Третий марксизм.Приложение. К истории формирования предложенного варианта левой теории. Манифест «О нашей революции» 1981 (1990) г.

Данное приложение содержит короткие историко-биографические замечания о формировании идей, изложенных в данной работе, и манифест «О нашей революции» (Новокоммунистический манифест) 1981 г. в редакции 1990 г.

К истории формирования предложенного варианта левой теории. Историко-биографические замечания.

Поиски современной левой теории были начаты мной со второй половины 1970-х гг   под влиянием  течений альтернативного марксизма и его представителей, а также — что может показаться парадоксальным —  культурологических исследований тартуско-московской  семиотической школы Ю.М. Лотмана.  

В первые годы  моей учебы на отделении русской филологии Тартуского университета (1971-76) я начал заниматься литературоведением  и культурологической теорией — семиотикой комического. Этому были посвящены  мои первые литературоведческие работы 1972-73 гг., написанные под руководством З. Г. Минц и Ю.М. Лотмана. С четвертого  курса  я попытался перейти от литературоведческой и культурологической проблематики к проблематике политико-философской,  что в дальнейшем было осмыслено как переход от анализа поэтического текста к анализу текста политического.

При этом методы и  стилистика исследования культурного текста тартуской школой и далее остались для меня  важным ориентиром  (если не эталоном)  гуманитарных исследований.  Достигнутый тартуской  культурологической школой уровень анализа литературоведческого и культурного  текста, а также ее  мощный теоретический  импульс мне хотелось перенести на политико-философскую проблематику. В течении последующего времени — как при жизни Ю.М. Лотмана, так и  при его учениках — я, хотя и достаточно редко обращался к литературоведению,  старался быть внимательным наблюдателем  работы тартуско-московской семиотической школы. С  этой школой связано также мое понимание текста и текстовой практики  (отчасти изложенное в романе «Товарищ диссидент»,1993).

Если можно говорить об идеологической платформе тартуской школы (то есть политических идеях, близких ряду ее представителей), то эту оппозиционную тогдашнему советскому истеблишменту  и связанную с течением советского «семидесятничества» идеологическую платформу можно в целом считать праволиберальной ( с некоторыми правоконсервативными элементами – в варианте А. Солженицына. — См. «О Р.Н. Блюме и философском кружке Тартуского университета. Советские шестидесятники и семидесятники». — https://kripta.ee/rosenfeld/2015/07/01/o-r-n-blyume-i-filosofskom-kruzhke-tartuskogo-universiteta-sovetskie-shestidesyatniki-i-semidesyatniki-2/ ). Этот вариант правой идеологии преобладает в  постсоветском интеллигентском сознании вплоть до настоящего времени.

Не отказываясь от оппозиционности тогдашней советской системе и ее критики, я  чувствовал необходимость предложить иной  — левый  ( леводемократический ) вариант этой оппозиционности и этой критики.

Мой первый интерес к неортодоксальному марксизму  еще в годы университетской учебы (1971-76) вызвало общение с профессором философии Тартуского университета Р.Н. Блюмом (1925-1989) и участие в организованном им философском кружке ТУ. Под  руководством Р.Н. Блюма я в  1976 г. написал дипломную работу,  учился (в 1979-83 гг)в аспирантуре  при кафедре философии Тартуского университета и в 1985 г. защитил диссертацию кандидата философских наук.  Кафедра  философии ТУ (ТГУ), на которой мне пришлось таким образом учиться и работать в 1983-85 гг., хотя и не стала  столь известным гуманитарным центром, как кафедра русской литературы ТУ,  имела высокий научный  уровень и сыграла немалую роль в жизни тогдашнего Тартуского университета.

Профессор кафедры философии ТУ Р.Н. Блюм разрабатывал оригинальную марксистскую (в то время скорее неофициально-марксистскую) концепцию типов революционного сознания и революционных теорий. (См. Р.Н. Блюм и современная левая теория. https://kripta.ee/rosenfeld/2005/10/02/r-n-blyum-i-sovremennaya-levaya-teoriya/).  

Общение с Р.Н. Блюмом и участие в руководимым им философском кружке, как  и начало знакомства с неофициально-марксистской литературой, однако, привели меня к мысли, что современная левая теория (современная версия марксизма) еще не сформирована и что это еще предстоит сделать. Для этого следует анализировать не типы революционного сознания, а особенности социальной материи (в первую очередь, реального социализма и современного западного общества), в  которых и надо искать причину имеющихся общественных и идеологических противоречий.  Соображения, ставшие результатом предпринятого анализа, к началу 1980-х  были изложены в манифесте 1981 г. и легли в основу моих последующих работ, в конечном счете —  данной книги.

Первые  мои  исследования в области левой теории относятся к середине 1970-х годов — старшим курсам университета. Тогда я попытался применить структуральные и неоструктуральные идеи  и методы к анализу социальной материи, в первую очередь к   объекту, весьма странному для семиотиков  и как будто сугубо официальному в тот период —  к системе реального социализма. Как стало ясно  через некоторое время,  мои попытки анализа этой системы шли в русле поисков ряда западных обществоведов левого направления, стремившихся, подобно Л. Альтюссеру, соединить структурализм с марксизмом (например, книги Л. Альтюссера «За Маркса» и «Читать „Капитал“», 1965 г.).  С этими работами я начал (благодаря аспирантскому допуску в «спецхраны») знакомиться в  конце 1970-х гг., однако ответов на свои вопросы у тогдашних марксистов, как восточных, так  и западных,  я не находил. Это  заставило меня сделать для себя вывод об отсутствии  реальной  «критической»  теории современного марксизма. С этого времени я считал своей важнейшей задачей   формулировку новых оснований  и нового варианта этой новой левой теории – современного марксизма. 

 Первой попыткой такой формулировки можно считать манифест «О нашей революции» (1981 г., с 2004 г. в Интернете), который приводится в данном приложении. Для более обстоятельного изложения нового подхода требовались однако тексты более основательные. К их написанию  я смог приступить лишь после защиты кандидатской диссертации в 1985 г., хотя закончить какие-либо из этих текстов к концу 1980-х гг — началу переломных процессов советской перестройки в мире реального социализма —  я не успел.

Мои попытки участия в  перестроечных процессах реального социализма 1988-91, (эстонский Народный фронт и др.)  остались в основном публицистическими. Я написал ряд статей о перестройке, Народном фронте в различных изданиях, в 1990-мм гг  пытался издавать свою газету «Новая речь», ориентировавшуюся на т.н. Демплатформу в КПСС и использовавшую эпиграф «Интеллектуарии всех стран, соединяйтесь», взятый из  манифеста «О нашей революции». Впрочем, было видно, что происходящие процессы  в Прибалтике, как в  бывшем советском пространстве и мире бывшего реального социализма в целом, идут в направлении, отличном от того, который был бы близок сторонникам левой альтернативы.  

Основные теоретические положения новой левой теории в  моем понимании я смог  сколько-нибудь последовательно сформулировать уже post festum –  к 1993-94 г.  в работе «Что такое коммунизм, что такое сталинизм» ( с 2004 г. – в Интернете). В этой работе   была сделана первая попытка применить некоторые категории новой левой теории к анализу системы реального социализма в СССР и посткоммунистическим идеологиям. Этой проблематике  был посвящен и ряд моих последующих работ — «Эстония до и после Бронзовой ночи» и «Крах консерватизма».

К написанию предлагаемой вниманию читателя книги «Третий марксизм»  я смог приступить лишь в конце 2015 г.- начале 2016 г.  Подготовка текста этой книги  была закончена относительно быстро —  к концу 2017 г.- благодаря тому, что ряд ее фрагментов был подготовлен еще до этого, а также  поскольку эта книга фактически подводит итог того, что писалось мной в течение  предыдущих  трех  десятилетий.

Несколько слов о базисных понятиях того подхода к реальному социализму, который используется в предлагаемой книге. Первый раз ряд важных понятий и положений этого подхода был применен  в манифесте «О нашей революции» (1981,1990), в котором  была сделана первая попытка структурного (морфологического) анализа системы реального социализма и «неоструктуралистской»  переформулировки базисных понятий классического марксизма.  

Как указывается в первой главе публикуемой  книги, используемое нами в анализе реального социализма и восходящее к работам  В.Ленина ( например, классической «Государство и революция» 1918 г.) понятие Государственного Синдиката, описывает  важнейшую структурную особенность «коммунистической» системы – государственный Синдикат. Несмотря на сходство терминологии, это понятие не следует путать с имеющим анархистские корни понятием европейского «синдикализма» («профсоюзничества») XIX-начала XX в.

   Государственный Синдикат следует считать главной структурной особенностью и основой  системы  реального социализма, который  можно трактовать как общество Синдиката. Частные и смешанные хозяйственные единицы можно было определить как «периферию Синдиката», то есть как периферию системы реального социализма.    Традиционное – капиталистическое — общество по этому же признаку (то есть его отсутствию) следовало определить как Расчлененное общество (общество без  Государственного Синдиката).

Понятие Синдиката, как и ряд соображений о данной особенности, используемых в данной книге о «третьем марксизме», были впервые предложены в манифесте «О нашей революции» и более подробно развернуты в работе «Что такое коммунизм, что такое сталинизм» (1994 ) .

Для  анализа  первичных «атомических»  общественных структур  ( на основании которых реально происходит формирование структур более сложных, в том числе и государственного Синдиката)    в работах 1981-94 гг использовалось также важное понятие производительной системы. Это понятие было навеяно системными, структуралистскими и кибернетическими исследованиями 1960-70-х гг., а также более ранними идеями неоорганицизма — А. Богданова и проч. Производительная система – это любое объединение индивидов, созданное с целью некоторой деятельности – от рабочей артели до армии. Можно заметить, что каждое из этих объединений («производительных систем»), как показал еще неоорганицизм ( напр., Г. Спенсер)  строилось по принципу человеческого организма  и общей, позже обозначенной как «кибернетической», схеме – центр, система управления, низшие звенья.

Понятие производительной системы оказывалось таким образом важным для социального анализа в целом. Оно описывает первичную ячейку, своего рода клеточку общественной системы как таковой. А также сформированных из этих клеточек более сложных формирований, в том числе и систему реального социализма.

Эти идеи и категории были впервые применены мной в манифесте «O нашей Революции», написанном в 1981 г. и отредактированном в нынешнем виде в 1990 для публикации в качестве приложения к газете «Новая речь» (1990), а затем к роману «Товарищ диссидент» (1993). Однако поскольку эти публикации не состоялись, текст манифеста в  редакции 1990 г. в начале «нулевых» годов был размещен мной в интернете (https://kripta.ee/rosenfeld/1981/09/25/o-nashej-revolyucii-manifest-1981/ ).В этой редакции он и приводится.

Серьезных изменений в тексте манифеста для данной публикации почти не делалось. Редакционные  поправки касались скорее частностей. В качестве синонимов понятия «новокоммунистического»  использовались  понятие   «современного левого» и «леводемократического».

Манифест «О нашей революции» .(Новокоммунистический манифест). 1981 (1990).

     Призрак бродит по Евразии, призрак сталинизма.     

 Все силы старого предсоциализма объединились для священного заклинания этого призрака: партократия и маршалитет, Лукьяновы и Язовы, черносотенные радикалы и полицействующие обыватели.

 Первая волна перестройки и бурные перемены в Восточной Европе снесли наиболее яркие реликты сталинизма — потемкинские деревни брежневско-сусловской эпохи, эпохи Чаушеску, Живковых, Хоннеккеров   и Крючковых, Берлинскую стену, закрытость, культы лидера, борьбу с рынком и наиболее явные пережитки тоталитаризма.

 Вместе с тем новая историческая форма еще не пришла на смену  предсоциализму.  Сталинизм и сегодня нависает мрачной тенью над достижениями восточноевропейской перестройки.  В СССР еще сохраняются наиболее одиозные пережитки командно-административной системы — рудименты авторитаризма и всевластия партийного аппарата, сращенного с верхушкой армии и органов госбезопасности.  Неосталинистские путчи еще сегодня стремятся возродить бюрократическую цензуру и сталинистские репрессии  против неформалов и радикальных перестройщиков. Поощрявшиеся консерваторами в партаппарате и КГБ национал-черносотенцы стремятся направить антибюрократическое движение в знакомое русло борьбы с «еврейско-масонским заговором».  Национал-сталинистам вторит обыватель, и до сиx пор под влиянием павловыx  считающий  административно-приказной    «порядок»  основой якобы бескризисного развития.  Угроза неосталинистской реставрации остается реальной на всем центральном   пространстве предсоциализма от Прибалтики до Тбилиси, Баку и Пекина.

Такова ирония истории: страна, объявившая всему миру о своем движении к коммунизму, десятилетия после хрущевской оттепели искала спасения от этого движения в объятиях брежневско-сусловского неосталинизма; и сегодня перед ней в лице антиперестрочных путчистов, фальшивых критиков «ползучей контрреволюции» на словах и реальных представителей таковой на деле, маячит фигура нового военного диктатора, макашовско-язовской копии «великого вождя». Реальный социализм называет себя «социализмом» и до недавнего времени даже социализмом «развитым», но сталинизм и в период перестройки определяет лицо этого социализма.

  Два вывода вытекают из этого факта.   

  Куцые  официальные разоблачения не отменили коренных причин сталинизма. Сталинизму мало быть прошлым и настоящим реального социализма; он и в период перестройки грозит стать его будущим.

 Пора уже коммунистам всего мира от бывшей Берлинской до нынешней Китайской стены перед всем миром открыто изложить свое отношение к сталинизму и сказкам о сталинистском авторитаризме как синониме коммунизма противопоставить идеологию коммунистов-антиавторитаристов, коммунистов-плюралистов.

1. Общие основания новокоммунистической программы. 

 Вновь и вновь вызывая призрак сталинизма, партократия оглядывается назад; но это значит, что она не видит ничего впереди. Сегодняшнее время в Восточной Европе является временем подведением итогов не просто некоторой стадии развития, но целой исторической эпохи и целой исторической формы.

 143 года прошло со времени появления «Коммунистического Манифеста», этого провозвестника новой коммунистической системы, включающей сегодня страны трети мировой территории с третью мирового населения, провозвестником идеологии этой системы, названной марксизмом и затем, с образованием двух крупных течений марксизма, — марксизмом-ленинизмом. Призрак коммунизма стал реальностью, и любой, кто анализирует сегодня мировую политику, не может сбросить эту реальность со счетов.

 Но сегодняшний коммунистический мир и его идеология переживают острейший кризис, поставивший вопрос о самом существовании этого мира.  Ни сталинизированный марксизм, ни партократические хрестоматии не дают ответа на вопрос, не является ли нынешний кризис концом коммунизма, как это единогласно считают консервативные либералы с одной стороны и ниноандреевские критики «ползучей контрреволюции» с другой?

  Острый кризис предсоциализма объясняется в современном мире по-разному. Новые коммунисты (коммунисты-плюралисты, современные левые демократы,) — продолжатели марксистской традиции в странах «реального социализма» и вне его, которые стремятся дать объяснение этому кризису, разрывая с официальной идеологией реального социализма — сталинизированным марксизмом, но не переходя при этом на позиции консервативного либерализма — официальной идеологии сегодняшнего высокоразвитого капитализма.

Новокоммунисты стремятся выработать новую идеологическую доктрину, отличную от идеологических доктрин обоих типов репрессивного общества и имеющую следующие наиболее общие основания.       

1. Новокоммунисты считают своей задачей преодоление идеологической дилеммы современного мира, то есть положения, при котором отношения между двумя основными сегодня мировыми идеологиями — консервативным либерализмом  — идеологией высокоразвитого капитализма —  и сталинизированным марксизмом  (идеологией недавно незыблемого «реального социализма») строятся по принципу   исключенного третьего:  отказ от одной идеологической доктрины означает автоматический переход на позиции другой, противоположной.

 Основу идеологической дилеммы  следует видеть в ставшем очевидным во второй трети ХХ  века разделе мира между двумя общественными системами — современным  капитализмом и реальным социализмом, образовавшими два наиболее мощныx в современном мире социально-экономических и идеологических полюса. Эти системы располагают наиболее значительными экономическими, политическими и идеологическими ресурсами для распространения и навязывания своих идеологий.

 Идеологическая дилемма широко распространена и в оценке сегодняшних перемен в коммунистическом мире. В  ее рамках   поражение сталинизированного марксизма, как правило, расценивается  как  успех консервативного либерализма и требует перехода на позиции последнего.  Если традиционный сталинизированный марксизм  в своей теории «отдельных недостатков социализма» строил теорию «обновления» авторитарной системы последнего в ее же собственных рамках, то консервативный либерализм  рассматривает сегодняшний кризис реального социализма как конец коммунизма вообще, отождествляемого с этим реальным социализмом.

 Новокоммунисты – современные левые демократы —  стремятся выйти за рамки идеологической дилеммы, отталкиваясь от  идеологий обоих типов репрессивного общества. 

 2.Новокоммунисты  считают себя преемниками той линии марксизма, который можно назвать  критическим — в новом значении этого термина, отличном от употреблявшегося в социал-демократической  традиции начала века.  Находясь в оппозиции сталинизированному марксизму, критический марксизм не переходит одновременно на позиции «второй ортодоксии» —  традиционного западного консервативного либерализма.

 Стремясь использовать инструментарий классического марксизма,  современные левые демократы считают необходимой постструктуралистскую переформулировку классической марксистской терминологии, включая понятия «социализма», «капитализма», «класса», «формации» и других.

  В своей характеристике современного общественного развития они, в частности, используют понятия «Синдикат» и «Расчлененное общество».  Эти термины восходят к работам классического марксизма  (например, Ленин, 1918; Маркс, Энгельс,1847), однако принимают в новокоммунистической доктрине иное,  структурное значение.  Ряд используемых  в этой новой теории понятий, например, «репрессивного общества», использовались неортодоксальными западными теоретиками, такими как «новые левые», Г.Маркузе и др.

 Принимая марксистское учение о формациях, новокоммунисты (коммунисты- плюралисты)  называют эту «некапиталистическую» (в классическом марксистском смысле  слова) формацию синдикатной  — по основному отличительному признаку общества этой формации — очищенному от крупной частной    собственности госсектору — Государственному Синдикату (далее «Синдикат»). Западное, традиционно называемое капиталистическим общество  современные левые называют  Расчлененным обществом — по его отрицательному признаку — отсутствию Синдиката.

 Осознавая условность понятий «социализм» и «капитализм», новокоммунисты употребляют понятие социализма, обозначая им не Авторитарный Синдикат (предсоциализм), но делающий первые шаги в Восточной Европе Поставторитарный Синдикат, то есть плюралистический коммунизм.

 3.Строя свою программу на марксистских основаниях, коммунисты-плюралисты — современные левые демократы — формулируют новокоммунистическую поправку  к  раннекоммунистической доктрине — марксизму-ленинизму, в эпоху кризиса  административно-командной системы принимающему вид  сталинизированного марксизма.

Согласно этой поправке сегодняшний «реальный социализм» в своих программных документах ложно называет себя «социализмом».

 Классический марксизм называл социализмом  то есть первым коммунистическим обществом  (Маркс, 1875, Ленин, 1918) реальную  вторую стадию послекапиталистической формации. Первой стадией такой формации он считал   переходный период  к социализму, то есть «диктатуру пролетариата».

 Длительное сохранение в странах сегодняшнего реального социализма авторитарной политической надстройки, как и реальной власти партаппарата — партийной бюрократии (партократии) — является ясным признаком того, что этот «социализм» не вышел за рамки т.н. «переходного периода»  к социализму, то есть этатистской  революционной «диктатуры пролетариата», начальной стадии  синдикатной формации, т.е. предсоциализма. 

 Современный марксизм должен признать тот факт, реальный социализм, точнее, реальный     предсоциализм ложно приписывает себе признаки последующей стадии коммунистической (синдикатной) формации. В своих самооценках и соответствующих программных документах он совершает   партократический плагиат —  находясь на первой стадии  указанной формации,    присваивает себе признаки, принадлежащие последующей исторической форме.

 Партократический плагиат определяет основные парадоксы идеологии сталинизированного марксизма: существование класса партократии в «бесклассовом» обществе, отставание «самого прогрессивного общественного строя» от современного капитализма и проч.

Объяснить эти парадоксы можно, понимая сегодняшний реальный социализм (авторитарный Синдикат) лишь как предсоциализм — строй, который дает лишь негативное отрицание Расчлененного общества, но не может считаться более высоким, чем «капитализм», общественным строем.  Ни его   государственно-корпоративная   собственность, ни его авторитарная политическая надстройка, ни соответствующее этим параметрам политическое господство класса партократии не позволяют вывести сегодняшний реальный социализм за рамки т.н. «переходного периода», «диктатуры пролетариата», в своей развитой  форме превращающейся реально в диктатуру партократии.

 С точки зрения новокоммунистов, более высокой по сравнению с  Расчлененным («капиталистическим») обществом формой общественного развития может считаться лишь общество, соединяющее Государственный Синдикат  (радикально очищенный от крупной частной собственности госсектор)  с    неавторитарной (плюралистической) политической надстройкой. Только такое неавторитарное синдикатное общество может претендовать на обозначение себя «социалистическим»  в том смысле, какой этому термину придавал классический марксизм (Маркс, 1875, Ленин, 1918).

 Современная левая идеология сознательно конституирует себя как идеологию этого неавторитарного общества с активным госсектором, способного претендовать на достижение более высоких по сравнению с Расчлененным обществом ступеней исторического развития — исторического Ароморфоза. Вопреки критикам историцизма типа Поппера, этот исторический Ароморфоз – то есть последовательность стадий исторического развития общества — можно считать такой же реальностью, как стадии биологической эволюции.

4. Отказываясь считать сегодняшний реальный предсоциализм «социализмом», новокоммунисты  указывают на две главные структурные особенности  этого строя, определяющие господство в  его условиях  класса  партократии.  Это административно-приказной подъем ( возгонка ) государственного  Синдиката   и  авторитарная – однопартийная- политическая система.

 Основную черту производственных отношений  обществ Синдикатного типа в целом  следует видеть в  способности этих  обществ к отличному от стихийного  подъему государственного сектора экономики     — Государственного Синдиката.   Специфика  предсоциализма —  раннекоммунистического (раннесиндикатного) общества – проявляется, однако, в том, что в его условиях указанный подъем  имеет административно-приказной (нерыночный) характер, что и приводит к образованию той специфической системы, которую перестроечные экономисты в СССР назвали административно-приказной (административно-командной) системой (Г. Попов, 1987).

 Административно-приказной подъем государственного Синдиката, с точки зрения новокомммунистов, является  главной причиной появления в условиях предсоциализма   класса партократии.

 Позитивная роль партийного аппарата на зрелой стадии предсоциализма состояла в том, что этот аппарат играл на этой стадии роль  инструмента административно-приказного подъема государственного Синдиката, заместив в этой функции   революционную элиту 1920-х гг. В эпоху кризиса предсоциализма партийный аппарат теряет свое первоначально позитивное значение, превращаясь в тормоз общественного развития.   Задача новокоммунистической революции состоит в отстранении от власти партократии и переходе к неадминистративному подъему государственного Синдиката, который осуществляет политически организованный   интеллектуариат.

Основной глубинной причиной кризиса сегодняшнего предсоциализма является противоречие этого общества, близкое к отмеченному Энгельсом у  капитализма, — именно противоречие между общественным характером производства и корпоративной, частнобюрократической формой собственности  предсоциализма (и соответственно управления этим обществом). Преодоление этого противоречия возможно лишь путем отстранения от власти партократии  и перехода от авторитарного Синдиката (предсоциализма) к  более высоким фазам Синдикатного общества (коммунизма)  — прежде всего поставторитарному Синдикату («социализму»). Такой переход и есть позитивное содержание той   революции, которая началась сейчас в Восточной Европе.  

5. На роль партократии (партийной бюрократии) в условиях предсоциализма уже обращали внимание ранние теории критического марксизма, начиная с Л. Троцкого в 1930-е гг. и  позже —  квазимарксистcкие  концепции от М. Джиласа («Новый класс», 1957) до А. Авторханова и М. Восленского. Определение этими концепциями партократии  как «нового класса» стала затем устойчивым элементом консервативно-либеральной критики  предсоциализма.

 С точки зрения новокоммунистов (коммунистов плюралистов, левых демократов) данные объяснения роли  партократии имеют существенные слабости.

 Ранний  оппозиционный марксизм в СССР (например, Л. Троцкого) не смог определить истинных причин и закономерности появления партократии, которые современные левые демократы усматривают в способе производства предсоциализма – именно административно-приказном подъеме государственного Синдката. Поэтому Троцкий, как и представители сталинизированного марксизма (в том числе и Хрущев с его известной теорией «культа личности»), видел причину сталинизма главным образом в личности самого Сталина и искажении сталинистской  верхушкой «истинного социализма».  К такой точке зрения склонялись также советские «шестидесятники» — сторонники реформ  1960-х гг. включая и  современных продолжателей данной линии.

 Теория «нового класса» М. Джиласа, как ранее и теория «азиатского способа производства» К. Виттфогеля, а впоследствии   концепции  партократии А. Авторханова, М. Восленского, и ряда других — носили с точки зрения новокоммунистов   квазимарксистский характер.

 Теория «нового класса» (затем — «номенклатуры», «партократии» и пр.) была нужна  представителям  данного подхода для одностороннего осуждения лишь одного типа репрессивного общества — предсоциализма — без соответственного же осуждения другого типа  репрессивного общества  — западного   с  господствующим в нем «старым классом» — плутократией.  В квазимарксистских теориях понятие   класса  не используется в своем  подлинном значении, но является метафорой общественного слоя или  страты, поскольку в своих общетеоретических посылках эти по сути консервативно-либеральные теории отрицают классический  для диалектико-материалистической традиции тезис о классовых противоречиях как основе общественного развития вообще.

 Современный марксизм должен объяснить возникновение класса партократии не  субъективными особенностями того или другого лидера или той или иной страны, но  характерными чертами предсоциалистического способа производства.  Возможности  преодоления власти партократии  — если не «последнего» вообще, то последнего, известного реальному социализму  репрессивного класса — они видят не в возвращении к Расчлененному обществу, но в переходе к Поставторитарному Синдикату.     

6. Новокоммунистическая поправка дает новое объяснение сущности и причинам  сталинизма.

 В  понятие  сталинизма  новокоммунисты  вкладывают иное значение, чем это понятие имеет в теорияx сталинизированного марксизма и консервативного либерализма.

 Представители сталинизировного марксизма сужают значение понятия сталинизма, не видя связи этого явления с самой системой предсоциализма — авторитарным Синдикатом, со способом производства  данного строя и с правящим в его условиях классом партократии. С другой стороны, консервативные либералы отождествляют сталинизм с коммунизмом как таковым, излишне расширяя значение этого термина.

 С точки зрения современных левых демократов сталинизм есть не просто деформация социализма, «культ личности» и прочее,  как полагает сталинизированный марксизм.  Сталинизм — это не только «первый», «исторический», экстремальный сталинизм («сталинщина») 1930-50-х гг., но также и сталинизм «второй», «нормальный» — т. е. сусловско-брежневский неосталинизм в СССР 1960-80-х гг.  Сталинизм в этом более широком смысле — не просто левый экстремизм, но идеология и политическая практика  предсоциализма как такового, идеология и политическая практика правящего класса  авторитарного Синдиката — партократии.

 Левые реформаторы 1960-х гг. рассматривали освобождение от рудиментов экстремального сталинизма как возвращение к «истинному социализму».  Тем самым они оставались в рамках сталинизированного марксизма, не замечая, что по сути дела мыслят реформы как возврат к одному из типов того же предсоциализма, пусть и в начальном и не обремененном экстремальным сталинизмом  виде. Сталинизированный марксизм способен отказаться лишь от экстремального сталинизма, но не от сталинизма как такового, ибо такой отказ означал бы выход за пределы идеологии и политической  практики предсоциализма.

   В то же время для новокомунистов неприемлемо  и  понимание десталинизации консервативным либерализмом, видящего в сталинизме  квинтэссенцию коммунизма.  Не зная иных, более высоких исторических путей преодоления Авторитарного Синдиката, он понимает десталинизацию лишь как возвращение к Расчлененному обществу.

 Современные левые демократы предлагают способ преодоления сталинизма,  противостоящий обеим этим трактовкам.  Подлинным преодолением сталинизма они считают  не возвращение  к Расчлененному обществу, но переход Синдиката на более высокий уровень исторического развития, то есть революционное преобразование авторитарного Синдиката (предсоциализма) в поставторитарный Синдикат.  

7. Поставленное на очередь дня в коммунистическом мире общество Поставторитарного Синдиката может рассматриваться как общество действительного социализма и в терминологии классического марксизма (Маркс,1875, Ленин,1918), по которой «социализм» — это именно первое коммунистическое общество, которое следует за т.н. «диктатурой пролетариата».    

 Раннекоммунистические (раннесиндикатные) революции типа Октябрьской 1917 г. и соответствующих ей революций в Восточной Европе, Азии и других районах мира лишь создали ранний Синдикат  и в течение целого исторического периода  осуществляли его административно-приказный подъем. Новокоммунистические революции, Синдикатные революции второго порядка, ставят вопрос   не об отказе от синдикатного развития вообще, но  о перемене формы синдикатного способа производства, об отстранении от власти класса  партократии, субъекта административно-приказного подъема (возгонки) госсектора предсоциализма, и переходе от этого общества  к Поставторитарному Синдикату, то есть коммунистическому «социализму».

8. Новокоммунисты стремятся порвать с идеологической дилеммой и в оценке направления и перспектив сегодняшней революции в странах реального социализма.

  Отрицая партократический плагиат, на котором основан сталинизированный марксизм, современные левые демократы одновременно не переходят и на позиции консервативного либерализма, видящего в сегодняшних переменах реального социализма «крах коммунизма».  Этот тезис основан на  ложных посылках, прежде всего на отождествлении коммунизма (Синдикатного общества в целом) с его ранней формой — предсоциализмом (авторитарным Синдикатом).

 Вопреки консервативному либерализму, преодоление предсоциализмом авторитарного барьера и переход к политической демократии — разделению властей, реальному обеспечению политических свобод от свободы печати до свободы ассоциаций — вовсе не есть возвращение к норме традиционного Расчлененного («капиталистического») общества.

  Нынешняя революция в мире реального социализма (каковую можно назвать новокоммунистической) осуществляет переход к новому социальному качеству — политическим свободам на новой, отличной от Расчлененного общества основе — на основе госсектора («Синдиката») реального социализма.  Поэтому положительное (а не негативное) преодоление реального социализма будет означать не Реставрацию – т.е. окончательное возвращение «блудного коммунистического сына» в лоно Расчлененного общества, но вступление  мира реального социализма в новую историческую стадию — стадию плюралистического коммунизма — Поставторитарного Синдиката.

  Из этого тезиса современные марксисты могу сделать вывод, что по своим структурным параметрам плюралистический коммунизм (социализм)  может стать обществом более высокого типа по сравнению с существующими ныне обществами. Это касается не только лишенного политической демократии  предсоциализма (Авторитарного Синдиката), но и западного «капитализма» — Расчлененного общества, чья социально-экономическая основа — крупная частная собственность —  не  может обеспечить членам  этого общества действительного самоуправления. Отказывающийся от предсоциалистического авторитаризма и ниспровергающий партократию  Новый социализм (Поставторитарный Синдикат) позволит соединить политическую демократию с недоступной Расчлененному обществу демократией социальной, то есть будет как неавторитарным (плюралистическим), так  и  самоуправленческим.

 Переход от предсоциализма к плюралистическому коммунизму (Поставторитарному Синдикату) есть  новокоммунистическая революция, которую, в отличие от коммунистических (раннесиндикатных) революций первого порядка, можно считать синдикатной революцией второго порядка. Сегодняшнюю перестройку современные левые могут рассматривать  как специфическую, происходящую в особых условиях коммунистическую реформацию.

  Для коллективного пролетария предсоциализма эта революция, взятая в ее позитивности — есть  революция участия,  революция овладения коллективного пролетария своим собственным обществом и своим собственным производством.    

9. Новокоммунистическая оценка сегодняшней революции в странах реального социализма отличается не только от идеологических оценок этой революции обоими типами Репрессивного общества, но и от оценок, даваемых т.н.  промежуточными теориями, в частности социал-демократической.

  Привлекательность социал-демократии в странах предсоциализма объясняется  недостаточно ясным пониманием сути коммунистического плюрализма (плюрализма на основе Синдиката), а также успехами промежуточных переходных общественных форм, образовавшихся на границе реального социализма и капиталистического мира.   Однако политической демократии в социал-демократическом варианте  свойственны обычные недостатки  западного капиталистического (расчлененного) общества.  Сохранение крупной частной собственности не дает  этому обществу возможности для нерыночного подъема                                            государственного Синдиката и одновременно — все более полного общественного   самоуправления — подлинного основного  принципа  коммунизма.

 Поставить самоуправление — центр и нерв общества синдикатного типа — во главу угла пытались уже наиболее продвинутые формы реального социализма типа югославского.  Однако полное осуществление этого принципа может обеспечить, по-видимому, только следующее за реальным социализмом новое общество – Новый социализм, поставторитарный Синдикат.  

10. Те оппозиционеры сталинизму, которые используют для своей критики реального социализма идеологию консервативного либерализма, не замечают, что цель этой идеологии — не реформа реального социализма, но его поражение. Будучи идеологией реставрации в мире реального социализма западного общества, консервативный либерализм может лишь имитировать идеологию революции в этом мире, то есть маскироваться под теорию положительных реформ реального социализма, каковой реально является современная левая теория.

Преодолевая путаницу переxодной эпоxи, антисталинистская оппозиция в Восточной Европе должна понять, что ее борьба с Авторитарным Синдикатом и партократией не должна (как этого требует консервативно-либеральная ортодоксия) стать борьбой с Синдикатом как таковым.  Победа интеллектуариата возможна лишь путем его освобождения от консервативно-либеральныx иллюзий и обращения к своей собственной самоуправленческой идеологии.  

1. Партократы и пролетарии.   

 «История  всех  до  сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов» — писали Маркс и Энгельс 143 года назад.

 Сегодняшний реальный социализм  в странах «коммунистического мира» от Восточной Европы до Китая и Юго-Восточной Азии — еще недавно утверждал ( в частности, в  Конституции СССР 1977 года), — что он «впервые уничтожил эксплуататорские классы и покончил с классовыми антагонизмами».

 Отчасти это действительно так.  В странах реального социализма не существует «класса капиталистов, собственников средств производства, применяющих наемный труд».

 Но значит ли это, что в   системах этого типа отсутствует стоящая над обществом общественная группа, по хрестоматийным признакам классического марксизма (Ленин, 1919) соответствующая определению привилегированного класса?  Группа лиц, занимающая особое место в системе общественного производства, имеющая особое отношение к основным для предсоциализма государственным средствам производства, получающая в результате этого особую, не окупаемую своим трудом долю общественных благ, и имеющая возможность тем самым присваивать себе труд других членов общества, вынужденных трудиться?

 Такая привилегированная группа существует.

 Это партократия — слой не контролируемых и не сменяемых обществом чиновников партийного аппарата, в условиях авторитаризма — несоблюдения политических свобод и формальности демократических процедур — обладающих монополией на государственную собственность и получающих в виде не окупаемых трудом привилегий прибавочную собственность с остальных членов общества. Верхушку  партийного аппарата  делало классом ее   положение бесконтрольности в условиях политического авторитаризма, заданного лишенной политического плюрализма системой власти сегодняшнего реального социализма.

 Обладая неограниченной монополией власти, партийная бюрократия — партократия — вопреки всем заявлениям о равенстве, тяготела к превращению в особую касту сегодняшнего предсоциализма, с особыми внутрииерархическими законами перемещения вверх и вниз, с особым уровнем и стилем жизни, в 5-6 раз превышающими уровень жизни рабочего соответствующих стран.  Центральной аппаратной партократии соответствовала целая иерархия «отраслевых» ведомственных партократий.

 Тем самым общество предсоциализма не являлось бесклассовым. В нем присутствовал привилегированный и обладающий реальной властью над этим обществом класс – партократия. Именно партократия (партийная бюрократия) — являлась  «субъектом власти» реального социализма, выражаясь языком Конституции СССР, «ядром и основой» его политической системы.

 Устранив плутократию (буржуазию), реальный социализм поставил на ее место партократию.  Власть капитала он заменил новой и в то же время благодаря феодализму достаточно традиционной властью места. Предсоциализм оказался  классовым обществом с вполне «эксплуататорским» господствующим классом и всеми особенностями такого общества, описанными  классическим марксизмом.

 Наличие партократии как привилегированного класса опрокидывало все тезисы сталинизированного марксизма о достижении бесклассового общества и ставило идеологию «реального социализма» перед парадоксами, не имеющими объяснения в рамках этой формы марксизма. Прежде всего это     парадокс собственности (оказывающейся практически в руках партократии) и парадокс   эксплуатации.  В условиях авторитаризма партократия   оказывалась единственным полноправным контролером называемой общественной (а на деле лишь государственной) собственности на средства производства сегодняшнего реального социализма от  брежневского СССР до Румынии Чаушеску.

  Кроме того, наличие в  обществе реального социализма класса привилегированного означало  также  сохранение в нем  класса отчужденного.  Существование   партократии означало и сохранение   пролетариата.

  Советский марксизм утверждал, что пролeтариат был устранен реальным социализмом превращением крупных частных средств производства в государственную собственность.  Но коль скоро управление государственной собственностью в его условиях сосредоточивается в руках несменяемой и неконтролируемой партократии, собственность  реального социализма нельзя считать общественной.  Она остается лишь государственно-корпоративной, государственно-частной. А отстраненные от участия в управлении обществом трудящиеся реального социализма по-прежнему остаются  лишенным собственности и следовательно отчужденным классом — пролетариатом.

  Современная левая теория — нововокоммунизм — выступает  против характерного для официальной идеологии реального социализма сужения  понятия  пролетариата.  В духе раннеиндустриального мышления сталинизированный марксизм называл пролетариями лишь не имеющих собственности работников физического труда — рабочих.  Однако   пролетариями как в странах сегодняшнего капитализма, так и в странах сегодняшнего  предсоциализма следует считать не только наемных рабочих, но всех   наемных  работников,  лишенных частной собственности и вынужденных продавать свой труд (Ср. Энгельс, 1845),  всех  служащих государства, не имеющих, в отличие от партократии, над ним контроля. В их  числе  пролетарии  умственного (и квалифицированного в целом) труда, продающих свои приобретенные в результате образования навыки — инженеры, врачи, учителя и  др.

Государству как коллективному нанимателю и бюрократии как безличному начальнику все общество, включая как работников физического труда, так и работников труда умственного — противостоит  как   коллективный пролетарий.

Тот факт, что реальный социализм (предсоциализм) оказался  классовым обществом, а его  собственность — не общественной, но государственно-корпоративной, принадлежащей партократической корпорации —  объясняет целый ряд противоречий этого общества.В том числе противоречие интересов партократии интересам совокупного пролетария, отчуждение подавляющей части производителей от общества предсоциализма и своего собственного труда в его условиях, репрессивность государственной власти, направляемой часто — не только в далеком сталинском  прошлом, но и в тбилисско-пекинском, а также вильнюсском и московском настоящем — против своего народа.

 Как любой привилегированный класс, партократия перераспределяла в свою пользу общественный доход и ,следовательно, реально эксплуатировала совокупного пролетария.  Механизм этой эксплуатации, конкретные способы использования партократией не заработанных денег и привилегий ярко показали коррупционные процессы в послебрежневском СССР и большинстве стран Восточной Европы. Свои привилегии партократия черпала из фондов общественного труда, созданного  всем совокупным пролетарием.

 Противоречие интересов партийного аппарата — партократии — интересам совокупного пролетария подрывало идеологию реального предсоциализма — сталинизированный марксизм — и создавало для нее неразрешимые  противоречия. Эта идеология все больше уступала идеологии современного западного общества —  консервативному-либерализму,  успешно атаковавшего наиболее уязвимые черты реального социализма — авторитарность его политической системы и привилегии партократии.   

 Официальное учение сталинизированого марксизма о якобы построенном социализме оказалось бессильным именно потому, что  было неверно.  Объявив себя новым бесклассовым «социалистическим» обществом, предсоциализм не вышел за пределы старого, частнособственнического (по признаку отсутствия Синдиката — «Расчлененного») общества, общества антагонистического и в силу этого   репрессивного.

 Реальный социализм (предсоциализм) не устранил размежевания общества на классы, но, превратив основную массу населения в пролетариев и невиданно расширив состав коллективного пролетария, лишь довел это размежевание до последнего предела. Он  не устранил социальный антагонизм и государство как противостоящую гражданскому обществу репрессивную силу. Лишив коллективного пролетария элементарных политических свобод, а вместе с ними и действительного контроля над государственным Синдикатом, предсоциализм сохранил отчуждение труда и сделал неминуемым продолжение «классовой борьбы» против  нового оплота репрессивности и отчуждения.

 Не осуществив социалистического идеала, предсоциализм сохранил противоречия, которые вызвали к жизни коммунистическое движение. Поэтому в период восточноевропейской перестройки оружие пролетарской революции (а в современном мире в первую очередь — революции   интеллектуариата) вновь обратилось не только против классического Расчлененного общества, но и против предсоциализма и его  цербера — партократии.   Чреватый старым противоречием, предсоциализм носит в себе ростки собственной гибели.   

1.Революционная роль предсоциализма и партократии.

 Предсоциализм не сразу вступил в противоречие с ходом исторического развития, как не сразу приняли вид отчужденной от общества партократии его руководящие группировки.  Предсоциализм   и партократия «сыграли в истории чрезвычайно революционную роль».

  Победив первоначально в отсталой полуфеодальной стране, предсоциализм за кратчайший исторический срок превратил эту страну в индустриальную державу, в течение ряда десятилетий сумел обеспечить стабильный подъем экономики, разрешить в свою пользу ряд острейших в мировой истории военных конфликтов, выдержать напряжение противостояния со значительно превосходящим по исходным показателям Расчлененным обществом («капитализмом») и составить ему реальную конкуренцию во всех сферах общества от спорта до современных космических программ.

 Став в результате победы во второй мировой войне системой стран, образовав второй экономический и политический полюс современного мира, предсоциализм невиданно ускорил ход исторического развития.  Рухнул феодализм, распалась система колоний традиционного капитализма. Значительный ряд стран, воспользовавшись уравновешивающим давлением предсоциализма на современный капитализм — Расчлененное общество — смог занять промежуточное положение и создать особо продуктивные в настоящее время системы смешанного типа, в том числе западноевропейские социал-демократические «модели социализма», т.е. системы реформистского капитализма (например, шведского и австрийского типа).

 Всюду, где предсоциализм пришел на смену капитализму, он устранил традиционные его противоречия, о которых с ХVI по XIX век говорили социалисты всего мира: резкую имущественную поляризацию общества, терроризм и организованную преступность, безработицу, жесткое финансовое подчинение одних стран другим и всех вместе — горсти финансовых магнатов. 

Революционный переворот, произведенный предсоциализмом в развитии производительных сил, заключался главным образом в способе их организации. Проведя радикальную национализацию и предав основную массу средств производства в собственность государства, предсоциализм заменил разрозненные производительные единицы предшествующих экономических образований  западного (расчлененного) общества, включая капиталистические фирмы и монополии — единым Государственным Синдикатом, наиболее четко подчиняющимся единому государственному регулированию.  Благодаря государственному Синдикату стал возможным характерный для предсоциализма принципиально новый способ развития общественного производства, который можно  назвать подъемом (возгонкой) государственного     Синдиката.

 Подъемом (возгонкой)  государственного Синдиката мы обозначаем все способы сознательного и планомерного развития госсектора, не являющиеся следствием характерной для Расчлененного общества стихийной игры экономических сил и противоборства расчлененных производительных единиц. Выдвинутое перестроечными экономистами в СССР (Г.Попов, 1987) и ставшее популярным в годы перестройки понятие административно-приказной (административно-командной) системы, по-видимому, точно описывает не что иное, как специфические способы  подъема государственного Синдиката в раннесиндикатном обществе.

 На первоначальных этапах развития коммунистического (синдикатного) общества подъем   государственного Синдиката мог иметь лишь административно-приказной характер и опираться, как в СССР или Китае, лишь на простой, вначале естественный, а позднее искусственно подогреваемый энтузиазм массы –  т. н. «социалистическое соревнование».  Классическим советским способом организации  такого подъема  стал с начала 1930-х годов пятилетний  план, с соответствующими ему пятилетками.     

  Административно-приказной подъем (возгонка) раннего Синдиката  стала той основной и базисной  особенностью предсоциализма, которая определила  его основные черты — в  том числе  характерную борьбу  этого строя со всеми видами собственности, помимо государственной,  и противостояние рынку. Стремление  раннего приказного Синдиката к монополии и устранению частнособственнических производительных единиц и  привело к  тому, что эпоха его  становления  в СССР — эпоха устранения НЭПа и коллективизации — стала временем пролетаризации   основной массы населения предсоциализма, по своему характеру не столь уж отличной от ранних форм капиталистического первоначального  накопления.

 Административно-приказной характер подъема  раннего Синдиката определил и особую роль в предсоциалистической системе партийного аппарата.   В отличие от консервативного либерализма, рассматривающего этот аппарат как своего рода «большевистского нахлебника», посаженного революцией на шею народу, новокоммунисты видят его  целесообразность в  способе производства раннесиндикатного общества.  Партийный аппарат играл особую роль в способе производства реального социализма (предсоциализма),   выступая  не чем иным, как своеобразным инструментом, рукой («горстью»), осуществлявшей нерыночный административно-приказной подъем этого общества. При помощи партаппарата ранний (авторитарный) Синдикат подобно Мюнхгаузену поднимал самого  себя за волосы из болота отсталости.

 Все фразы предсоциализма о «роли партии», роли, которую он в своих программных документах еще до  самого последнего времени относил даже в свое далекое будущее — «коммунизм», опирались на эту реальную роль и место партаппарата в ранних формах подъема государственного Синдиката. Это объясняет нам объективно позитивную первоначально роль  этого  политического образования на этапе становления и развития реального социализма (предсоциализма), которую не видит консервативный либерализм и все ангажированые (метафизические) критики современного реального социализма.

 На этих начальных этапах партийный аппарат далеко не имел еще той формы привилегированного класса, которую он приобрел на этапе упада («излета») предсоциалистической исторической стадии.

 Сращение партаппарата с государственным имело также особые причины в структурных особенностях реального социализма (раннесиндикатного общества). В то время как феодальный государственный аппарат выполнял в основном фискально-налоговую и милитаристскую функцию, а государственный аппарат капитализма не исключал подчас не менее мощных альтернативных аппаратов крупных корпораций, государственный аппарат предсоциализма сконцентрировал в своих  руках управление всеми сферами общества и, главное, — взял на себя задачу его подъема.

 На начальной стадии развития реального социализма  — как это было в СССР — его партийный аппарат  возглавила  революционная элита.  Этот первый слой лидеров предсоциализма был  вовсе не бюрократически ограниченным.  Соблазнам бесконтрольной в условиях авторитаризма власти противостояла специфическая этика этого слоя, резко отличавшая стиль его жизни как от циничной роскоши феодальных чиновников и плутократии, так и от партократии брежневско-кунаевского пошиба.

 Первые деятели реального социализма во всех его странах от СССР до Польши занимали не последнее место в ряду европейских интеллектуалов.  Возглавлявший первое правительство СССР Ленин не может не считаться наиболее крупным политиком начала ХХ века.  Как нельзя путать Сен-Жюста и Фуше, Робеспьера и Наполеона, первых пуритан и их потомков-филистеров — нельзя путать первых рыцарей  Авторитарного Синдиката — Ленина, Свердлова и Дзержинского со сталинскими преторианцами от самого «великого вождя» и Берии до брежневских мумий. Революционная этика долга и служения, своеобразная патриархальное единство с пролетариатом на начальной стадии нового общества предохраняло революционную элиту от узурпации власти и ее последствий.

 Классическая эпоха предсоциализма -1920-х и в отдельных аспектах 1930-х годов в СССР — еще не была лишь эпохой авторитарно-бюрократической односторонности. Эта эпоха в СССР была временем социалистического (синдикатного) эксперимента, многообразие форм которого затем варьировалось в различных предсоциалистических системах. 

 Структурные особенности реального социализма (Авторитарного Синдиката) следует сравнивать не с Расчлененным обществом его новейшего  постиндустриального периода, но с западным капитализмом его времени — в частности, капитализмом эпохи Великой депрессии в США. Несмотря на сталинистскую  репрессивность и вопреки ей,  ранние десятилетия предсоциализма были годами существенного, хотя и административно-приказного подъема его производительных сил.  Сумев восстановить разрушенную гражданской  войной экономику, реальный социализм в СССР сделал ее второй в мире.  Когда традиционный промышленный капитализм переживал в 1930-е  гг. острый кризис, США в годы Великой депрессии стояли перед «неосуществившейся революцией», а в Европе к власти пришел фашизм, экономика СССР давала свыше десяти процентов прироста ежегодно.

 Административно-приказной подъем госсектора (государственного Синдиката) помог СССР в 1940-е гг. победить европейский фашизм (правый национализм) и  существенно раздвинуть границы предсоциализма, а в 1950-60-е продолжать стабильный экономический подъем (свыше шести процентов ежегодного прироста). Такого же подъема добилась и экономика  нового общества от Восточной Европы до Азии в послевоенный период.

 Первоначальному экономическому подъему реального социализма соответствовал и подъем культурный. Новое общество ликвидировало неграмотность, поставило задачей приобщить к культуре отстраненные от нее массы, создало новое искусство, в том числе авангард 1920-х годов, на несколько десятилетий опередивший соответствующие формы на Западе.

 Глядя на предсоциализм — административно-приказной и авторитарный Синдикат — современным взглядом эпохи его кризиса, мы не должны забывать успехов  этого строя   на   раннем   этапе   становления синдикатной  формации, а,  следовательно,  и  успехов  его  правящего слоя, далеко не сразу проделавшего путь от революционной элиты к партократии.                         

III.  Пролетарии и сталинисты.

1.«Первый» сталинизм  – левоэкстремистская деформация предсоциализма.

Как и любая другая историческая  форма,  реальный социализм в своем поступательном развитии не мог не исчерпать отпущенных ему исторических ресурсов.  Однако уже первый «экстремальный» сталинизм 1930-50-х гг явился той специфической деформацией предсоциализма, которая предвосхитила наиболее мрачные черты эпохи его бюрократического тупика и упадка.

  В политической  сфере предсоциализм (Ранний Синдикат) с самого начала своего становления был   авторитарным   обществом.

 Наблюдаемый сегодня кризис предсоциалистического авторитаризма, по видимости, подтверждает начавшуюся с Октябрьской революции критику этого авторитаризма как консервативным либерализмом, считающим реальный социализм (Авторитарный Синдикат) единственной формой  коммунизма, так и неортодоксальными левыми теориями.  Этот же кризис стимулирует и многочисленные ретроспективные утопии, в частности, по поводу возможного плюралистического пути развития России после февраля 1917 г.

Однако, вопреки консервативному либерализму,  с точки зрения современного левого подхода выбор  той эпохи  — в  первую очередь в России — был не выбором между диктатурой и демократией, но выбором между двумя диктатурами — левой и правой, диктатурой  белого генералитета и диктатурой большевиков. В России эпохи гражданской войны 1917-22 гг. наличие именно такого  жесткого выбора вполне доказало, например, сползание вправо – к правой диктатуре генералитета — всех либеральных и многопартийных правительств на Волге и в Сибири.

  Авторитаризм не был изобретен предсоциализмом. Уже на предшествующих исторических этапах он играл роль помочей, на которых начинал свой путь каждый новый исторических младенец — от античной тирании до раннебуржуазных диктатур Кромвеля и Наполеона.  К авторитаризму продолжал прибегать и современный капитализм не только первых, но и последней четверти нашего века, например, в случае Тайваня или Чили, где западному Расчлененному обществу грозила пусть выборная и либеральная в лице Альенде, но «красная» опасность.

  На этапе поступательного развития реального социализма авторитаризм выполнял роль специфического «защитного колпака» административно-приказного Синдиката и партийного аппарата, совершавшего его  подъем.  Однако уже на первых этапах своего развития авторитаризм предсоциализма содержал опасность бюрократического искажения.  Появление фигуры, которая, отсеяв революционные иллюзии, придала бы новому строю административно-приказную лапидарность и сверхцентралистскую завершенность, было закономерным.  Вместе с тем, те страшные формы, которые приняли предсоциалистический авторитаризм и административно-приказной подъем  госсектора в сталинских руках, скомпрометировала основные посылки нового строя в целом.

 Объяснение феномена сталинизма  уже более полувека  остается полем ожесточенного противоборства двух идеологий современного мира — официального для предсоциализма сталинизированного марксизма и консервативного либерализма в рамках т.н. идеологической дилеммы (см. об этом I раздел данного текста).

 Если апологеты Авторитарного Синдиката, коммунисты-авторитаристы (сталинисты), продолжают видеть в сталинизме «отдельные недостатки», которые можно исправить, обратившись к «истинному социализму» (иногда понимаемому  в духе социализма 1920-х гг. в СССР), то Запад (Расчлененное общество) рассматривает  сталинизм как  квинтэссенцию  и закономерное развитие  коммунизма, якобы уже заранее предсказанное его буржуазными критиками.

 В отличие от  традиционных коммунистов, говоря о сталинизме, новые коммунисты – коммунисты-плюралисты — отмечают не только «первый» сталинизм  (сталинизм Сталина, «экстремальный сталинизм»), но и  «второй» сталинизм  — сталинизм без Сталина, например, в СССР 1960-80-х годов.

 В «первом» (экстремальном) сталинизме, коммунистическом тоталитаризме, новокоммунисты видят не просто деформацию социализма, как утверждают коммунисты-авторитаристы (сталинисты в  широком смысле этого слова), но левоэкстремистскую деформацию   предсоциализма.  В этом сталинизме они  замечают карикатуру на предсоциализм, которая, однако, лишь утрировала наиболее яркие черты предсоциалистического оригинала.

Первый сталинизм в СССР был доведением предсоциализма до крайности во всех сферах — от  грубого тоталитаризма и культа личности в политике, крикливой и строящейся на ярлыках идеологии до административно-приказной, полностью отрицающей рынок экономики.

 Способы создания госсектора в СССР,  названные левыми 1920-х гг типа Е. Преображенского  «первоначальным социалистическим накоплением», могли быть различными – и  отличными от тех, которые, на словах отвергнув  программу «левого уклона» применил сам Сталин.

 Борьба сталинизма  со всеми проявлениями рыночности, начавшаяся с искоренения НЭПа  в начале 1930-х годов, соответствовала монопольности  раннего административно-приказного подъема  (возгонки) государственного Синдиката. Рынок должен был исчезнуть вместе с НЭПом, чтобы в эпоху новейшего всеобщего кризиса предсоциализма появиться в «черном»  своем варианте в виде «теневой экономики» хрущевского и брежневского периода. 

Определенную закономерность становления авторитарного Синдиката следует  усмотреть  также и в  отстранении сталинской верхушкой от власти революционной элиты (что не означает оправдания террористических сталинских форм этого отстранения). Необходимость создания послушных рычагов нерыночного – т.е. административно-приказного подъема ( возгонки ) Синдиката, требовала  перехода власти от первых романтических революционеров к партийной бюрократии. 

В иных условиях и с более лояльным лидерством эта тенденция могла бы сопровождаться насилием и прямым террором в значительно меньшем масштабе. Однако специфические условия советского общества и особенности личности Сталина, его  противоречивые отношения с революционной элитой, придали этому процессу особую репрессивность. Уничтожение революционной элиты, а также развязанный сталинской кликой массовый террор отнюдь не диктовались даже административно-приказными нуждами. Иррациональность в этом смысле сталинского террора находила себе рациональное объяснение не столько в психопатологии личности Сталина, сколько в закономерной, содержащейся в самом раннесиндикатном авторитаризме возможности его бюрократического извращения. 

Доведя формальность всех демократических процедур до предела, «первый» сталинизм оставил население страны беззащитным перед  произволом  сталинской юстиции и органов безопасности, нашедшим свое выражение в невиданном терроре, Результаты этого достаточно широко известны и подробно описаны. Следствием репрессивности «первого сталинизма» в СССР 1930-50-х гг. были  миллионы жертв, особенно тяжелый характер войны с фашизмом, разорение деревни и антирыночные перекосы экономики.

Сходный с советским «первым» сталинизмом характер носил китайский маоизм и ряд других левоэкстремистских деформаций в странах предсоциализма от Венгрии времен Ракоши до полпотовской Кампучии.

1930-50-е гг. — годы сталинизма в СССР —  стали тем отчетливым рубежом, когда сформировавшийся прежде всего в СССР предсоциализм (раннесиндикатная административно-приказная диктатура) создал свою собственную систему власти и собственную правящую элиту — партократию.

Сталинизмом, таким образом, можно называть не только всю совокупность репрессивных проявлений предсоциализма, но и специфическую  идеологию этой исторической формы, поддерживаемую и распространяемую  ее господствующим классом — партократией.

«Экстремальный сталинизм» осуществил наиболее злые пророчества критиков коммунизма с самого начала его возникновения, став карикатурой на предсоциализм, но карикатурой, лишь подчеркивающей нечто весьма существенное в основных системных механизмах оригинала.  Репрессивность первого  сталинизма стала предвосхищением репрессивности «второго» и «третьего» сталинизма эпохи заката предсоциализма от Тбилиси до Пекина.

2. Предсоциализм в зените.

 Годы «первой» десталинизации в СССР и Восточной Европе 1950-60-х гг., как и отказ от наследия культурной революции в Китае, по мнению советских реформистов-шестидесятников, должны была привести к  преодолению  «нарушений социалистической законности» и обновленному «истинному» социализму.

 На деле эта эпоха привела лишь к наиболее зрелому классическому этапу развития предсоциализма.

 Может показаться парадоксом, но даже обремененный «экстремальным сталинизмом»   реальный социализм 1930-40-х гг. имел определенные преимущества по сравнению с предсоциализмом 1920-х гг. Этим преимуществом было создание и подъем государственного Синдиката, хотя и имевшая раннюю, административно-приказную форму. В 1960-80-е гг., в первую очередь в Восточной Европе, используя этот инструмент, предсоциализм достиг своего зенита и развил свои основные возможности.  Он превратился в единую систему с единой идеологией, сумел расширить свою территорию, создал в отдельных направлениях, и не только военном — конкурентоспособную с капитализмом экономику.

 Роль реального социализма (Авторитарного Синдиката) в мире не была столь уж реакционной, как полагают в духе теории «империи зла» консервативные либералы.  Раннесиндикатная система стала мировой системой, по всем линиям составившей конкуренцию западному Расчлененному обществу.  Предсоциализм способствовал отколу от бывших западных империй зависимых территорий (т.н. «распад колониальной системы капитализма»), выступал за их свободное развитие, помощь этим странам от отсталости и голода ( которой  капитализм до определенного времени  предпочитал  уничтожение гигантских масс продовольствия); предлагал Западу приступить к военному разоружению.

 Сам исключительный технологический скачок западного общества в послевоенное время, в особенности начиная с 1950-60-х гг., был  в определенной степени следствием раннекоммунистической революции. Именно эта революция заставила западное Расчлененное общество мобилизовать для сохранения своего превосходства все  материальные и идеологические ресурсы.  Нажим предсоциализма как ни что другое способствовал превращению в европейском регионе  традиционного («жесткого») капитализма в капитализм либеральный, «социально-рыночный» с изрядной долей социалистического реформизма  в духе шведской «модели социализма».

Однако и в СССР, своей колыбели, и вне ее реальный социализм вскоре исчерпал свои способности развития.    

  Экономика предсоциализма достигла в 1960-х -1980-х  гг. определенных успехов в основном за счет экстенсивного административно-приказного подъема государственного Синдиката. Между тем, как ясно показала не только консервативно-либеральная критика, но и реформистски-коммунистическая литература эпохи гласности, игнорируя рыночные   механизмы, эта экономика  не смогла до сих пор решить ряд достаточно простых задач — задачу элементарного потребления — устранения дефицита продовольствия, жилья, товаров повседневного спроса; обеспечить своему населению уровень жизни выше, чем в седьмой-восьмой десятке стран мира.  Сложилась отраслевая ведомственная структура с широко проникающим  монополизмом, неспособная к развитию, техническому прогрессу и создавшая тяжелые  экологические  нарушения.

 Важнейшей  политической особенностью предсоциализма вплоть до последнего времени  (и  несмотря на начало  перестройки) остается  авторитарность его политической системы.

  Подвергавшаяся критике Западом с  самого возникновения Авторитарного Синдиката, эта особенность лишь в последнее время признана в лозунге «правового государства» и даже революционном для партократии лозунге многопартийности (февраль 1990).  В то время как на Западе в рамках традиционной парламентской демократии, завоеванной буржуазией еще в ходе великих антифеодальных революций, уже полтора века свободно действовали и издавали свои материалы критические и оппозиционные существующему режиму группировки (в том числе компартии), отсутствовала политическая цензура, существовала свобода передвижения, гласный суд и прочие известные всему миру  политические свободы,  реальный социализм в течение многих лет представлял массу примеров несоблюдения этих номинально провозглашенных во всех его конституциях свобод.

Перестройка признала полную формализацию в рамках застойной неосталинистской системы как Советов, так и всех других массовых организаций в СССР, включая профсоюзы, комсомол и проч.  В рамках   предсоциалистического централизма реальной политической власти была лишена и номинально правящая в этих странах коммунистическая партия.   Масса рядовых членов партии — девять десятых ее членов — не имела никакого контроля за решениями партаппарата.  Формальными оказывались не только все непартийные, но и все партийные демократические процедуры, за исключением закрытых пленумов ЦК и заседаний Политбюро.  Власть в предсоциалистичеком СССР, как и в странах предсоциализма в целом, принадлежала не «народу», как это заявлялось в Конституции СССР, а неконтролируемому ни народом, ни  рядовой партийной массой   партийному аппарату— партократии.

 Основные политические решения в странах  реального социализма принимала бюрократическая  олигархия, которая практически ограничивалась центральными комитетами компартий соответствующих стран. В СССР  перед перестройкой   она составляла приблизительно 400 человек.   Во времена брежневского неосталинизма субъектом принятия решений оказывалась еще более узкая политическая олигархия, ограниченная приблизительно рамками Политбюро.  Лозунг «коллегиальности руководства» с послесталинских времен означал не отмену олигархического политического режима, но расширение состава  партократической олигархии.

 И в период перестройки в СССР и других странах реального социализма фактически продолжаются репрессии против критиков режима, сохраняются политзаключенные, негласный суд, жесткие запреты на распространение информации и передвижение, издательскую деятельность и создание неформальных ассоциаций.

Авторитарной политике  предсоциализма в СССР и других его  странах  соответствовала и   авторитарная идеология.  За рамками гласности и до сих пор остаются значительные пласты информации — как о собственной истории СССР, так и о  внешнем мире вне его.  Обслуживая частнобюрократический интерес, идеология  реального социализма имела до сих пор несравненно большую, чем сегодняшняя западная идеология, сферу официально замалчиваемого.  Сохраняющаяся цензура продолжала поддерживать ситуацию, при которой главной формой критики в странах сегодняшнего предсоциализма в течение долгого времени оставалась критика  на экспорт.      

 В области  межнациональных отношений реальный социализм (предсоциализм, авторитарный Синдикат ) хотя и сделал по сравнению с традиционным капитализмом существенные шаги вперед, не вышел до сих пор  за рамки жестко централистского унитарного государства. Отношения между республиками СССР строятся по принципам известной сталинской «автономизации», теории вхождения в СССР  других союзных республик на правах «автономных» республик РСФСР. Утверждение брежневской конституции о якобы федеративных отношениях между союзными республиками остается бюрократическим плагиатом; центральная из республиканских олигархий — российская (РСФСР), навязывает свои решения другим союзным образованиям.

 Идеи федерации как формы объединения союзных республик, закрепленные в Конституции СССР, оставались  для  советского грубоцентралисткого государства лишь желаемым и достаточно отдаленным идеалом,  осуществляемым скорее за его пределами — например, в наиболее резко порвавшей со сталинизмом Югославии.  В целом для  советской формы предсоциализма — едва ли не наиболее отсталой из существующих — само название СССР подходит весьма мало. Освободившись от бюрократического плагиата, мы увидим в  СССР не только брежневской, но и нынешней эпохи лишь   унию бюрократических бюрократических предсоциалистических олигархий.

3. Закат предсоциализма.

Достигнув к концу 1970-х гг. вершины своего расцвета,  реальный социализм вступил в полосу очевидного кризиса.

  Совершив с начала века до 1970-х годов невиданную революцию в мире, Авторитарный Синдикат стал постепенно сам становиться  жертвой тех исторических сил, которые он привел в движение.  К концу 1970-х гг. закончился в основном раздел мира между двумя системами.  По трети мировой территории получили два мировых «полюса» — современный капитализм во главе с США  и предсоциализм с центром в СССР.  На пограничных территориях  образовались группы сателлитов и сфер влияния, а также нейтральные страны.

 Отступавший под натиском предсоциализма современный капитализм, хотя и оказался сконцентрированным на несравнимо меньшей, чем даже в середине XX века территории, но сохранил и приумножил свои и так значительно превосходившие мир реального социализма материальные ресурсы.  С 1960-х гг. он вступил в полосу совершенно нового технологического этапа — постиндустриального, информационного общества со всеми его особенностями.

 Авторитарный и административно-приказной предсоциализм соответствовал лишь раннеиндустриальному этапу мирового развития. Потому в своих наиболее развитых европейских формах уже в  1960-е гг.  Синдикат поставил себе задачи, выходящие за рамки этого строя.

  Критику предсоциалистического авторитаризма содержали уже венгерские события 1956 г., в силу ряда обстоятельств, однако, имевшие сильный «реставрационный» оттенок, мотив возвращения к Расчлененному обществу.  Наиболее  ярким символом перехода к новой общественной форме — плюралистическому коммунизму (поставторитарному Синдикату) стала Пражская весна 1968 г.  Подавление неосталинистской партократией  Пражской весны, по своему значению для  реального социализма близкой Парижской коммуне, стало очевидным рубежом, после которого в Европе  реальный социализм (предсоциализм)  вступил в полосу явной консервации своей структуры.

  В ходе брежневско-сусловской реставрации сталинизм в  СССР был (например, в в 1969 г. )едва ли не официально реабилитирован.  Авторитаризм и привилегии партократии расценивались как незыблемые; репрессии против инакомыслия приняли формы настоящей охоты на ведьм.

  Между тем, расправа с коммунистическими реформистами оказалась пирровой победой партократии, обернувшейся для нее лишь еще большим поражением.  Подавив свои собственнные наиболее развитые формы,  реальный социализм оказался неспособным к дальнейшему эффективному развитию и соревнованию с западным Расчлененным обществом.  Со второй половины 1970-х гг. и особенно после неосталинистской афганской авантюры современный капитализм перешел в атаку на реальный социализм — прежде всего в сфере идеологии, атакуя в кампании «прав человека» наиболее уязвимое место этого строя — его авторитаризм.

  Успешно контратаковал современный капитализм и в сфере внешней политики, сумев вынудить предсоциализм к потере целого ряда важных зон влияния и проигрышу ряда региональных конфликтов.  Идеология этого капитализма — консервативный либерализм —  заняла  ведущие позиции на идеологическом рынке,  завоевав полное господство в эфире.

 Административно-приказной Синдикат  оказался  очевидно неспособным противостоять этому давлению значительно превосходящего технологически и организационно соперника.  С середины 1970-х все острее начал ощущаться кризис  реального социализма, его экономическая, политическая и идеологическая неспособность к соревнованию с Расчлененным обществом.

 Как известно, по основным индустриальным показателям (новые технологии, уровень автоматизации, вычислительной техники, развитие инфраструктуры и транспорта) экономика предсоциализма в СССР к началу перестройки резко отставала от развитых стран Запада.  По многим основным показателям развития — структура экспорта и роль в нем сырья, закупки за границей продовольствия, урожайность и продуктивность сельского хозяйства и многое другое — СССР оказался, как это  было признано в  перестроечной прессе, на уровне развивающихся стран.

 Сегодняшний  реальный социализм и современный капитализм оказались в разных технологических эпохах.  Расчлененное общество достигло вершин индустриализма и стало переходить к информационному обществу.  Реальный социализм  застрял на стадии раннего индустриализма с явными элементами аграризма, неспособного при  этом решить задачу элементарного продовольственного потребления. К этому добавляются официально признанные оборотные черты «капитализма» — инфляция, безработица и проч.  Средняя заработная плата в СССР отстает от стандартов развитых западных стран в  десятки раз.  Для иных советских чиновников была бы роскошью заплата американского мусорщика.  По уровню своего экономического развития предсоциализм (прежде всего в своем центре — СССР)  демонстрирует  резкое отставание от окружающего его западного (Расчлененного) общества.  

  Как и общественные классы предшествующих исторических эпох, правящий класс реального социализма — партократия все более оказывалась неспособной управлять обществом, подъем которого она в течение ряда лет обеспечивала. Вместе с тем росла и оппозиция правящей элите предсоциализма коллективного пролетария и в первую очередь — интеллектуариата.

 За исключением польского варианта  (а также стачечного движения в СССР), где наряду с интеллектуариатом против партократии выступили и промышленные рабочие, именно интеллектуариат (пролетариат умственного труда) составлял основную оппозицию партократии во всем предсоциалистическом мире.

 Это объяснялось рядом причин. Прежде всего в условиях предсоциализма интеллектуариат подвергался очевидной дискриминации — в первую  очередь   материальной. Управляемое партократией общество  фактически не оплачивало его образование,  предоставляя  работникам умственного труда крайне низкую даже по предсоциалистическим нормам зарплату (простой преподаватель вуза в 1990 г. получал в два раза меньше среднего рабочего и едва ли не в три раза меньше низших чинов армии или КГБ).  Существовала и   политическая и идеологическая дискриминация интеллектуариата, он объявлялся «вторичной», менее благонадежной, чем «рабочий класс», «прослойкой», попадал под ограничения при вступлении в КПСС, поездках за границу и проч.

 Декларируя свою приверженность «мировому  пролетариату», под которым понимались, конечно, лишь пролетарии физического труда, партократия на деле репрессировала  умственный пролетариат  (интеллектуариат), разбавляя крупные советские  города полуквалифицированным люмпеном.

 Добиваясь развития общественного производства, партократия не могла, с одной стороны, не создавать и воссоздавать интеллектуариат.  С другой стороны, антиинтеллектуализм стал знаменем «второго» сталинизма и национал-сталинизма, вскармливавшегося сталинской и неосталинистской верхушкой задолго до пресловутой «Памяти».

 Противостояние интеллектуариата партократии определялось также тем, что в силу своего образования он отчетливее других слоев видел лицемерие правящего класса реального социализма, сильнее других страдал от отсутствия политических свобод.

 Партократия опасалась интеллектуариата как носителя «контркультуры» реального социализма также потому, что ощущала в нем своего «могильщика», ибо именно его место она занимала у руля власти, для которой у партократии (в особенности в ее не вполне городском варианте в СССР) никогда не хватало ни знаний, ни компетентности. Ответом интеллектуариата партократии была его еще более резкая оппозиция сталинизму.

 Интеллектуариат дал костяк диссидентства; именно творческие союзы интеллигенции — профсоюзы интеллектуариата — стали  лидерами  антипартократического движения                                  и застрельщиками перестройки во многих странах  реального социализма.

1. Кто такие новокоммунисты?  

 Кризис не может автоматически создать новую систему. Порожденная предсоциализмом партократия не уступит свою власть добровольно.  Переход от предсоциализма (Авторитарного Синдиката )  к «коммунистическому социализму» (Поставторитарному Синдикату), обществу самоуправления — возможен только как массовое действие всего заинтересованного в ней коллективного пролетария. В первую очередь умственного пролетариата — интеллектуариата; как революция, охватывающая целую историческую эпоху.

 Суть этой революции состоит в ломке авторитарных структур и административно-приказной системы, отстранении от власти партаппарата, революционном ниспровержении предсоциализма и переходе Синдиката к его поставторитарным формам, способным к неадминистративному подъему.

 Перестройка и катаклизмы в Восточной Европе означают лишь начало этого исторического перелома и перехода общества реального социализма на новый исторический уровень. (Последнее возможно, однако, лишь в случае, если Синдикатное пространство не будет опустошено Расчлененным обществом.)

1. Новокоммунистическая альтернатива сталинизму. Новый марксизм и новая революция.

 Разрывая с предсоциализмом, новокоммунисты разрывают и с его идеологией — сталинизированным марксизмом, не способным выйти за пределы предсоциализма, продолжающим апологетику данной общественной формы и представляющим эту форму конечной целью и венцом исторического развития.

 Этот разрыв, однако, не может означать для них переход на позиции идеологии консервативного либерализма. В отличие от сталинистов, коммунисты-плюралисты отказываются считать сегодняшний предсоциализм «социализмом».  Поэтому они отрицают как формы   партократического плагиата   все самооценки реального социализма как «бесклассового  общества», все попытки сталинистов скрыть действительную роль партократии и реальную авторитарность политической системы предсоциализма.  Они отвергают как наивно-апологетические основные самооценки сегодняшнего предсоциализма (прежде всего в СССР), данные в его программных документах, от действующей Конституции СССР 1977 г. с поправками 1988 г.    до  третьей программы КПСС 1961 г. с поправками 1986 г. 

 Основные программные документы коммунистов-авторитаристов (сталинистов), где постулируется «построенность социализма», современные левые демократы объявляют документами  утопического социализма.  Считая необходимым дать реальную оценку созданному сегодня в т.н. «социалистических странах» (на деле странах «реального предсоциализма»), авторитарно-коммунистическому обществу, они ставят своей задачей выработку новых программных документов компартий плюралистического типа и создание нового объединения коммунистов — Пятого Интернационала, борющегося за осуществление плюралистически-коммунистической (новокоммунистической) программы.

 Показывая историческую ограниченность предсоциализма, новокоммунисты (коммунисты-плюралисты) выдвигают задачу перехода «реального социализма» к Поставторитарному  Синдикатному обществу, которое единственно может обозначаться как «социализм». 

 Этот переход, согласно левым демократам, представляет                           собой антиавторитарную антибюрократическую революцию,  являющуюся для коллективного пролетария  революцией участия, то есть революцией овладения совокупным пролетарием государственным Синдикатом, реальным прорывом  этого пролетария к участию в управлении своим собственным обществом и производством.

 Ставя своей целью отстранение партократии от власти, новокоммунисты   понимают это отстранение не как устранение конкретных лиц, подобное сталинской ликвидации т.н. «кулачества» или революционной элиты, но прежде всего в установлении контроля над партаппаратом и  переходе власти от партаппарата к выборным органам (в частности, Советам). Тем самым будет преодолен классовый характер власти предсоциализма и обеспечено превращение представителей правящего в его условиях класса — партократии — в обычных работников управления.

В официальной предсоциалистической теории коммунистического воспитания партократия забывала, что «воспитатель  сам должен быть воспитан», и потому «неизбежно делила общество на две части, одна из которых возвышалась над обществом». Революция участия есть то изменение обстоятельств, которое совпадает с изменением самих себя и которое не нуждается поэтому в  бюрократических воспитателях.

2. Новокоммунизм и консервативный либерализм.

  Современные левые демократы полемизирует однако не только с авторитарным коммунизмом (сталинизмом). Не менее важной (и скорее более сложной) линией его полемики является спор с той версией критики реального социализма и коммунистического авторитаризма, которую дает  — консервативный либерализм.

 Консервативный либерализм является на сегодня наиболее идеология современного Запада разработанной и очевидно доминирующей   мировой идеологией.  Это объясняется как острым кризисом  реального социализма (предсоциализма), так и мощными материальными ресурсами западного (Расчлененного) общества, его многократным количественным  и  качественным — экономическим, технологическим и культурным превосходством над Авторитарным Синдикатом.

 Глобальное мировое преимущество Западного общества определяет преобладание консервативно-либеральной формы критики предсоциализма, ее очевидный теоретический, идеологический, а, следовательно, и пропагандистский перевес  над всеми иными формами критики этого общества.

 Безусловное на сегодняшний день «господство в воздухе» (эфире) консервативно-либеральной критики  реального социализма определяется  также  и трудностями распространения критического (плюралистического) марксизма.  Не имея своего собственного ареала, этот марксизм оставался оппозиционным как на антисоциалистическом Западе, так и на авторитарно-коммунистическом Востоке.

Ситуация ожесточенно-тоталитарного противоборства двух идеологий в рамках идеологической дилеммы поставила критический (неофициальный) марксизм в положение «исключенного третьего» и определила длительное превосходство консервативно-либеральной критики «коммунизма». В течение длительного времени интеллектуариат и демократическая оппозиция  в «коммунистических» странах вели  критику предсоциализма  в терминах Расчлененного общества.

 Первыми и наиболее ранними критиками реального социализма были так называемые  диссиденты.  Стоя  на позициях консервативного либерализма,  они  видели единственную альтернативу предсоциалистическим режимам в немарксистских идеологических доктринах и традиционной западной демократии. Их общественным идеалом оставались  дореволюционные (досиндикатные) общественные формы — для России и смежных с ней стран — путь февральской революции 1917 г.  На «февралистских» позициях до сих пор остается значительная часть советских оппозиционных организаций от бывшего НТС (Народно-трудового союза) до нынешнего Демократического Союза или Демократической партии.  Полагая в качестве единственного варианта плюрализма плюрализм западный, они, как правило, переходили на позиции западного (Расчлененного) общества, требуя идеологического, политического и экономического поражения  реального социализма.

  Слабостью   консервативно-либеральной критики предсоциализма является неспособность этой критики выйти за рамки идеологической дилеммы. 

Приверженцы данной доктрины стремятся доказать преимущество одной репрессивности над другой: преимущество плутократического, хотя и исключительно развитого общества над партократическим (реальным социализмом). Стремясь быть революционной по отношению к предсоциализму, данная теория на самом деле апологетична по отношению к Расчлененному обществу так же, как сталинизированный марксизм апологетичен по отношению к реальному социализму.

 Но плутократия не может быть истцом по отношению к партократии, как  и само Расчлененное общество не может быть истцом по отношению к реальному социализму.  Оба репрессивных общества, что показали уже новые левые, в частности, Г. Маркузе, должны стать равным образом объектами критики — с позиций (добавим мы) высшей, структурно более продвинутой, именно — последовательно самоуправленческой исторической формы.

  Западное (Расчлененное) общество и консервативный либерализм не являются позитивной альтернативой реальному социализму и не указывают реальному социализму (обществу Синдиката) пути его поступательного развития.  Если Расчлененное общество было право перед предсоциализмом в отношении политической демократии и «прав человека», то предсоциализм был прав по отношению к западному (Расчлененному) обществу в отношении прав «социальных», самоуправленческих, которые новокоммунисты связывают прежде всего с развитием госсектора – государственного Синдиката.

 Для консервативного либерализма  типично  отождествление коммунизма и реального социализма. Из этого отождествления вытекает и представление авторитарной политической  надстройки единственно возможной политической формой Синдикатного (коммунистического) общества.  Обозначая предсоциализм термином «тоталитаризм» (вместо авторитаризма), консервативный либерализм ставит его на одну доску с феодализмом и правым («буржуазным») радикализмом — фашизмом, к помощи которого Расчлененное общество часто прибегало в сложные для себя исторические моменты от Мюнхенского соглашения 1938 г. до пиночетовского путча 1974 г.

 Понятие тоталитаризма  консервативный либерализм употребляет не только по отношению к реальному социализму, но и по отношению ко всем формам нового синдикатного общества (коммунизма).  Он называет тоталитарными также и авторитарные формы предсоциализма, не замечая отличия предсоциалистического авторитаризма от тоталитаризма.

 В  понятие демократии консервативный либерализм вкладывает лишь одно значение — именно значение политической демократии.  Он совершенно упускает из виду второе значение этого понятия — значение социальное, касающееся общественного и производственного  самоуправления, которого лишено не имеющее Синдиката западное капиталистическое (Расчлененное) общество.

Консервативно-либеральная критика реального социализма ведется прежде всего в политической сфере,  стремясь  как бы не замечать Синдиката. С другой стороны ее скрытая главная цель — развенчание Синдиката как структурной основы  коммунистических систем. Поэтому антиавторитаризм консервативного либерализма является фактически лишь предлогом. Лукавство кампании прав человека в консервативно-либеральном варианте заключается в том, что основным объектом этой антиавторитарной кампании является не столько диктаторство (аворитаризм)  политической  надстройки   сегодняшнего авторитарного коммунизма, но его базис — государственный                   Синдикат.  Поэтому преодоление Синдикатом авторитарного барьера вовсе не может стать концом пропагандистской атаки на него Расчлененного общества.  Как только реальный социализм, как в ряде стран Восточной Европы — приступит к осуществлению этих свобод, Запад тотчас же обнаружит, что коммунистический (синдикатный) плюрализм  для него так же неприемлем, как и коммунистический авторитаризм.

Консервативный либерализм имеет свою версию сталинизма. Отождествляя предсоциализм с коммунизмом, он считает сталинизм  непреодолимым в рамках коммунизма и предлагает в качестве единственной формы десталинизации возвращение к западному (Расчлененному) обществу.

В этом отношении консервативный либерализм едва ли не сходится с хрестоматиями сталинизированного марксизма, мыслящего себе коммунизм («социализм») лишь в рамках реального предсоциализма, терпящего ныне столь сокрушительное фиаско. Как некогда сталинистские критики Пражской весны, обвинявшие коммунистических ревизионистов в «несоциализме», консервативный либерализм полагает, что переход Синдиката к его плюралистическим формам означает лишь возвращение к «нормальному» западному, то есть некоммунистическому — несиндикатному — развитию.

В своих оценках политической элиты (господствующего класса) предсоциализма, консервативный либерализм ошибочно расширяет ее состав.  Основным субъектом власти предсоциализма он считает не партийный аппарат — партийную бюрократию (партократию), но  коммунистическую партию  в целом. Поэтому единственный путь «демократизации» предсоциализма представители правой (консервативно-либеральной) идеологии видят не в отстранении от власти партократии — партийного аппарата — но в отстранении от власти  компартий (этого инструмента раннесиндикатного подъема госсектора) как таковых.   Консервативный либерализм  не видит связи компартий с государственным сектором (Синдикатом) и их роли регулятора этого госсектора.  Он стремится не замечать, что в условиях предсоциализма рядовые члены компартии лишены какого-либо участия в принятии решений и структурах власти.  

Из общей концепции консервативного либерализма вытекает и его взгляд  на  историю раннекоммунистических (Синдикатных) обществ.  Все синдикатное развитие представляется в этой концепции сплошной цепью грехопадений, заговоров, оккупаций и террора. 

Истоки всех бед  стран реального социализма усматриваются в коммунистических революциях, начиная с Октябрьской и кончая последующими «революциями сверху» в Восточной Европе и Азии.  Последние считаются шагом назад по сравнению с буржуазными (в России — февральской) революциями  — в частности, в силу авторитарности  системы, которая была установлена в их результате.

Современные левые демократы считают раннекоммунистические (раннесиндикатные) революции «своими». Вопреки консервативным либералам («февралистам» — сторонникам февральской революции) новокоммунисты признают позитивность в конечном счете Октябрьской революции и соответствующих ей революций в остальном коммунистическом мире — Восточной Европе, Азии и др. — как революций перехода к Синдикату, создания основ синдикатного развития.

Консервативный либерализм проявляет слабости и в оценке      перспектив  новокоммунистической революции.  Говоря о «конце коммунизма», например, в Восточной Европе, он имеет в виду не что иное, как лишь конец коммунистического авторитаризма и командно-административной системы.  Тем самым он совершает ту же ошибку, что и сталинизм, отождествляя предсоциализм с «социализмом» и «коммунизмом».  Крах предсоциализма кажется ему «крахом коммунизма» и возвращением предсоциализма к «нормальному», т.е. капиталистическому развитию. 

 Не видя внутренней логики развития Синдиката, консервативный либерализм не замечает, что сегодняшняя «лихорадка» Синдиката есть не восстановление Расчлененного общества,  но — в идеале, в своей позитивности — переход  соответствующих стран к новой  поставторитарной  форме синдикатной организации.  

 В  национальном вопросе консервативно-либеральной доктрине соответствует теория многонациональных раннесиндикатных государств как «империй».  Особенно четко эта теория применяется в отношении СССР.  Расчлененное общество, само сохранившее еще реальные колонии, типа Гонконга, апеллирует к национальному радикализму, ставя своей  целью разделение (расчленение) СССР или Югославии и выход из них национальных республик.

 В консервативно-либеральных теориях  критика привилегий «нового класса» — партократии используется для защиты привилегий  класса «старого» —  плутократии.  В них     практически воспроизводится идеологическая дилемма: изъяны одного варианта репрессивного общества становятся основой для защиты изъянов другого. Современные левые демократы (новокоммунисты, коммунисты-плюралисты) продолжатели критической марксистской традиции, являются противниками репрессивного — классового общества как такового, противниками не только бюрократической, но и плутократической классовости и одномерности обоих типов репрессивного общества.  Поэтому выход из тупика идеологической дилеммы они видят в продолжении синдикатной революции до преодоления классового деления как такового, до ликвидации, возможно, последнего (в ароморфозном смысле) репрессивного класса истории — класса партократии.

 Коммунисты-плюралисты  дают иную критику  реального социализма, чем это делают  консервативные либералы.  Считая, что Расчлененное общество не может быть в конечном счете «истцом» по отношению к предсоциализму, они отвергают  обе репрессивные идеологии. Переход на позиции консервативного либерализма они считают иллюзорным выходом для коммунистической оппозиции; стремлением в иное болото. 

В своей консервативно-либеральной идеологии Запад, всей мощью своих  ресурсов обрушившийся на  реальный социализм (предсоциализм), кажется, сказал все о репрессивности этого общества; но он значительно менее красноречив в анализе и преодолении своей собственной репрессивности.

Как  полагают современные левые демократы, наметившееся сегодня глобальное поражение реального социализма  угрожает катастрофой не только многомиллионным народам, чья жизнь связана с системами этого типа, но и человеческой цивилизации как таковой.  Мотор современной цивилизации, в подтверждение старой диалектики, является   двухтактным. Разрушение этой модели может внести в историческое развитие резкую асимметрию и перекос.

 Не разделяя программные установки консервативного либерализма, новокоммунисты — коммунисты-плюралисты — выступают за  легализацию всех ненасильственных  оппозиционных политических партий реального социализма, в том числе и консервативно-либеральных, например, Демократического союза в СССР. 

3. Новокоммунизм и «промежуточные» теории, в том числе неортодоксальный марксизм.

 Между консервативным либерализмом и сталинизированным марксизмом лежит целая полоса «промежуточных теорий».

  Одни из них — квазимарксистские теории — тяготеют к консервативному либерализму  (идеологии плутократии); другие близки к современному критическому марксизму.  Сегодня возможен и критический марксизм (новокоммунизм) партократии.  Оказавшись в сложном положении, партократия подчас заимствует лозунги реформистского коммунизма, стремясь заместить в роли лидера  революционных перемен интеллектуариат и тем самым сохранить свою власть.  

 Консервативно-либеральный характер имеют например такие квазимарксистские теории, как  теория «нового класса» М.Джиласа, «азиатского способа производства» К. Виттфогеля и др., в которых марксистские понятия используются для критики  марксизма и  апологетики Расчлененного общества.

Квазимарксизм и эклектичность указанных  концепций  состоит в том, что, говоря о «классовом» характере сегодняшнего предсоциализма,  они одновременно отрицают  классовые детерминанты исторического развития вообще и классовую основу Расчлененного («капиталистического») общества в частности.

Ближе к современному марксизму   оппозиционные марксистские (в том числе «новые левые») теоретики от Л.Троцкого до  Г.Маркузе, давшие критику обоих – западного и восточного — типов репрессивного общества. Однако оба этих теоретика не обнаружили действительных причин предсоциалистической репрессивности и не смогли найти альтернативы двум типам репрессивного общества.  Л.Троцкий — первый  острый  критик  сталинизма  и новой сталинской «бюрократии» (которую, однако, не считал классом), не обнаружил причин возникновения бюрократического искажения предсоциализма в особенностях развития раннего Синдиката.  Г. Маркузе искал «третий путь», опираясь на аутсайдеров Расчлененного общества, не замечая позитивности реального социализма (общества Синдиката) и  его новой силы — интеллектуариата.

Из западных левых программ новокоммунистам наиболее близка программа   еврокоммунистов.

С середины 1970-х гг. еврокоммунисты в Западной Европе наиболее последовательно боролись как за радикальное изменение западного Расчлененного общества, так и против предсоциалистического сталинизма и авторитаризма,  критикуя нарушения  реальным социализмом прав человека  и его внешнеполитические авантюры — от   подавления Пражской весны до афганской войны. 

С точки зрения новокоммунистов, еврокоммунизм  предлагает более радикальный, чем социал-демократический (хотя и вряд ли осуществимый в настоящее время) вариант современного левого  плюрализма  в условиях «капиталистического» (Расчлененного) общества. Еврокоммунизм исходит из специфических условий Западной Европы. Однако, как полагают современные левые демократы, историческая инициатива нового высокого индустриализма будет принадлежать обществам, наиболее решительно перешедшими к  отличным от Расчлененного общества (именно — синдикатным) структурным формам. Это — сегодняшние коммунистические страны Восточной Европы и Азии, главным образом, обладающие собственными значительными политическими и экономическими ресурсами СССР и Китай.  Их переход к плюрализму откроет новую ветвь Исторического Ароморфоза.

 Вместе с тем еврокоммунизм еще реально сможет сыграть свою роль при достижении Синдикатом технологического паритета с западным Расчлененным обществом.  В этом случае проявится действительное содержание его программы как специфического для развитого капитализма способа миновать стадию предсоциализма и перейти сразу к поставторитарному (плюралистическому) Синдикату.

 Историческое отступление  реального социализма заставляет еврокоммунистов все больше сдвигаться вправо — к социал-демократии и создавать близкие к ней программы.  Переход крупных европейских компартий типа итальянской на социал-демократические позиции может стать лишь новым свидетельством поражения левых сил (и синдикатного общества) в Европе.   

Особенно важно оговорить отличия современных левых демократов (новокоммунистов) от социал-демократов, в период кризиса  реального социализма получающих все больший вес в левом движении.

Социал-демократическая программа, ведущая свое начало от Второго Интернационала времен Энгельса, Бернштейна и Каутского, может казаться наиболее привлекательной альтернативой административно-командной системе сегодняшнего предсоциализма. Антибюрократической оппозиции кажется, что «демократический социализм» отстаивает  важные отсутствующие  у  Авторитарного Синдиката  черты —  смешанную рыночную экономику и политический плюрализм.  Успеху социал-демократов в странах предсоциализма способствует и их старая оппозиция   реальному социализму, а также репрессии против них  партократических олигархий.

 Действительно, современных левых демократов объединяет с социал-демократией приверженность к политическому плюрализму и смешанной экономике, но отличает от этого течения иной подход к базисным общественным структурам,  составляющим основу  этих внешних форм.  У социал-демократов  вплоть до последней их программы основной точкой отсчета их реформ ( то есть «основным» — «базисным» — обществом этого направления) оказывалось классическое западное (Расчлененное) общество с крупной частной собственнностью, которую не  отменяют элементы государственного регулирования.  Новокоммунисты не отрицают  частную собственность и смешанные формы собственности, но отказываются рассматривать их как центр общественной системы, отводя им роль лишь   периферии  Синдиката.

Реформистская социал-демократическая программа (включая Годесбергскую) не  выходила за рамки традиционного капитализма (Расчлененного общества), сохраняя основные его параметры. Ее  главная слабость — сохранение, хотя и на новом, исключительно высоком историческом уровне, классических недостатков   Расчлененного общества, в том числе господства плутократии, неравенства и отчуждения. 

Современные левые демократы приходят к плюрализму на принципиально иной общественной основе — основе радикально очищенного государственного Синдиката, дающей, как полагают новокоммунисты, лучшие по сравнению с Расчлененным обществом возможности для общественного самоуправления, а, следовательно, в  конечном счете, и лучших путей общественного развития. Центр новой плюралистической общественной структуры, возникающей в мире реального социализма,  следует видеть не в блоке крупных корпораций, но в государственном Синдикате, преодолевающем старые противоречия западного Расчлененного общества и создающем основу для полного    самоуправления  и  неадминистративного подъема государственного  сектора и всего общества в целом. 

 Новокоммунистическая программа поэтому есть не просто программа «демократического социализма», в которой неопределенны оба термина — как «демократия», так и «социализм», но программа коммунистического социализма  — Поставторитарного Синдиката.

 Выступая за возвращение к социал-демократическим истокам, антибюрократическая оппозиция в странах синдикатного типа принимает   симметрию своих взглядов с социал-демократией за тождество.  Но она забывает, что новые побеги на историческом дереве — не возвращение к старым развилкам, но создание новых.    

4. Новокоммунистическая критика предсоциализма и ленинизма. Преодоление авторитаризма, сохранение Синдиката.

  Новокоммунистическая критика старого коммунизма — в том числе и ленинизма — отличается от  консервативно-либеральной.  Современные левые демократы видят в ленинизме доктрину более широкую, чем теорию авторитарной (и предсоциалистической в целом) репрессивности.  Сводя ленинизм к авторитаризму,  Расчлененное общество отрицает позитивность Синдиката, принимая крушение  раннекоммунистической  (раннесиндикатной ) диктатуры за   крушение коммунизма (синдикатного общества) как такового.

 Однако  предсоциализм и создавшие его революции не следует сводить к авторитаризму  (политической диктатуре). Смысл Октябрьской революции и близких к ней революций сверху в Восточной Европе заключался в создании и упрочении Синдиката — структурной основы систем «коммунистического типа» в целом. В этом смысле ленинизм в ряде своих посылок выходит за рамки предсоциализма, представляя собой теорию синдикатного (коммунистического) развития как такового, включающего и форму плюралистического коммунизма . 

Современные левые демократы  не отрицают позитивность ранних коммунистических революций, — синдикатных революций первого порядка. Поэтому они не отказываются от ленинизма, хотя отрицают в ленинизме все устаревшее, связанное с Авторитарным Синдикатом — включая взгляды Ленина на политическую демократию. 

5. Новокоммунисты – партия интеллектуариата и тем самым всего пролетариата в целом.

  Выдвигая своим лозунгом революционное ниспровержение (преодоление) предсоциализма и  власти партократии, современные левые демократы выступают с самостоятельной политической платформой, отличающей их как от традиционных коммунистов, так и от различных течений консервативного либерализма и социализма с консервативно-либеральным оттенком. Новокоммунисты — это коммунисты-плюралисты, та часть коммунистов стран реального социализма  ( в первую очередь СССР и Восточной Европы), которая, опираясь на марксистскую традицию, ставит  своей задачей переход от  сегодняшнего реального социализма (предсоциализма, авторитарного коммунизма) к плюралистическому коммунизму («социализму»).

 Достижение этой цели они считают возможным путем преодоления авторитарного барьера на основании государственного Синдиката и переход обществ реального социализма (синдикатных обществ) к  их неадминистративному подъему.

 Ставя перед собой задачи, отличные от задач коммунистов традиционного типа, современные левые демократы выступают за создание самостоятельной политической  партии.  Шагом к ее образованию может стать создание новокоммунистических фракций внутри компартий реального социализма.

 У коммунистов-плюралистов «нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом».

 Выражая интересы наиболее прогрессивной в рамках современного высоко-индустриального и постиндустриального способа производства группы пролетариата — интеллектуариата — новокоммунисты выражают тем самым и интересы всего совокупного пролетария предсоциализма, противостоящего как авторитарно-коммунистической партократиии, так и плутократии Расчлененного общества.

Продолжая твердить о преимуществах и гегемонии пролетария физического труда, сталинизированный марксизм застывал на уровне раннеиндустриальных структур.  В современную эпоху  становится очевидным, что именно  пролетарий умственного труда —интеллектуариат берет на себя ведущую роль в общепролетарском движении. 

 В новокоммунистической революции при этом интеллектуариат выступает в союзе со всеми иными группами пролетариата.  «Cоло интеллектуариата» в антипартократической революции неоднократно становилось его «лебединой песней». 

Предсоциализм и предсоциалистический авторитаризм, с точки зрения современные левые демократы, это последний рубеж пролетаризации, за которым кончается классовое отчуждение как таковое и пролетаризация как таковая.

6. Новокоммунистическая перспектива. Плюралистический коммунизм (социализм) и подъем государственного Синдиката.

 Новокоммунистическая программа — это программа перехода от сегодняшнего реального социализма (предсоциализма, Авторитарного Синдиката)  к поставторитарному Синдикату («социализму») — плюралистическому некапиталистическому обществу, способному к неадминистративному подъему государственного Синдиката.  Такой переход, с точки зрения новокоммунистов, и  есть перестройка, которую  неспособна совершить партократия.

 Говоря о поставторитарном Синдикате, современные левые демократы не собираются рисовать перед населением реального предсоциализма и остальным миром ясных подробностей нового строя и тем более строить новые утопии взамен исчезнувших.  Они лишь доказывают, что поставторитарный Синдикат выступает как наиболее    структурно-продвинутый   тип общественной организации, который, вследствие этого, вероятно, сможет стать оптимальным для постиндустриальных экономических форм. 

Сегодня же перед реальным социализмом (предсоциализмом) стоит задача более скромная. Речь идет о простом выживании и лишь затем о длительном движении к экономическому паритету с западным Расчлененным обществом.   Не исключено серьезное поражение Синдиката в случае, если он прежде всего в своем   центре   не совершит исторической антипартократической революции.

 В  политической области новокоммунисты — коммунисты плюралисты — выдвигают прежде всего задачу радикального преодоления странами реального предсоциализма   авторитарного  барьера.  Это означает, с их точки зрения, доведение до конца лишь начатого в СССР и значительно более продвинутого в Восточной Европе обеспечения всех без исключения конституционно гарантированных политических свобод.

 В   этом требовании   современные левые демократы солидарны со всеми правозащитными и оппозиционными движениями в странах предсоциализма, в том числе и выступающими с позиций консервативного либерализма. В отличие от консервативных либералов, однако, новокоммунисты видят в «революции участия» не просто возвращение к тому, что «уже и так есть» на Западе, но переход к новому качеству, — Поставторитарному Синдикату, переход к плюрализму «через Синдикат». 

 Преодоление авторитарного барьера реальным социализмом (и Синдикатом как его основой) понимается как действительное осуществление политических свобод, из которых главными являются свобода ассоциаций (свобода образования партий), свобода передвижения и свобода печати, предполагающая по крайней мере такую же свободу от цензуры, какая существует на современном Западе.  Свобода ассоциаций предполагает многопартийную систему.  Лозунг  «власти Советов» («власти муниципалитетов», всех представительных органов) может быть осуществлен только в результате разделения властей и того, что обычно называют многопартийностью.  Разделение властей в новой плюралистической системе означает давно осуществленное западными антимонархическими революциями отделение законодательной власти от исполнительной, создание независимого суда и т.д. Таким образом, реальный переход власти к «Советам» (представительным органам) возможен лишь по ту сторону авторитаризма и по ту сторону власти партократии — то есть «по ту сторону предсоциализма».

Переход к реальной многопартийности означает и изменение роли компартии в новой социалистической (синдикатной) системе. Она должна не только превратиться  в парламентскую, но и начать играть  новую роль в подъеме  госсектора — государственного Синдиката. Вопреки традиционным консервативно-либеральным представлениям, это предполагает не отстранение от власти компартий — партий Государственного Синдиката, но отстранение от власти (путем лишения  их бесконтрольности)   консервативных слоев партократии.

 Компартия плюралистического коммунизма не нуждается в низовых парткомах и передает свою власть трудовым коллективам (в том числе Советам) на всех уровнях.  Через представительные органы компартия будет добиваться парламентской власти и перехода к неадминистративному подъему ( возгонке) государственного Синдиката.

 Бурный процесс такого перехода к новому строю  сегодня показывает нам Восточная Европа.  Что касается СССР и Китая, то, в  отличие  от Восточной Европы, в случае победы этого нового строя его политическая система, в конечном счете, вероятно, примет форму, симметричную американской — с двухпартийным (старо- и новокоммунистическим) политическим центром и консервативно-либеральной периферией.  В целом будущий мир Востока и Запада, Синдиката и Расчлененного общества движется не к тождеству, но скорее к зеркальной  симметрии — как в отношении центрального блока власти, так и в отношении оппозиции. 

В странах Восточной Европы ситуация может быть более пестрой. Власть может оказаться и в руках отчетливо немарксистских и квазимарксистских группировок, основная  цель которых — не в  создание новой системы, но лишь в демонтаж старой системы реального социализма. Вместо придания Синдикату качественно новой динамики, они в состоянии поставить своей задачей лишь реставрацию западного Расчлененного общества. 

 Программа современных левых демократов  во внешней политике и национальном вопросе  связана с их требованием отказа от грубого предсоциалистического централизма.

 В  национальном вопросе новокоммунисты требуют прежде всего преодоления бюрократического унитаризма и обеспечения реального суверенитета союзных республик.  Это означает обеспеченный новым союзным договором переход к реальной федерации от унитарного предсоциалистического централизма, чье название федерации оставалось до сих пор лишь бюрократическим плагиатом.  Подобный переход  включает в себя требование развития регионального хозрасчета и радикальной децентрализации. Вместе с тем, в отличие от консервативного либерализма (и правых течений в самой России),  коммунисты-плюралисты выступают против трактовки унитарного предсоциалистического государства  СССР как «империи».

 Новокоммунисты не исключают  возможности частичного распада СССР и выхода из него ряда республик. Центральная советская партократия упустила время для создания нового союзного государства путем новой версии «союзного договора». В первую очередь это  касается прибалтийских, и, вероятно, некоторых закавказских республик.  Прибалтийский вопрос, осложненный грубым сталинским пактом Молотова-Риббентропа, требует особого подхода. Современные левые демократы выступают за независимую Прибалтику, но союзную российскому центру реального социализма.

 Современные левые демократы выступают  за право наций на самоопределение и считают в конечном счете справедливым требование об образовании национальных государств вне рамок СССР. При этом в решении  данного вопроса они  исходят из общих интересов реального социализма (обществ синдикатного типа)и интересов развития госсектора (государственного Синдиката).

 В отношениях с  союзными с СССР  обществами  реального социализма новокомунисты выступают  за безусловную многовариантность, допуск различных моделей социализма, отказ от политики силы в отношении этих различных моделей, открытое осуждение вторжений типа чехословацкого  и в целом «доктрины Брежнева» (доктрины ограниченного суверенитета). Сами формы государств, возникающих в ходе новейшей синдикатной революции, они читают  вторичными по сравнению с общей целью —  нового развития пространства реального социализма ( синдикатного пространства).

 Переход к поставторитарному Синдикату в Центральной Европе и Прибалтике в силу приближенности этих стран   к  более развитым европейским общественным формам  может быть весьма плодотворным для синдикатного развития в целом.  Для соблюдения стратегических интересов Синдиката в Европе новокоммунисты выступают за создание  Восточноевропейского парламента, в который смогут входить все восточноевропейские Синдикаты и все политические группировки соответствующих стран.

Лишь добившись наибольшего демократизма в рамках плюрализма,  левые демократы смогут поставить вопрос об ограниченности самих политических форм управления обществом и о движении к «неполитическому» самоуправлению. 

В области экономики новокоммунисты, как и другие оппозиционные сталинистам группировки, выступают за проведение радикальной экономической реформы, официально  объявленной в качестве цели перестройки в СССР, но не осуществленной и неосуществимой при сохранении господства сращенной с административно-приказной системой партократии.

 В отличие от сталинистов, адептов устарелой предсоциалистической формы Синдиката,  новокоммунисты (коммунисты-плюралисты) выступают за отказ от административно-командной системы предсоциализма и переход к рыночным отношениям. Вместе с тем от немарксистских (консервативно-либеральных) группировок с их давними требованиями экономической свободы  и   рынка новокоммунистов отличает программа неадминистративного подъема   государственного  Синдиката, которое невозможно в рамках Расчлененного общества и его средствами.

 Что касается реформ «нэповского» образца в современном СССР, то эта «хозрасчетная»  модель, как это подтверждает и китайский опыт, действительно может позволить  устранить наиболее очевидные недостатки экономики советского предсоциализма. Однако, как показывает опыт Венгрии и Югославии, подобный неоНЭП хотя и противостоит советской военно-коммунистической  архаике, имеет свои жесткие границы и вряд ли способен дать решение наиболее серьезной и главной для систем коммунистического типа задачи — серьезного  рывка вперед и достижения в обозримой перспективе паритета с Расчлененным обществом.  Консервативные либералы критикуют  НЭП как «непоследовательную» рыночную модель.  С точки зрения новокоммунистов, неоНЭП, хотя и будет существенным улучшением для СССР, не сможет обеспечить выхода за рамки производственных отношений предсоциализма.

 Такой выход может обеспечить лишь новый (теперь уже неадминистративный) подъем государственного Синдиката.  Синдикат является центральным  мотором  этого нового подъема. Кооперативные, мелкие и средние частнособственнические формы будут выступать лишь как  периферия Синдиката.  Альтернативой предсоциалистическому монополизму может быть не только приватизация  (расчленение) Синдиката, но  его  рассредоточение  (например, в виде создания смешанных акционерных компаний с преобладанием государственного пакета).

 Современные левые демократы могут, таким образом, сформулировать свою программу в двух основных задачах: преодоления Синдикатом авторитарного барьера и неадминистративного подъема  государственного Синдиката.   

 Это и будет означать новокоммунистическую революцию — переход к поставторитарному Синдикату (коммунистическому «социализму»), суть  которого — ликвидация   государственно-корпоративной собственности на средства производства и переход к подлинно общественной форме этой собственности, соответствующей новой форме Синдиката.  В этой революции современные левые демократы видят  главный смысл «перестройки».

 Полностью поддерживая ее инициаторов, коммунисты-плюралисты тем не менее исходят из того, что связанная с предсоциализмом партократия  в  целом как класс неспособна к положительной перестройке реального социализма, тем более последовательной новокоммунистической революции.  В этой фатальной неспособности — источник тех проблем, с которыми сталкиваются  нынешние советские реформы.

 Партократия лишь начала перестройку; закончить ее сможет только политически организованный   интеллектуариат.

 Выступая против обоих типов репрессивности, современные левые демократы следуют  лозунгу: ни партократии, ни плутократии!  Призыв: «социализм — да, сталинизм — нет» означает для них в первую очередь лозунг: «Синдикат — да, авторитаризм и партократия — нет!».

Наполняя новым содержанием классические марксистcкие лозунги, новокоммунисты провозглашают:  

Интеллектуарии всех стран, соединяйтесь!

 (1981,1990).

Лево-демократическая теория