горбачева в конце 1990-начала 1991 г. все шаги по децентрализации – как экономические, так и политические были отброшены. Ряд известных сторонников реформ ушел в отставку. В. Павловым была похоронена рыночная реформа.

В момент угрозы прменения силы Эстонию поддержали российские демократы. 12 января в Таллинн прибыл Б. Ельцин. Было подписано историческое соглашение между Российской федерацией и тремя прибалтийскими республиками о взаимном суверенитете. Это было первое послевоенное признание официальным органом России полного суверенитета Эстонии. Значение такого шага демократических сил России перед лицом усиливающейся и угрожающей насилием реакции трудно переоценить (об этом М. Бронштейн, На службе национальных интересов Эстонии, с.).Б. Ельцин обратился к русскоязычному населению с призывом к благоразумию, а также к военным, служащим в Прибалтике, призывая их не участвовать в антинародных акциях. Ельцин сообщил также о решении четырех крупнейших республик СССР «не дожидаясь Союзного договора, заключить между собой четырехсторонний договор по всем позициям, а для этого собраться в ближайшее время в Минске» (Союз можно было сохранить, с. 132). Это означало, что руководство новой России практически начало «снизу» процесс установления отношений между бывшими республиками СССР, не дожидаясь постоянно отстававшего от событий горбачевского центра.

Между тем силовые акции в Прибалтике еще не были закончены. 20 января группа ОМОНа атаковала здание МВД Латвии в Риге, погибло четверо человек. По заявлению Горбачева «события, которые произошли в Вильнюсе и Риге, ни в коем случае не являются выражением линии президентской власти» (Правда, 23 янв. 1991 г.) На 17 марта 1991 г. горбачевским руководством был назначен референдум о единстве СССР.   В ответ на это в Прибалтике были проведены предварительные референдумы (в Эстонии – 3 марта), на которых был поставлен вопрос о независимости прибалтийских государств, в том числе и Эстонии. В Эстонии 77,8 процентов принявших участие в голосовании высказались за независимость республики, в том числе 1\3 русскоязычного населения.Левые демократы поддержали провозглашение независимости Эстонии, считая, что в услових провала реформ союзного государства и сохраняющейся административно-командной политики отделение от СССР остается для Прибалтики единственным выходом.

Весной 1991 г. горбачевское руководство, наконец, приступило к реализации нового «новоогаревского» варианта союзного договора. К его разработке Горбачева склонили нарастание национальных конфликтов, неудачи силового решения прибалтийских проблем, результаты мартовских референдумов, а также начатые самими республиками (прежде всего Российской федерацией) попытки установления договорных отношений между республиками «снизу». (1 февраля был опубликован текст договора между РСФСР и Казахстаном). В целом весной и летом 1991 г. после крена «вправо» и силовых акций осени-зимы 1990-91 г Горбачев пытается сделать на этот раз «левый» поворот. Становится очевидным его отход от ряда прежних союзников, в частности разрыв 21 июня со сталинистской группой «Союз». (В.Бакатин, Избавление от КГБ, М., Новости, 1991, с. 51.) Наметились контакты Горбачева с Б.Ельциным, в начале 1991 г. самостоятельно начавшим процесс реализации нового союзного договора. Горбачев фактически идет на «ельцинский», более демократический вариант данного договора.В русле поворота «влево» планировалась даже отставка В.Крючкова и Д. Язова (М.Горбачев, Жизнь и реформы, М., Новости, 1995, кн.2, с.556).Последнее, по мнению самого Горбачева, сыграло роль «последней капли» в решении путчистов предпринять попытку переворота.

Подготовка к подписанию нового союзного договора началась весной-летом 1991 г.Этот договор в общем соответствовал концепции «обновленной федерации», которую предлагали эстонские сторонники реформ еще в 1988-89 гг. Он означал попытку создания федерации в варианте, сходном с предложенным Лениным в 1922 г., а также тем, который в начале 1991 г. явочным порядком начал реализовывать Б. Ельцин. Однако время было упущено – два года промедления оказались для «эволюционного» пути реформ Союза роковыми.По свидетельству М. Горбачева, подписание нового союзного договора планировалось по меньшей мере в два этапа. Первый должен был быть подписан 20 августа 1991 г.(по-видимому, Россией и Казахстаном), второй намечался на начало октября 1991 г., после проведения в сентябре референдума на Украине (М. Горбачев, Жизнь и реформы, М., Новости, 1995, кн.2, с.552).Ряд бывших республик СССР (причем не только прибалтийских) оставался в это время вне данного договора.С ними договор предполагалось «дорабатывать».

По свидетельству участников разработки документов, которые должны были регулировать отношения Эстонии и нового союза государств, Прибалтика получала в рамках «новоогаревского» процесса «особый статус», фактически признавалась независимость прибалтийских государств. (Анатомия независимости, с206.) Таким образом новоогаревский вариант преобразования СССР был, по-видимому, существенно ближе к лево-демократическому, чем тот, который реализовался после августовского путча и победы право-национальных сил. Будучи «многовариантным» и включая в себя признание независимости прибалтийских стран, этот вариант позволил бы легче перейти к постсоветской рыночной системе.Важную роль в согласовании вопросов, связанных с независимостью Эстонии весной-летом 1991 г. сыграла комиссия съезда народных депутатов СССР, в которую входил М. Бронштейн ( Анатомия независимости, с.206). Готовились договора о свободной торговле, научно-техническом сотрудничестве, статусе поэтапно выводимых войск и правах национальных меньшинств.В подготовленный вариант были заложены таким образом и гарантии прав русскоязычного населения республики.

Между тем для советских сторонников административно-командной системы как своевременные шаги по реформе федерации, так и запоздалые «новоогаревские» соглашения были неприемлемы. Как сообщает сборник «Власть и оппозиция», «сторонники союза как сильного федеративного государства (а это так называемое консервативное крыло КПСС, партии и движения патриотического толка) посчитали новоогаревский проект недопустимо большой уступкой республиканским сепаратистам». (Власть и оппозиция, с. 325). Такая позиция советских консерваторов (национал-патриотов) вела к краху реформ. Пытаясь «спасти союз» — а практически, устарелую административно-приказную форму этого союза,- они подрывали возможность «положительного» лево-центристского преобразования бывшего пространства реального социализма.

Результатом данной позиции стал путч 19 августа 1991 г. Подготовка основных акций путчистов, в том числе и касающихся Прибалтийских республик, началась за несколько дней до этого. Утром 18 августа 1991 г. В.Крючков сообщил своим заместителям, начальникам управлений КГБ Жардецкому и Воротникову, чтобы они «сформировали и отправили в Эстонию, Латвию и Литву группы сотрудников КГБ» (Степанков, Лисов, ук соч., с. 20).Русскоязычные демократы в Эстонии осудили путч, интердвиженцы активно поддержали его. Стремясь предотвратить кровопролитие, русскоязычные демократы вступали в контакт с военными, участвовали в агитации на предприятиях против путчистов.В результате ряд военных руководителей (в частности, начальник тартуского гарнизона полковник В.Янин), занял более осторожную позицию. (Коричневый путч красных. Август 91.Хроника, свидетельства прессы, фотодокументы.М.,Текст,1991,с. 103-104). Забастовку против путча в Эстонии поддержали даже некоторые предприятия союзного подчинения – в том числе Тартуский и выруский приборостроительные заводы, Ильмарине и др (Советская Эстония, 22-08-91,также- Коричневый путч красных, с.116).

В дни путча руководство республики (А. Рюйтель, Э. Сависаар) выступило с новым подтверждением провозглашенной независимости Эстонии. Демократическое российское руководство во главе с Б. Ельциным, находясь под прямой угрозой нападения сталинистских сил, также подтвердило свое заявленное ранее признание независимости Эстонии. По сообщению тартуской газеты «Вперед», «находящийся в Париже министр иностранных дел РСФСР Козырев обратился к странам Запада и всего мира с предложением о признании Прибалтийских государств независимыми» (Вперед, 22-08-91).Военные акции чрезвычайного положения, в том числе и в Эстонии, сорвала стойкость демократов – в первую очередь в Москве. Путч потерпел поражение. Результатом сталинистского выступления стал срыв новоогаревских соглашений и в конечном счете – распад СССР в ноябре 1991 г.

Августовский путч 1991 г., принявший драматический оборот в Москве, в Эстонии носил трагикомический характер и ограничился в основом захватом десантниками Таллиннской телевышки. В то время как интердвиженцы приветствовали союзные войска, недавние народофронтовцы и теперь национальные депутаты ожидали появления советских танков за каменными плитами, завезенными на таллиннский Вышгород (Тоомпеа). Прибалтийские перемены спасла лишь московская победа над путчистами российских демократов во главе с Борисом Ельциным, заслуги которых были очень скоро забыты прибалтийскими национал-патриотами.К концу 1991 г. история советской Эстонии была окончена вместе с историей советской. Горбачев «отрекся»; тем самым стало возможно то, что не мог предвидеть почти никто из аналитиков — крушение СССР и появление вместо него 15 независимых — включая и прибалтийские — государств. Так в конце 1991 года на европейской карте появилось новое самостоятельное государство — независимая Эстонская республика.«Вторая» после первой республики 1920-40 гг. и «третья», если считать «второй» противоречивую, но несомненно сыгравшую свою не только негативную роль в эстонской истории республику в составе СССР.

9. Причины падения СССР. Проблемы эстонской независимости и лево-центристский подход.

Лево-демократическая критика показывала прямую связь краха СССР с консервативно-советской (сталинистской) политикой московского центра и деструктивной ролью сталинистских структур.Падение СССР было обусловлено не начатыми по сути неизбежными реформами, но неспособностью правящих советских групп проводить эти реформы, отсутствием у них адекватной идеологии и, соответственно, ложной политической стратегией, которая и привела «перестройку» к провалу. В начале процесса перемен бывшие советские группировки как в центре, так и в союзных республиках располагали весьма значительными советскими ресурсами. Они однако, не сумели ими воспользоваться – в первую очередь благодаря ложной консервативно-советской (сталинистской) идеологии, соединявшей идеализацию устарелой командной системы с великорусским шовинизмом. Стоя на позициях этой идеологии, они не понимали сути процесса реформ и не могли ориентироваться в нем. Основную ставку советские традиционалисты делали не на левых (лево-центристских) реформаторов, составлявших реформистскую часть Народных фронтов и реформаторских компартий, но на сторонников командной системы (интердвиженцев) и сталинистские элементы компартий.

Интеллигенция стран «реального социализма» как в центре, так и в бывших союзных республиках стремилась к реформам, но также не имела позитивной идеологии этих реформ. С одной стороны, она не принимала политики сталинистско-шовинистической советской бюрократии. С другой — еще не понимала в полной мере опасностей навязываемых мировым неоконсерватизмом идеологии и политики правого национализма. Выступая на словах с наиболее радикальной критикой советской системы, право-национальные группировки на деле отстаивали столь же однобокую, как и сталинистки-интердвиженская, национал-консервативную политическую программу. Результаты применения таковой стали вполне очевидны уже в начале 1990-х гг. Как мы стремимся показать, положительную линию реформ на «постсоветском пространстве» фактически представляли лево-центристские силы – реформаторская часть компартий и лево-центристкие группировки Народных фронтов.Однако эти силы, противостоявшие как сталинисткой советской бюрократии, так и республиканским национал-консерватизмам, не имели ясной идеологии, не были организованы и оказались отрезаны от основных ресурсов. Против них действовали мощные силы с обеих сторон – как со стороны своих национал-радикалов, поддерживавшихся мировым неоконсерватизмом,- так и со стороны советских консерваторов, сторонников старой командной системы. Это и предопределило тот вариант развития событий, который имел место.Дальнейшее развитие событий показало, что ошибки, приведшие к провалу левого (лево-центристского) варианта советских реформ, мало чему научили правящие российские группировки. Интердвиженский и в целом наивно-имперский синдром остался в российской политике и далее, обсловив целый ряд последующих провалов политики России в Прибалтике.

       Образование независимых государств Прибалтики следует, в целом, рассматривать как закономерный политический поворот, исправивший тоталитарные грехи сталинской эпохи, включая порожденный ею пакт Молотова-Риббентропа. Отделение Прибалтики от СССР и образование самостоятельных прибалтийских государств было, вероятно, неизбежным следствием любых серьезных политических реформ советской системы. Лево-демократический подход при этом обращает внимание не столько на внешнюю форму новых государств (в том числе прибалтийских), мистифицируемую правым национализмом, сколько на содержание политики новых независимых государств. Эта политика могла бы существенно отличаться от национал-радикальной и более соответствовать идеалам современной демократии.

Официальная правая (право-национальная) концепция создания современной эстонской республики (с 1991 г.)является противоречивой. Не считаясь с фактами, правые доказывают, что единственным и наиболее почетным борцом за независимость Эстонии являются право-национальные группировки — от комитетов граждан до комитета Эстонии. Данную версию развивал и уже упоминавшийся американский фильм о «поющей революции» режиссеров Тасти.Можно утверждать однако, что основную роль в переходе Эстонии к независимости сыграли вовсе не национал-радикалы (Лаары, Келамы и проч.), но эстонские лево-центристские силы и лидеры, связанные с Народным фронтом. Правые пришли к власти в постсоветской Эстонии уже после того, когда независимость эстонского государства была провозглашена и достигнута – лево-центристскими силами Народных фронтов и реформистской компартией. (Об этом, в частности, воспоминания участников событий в сборнике «Анатомия независимости». Тарту, Крипта,2004. http://kripta.ee/anatomy_of_independence/book_rus.pdf). Важную роль в новой эстонской независимости сыграли российские демократы во главе с Б. Ельциным и их победа над путчистами. Первым правительством независимой Эстонии в 1991-92г. было лево-центристское правительство Народного фронта, заложившее основы рыночной экономики и политического плюрализма нового государства. Деятельность этого правительства описывает Эдгар Сависаар в своей книге «Премьер-министр» (Savisaar E. Peaminister.Eesti lühiajalugu 1990-92. Tartu, Kleio, 2004).

С этим соглашается и такой не лишенный скандальности политик, как Тийт Маде.«Меня,- пишет Т. Маде в вышедшей в 2006 г. книге «Однажды все-таки» ( издательство «АРГО»), — стала раздражать нарастающая тенденция, по которой главными борцами за независимость стали считаться Комитет Эстонии и Эстонский конгресс. При этом всячески стараются очернить Верховный Совет ЭССР, который по сути дела был единственным институтом, провозгласившим государственную независимость.Теперь эта тенденция переросла в проблему поколений. И когда к власти пришли деятели, желавшие «очистить площадку» и не принимавшие никакого участия в восстановлении независимости, а только бойкотировавшие, они почувствовали себя несчастными».(EPL,17.08.06 http://www.epl.ee/artikkel/351125).

10. Эстонская независимость и российские демократы

Особо следует подчеркнуть роль в становлении новой Эстонской республики демократов России. Поддержав в период перестройки стремление эстонского народа к независимости и своей государственности, Ельцин и российские демократы «спасли честь российской демократии», показав пример «нового интернационализма». Подчеркнуть это тем более важно, что после 2000 г. в самой России ельцинизм и «так называемые демократы» стали объектом постоянной т.н. «патриотической» критики. С точки зрения российских национал-патриотов (они же сталинисты и российские «консерваторы») поддержав становление независимого эстонского государства, российские демократы совершили очередное «национальное предательство». Этой точке зрения может быть противопоставлена иная позиция — именно лево-центристская позиция поддержки самостоятельных, но не переходящих под односторонне правый (неоконсервативный) контроль «посткоммунистических» государств. Такая позиция не противоречила идее положительных реформ стран бывшего реального социализма.Национальным же предательством (с российской второны) фактически являлся подрыв консервативной бюрократией и шовинистическими группировками левого и лево-центристского варианта «независимостей» и подыгрывание правым националистам как в момент перестройки, так и после нее. Примеров такого подыгрывания вплоть до последнего времени можно привести достаточно.

Поддерживая новые независимые государства, российские демократы времен перестройки и раннего этапа Народных фронтов руководствовались известным еще со времен русского народничества лозунгом «за вашу и нашу свободу». (См. сб. Анатомия независимости, 2004 г. http://kripta.ee/anatomy_of_independence/book_rus.pdf ).Данная роль демократов упоминается, например и Г. Каспаровым. Однако говоря об изменении отношений бывших союзников-демократов в связи с все более углублявшимся конфликтом Эстонии и России, традиционно-либеральные («оранжевые») авторы не видят главной причины этого изменения- подрыва начального «перестроечного единства» прибалтийскими и мировыми правыми силами.«Демократическое единство» левоцентристских сил Прибалтики и России не устраивало прибалтийских и эстонских правых – как и стоявший за ними мировой неоконсервативный истеблишмент. Никакая помощь становлению эстонской независимости Ельцина и российских демократов в новых государствах не способствовала положительному отношению этих сил к новой России, ее руководству и налаживанию нормальных отношений между государствами.Эстонские правые группировки были по своей сути нацелены на конфликт с Россией и последовательно проводили эту политику конфликта. Что лишний раз подтверждает искусственность и «насаженность» данных группировок, очевидно поставленных мировым правым истеблишментом для создания конфликта с «Востоком» и активно реализующих эту конфронтационную политику.

Вопреки российским либералам и Г. Каспарову, главным виновником нового противостояния следует считать правые силы – в первую очередь с эстонской стороны (манипулируемой внешним неоконсерватизмом). Политику конфронтации с Россией эстонские национал-патриоты начали еще в период правления казалось бы дружественных им российских демократов и Ельцина, которые незадолго до этого противостояли московскому центру в отстаивании незавимости стран Балтии. Эстонские правые фактически стремились воспользоваться уступками ельцинских демократов ( и ранее Горбачева) как позицией «временной слабости» России, чтобы навязать конфликтный сценарий по отношению к ней и русскоязычному населению Эстонии. Вместо лозунгов «за вашу и нашу свободу» правыми навязывалась позиция «за нашу свободу — да, а за вашу – как получится». То есть позиции «нового интернационализма» противопоставлялась традиционная правая концепция национал-эгоизма, известная, кстати, по далеко не идиллическим взаимоотношениям эстонских белых с их российскими союзниками Северо-западной армии.

Эстонских правых националистов не беспокоила судьба российской демократии и демократов, поддержавших республиканские движения за независимость и с явным риском для себя противостоявших собственным шовинистам. Вскоре российские демократы – в том числе и левые — в особенности после 2000 г. оказались под тяжелейшим национал-патриотическим прессингом у себя на родине. Речь шла не только о политической изоляции, но часто о физическом уничтожении целого слоя российских демократов-перестройщиков от Г. Старовойтовой и С.Юшенкова до Ю. Щекочихина и О.Лациса, фактически перебитых своими национал-радикалами,- или силами, имитирующими деятельность таковых (Ср.покушение на Шеварднадзе, Чубайса, Гайдара и ряда др.).Российские демократы пошли против своих шовинистов. А зададим вопрос – многие ли представители эстонской интеллигенции пошли против своих национал-патриотов – с их демагогией и политическими   перекосами? Или же их устраивала игра «в одни ворота» по принципу – пусть российские демократы критикуют своих шовинистов, а мы будем поощрять своих националистов?   Ситуация отчасти изменилась лишь в преддверии кризиса 2007 г., когда целый ряд в том числе и ранее подыгрывавших правым силам эстонских интелектуалов занял более критическую позицию по отношению к своему право-национальному истеблишменту.

       Российские национал-патриоты критиковали Ельцина и ельцинских демократов за забвение «национальных интересов». Действительно, Ельцин и правые демократы (российских либералы), как и ряд соратников Горбачева, отличались определенным «прекраснодушием»,   своеобразным «идеализмом». То есть характерным как для советских реформаторов, так и российских правых либералов («демократов») неучетом оборотных сторон мирового правого истеблишмента и его неоконсервативного ядра, будто бы заинтересованного в «положительных» реформах в СССР и постсоветском пространстве. На деле заинтересованного вовсе не в положительных реформах бывших коммунистических государств, но в усилении своих позиций и реализации своих интересов в этих государствах.

Однако современная национал-патриотическая критика Ельцина и ельцинских демократов в России имеет свою односторонность и «гниловатость». Эта критика – компонент идеологии советской и постсоветской бюрократии, стремящейся переложить свою ответственность за провал положительных реформ реального социализма на реформаторов. Национал-патриотическая критика демократов обходит роль в провале этих реформ консервативно-советских бюрократических группировок   и их идеологов, контроллировавших основные советские ресурсы и оказавших неспособными к реформам ни в теории, ни на практике.

Эстония: политика