Третий марксизм. Очерк современной левой идеологии. 2018. Главы 11-12

Глава 11.

Левая альтернатива кризису
современного общества.
Левые Европы и мира в начале XXI века

«С количественной точки зрения мифы характерны именно для правых сил, для которых мифотворчество является существенным признаком. Мифы справа откормлены, блестящи по форме, экспансивны, болтливы и способны порождать все новые и новые мифы. Они охватывают все сферы жизни: правосудие, мораль, эстетику, дипломатию, домашнее хозяйство, литературу, зрелища. Их экспансия пропорциональна желанию буржуазии утаить свое имя. Буржу­азия хочет оставаться буржуазией, но так, чтобы этого никто не замечал; именно сокрытие буржуазией своей сущности (а всякое сокрытие бесконечно разнообразно в своих проявлениях) требует беспрерывного мифотворчества».

Ролан Барт. Мифологии

Драматические политические процессы рубежа 1990-х, прежде всего падение реального социализма в Восточной Европе, привели к общеевропейской победе правых сил и явному ослаблению левых – даже в тех странах «старой» Европы, где они были традиционно сильны, например, во Франции и Италии. Новое европейское движение влево в Западной Европе как Центральной – Франции, Германии, Британии, так и Южной (Италии, Испании и Португалии) и Северной стало заметно лишь к концу второго десятилетия XXI века.

Эту новую волну левого движения следует считать реакцией на кризис западного правого истеблишмента Европы в нынешнем его варианте.

1. Левые Западной и Центральной Европы, прошлое и настоящее. Французские левые XX и начала XXI века.

Страной с глубокой левой традицией является Франция – одна из наибо­лее важных стран континентальной Европы и ЕС наряду с Германией.

Особенности левой традиции Франции XX века были заложены острыми политическими событиями XVIII–XIX века, начиная с Великой французской революции.

Пиком успеха левых сил Франции XX века стало окончание Второй мировой войны, принесшее большой авторитет лидеру тогдашних левых – Французской коммунистической партии, образованной во Франции в 1920 г. ФКП стала крупнейшей политической силой страны в результате ее вклада в Движение Сопротивления национал-социализму и оккупации Франции. Многие известные общественные деятели вступили в ФКП во время войны (в том числе, например, Пабло Пикассо в 1944 г.).

К концу 1945 г. число членов Компартии Франции достигло полумиллиона, что было весьма серьезным ростом со времен предвоенного Народного фронта. «Коммунизм, – вспоминал левый интеллектуал Луи Альтюссер (позже – теоретик Французской компартии), – витал в воздухе в 1945 году, после разгрома Германии и победы под Сталинградом, надежд и уроков Сопротивления».

На выборах в октябре 1946 г. ФКП собрала больше голосов, чем все ­другие политические партии и получила 159 из 586 мест в Национальном ­собрании. Создалась возможность участия компартии в новом правительстве Поля Рамадье.

Это, однако, вызвало жесткое противостояние мирового правого истеблишмента, в первую очередь Британии и США, которые еще с периода войны стремились ослабить влияние левых сил во Франции. В противовес им они поддерживали французских правых – кагуляров (см. О книге Андре Вюрм­сера: Шарль Де Голль и кагуляры, https://kripta.ee/rosenfeld/2015/07/26/andre-vyurmser-sharl-de-goll-i-kagulyary-vzglyad-uchastnika-soprotivleniya/ ).

В 1947 г. США и Британия резко усилили давление на Францию (как и Италию), добиваясь неучастия радикальных левых (компартий) в правительствах этих стран, угрожая в противном случае отказать обеим странам в помо­щи по плану Маршалла. В результате этого давления в мае 1947 г. француз­ские коммунисты были вынуждены покинуть правительство Поля Рамадье.

Тем не менее, послевоенная роль французской компартии (и левых сил в целом) как в политике, так и культуре Франции была весьма велика. Эту роль ФКП сохранила вплоть до конца XX века. В начале 1970-х гг. француз­ская компартия наряду с итальянской и испанской играла одну из ключевых ролей в становлении еврокоммунизма.

Однако во Франции проявились не только положительные стороны еврокоммунистического течения, своим принятием политического плюрализма начавшего отход от традиционной левой идеологии первой половины XX века, но и его сложности, в частности, сближение с социал-демократией и опасность растворения в ее версии марксизма.

Президентские и парламентские выборы 1981 г. показали очевидный успех левых сил. Президентом (51,76% голосов) был избран социалист Франсуа Миттеран, получивший более 25% голосов уже в первом туре выборов. Во втором туре за него голосовали и сторонники ФКП, представитель которых Жорж Марше набрал в первом туре 15,35% голосов.

На парламентских выборах 1981 г. левая коалиция Франции («президентское большинство») набрала 54,3% голосов против 42,9% у правой коали­ции. (Внутри «большинства» у социалистов было 36% голосов и у компартии – 16%.) Этот успех позволил социалистам впервые с 1947 г. сформировать правительство (кабинет Пьера Моруа), которое с весны 1981 по весну 1983 г. провело ряд социально-экономических реформ. В частности, начало борьбу с инфляцией и безработицей, сократило рабочую неделю до 39 часов и снизило пенсионный возраст до 60 лет.

В правительство Моруа, также впервые с 1947 г., вошли и представи­тели ФКП, получившие четыре министерских поста. В 1984 г. они, однако, ушли в отставку в знак протеста против перехода Миттерана к политике «жесткой экономии» и сворачивания социальных программ.

«Важнейшим мероприятием кабинета стало проведение третьей крупной национализации во Франции (первую осуществило правительство ­Народного фронта в 1936 г., вторую – Временное правительство в 1945 г.).­ В 1986 г. были национализированы 36 частных банков и пять финансово-промышленных групп. Владельцы этих предприятий получили компенсацию в размере максимальной рыночной стоимости акций с учетом инфляции. Под контроль государства перешло 84% авиационной и ракетной промышленности, 63% цветной металлургии, 54% химической промышленности.­ В результате государственный сектор увеличился почти в два раза…

Главными проблемами левого правительства, как и предыдущих правых кабинетов, оставались безработица и инфляция. Кабинет Моруа предпринял целый ряд мер, направленных на создание дополнительных рабочих мест, главным образом для молодежи. Однако они не привели к желаемым результатам. Уровень безработицы даже увеличился: в конце 1983 г. во Франции насчитывалось 2 млн 200 тыс. официально зарегистрированных безработных.

Осенью 1981 г. правительство объявило о введении чрезвычайных мер по борьбе с инфляцией, которые вылились в политику «замораживания» цен и заработной платы. Однако, согласно требованию Европейского сообщества, Франция была вынуждена провести две девальвации франка – в октябре 1981 г. и в июне 1982. В результате этого надбавки к зарплатам и пенсиям фактически были аннулированы, а инфляция оставалась на том же уровне» (http://www.nnre.ru/istorija/politicheskaja_istorija_francii_xx_veka/p7.php ).

Левое правительство Пьера Моруа также отменило налоги на минимальную заработную плату и ввело налог на крупные состояния, повысило мини­мальную зарплату (на 10%), семейные пособия и пенсии (на 14 и 20%). Был снижен пенсионный возраст и сокращена рабочая неделя. Была проведена административная реформа: 96 департаментов страны объединили в 22 больших региона. Полномочия местных органов власти расширялись. Была отме­нена смертная казнь.

Однако деятельность левого кабинета, поначалу встреченная с энту­­­зи­азмом, постепенно по ряду причин стала вызывать недовольство. «Сторонники левых сил были разочарованы в реформах, которые фактически­ не привели к реальному повышению жизненного уровня. Французские правые политики неустанно критиковали мероприятия левого кабинета, называя их “безответственными” и ведущими к “экономической катастрофе”. Представителей крупного капитала не устраивала национализация, введение налога на крупные состояния и расширение прав профсоюзов. Они прибегли к классической мере воздействия на правящие круги, организовав “бегство капиталов” за границу. Всех недовольных активно поддерживала правая оппозиция, бесспорным лидером которой стал Жак Ширак.

В итоге третий кабинет Моруа (март 1983 г. – июль 1984 г.) отступил от реформ и по существу перешел к политике “жесткой экономии”. Теперь правительство выступило в поддержку французского крупного капитала.­ Оно увеличило налоги для малоимущих, повысило цены на лекарства,­ за проезд на транспорте, коммунальные услуги, урезало кредиты местным ­органам власти и сократило инвестиции в “нерентабельные” отрасли национали­зированного сектора экономики» (http://www.nnre.ru/istorija/politicheskaja_istorija_francii_xx_veka/p7.php ).

Правительства социалистов оставались у власти во Франции и в дальнейшем – вплоть до 1993 г. ФКП в основном поддерживала эти правительства. На президентских выборах 1988 г. кандидат ФКП Андре Лажуани получил лишь 6,76% (еще 2,1% получил вышедший из Компартии Пьер Жюкен).

В 1990-х гг. произошло ослабление КП, чему способствовали и изменения в партийной идеологии: ФКП перешла от еврокоммунизма к «новому коммунизму рабочего движения Франции». Партия была вынуждена лавировать на политической арене, отказываясь от ряда прежних установок, например, сохранении франка как национальной валюты, борьбы с предпринимателями, несправедливо действующими в отношении работников.

«Апофеозом трансформации» ФКП в новых условиях правого пово­рота стала деятельность Генерального (национального) секретаря партии ­Робера Ю, при котором произошел отказ от многих важных положений политического прошлого партии и принятие в нее различных «новых» (в том числе и маргинальных) социальных движений: от феминистских, экологических и антирасистских до движения сексуальных меньшинств. Это спо­собст­вовало маргинализации партии, ее кадровому кризису, ослаблению под­держки партии и переходу ряда ее членов в другие партии, в том числе социали­стов (Француз­ская коммунистическая партия, wiki).

Тем не менее на выборах 1997 г. (на фоне острого кризиса 1995 г. во Франции) представители французской компартии набрали почти 10% голосов. В целом, на выборах 1997 г. левая коалиция (Социалистическая партия, Французская коммунистическая партия, Зеленые, Радикальная партия левых, «Движение граждан») получила 41,3% голосов и 319 мест в парламенте. Правая коалиция собрала 36,5% голосов (257 мест). В результате было образовано правительство «плюралистической левой» социалиста Лионеля Жоспена (премьера с 1997 по 2002 г.), в котором ФКП получила три министерских поста.

«Так началось третье в истории Франции “сосуществование” теперь уже правого президента с левым премьер министром» (http://www.nnre.ru/istorija/politicheskaja_istorija_francii_xx_veka/p7.php ). В течение семи лет (с 1995 по 2002 г.) президентом Франции был правый политик Жак Ширак, избранный после этого вновь на пятилетний срок (2002–2007).

Левое правительство Лионеля Жоспена (первый кабинет: июнь 1997 г. – октябрь 2000 г.; второй кабинет: октябрь 2000 г. – май 2002 г.) взялось, в первую очередь, за решение тех же, что и в 1980-х гг. социально-экономических проб­лем,­ в частности, борьбу с безработицей. В связи с этим премьер-­министр стал осуществлять постепенный переход с 39-часовой на 35-часовую рабочую неделю без уменьшения оплаты. Так он рассчитывал создать новые рабочие места.

Кабинет не стал приостанавливать процесс приватизации, начатый правым правительством Жюппе. В частный сектор перешла крупнейшая страховая компания страны «Ган». Несколько изменилась налоговая ситу­а­ция. Был увеличен налог на крупную прибыль предприятий. Вместе с тем низкооплачиваемые категории населения получили различные налоговые льготы. Размер минимальной заработной платы (SМIC) повысился.

Предпринимаемые левым правительством Л. Жоспена меры первоначально привели к положительным результатам. Уровень безработицы снизился, инфляция не превышала 1% в год. Дефицит бюджета был доведен до 3% валового внутреннего продукта, как того требовал Европейский союз. Экономическое развитие Франции ускорилось. Однако в начале 2000-х гг. ситуация опять изменилась к худшему, экономический рост приостано­вился, безработица вновь начала расти.

В период правления Жоспена был проведен и ряд других важных мероприятий. Правительство сделало более либеральным закон о гражданстве и иммиграции. Оно также решило вопрос о постепенном переходе к не­за­висимости тихоокеанского владения Франции – Новой Каледонии. Кабинет Жоспена предоставил ограниченную автономию Корсике. В сен­тябре 2000 г. французы на всеобщем референдуме большинством в 73%­ голо­­­сов одобрили важнейшую поправку к конституции – о сокращении­ сро­­­ка полно­мочий президента с семи до пяти лет (http://www.nnre.ru/istorija/politicheskaja_istorija_francii_xx_veka/p7.php ). Одной из ошибок правительст­ва Жоспена в дальнейшем называли излишне мягкий закон об иммиграции.

С начала «нулевых» годов во Франции началась правая политическая волна. Президентские и парламентские выборы 2002 г. принесли француз­ским левым поражение.

Основным кандидатом в президенты от левых сил был Лионель Жоспен, кроме него от левых выдвигались также бывший социалист Жан-Пьер Шевенман и коммунист Робер Ю. Однако накануне выборов в ФКП произошел внутренний конфликт, из-за которого в 2001 г. пост генерального секретаря партии вместо Робера Ю заняла Мари-Жорж Бюффе. В результате­
в первом туре президентских выборов 2002 г. Робер Ю получил всего 3,4% голосов – меньше, чем оппозиционные левые (троцкистские) кандидаты ­Арлетт Лагийе (от «Рабочей борьбы») и Оливье Безансон (от Революционной коммунистической лиги).

Главная борьба за президентское кресло развернулась между лидером социалистов Лионелем Жоспеном и представителем правых Жаком Шираком, выдвигавшим «объединительный» лозунг «Франция в целом». Союз за французскую демократию представлял Франсуа Байру. В борьбу включился также «Национальный фронт Франции» – лидер Жан-Мари Ле Пен, вы­сту­пав­ший под социальными и антииммигрантскими лозунгами: «дать работу каждому французу, сократить налоги, решить проблему иммиграции, уста­новить закон и порядок, сделать семью национальной ценностью».

В первом туре президентских выборов, прошедшем 21 апреля 2002 г., на первое место вышел Жак Ширак, набравший около 20% голосов. На втором месте неожиданно оказался Жан-Мари Ле Пен, получивший поддержку почти 17% избирателей. Главный левый претендент Лионель Жоспен собрал чуть более 16% голосов, уступив Ле Пену менее 1% и не по­пал в решающий тур.

Во втором туре выборов, состоявшемся 5 мая, Жак Ширак с огром­ным преимуществом победил Ле Пена. Он получил 80% голосов и был­­ избран ­на второй, теперь уже пятилетний срок (http://www.nnre.ru/istorija/politicheskaja_istorija_francii_xx_veka/p7.php ).

На парламентских выборах 2002 г. ФКП стала четвертой, получив 4,8% голосов (как и правоцентристский Союз за французскую демократию, UDF) и завоевала 21 мандат в парламенте.

Съезд компартии в 2003 г. вновь одобрил курс «нового коммунизма» с поддержкой левых реформ против проводимого правительством правого курса и принятия Конституции Европейского союза. В 2003 г. Робер Ю ­оставил пост председателя компартии Франции, лидером партии стала М.-Ж. Бюффе. В 2005 г. во время подготовки референдума по Конституции ЕС, ФКП совместно с другими левыми (троцкистами, левыми соци­алистами, альтерглобалистами) развернула оказавшуюся успешной кампанию против неолиберального проекта Конституции. При этом в целом политическая роль партии в первое десятилетие XXI века уменьшилась.

В 2006 г. ФКП и другие левые партии поддержали массовые протесты против закона о «контракте первого найма», которые в конечном итоге вынудили президента Ширака отказаться от планов подобной реформы. Вместе с тем, эти протесты показали, что ФКП проигрывает более динамичным и ориентированным на молодежь представителям радикальных левых – ­таким, как Революционная коммунистическая лига.

Президентские и парламентские выборы 2007 г. во Франции выиграли правые. Социалисты, преобладавшие на левом крыле французской поли­тики, признавали, что партия находится в кризисе и требует реформ, однако давали разные объяснения этому кризису. В СПФ было как правое ­(Сеголен Руа­яль, Франсуа Ол­­ланд), так и левое крыло – Лоран Фабиус, Жан-Люк Мелан­шон, которое стремилось к сдвигу СПФ влево. Влиятельный ­социалист Доми­ник Стросс-Кан был, скорее, сторонником социал-либерального направления.

Социалисты выдвинули кандидатом в президенты Сеголен Руаяль, ко­то­рая набрала 46,94%. Однако компартия не поддержала ее. Лидер КПФ Мари-Ж. Бюффе выдвинула свою собственную кандидатуру в президенты, но набрала лишь 1,94%. Поддержка ФКП оказалась рекордно низкой даже в «красном поясе» вокруг Парижа.

В результате президентом Франции в 2007 г. был избран Николя Саркози (53,06%), вступивший в должность 16 мая 2007 г. по истечению полномочий Жака Ширака.

Перед парламентскими выборами 2007 г. социалистам также не удалось до­говориться с коммунистами и Зелеными. В результате СПФ сформировала предвыборную платформу с Радикальной левой партией (PRG) и Республикан­ским и гражданским движением Франции (MRC). Объединенные PS-PRG-MRC выдвинули 543 кандидата, из которых 501 социалист и 32 левых радикала.

В результате парламентские выборы 2007 г. во Франции выиграл cфор­мированный Ж. Шираком правый «Союз за народное движение», набравший 46,37% голосов – 313 мест в Национальном собрании. Социалистическая партия получила 42,25% голосов и 186 мест. ФКП получила 15 мест, на пять ниже минимально необходимых для формирования парламентской группы. Она объединилась с Зелеными и другими левыми депутатами в группу «Демо­кратические и республиканские левые». Некоторые социалисты, например, ставший министром иностранных дел Франции в 2007–2011 гг. Бернар Кушнер, решили войти в правый кабинет Франсуа Фийона. Это вызвало отрицательную реакцию лидера социалистов Ф. Олланда, угрожавшего исклю­чить Кушнера из партии (Парламентские выборы во Франции 2007 г., wiki).

Известный французский левый интеллектуал Ален Бадью определил приход к власти Саркози и его партии как конец эпохи петенизма: «Это событие знаменует собой конец эпохи. Эпохи молчаливого союза голлистов и коммунистов, на котором держалась национальная политика со времен Осво­бождения… Ныне буржуазия находится в состоянии “вялого облегчения”: “идея” дискредитирована, коммунистические государства и сами стали капиталистическими. Капитализм снова может предстать в виде неизбежного решения, а деньги заново введены в качестве ценности. Это все и воплощает Саркози. “Человек ситуации”» (А. Бадью. Мы, левые, находимся в начале 19-го века... – Скепсис, http://scepsis.net/library/id_1656.html ).

В 2008 г. состоялся съезд партии социалистов в Реймсе, после которого от партии откололось левое крыло во главе с демократическими социали­стами Ж.-Л. Меланшоном и Марком Доле, не согласными с социал-либеральным курсом партии. В альянсе с коммунистами они основали противостоящий социали­стам Левый фронт, в который вошли также «унитарные левые» (часть Революционной коммунистической лиги) и ряд мелких левых партий и групп.

В 2009 г. была образована Левая партия Франции, созданная по принципу немецких «Левых». Ее председателем (а также одним из сопредседа­телей Левого фронта) стал Ж.-Л. Меланшон, который с марта 2000 по май 2002 г. занимал пост министра профессионального образования в прави­тельстве социалиста Лионеля Жоспена.

В 2009 г. Левый фронт Франции впервые участвовал в выборах в Евро­пейский парламент. На этих выборах он получил пять мест, из них три – ФКП. Соцпартия набрала 16,48% голосов, потеряв 17 мест, однако все-таки сохранив набольшее представительство среди французских левых.

Президентские и парламентские выборы 2012 г. подтвердили преобладание социалистов на левом политическом крыле Франции. На президентских выборах победу во втором туре одержал Франсуа Олланд, получивший 51,64% голосов. Представитель правых – Николя Саркози набрал 48,36%.­ Ф. Олланд лидировал уже в первом туре выборов, набрав 28,63% голосов против 27,18% у­ Н. Саркози. Эти выборы стали вторыми в истории Франции, которые привели социалиста на высший государственный пост и вторыми, которые проиграл действующий президент (Парламентские выборы во Франции 2012 г., wiki).

Третье место заняла лидер «Национального фронта» Марин Ле Пен с 17,9% голосов, за ней следовал лидер Левого фронта Жан-Люк Меланшон (11,1% голосов), которого поддержала Левая партия (бывшая компартия Франции). Результат Меланшона был большим, чем получали кандидаты от ФКП на предыдущих четырех выборах. Во втором туре Меланшон поддер­жал кандидатуру Франсуа Олланда, несмотря на старые разногласия с ним.

Парламентские выборы 2012 г. во Франции также принесли успех социалистам. Социалистическая партия получила 280 мест из 577 в Нацио­нальной ассамблее. Правая партия Н. Саркози Союз за народное движение получил 185 мест. 17 мест досталось партии «Европа Экология Зеленые», 16 – «Новому центру», 10 – Левому фронту, 2 – центристской партии Франсуа Байру (Союз за французскую демократию), 2 – ультраправому Нацио­­наль­ному фронту (Парламентские выборы во Франции 2012 г., wiki).

На выборах в Европарламент 2014 г. коалиция Левый фронт, куда входит как ФКП, так и Левая партия, набрала 6,34%, получив три мандата из 74, отве­денных Франции. Депутатом Европарламента от Левого фронта был избран лидер Левой партии Франции Жан-Люк Меланшон. Представители Франции вошли в группу Европейские объединенные левые / Лево-зеленые Севера.

Общий итог расклада левых сил во Франции последних лет показы­вает, как и ранее в первые десятилетия XXI века, преобладание социалистов. Компартия Франции (ФКП) – долголетний важный игрок левого крыла французской политики – исчезла; ее место заняла Левая партия Франции и ее лидер Ж.-Л. Меланшон. Она, однако, до сих пор не была готова обойти социалистов. При этом очевиден запрос французского общества на более радикальную «новую левую» альтернативу социалистам, которую более других в настоящее время представляет французская Левая партия.

В ходе внутрипартийного голосования ФКП в ноябре 2016 г. (перед президентскими и парламентскими выборами 2017 г.) 56,3% членов партии вы­сказались за поддержку на выборах Жан-Люка Меланшона, независимого депутата Европарламента, широко известного во Франции резкой критикой в адрес правых и центристских партий, а также правящей Социалистической партии. Лидер французских левых последовательно выступает за повышение зарплаты трудящихся и улучшение системы социального обеспечения во Франции.

Перед президентскими и парламентскими выборами во Франции мая – июня 2017 г. было очевидно, что социалисты и их лидер Ф. Олланд теряют поддержку левого электората. По словам лидера французских коммунистов Пьера Лорана, нынешний президент, как и его премьер-министр Мануэль Вальс, «повернулись к левым спиной и дискреди­тировали себя той политикой, которую проводили в течение последних пяти лет» (28.11.2016, (http://www.rline.tv/news/2016­11­28­frantsuzskie­kommunisty­vydvigayut­na­post ­prezidenta­frantsii­zhan­lyuka­melanshona­/ ).

В ходе кампании перед президентскими выборами мая 2017 г. Меланшон критиковал Эммануэля Макрона, «внесистемного» кандидата и бывшего министра экономики, выбранного затем президентом – как ответственного за принятие антинародного Закона о труде, «испортившего жизнь тысячам людей» и виновного в приватизации остатков космического комплекса «Арианэспас». Ж.-Л. Меланшон назвал свои приоритеты в научной и образовательной сферах. Это ликвидация неграмотности более двух миллионов человек, равенство всех детей-учащихся вне зависимости от происхож­дения и социального положения («мы не повторим гетто богатых и гетто ­бедных»), бесплатное обязательное образование до 18 лет, материальная помощь студентам, которые вынуждены работать и одновременно учиться, что «истощает их организм», воссоздание сети профессиональных образовательных учреждений, ликвидированных при Саркози и не восстановленных при ­Олланде, увеличение расходов на культуру и создание лучших условий для лиц творческих профессий. Развивая социальные аспекты своей программы, Меланшон повторил требование передела богатств, подчеркнув, что ­в стране девять миллионов бедных, 143 тысячи бездомных, «ко­торые не имеют даже адреса» (07.02.2017, http://msk.kprf.ru/2017/02/07/22912/ ).

В конце 2016 г. Меланшон заявил, что будет добиваться выхода Франции из НАТО.

На парламентских выборах июня 2017 г. победу с 32,3% поддержки (49,12% во втором туре) одержала партия «Вперед» избранного президентом Франции Э. Макрона. Второе место в первом туре заняла партия «Республиканцы» (21,56% голосов), третье место – альянс «Не­покоренной Франции» с Французской коммунистической партией с 13,74% голосов. «Национальный фронт» Марин Ле Пен получил всего 13,2%.

Выборы прошли с рекордно низкой явкой, проголосовали меньше поло­вины избирателей – 48,71%. До этого наименьший результат был в 2012 г., когда в выборах приняли участие 57% избирателей. На фоне низкой активно­сти избирателей партии показали слабый ­результат. Так, «”Республиканцы” получили в первом туре на 13% голосов меньше, чем на прошлых выборах. “Национальный фронт”, напротив, показал результат, схожий с тем, который был в 2012 г., отмечает Le Figaro» (12.06.2017, http://www.bbc.com/russian/news­ 40238353 ).

На выборах 2017 г. традиционные левые – прежде всего социалисты Оллан­да, таким образом, потерпели сокрушительное поражение. Это по­ра­же­ние коснулось и других левых течений (05.10.2017, http://rabkor.ru/columns/editorial­ columns/2017/10/05/french­left/ ).

Уже летом 2017 г. правое правительство Эдуарда Филиппа (действу­ющее в согласии с президентом Э. Макроном) сообщило об изменении в трудовом законодательстве. В августе левая оппозиция обвинила правящую коали­цию в попытке ухудшить социальное положение миллионов французов и обратилась в Конституционный совет с просьбой признать незаконным решение парламента разрешить правительству провести масштабную трудовую реформу, которая, как предсказывала оппозиция, вызовет массовые протесты в стране и приведет к дальнейшему падению рейтинга президента (06.08.2017, https://russian.rt.com/world/article/416163­makron­trudovaya­ reforma­protest  ).

Кроме этого, правительство ввело и ряд других мер жесткой экономии во многих сферах. Действительно, весной (в особенности в конце марта) 2018 г. во Франции начались массовые протесты. В целом ряде важных для Европы  вопросов (в частности, проблеме беженцев) Э. Макрон занимает позицию, обычную для французского и европейского правого истеблишмента.

2. Левые Германии и Британии в начале XXI века.

В Германии – главной континентальной стране ЕС – наследием XX века было сильное левое движение. До 1930-х гг. в нем лидировали социал-­демократы и коммунисты.

После войны и разделения Германии, в том числе и в период холодной войны, в Западной Германии основной левой партией были социал-демо­краты, в Восточной – компартия. В советском секторе – будущей ГДР – СДПГ и Коммунистическая партия Германии объединились в Социалистическую единую партию Германии.

После объединения Германии в 1989 г. социал-демократы продолжали лидировать в левом крыле немецкой политики. Это лидерство сохранилось и до начала «нулевых» годов.

В ноябре 1995 г. председателем СДПГ стал Оскар Лафонтен.

В октябре 1998 г. СДПГ, избирательный список которой возглавил Герхард Шредер, под лозунгами сокращения безработицы, модернизации экономики, поддержки предпринимательства и сохранения системы соци­альной защиты впервые с 1982 г. победила на парламентских выборах, набрав 40,9% голосов. Было сформировано коалиционное правительство с участием Партии зеленых. Оскар Лафонтен вошел в правительство Шредера в качестве министра экономики и финансов. В марте 1999 г. из-за несо­гласия с правительст­венным курсом он ушел в отставку с государственных и партийных постов. Главой партии стал Г. Шредер (Социал-демократическая партия Германии, wiki).

С начала «нулевых» (2002 г. и далее) Социал-демократическая партия Германии начала терять влияние. Одной из важных причин этого стало принятие неолиберальной модели выхода из кризиса (путем сокращения социальной поддержки населения). Не сумев решить структурные экономиче­ские проблемы, Шредер едва не потерпел поражение на выборах 22 октября 2002 г. Только жесткая оппозиция американскому вторжению в Ирак и эффективная помощь жертвам наводнения на востоке Германии в тот год помогли СДПГ получить 38,5% голосов и добиться небольшого перевеса над Христианскими демократами. СДПГ вновь создала коалиционное правительство с «Зелеными».

В марте 2003-го Г. Шредер запустил программу структурных экономиче­ских реформ, известную как «Программа 2010» (Agenda 2010). Она преду­сматривает ограничение расходов на здравоохранение, пенсионное и социальное обеспечение, а также либерализацию трудового законодательства с целью стимулирования создания новых рабочих мест. Это, однако, не позволило побороть экономическую стагнацию, а число безработных в Германии сохранилось на уровне пяти млн человек, или 12% трудоспособного населения (Социал-демократическая партия Германии, wiki).

Выборы в Европарламент в 2004 г. принесли весьма низкие результаты для СДПГ – самые низкие после Второй мировой войны (21,5% голосов).­ В 2004 г. Герхард Шредер ушел в отставку с поста главы СДПГ, а его преемником стал Франц Мюнтеферинг.

22 мая 2005 г. после поражения на местных выборах в земле Северный Рейн-Вестфалия Г. Шредер объявил о решении СДПГ инициировать проведение досрочных национальных выборов уже в сентябре 2005, то есть за год до окончания срока его полномочий.

В 2004 г. ряды СДПГ покинуло большое число членов партии, стоящих на левых позициях, в том числе О. Лафонтен. В 2007 они вместе с бывшими коммунистами ГДР создали Левую партию (Die Linke).

«Самая молодая партия Германии» была образована в результате слияния восточногерманских посткоммунистов (Партии демократического социализма – ПДС) с западногерманской «Избирательной альтернативой за труд и социальную справедливость» (ИАТСС, WASG). Обе партии сотрудничали в Бундестаге еще с 2005 г. в составе фракции «Левых» под председательством Грегора Гизи (Gregor Gysi).

«Партия демократического социализма ПДС (Die Linkspartei, PDS) была преемницей созданной в 1946 году и безраздельно правившей в ГДР Социали­стической единой партии Германии – СЕПГ (Sozialistische Einheitspartei ­Deut­-schlands, SED). После воссоединения Германии и отхода от марксистско-­ленинской идеологии СЕПГ была преобразована в ПДС, но оставалась крупной величиной лишь в восточных землях. Из 60 тысяч членов (в июне 2007 года) лишь 7 300 жили на западе Германии. В 2007 году ПДС объединилась с отколовшейся от СДПГ левой группой (Труд и социальная справедливость – Избирательная альтернатива /ТСС-ИА/) в партию “Левые”, председателями партии “Левые” стали председатель ПДС Лотар Биски и председатель ТСС-ИА Оскар Лафонтен, заместителями председателя партии – Катя Киппинг и Клаус Эрнст» (Левая партия в Германии, wiki).

«”Избирательная альтернатива за труд и социальную справедливость” (ИАТСС) была основана 22 января 2005 года в Геттингене при участии профсоюзов и разочаровавшихся социал-демократов из западных федеральных земель. Решающим фактором для ее создания стало широкое недовольство пакетом реформ Agenda 2010, разработанным “красно-зеленым” правительством Герхарда Шредера, и одобрением СДПГ пакета законов Hartz IV, направленных на реформирование социально-экономической системы.

На своих первых выборах в мае 2005 г. в Северном Рейне-Вестфалии новая партия потерпела неудачу, набрав лишь 2,2% голосов. Однако на выбо­рах в Бундестаг осенью того же года ИАТСС выступила совместно с ПДС и вместе они неожиданно достигли успеха: за них проголосовали 8,7% из­би­рателей. Тем самым они получили 53 места в Бундестаге.

Процесс объединения ПДС и ИАТСС длился почти два года и завершился в июне 2007 года на совместном съезде в Берлине. На нем были избраны главы новой партии и президиум, состоящий из 44 человек. Сопредседате­лями партии стали Клаус Эрнст (Klaus Ernst) и Гезине Летш (Gesine Lötzsch).

Свое место в политическом спектре Германии Левая партия видит слева от всех остальных представленных в Бундестаге партий. Свою направленность она обозначает как “демократический социализм”. Левая партия вы­ступает против “капиталистической модели ФРГ” и “неолиберальной” политики.

По мнению представителей Левой партии, Германия – богатая страна, но она не предоставляет возможностей разделить это богатство по спра­ведливости между всеми членами общества. Левые выступают за немед­ленный вывод контингента бундесвера из Афганистана и выход ФРГ из ­состава НАТО» (О. Демидова. Левая партия – новичок с амбициями, 14.07.2009, https://www.dw.com/ru/левая­партия­новичок­с­амбициями/a­2773383  ).

Тем временем немецкие социал-демократы продолжали терять влияние, что показали выборы в Германии 2009–2013 гг. На выборах в Бундестаг в сентябре 2009 г. СДПГ потерпела поражение, получив всего лишь 23% голосов – наименьшее число голосов с 1949 г. Согласно официальным итогам, на выборах победил блок ХДС/ХСС (33,8%). СвДП получила 14,6%, Левые – 11,9%, Зеленые – 10,7%. Вместо «большой коалиции» с участием ХДС и СДПГ была сформирована «черно-желтая коалиция» в составе ХДС/ХСС и СвДП: Ангела Меркель стала канцлером, а министром иностранных дел и вице-канцлером стал председатель СвДП Гидо Вестервелле.

Это отразилось и на руководстве СДПГ: в ноябре 2009 г. Франц Мюнтеферинг и Франк-Вальтер Штайнмайер покинули свои посты. Предсе­дателем партии стал Зигмар Габриэль, генеральным секретарем – Андреа Налес.

Левые Германии получили на выборах 2009 г. 11,9% голосов и 76 депутатских мандатов из 622 (16 по одномандатным округам и 60 по партийному списку). Тем самым Левые намного улучшили прежний результат своей предшественницы – Партии демократического социализма. Партия пользуется значительно большей поддержкой на территории бывшей ГДР и в земле­
Саар (родина Оскара Лафонтена), чем в среднем по стране. В землях Бранденбург и Саксония-Анхальт партия даже получила относи­тельное большинство голосов (больше, чем любая другая партия) – 28,5% и 32,4% со­ответственно. Минимальное число голосов (6,5%) за Левых было отдано ­в земле Бавария.

В 2009 г. Левая партия приняла участие также в выборах в Европарламент, получив поддержку 7,5% немецких избирателей и в итоге – 8 из 99 мест, отведенных Германии в Европарламенте (из 736). ХДС/ХСС получила 38,4% голосов, СДПГ – 21,2%, Зеленые – 11,5%, Свободная демократиче­ская партия – 10,8%.

К 1 января 2010 г. членами Левой партии были свыше 78 000 человек.­ В этом же году произошли изменения в руководстве партии. Оскар Лафонтен из-за болезни ушел в отставку, вместе с ним ушел в отставку и Лотар Биски. Вместо них председателями партии были избраны бывший районный председатель ПДС в Лихтенберге Гезине Летч и бывший федеральный секретарь ТСС-ИА Клаус Эрнст.

В 2012 г. председателями партии были избраны бывший заместитель председателя ПДС Катя Киппинг и Бернд Риксингер, заместителями председателя – Сара Вагенкнехт, Карен Лэй, Аксель Троост и Ян ван Акен.

В Германии есть также Партия зеленых (Союз 90/Зеленые), которая, однако,  в противовес обычной европейской традиции, отраженной, на­пример, в Европарламенте, не является оппозиционной и левой. В 1990-х гг. эта партия, в частности, поддерживала операции НАТО в Югославии и ­Афганистане. По этой причине объединения Левых с Зелеными в самой ­Германии (в отличие от Европарламента) не происходит.

Выборы в Бундестаг в сентябре 2013 г. снова принесли победу блоку ХДС/ХСС во главе с Ангелой Меркель. Он набрал 41,5% голосов, что стало лучшим результатом блока за последние 20 лет. СДПГ получила 25,7% (улучшив свой результат четырехлетней давности на 2,7%). Левая партия – 8,6% и Партия зеленых – 8,4% (63 места в Бундестаге). Немецкие Зеленые до­ста­точно правые, делают ставку на «консервативные ценности».

ХДС/ХСС был готов вновь сформировать правоцентристскую коалицию. Однако в силу того, что бывший партнер ХДС/ХСС по коалиции Свободная демократическая партия не сумела преодолеть 5%-ный барьер и пройти в парламент, СДПГ удалось войти в «большую» коалицию с ХДС/ХСС.

На выборах в Европейский парламент в мае 2014 г. ХДС получил 30,02% голосов и 29 мест, социал-демократы – 27,3% (27 мест), Зеленые – 10,7% (11 мест), Левые – 7,4% (7 мест), «Альтернатива для Германии» – ­7,04% (7 мест).

Таким образом, на выборах в ЕП дебютировала «Альтернатива для Германии» – еще одна правая (консервативная и евроскептическая) партия, видимо, призванная уравновесить (против левых) ослабление праволиберальных Свободных демократов (российские массовые средства, в частности, канал РТР активно рекламировали эту партию). Левая партия Германии несколько ухудшила свой результат по сравнению с прошлыми выборами в ЕП (2009 г.), потеряв одно место. Однако во фракции Европарламента она выступает совместно с Зелеными, что увеличивает ее влияние.

Критика немецкими Левыми политики правых партий стала особенно острой после переворота на Украине в феврале 2014 г. и развития украин­ского кризиса.

По словам председателя фракции Левых в Бундестаге Грегора Гизи (в мае 2014 г.), «для всех остальных партий в Бундестаге и для большинства СМИ ясно одно: плохие – это русские, Путин, по-другому быть не может. Мы не отрицаем того, что часть ответственности лежит и на них. Но мы гово­рим и о том, какая большая ответственность за общее обострение лежит на НАТО и ЕС.., что ответственность за эскалацию на Украине лежит, в первую очередь, на Западе» (11.05.2014, https://russian.rt.com/inotv/2014­05­11/Luchshe­vseh­v­Germanii­Putina ).

В ноябре 2014 г. в разгар украинского кризиса, заместитель главы фракции Левых Сара Вагенкнехт (Sahra Wagenknecht) в Бундестаге обвинила­ А. Мер­­кель в принесении немецких интересов в жертву американским. По ее мнению, для Меркель «интересы американского правительства и американ­ского бизнеса» являются «более важными, чем интересы немецкого бизнеса».

«Вы, – заявила С. Вагенкнехт А. Меркель – проиграли все наследие политики разрядки и привели Европу к новой холодной войне, к опасности распространения пожара, потому что у вас не хватило мужества противостоять американскому правительству. Граждане нашей страны заслужили лучшую политику – добрососедства со всеми соседями в Европе». По словам представителя Левых, «нам нужна внешняя политика, для которой безо­пасность и мир в Европе будут важнее, чем указания из Вашингтона».

С. Вагенкнехт призвала Меркель «вернуться на путь дипломатии» и отменить санкции против России (Депутат Бундестага: Нам нужна внешняя политика, для которой мир в Европе важнее, чем указания из Вашингтона, 29.11.2014, (http://dooralei.ru/blog/43297601320/Deputat­Bundestaga:­Nam­nuzhna­vneshnyaya­politika­dlya­kotoroy   ).

Немецкие Левые продолжали критику правого истеблишмента и далее – вплоть до осени 2017 г. Ряд достаточно острых заявлений был сделан и на съезде партии Левых в Ганновере в июне 2017 г. «Мы хотим изменить основное направление политики в этой стране», – заявила главный кандидат Левой партии Сара Вагенкнехт. В августе 2017 г. она предложила закрыть военные базы в Германии (06.08.2017, https://news­front.info/2017/08/06/glava­nemetskih­levyh­predlozhila­zakryt­amerikanskie­voennye­bazy­v­germanii/ ).

Немаловажный факт: «ряд деятелей и течений “Левых” находятся под секретной слежкой Федеральной службы защиты конституции Германии, находящей “экстремистским”, в частности, заявление Лотара Биски о том, что партия продолжает считать своей целью демократический социализм. Надзор над всей организацией “Левых” установлен в четырех западных землях, контролируемых ХДС/ХСС; практически по всей стране он ведется над “Коммунистической платформой”» (Левая партия Германии, wiki).

Кризис политики традиционного правого истеблишмента в Германии выразился во многих вопросах, в особенности, в весьма болезненной мигра­ционной теме. Результатом этого кризиса стала серьезная потеря поддерж­ки как правящей ХДС/ХСС, так и социал-демократов.

Если ХДС/ХСС во главе с Меркель рядом маневров сумела удержаться на лидирующих позициях, то потеря поддержки социал-демократов стала особенно очевидной летом 2017 г. В то время как весной этого года шансы на победу двух крупнейших политических сил Германии – консерваторов и социалистов – оценивались примерно как равные, то уже летом ХДС/ХСС выигрывала у СДПГ почти вдвое (40 и 25%). Причиной ослабления влияния социал-демократов и их лидера Мартина Шульца стала, по-видимому, их явная «неоппозиционность» и отсутствие внятной политической программы. Как заметила С. Вагенкнехт, «Мартин Шульц – далеко не Корбин».

Поскольку основной нажим правого истеблишмента как и ранее направлялся на Левых, то роль главной протестной партии по-прежнему до­ставалась крайне радикальной и популистской «Альтернативе для Германии».

Очевидные симпатии к данной группировке проявил и российский консерватизм. В феврале 2017 г. (еще перед местными выборами в Германии) делегация партии во главе с ее тогдашним председателем Фрауке Петри (позд­нее оттесненной вторым лидером АГ А. Гоуландом) посетила Москву, где «встре­тилась с депутатами от “Единой России” – спикером Думы­ ­В. Во­ло­­­-ди­ным, его заместителем Петром Толстым и главой комитета по энерге­тике, ­ко­ординатором депутатской группы по связям с Бундестагом П. Заваль­ным. Кро­ме них на встрече были представители ЛДПР – глава комитета ­по между­на­родным делам Леонид Слуцкий и лидер партии Владимир Жиринов­ский» (21.02.2017, http://www.dw.com/ru/москва­зовет­зачем­немецкие­правые­популисты­ездили­в­россию/a­37656273 ).

В отношении «Альтернативы для Германии» русские консерваторы ­«жириновского образца»  использовали (хотя и с большей осторожностью) схему, похожую на отношения с «Национальным фронтом» Франции.

Действительно, с самого начала своей деятельности (четыре года назад) партия занимала как будто «пророссийскую» позицию, в том числе высту­пала за отмену антироссийских санкций, признание присоедине­ния­ к РФ Крыма­ и проч. При этом в России закрывали глаза на крайне­ правую ри­то­рику правопопулиcтской и антимигрантской партии – в том­ чис­ле заявле­ние ее лидера А. Гоуланда относительно Вермахта и многие др. (http://www.dw.com/ru/в­россии­не­заметили­призыв­немецкого­политика­гордиться­вермахтом/a­40609626 , об этом https://kripta.ee/rosenfeld/2017/09/26/vybory­v­bundestag­germanii­2017­g­i­konservatizm­v­rossii/ ).

На выборах в Бундестаг Германии 24 сентября 2017 г. победу одержала ХДС/ХСС во главе с канцлером Ангелой Меркель, набравшая 33% голосов. Партия входивших до нынешних выборов в правительство «большой коали­ции», но постоянно слабевших в последние годы соцдемов (СДПГ) полу­чила 20,5%. На третьем месте с 12,6% голосов оказалась радикально консер­ватив­ная «Альтернатива для Германии». За ней следовали праволиберальная Свобод­ная демократическая партия – 10,7%, Левые с 9,2% и Зеленые­ с 8,9% голосов. Однако формирование парламентской коалиции после выборов сентября 2017 г. в Германии затянулось на беспрецедентно долгое время. Окончательно состав новой «большой коалиции» был утвержден лишь в начале марта 2018 г., после голосования по коалиционным вопросам социал-демокра­тической партии. Согласно договору  ХДС и СДПГ получили по шесть ­министерских портфелей. Еще три министерства возглавили пред­стави­тели ХСС.

В июне 2018 г. внутри ХДС/ХСС разгорелся острый конфликт между А. Меркель и министром внутренних дел К. Зеегофером в связи с проблемой беженцев. Конфликт угрожал самим основам партийного союза ХДС и ХСС. Однако к началу июля компромисс был достигнут.

Интересно также развитие политических событий в исторически близкой Германии Австрии.

Весной 2016 г. в первом туре президентских выборов относительное большинство голосов получил кандидат правоконсервативной Партии ­свободы Норберт Хофер – 36%. Однако во втором и третьем туре выборов он потерпел поражение. Победил левый кандидат (от Зеленых) – Александр Ван дер Беллен, 73-летний сын российского немца (его предки столетиями жили в России) обошел ультраправого Хофера на целых 7% (05.12.2016, https://www.vz.ru/politics/2016/12/5/847465.html ).

«Системные силы в Европе, безусловно, радуются победе Ван дер Белле­на. “Гора упала с европейских плеч. Итоги выборов в Австрии стали явной победой рассудка над правым популизмом”, – считает вице-канцлер Германии Зигмар Габриэль. Некоторые даже говорят о том, что им удалось обратить вспять “трампистский” тренд. Однако их радость несколько преувеличена» (Урок от зеленого профессора: Австрия не пустила правых во власть, 14.12.2016, https://ria.ru/world/20161205/1482840229.html ).

Как уже указывалось, в декабре 2016 г. «Единая Россия» подписала с Австрийской партией свободы договор о сотрудничестве (19.12.2016, http://tass.ru/politika/3886199 ).

Интересен расклад политических сил в Швейцарии. В 2018 г. «в крупнейших городах Швейцарии (Цюрих, Женева, Базель, Берн, Лозанна, Санкт-Галлен) во власти доминируют “красно-зеленые” силы» (13.03.2018, https://www.swissinfo.ch/rus/business/муниципальная­политика_швейцарские­города­под­властью­левых­/43963254 ).

Британия – второй после США лидер западного мира – несмотря на наличие сильной соцпартии, оставалась цитаделью консерватизма в его западном варианте, сходным с консерватизмом Народных партий, американ­ских республиканцев и проч.

В течение всего XX века она (совместно с США) играла важную роль в формировании правых группировок в Европе.

Социалисты Британии – лейбористы – уже в конце XIX – начале XXI века заняли реформистскую позицию, характерную для социал-демократов 2-го Интернационала. Преобладание социалистов этого направления над другими британскими левыми сохранилось и в начале XXI века. Компартия Британии была слабой в течение всего XX века. В начале XXI место компартии Великобритании (Communist Party of Great Britain – CPGB) заняла  компартия Британии (Communist Party of Britain – CPB), генеральным секретарем которой является Роберт Гриффитс (Robert Griffiths). Компартия Британии (CPB), хотя и стоит на платформе второго марксизма, продолжает проводить съезды, высказываться по политическим вопросам и даже участ­вовать в парламентских выборах (хотя и с минимальными результатами). Продолжается издание газеты Morning Star. После выдвижения в лидеры лейбористов Джереми Корбина CPВ оказывает ему поддержку.

Внутри Лейбористской партии есть близкая к радикальным левым фракция, так называемые марксисты Лейбористской партии (Labour Party Marxists).

На парламентских выборах в мае 2010 г. победили традиционные британ­ские партии: консерваторы, лейбористы (системные социалисты) и либералы: 36,1% (306 депутатских мандатов) получила Консервативная партия Вели­кобритании; 29,0% (258 мест) – Лейбористская партия; 23,0% (57 мест) – Либеральные демократы. Остальным партиям досталось 28 мест.

Однако следующие парламентские выборы в мае 2015 г. показали другую тенденцию – падение поддержки традиционных британских правых, оставшихся при этом у власти. Консервативная партия получила 36,9% ­голосов и наибольшее число мест (316) в Палате общин (против 306 на предыдущих выборах), что оказалось несколько меньше требуемого количества мест для формирования правительства (326). Лейбористская партия получила 30,4% голосов и 239 мест против 258 на предыдущих выборах. Третий результат – 12,6% голосов и два места в парламенте – показала Партия не­зависимости Соединенного Королевства (раньше в парламент не входила). Существенно ухудшили свой результат Либеральные демократы, набравшие 7,9% голосов (10 мест) против 23,0% и 57 мест на прошлых выборах.

Шотландская национальная партия получила 4,7% голосов (58 мест против прежних 6), Партия Уэльса – 4 места против 3, Зеленая партия – 2 против 1 (Парламентские выборы в Британии 2015 г., wiki).

Результаты выборов 2015 г. продемонстрировали кризис британской политической системы. Реакцией на таковой, очевидно, и стала победа «несистемных» консерваторов, в том числе сепаратистских группировок (в Ирландии – партии «Шин Фейн»), а также сдвиг влево в наиболее влиятельной на левом крыле страны Лейбористской партии Британии. В сентябре 2015 г. победу во внутрипартийных выборах на пост председателя партии одержал представитель левого крыла британских лейбористов Джереми Корбин (Jeremy Corbyn).

«Майские парламентские выборы стали катастрофой для английской политической системы, вызвав не только уход в отставку лидеров трех из четырех основных партий страны (кроме консерваторов, сумевших остаться у власти). Результаты выборов вызвали рост недоверия к самому устройству выборов и парламентской системы. Люди возмущались, что победившая партия, получив 37 процентов голосов, заняла более 50 процентов мест в парламенте, были недовольны тем, как нарезаны избирательные округа, удивлялись, что Партия независимости Соединенного Королевства (растущая все последние годы оппозиционная и антиевропейская сила), за которую проголосовал каждый восьмой избиратель, получила в 660-местном парла­менте одно место. На этих выборах впервые в истории практически все места от Шотландии взяли местные сепаратисты (левые по экономиче­ской программе), а недовольство партийными элитами как таковыми усилилось. И предстоящая победа Корбина – лишь первый эпизод в трансформации англий­ской выборной системы» (31.08.2015, http://www.russiapost.su/archives/55695 ).

Джереми Корбина поддержали и другие британские левые. По сло­вам Р. Гриф­фитса, «только Джереми Корбин выступает за налого­обложение ­бога­чей и капиталистических монополий, за инвестиции в общественные услуги, а не за их приватизацию, за строительство большего количества социального жилья, за возвращение энергетики и железных дорог госу­дарству, за отрицание антипрофсоюзных законов и оружия массового уничтожения – дорогого, аморального и бесполезного» (12.10.2015, http://inosmi.ru/europe/20151019/230892826.html ).

Программа Корбина и его внешнеполитическая позиция существенно отличаются от позиции правого истеблишмента во главе с британским консерватизмом и основного направления лейбористов. Она фактически является радикально левой и близкой к третьему марксизму.

Корбин призывает к широкой национализации – прежде всего железно­дорожных и энергетических компаний. На выкуп только лишь двух крупнейших из последних Big Six и National Grid он планирует потратить 124 миллиарда фунтов. Лидер лейбристов выступает за повышение налогов, а чтобы компенсировать потери от их неуплаты предлагает вложить миллиард фунтов стерлингов в развитие налоговой службы, надеясь тем самым повысить собираемость.

Корбин планирует также снизить налоговые вычеты с корпораций. Он предлагает вложить часть средств Банка Англии в общественный транспорт и строительство социального жилья. Глава лейбористов выступает за пол­ностью государственную систему образования и здравоохранения, воз­ра­жая против программы привлечения частных инвестиций в Национальную систему здравоохранения (15.09.2015, http://theins.ru/politika/13036 ).

В отношении внешней политики Корбин хотел бы, чтобы Британия вышла из НАТО, но осознавая, что британцы эти взгляды не разделяют, призывает лишь к ограничению английского участия в Североатлантическом Альянсе. «Я критикую НАТО, потому что это организация времен холодной войны, она должна была завершить свое существование в 1990 г., вместе с Организацией Варшавского договора». По поводу конфликта на Украине он сказал, что «российская агрес­сия ­на Украине не является неспровоцированной» (31.08.2015, http://www.russiapost.su/archives/55695 ).

В июне 2016 г., когда в Британии прошел исторический референдум о выходе из ЕС, лейбористы Корбина поддержали этот план (хотя и в отличном от «жесткого» варианта консерваторов виде), что вызвало опреде­ленное размежевание в партии. «Сразу после июньского плебисцита лидеру лейбо­­ри­стов Джереми Корбину пришлось подавлять восстание однопартийцев, кото­рые начали собирать подписи за его отставку… Лишь 25% бри­танцев одобря­ли деятельность лейбористов по сравнению с 42% опрошенных, которым была по душе действующая власть» (01.06.2017, http://tass.ru/mezhdunarodnaya­ panorama/4298931 ).

В июне 2017 в Британии прошли досрочные парламентские выборы, которые инициировали консерваторы во главе с премьером Терезой Мэй, чтобы увеличить свое представительство в парламенте и провести более жест­кий вариант вrexit’а. Однако результаты выборов сильно разочаровали тори. Консерваторы победили, но их победа многими была расценена как по­ражение.

«По итогам выборов у консерваторов будет только 318 мест – на 13 меньше, чем было, и на 8 меньше, чем нужно для абсолютного большинства. Их оппоненты – лейбористы – получили 262 мандата вместо прежних 232. Формально Мэй не проиграла. Но лейбористы во главе с Джереми Корбином провели блестящую предвыборную кампанию. К тому же они агитировали далеко не только за свое видение вrexit’а, но и за социальную программу. Придя к финишу вторыми, они существенно усилили влияние, вывели пар­тию из затяжного кризиса» (13.06.2017, http://novayagazeta.ru/articles/2017/06/13/72781­hlopnut­dveryu­ili­nemnogo­ostatsya  ).

В июне 2017 рейтинг Джереми Корбина опередил (хотя и незначительно – 35% против 34%) рейтинг Т. Мэй. В течение года после этого рейтинг обоих лидеров находился на близком уровне. Ситуации серьезно не из­ме­нило и спровоцированное консерваторами обострение отношений с Рос­сией в связи с делом Скрипалей в марте 2018 г.

Несмотря на общий правый характер британского истеблишмента,­ в Британии не только в XIX, но и в XXI веке развивалась левая теория. Это отметил и живший в Британии левый интеллектуал И. Месарош. Уроженцем Британии является известный представитель левой историогра­фии ­Перри Андерсон.

3. Левые Южной Европы в начале XXI века. Италия.

История левых в Италии начинается с XIX века. В его первой половине (в 1849 г.) в Италии появилась, видимо, первая европейская партия, носившая название «левой». Правда, в течение всего XIX века такое название имела партия левых (радикальных) либералов.

Левая (леволиберальная) партия появилась в 1849 г. в Сардинcком королевстве, получившем конституцию раньше других итальянских регионов. Уже 1850-е гг. левые либералы во главе с Урбано Ратацци входили в парламент и правительство Сардинии. Первый кабинет левых либералов в Сарди­нии был создан в 1859 г. (хотя и продержался всего год), в Италии в целом – с 1860-х гг.

Можно указать на сходство этой ситуации с ситуацией в некоторых скандинавских странах, например, Норвегии и Дании, где леволиберальные группировки также с XIX века называются «левыми» (venstre), о чем далее.

Значительную роль левые либералы стали играть и в объединенной в 1861 г. Италии. С 1870-х гг. 43 года подряд они имели большинство в итальянском парламенте, а с 1876 по 1891 г. непрерывно возглавляли правительство Италии. То есть «левые» (в либеральном варианте) беспрерывно нахо­дились у власти 15 лет – с 25 марта 1876 г. по 6 февраля 1891 г. Левые либе­ра­лы высту­пали за демократизацию и модернизацию государ­ст­ва и страны – за расширение избирательных прав, секуляризацию Италии­ и уменьшение влияния Католической церкви. Они способствовали из­бирательной реформе, в 1882 г. втрое увеличившей число итальянских из­бирателей (Левые, wiki).

Изменение электората и ряд других причин обусловили выдвижение вперед итальянских социалистов. До конца 1880-х гг. они входили в состав леволиберальной крайне левой.

Самостоятельно социалисты выступили в конце XIX века – с 1890-х гг. (Турати и др.). На выборах 1904 г. они стали второй партией Италии.

После Первой мировой войны и усиления влияния социалистов «Левая» партия Италии реально стала «правой». В 1922 г. в результате объединения прежней леволиберальной «Левой», ставшей праволиберальной, и умеренно-консервативной «правой» партии была образована Итальянская Либе­ральная партия (Левые, wiki).

Крупнейшей левой партией Италии со второго десятилетия XX века таким образом стала Социалистическая партия. Свое лидерство в итальян­ском левом движении она сохраняла до середины 1930-х гг. – с учетом ­за­прета Муссолини в 1926 г. всех партий.

В 1930-е гг. все большее влияние приобретает Коммунистическая партия Италии (ИКП), которая окончательно закрепляет свое лидерство после Второй мировой войны. Описанное изменение лидера итальянских левых в XIX–XX вв. можно рассматривать как пример «левого смещения» центра итальянской политики.

Благодаря активной антифашистской борьбе Итальянской коммуни­стической партии к концу Второй мировой войны ее влияние резко возросло. Число членов ИКП в 1945 г. достигло одного миллиона 600 тыс. человек (что было втрое больше, чем во Франции в это время), а с 1946 по 1956 г. даже превысило два миллиона человек.

До 1980-х гг. ИКП (органы – газета «Унита», журнал «Ринашита») оказывала весьма значительное влияние на политику Италии. На выборах, вплоть до 1980-х гг., она получала более трети голосов (в 1976 – 34,4% голосов). По другим данным ИКП пользовалась поддержкой свыше 40% граждан.

В Италии (по словам историков) «действовали сильные и многочисленные профсоюзы, студенческие ассоциации и женские организации, ­находившиеся под влиянием левых сил», а также «немало кооперативных объединений, представлявших собой целый пласт итальянской “солидарной экономики”».

Однако «развал биполярной системы крайне негативно отразился на итальянской левой. Большая часть старой ИКП трансформировалась в ­Демократическую партию левых сил, слившуюся в единую партию с бывшими левыми христиан­скими демократами и в результате оказавшуюся не­ на ­левом, а на правом фланге европейской социал-демократии. Во главе нынешней Демо­кра­тической партии (ДП), считающейся левоцентрист­ской, стоит премьер-­министр Маттео Ренци – открытый социал-либерал»­­ (Р. Костюк. Итальян­ские левые ищут выход из кризиса, 24.06.2015, http://www.sensusnovus.ru/featured/2015/07/24/21331.html ).

Вместе с тем левоцентристская коалиция выиграла 17-е (досрочные) всеобщие парламентские выборы в Италии в феврале 2013 г.

На этих выборах избирались 630 депутатов Палаты депутатов и 315 выборных членов Сената. В Палате депутатов большинство получила левоцент­ристская коалиция под руководством Демократической партии Пьера Берсани, что автоматически обеспечило ей абсолютное большинство (340 мест) в нижней палате парламента Италии. Однако в Сенате, где места распределяются по результатам региональных выборов, несмотря на небольшой перевес в количестве поданных за нее голосов, демократическая коалиция усту­пила в количестве полученных мандатов правоцентристской коалиции под эгидой партии бывшего премьер-министра Сильвио Берлускони «Народ сво­боды». Это привело парламент в неопределенное «подвешенное» состояние.

Неожиданностью оказались высокие показатели у протестного (популистского) «Движения пяти звезд» под руководством бывшего комика Беппе Грилло, которое получило 25,5% голосов. Четвертой коалицией, прошедшей в парламент, стал блок бывшего премьер-министра Марио Монти «С Монти за Италию». Выборы создали тупиковую ситуацию в отношениях между левоцентристским блоком, получившим большинство в Палате депутатов, и правоцентристским блоком, который получил большинство в Сенате.

В выборах 2013 г. участвовала и радикальная левая партия «Левые Экология Свобода» (ЛЭС, итал. Sinistra Ecologia Libertа, SEL), созданная в 2009 г.­ В 2010 г. председателем партии был избран Ники (Ничи) Вендола. По ито­гам выборов 2013 г. партия получила в Палате депутатов 37 мест, однако, из-за разногласий с правыми партиями, отказалась от участия в правительстве.

«После нескольких лет отсутствия в парламенте сил, находящихся слева от ДП, в 2013-м в парламент прорвалась – в качестве составной части широкого левоцентристского альянса «Италия. Общее благо» – партия «Левые Экология Свобода» (ЛЭС). Получив лишь немногим более 3% голосов, эта партия, ведомая известным политиком Ники Вендолой, дважды избиравшимся президентом региона Апулия, сумела провести 37 депутатов и семь сенаторов. Но вскоре после выборов ЛЭС оказалась вне парламентского большинства, осудив вступление демпартии в коалицию с правоцентристами и либералами. Партии более левой ориентации и в 2013-м не сумели попасть в итальянский парламент» (Р. Костюк. Итальянские левые ищут выход из кризиса, 24.06.2015, http://www.sensusnovus.ru/featured/2015/07/24/21331.html ).

В июне 2014 г. ряд депутатов покинул фракцию «Левые Экология Сво­бода». Три депутата перешли во фракцию Демократической партии, девять – в смешанную фракцию (Gruppo Misto). После этого партию ЛЭС представляют в нижней палате парламента 25 человек, в том числе Лаура Больдрини, избранная 16 марта 2013 г. председателем палаты. В Сенате семь представителей партии входят в смешанную фракцию и занимают все руководящие должности в ней, в частности, Лоредана Де Петрис является председателем фракции (Левые Италии, wiki).

На Евровыборах в мае 2014 г. левоцентристская Демократическая партия «одержала триумфальную победу, собрав в Италии 11 203 231 голос (40,81%) и получив 31 место в Европейском парламенте из 73, отведенных Италии».

На втором месте на Евровыборах оказалось популистское «Движение пяти звезд» – 21,2% (17 мест). На третьем, потерпев серьезное поражение, – консервативная «Вперед, Италия!» Берлускони, входящая в Европейскую Народную партию – 16,8% (13 мест).

Партия «Левые Экология Свобода» участвовала в европейских выборах в мае 2014 г. в составе списка «Другая Европа с Ципрасом», который в Италии сумел преодолеть барьер в 4%, получив 4,03% голосов – один млн 108 тысяч избирателей (Р. Костюк. Итальянские левые ищут выход из кризиса, 24.06.2015, http://www.sensusnovus.ru/featured/2015/07/24/21331.html ).

Несмотря на скромные успехи радикального левого крыла, в целом можно говорить о победе левых Италии на данных Евровыборах. Конечно, их поддержка в начале XXI века несравнима с таковой в XX веке. Но в обстановке правого поворота последних десятилетий этот результат можно считать успехом.

В последние годы лидер итальянских левых – левоцентристская Демо­кратическая партия, хотя и имела поддержку большей части левых избирателей, сталкивается с падением своей популярности, связанным с наступлени­ем правого популизма. На местных «коммунальных» выборах в июне 2015 г. ДП выиграла выборы местных советов, но потерпела поражение в выборах мэров. Уровень поддержки ДП снизился вдвое по сравнению с европейскими выборами 2014 г. и почти на 34% по сравнению с парламентскими выборами 2013 г., в то время как «Лига Севера» улучшила свои показатели соответственно на 50% и на 109% (Местные выборы 2015 г., wiki).

По итогам второго тура голосования на «коммунальных» выборах мэров (в одиннадцати областях) 14 июня 2015 г. партия сохранила за собой только четыре города вместо прежних семи. Наиболее резонансной оказалась потеря Венеции, которую левоцентристы неизменно возглавляли с 1993 г. На Сицилии второй тур завершился 15 июня, представители ДП победили только в пяти городах из 13, где проводились выборы. «Движение пяти звезд» победило на выборах мэров в трех городах, что было воспринято как триумфальный успех.

Одна из причин поражения системных социалистов ДП – ее сотрудничество с правой коалицией. «Политика ведущей правительственной силы ДП и в теории и на практике соответствует социал-либеральной доктрине (хотя в прошлом году де-юре ДП вошла в состав Партии европейских социа­листов)».

Хотя Демократическая партия «пребывает в состоянии полной маргинализации и деморализации», другие итальянские левые еще слабее ее.  «Партии коммунистической ориентации, как, например, бывшая в 90-е г. ХХ века на подъеме Партия коммунистического преобразования (ПКП), уже два срока подряд не в состоянии попасть в парламент» (Р. Костюк. Итальянские левые ищут выход из кризиса, 24.06.2015,                             (http://www.sensusnovus.ru/featured/2015/07/24/21331.html ).

При этом в Италии, как и в большинстве южно­европейских стран в годы нынешнего глобального финансового кризиса, очевидны левые настрое­ния. «Вот уже несколько лет подряд в экономике наблюдается спад производства, уровень безработицы превышает отметку в 12,5% трудоспособного населения. Недавние реформы рынка труда и системы школьного образования носили отчетливо неолиберальный характер и были в штыки встречены профсоюзами и неправительственными социальными организациями.

Выборы разного уровня показывают, что значительное число итальянцев отдают голоса за антисистемные партии – правда, часто не левой ориентации. Как правило, это партии правого популизма… Значительная часть итальянцев разочарована в традиционных политиках и либерализме, но при этом они охотно голосуют за различные популистские проекты (“Движение пяти звезд”, “Лига Севера”, “Вперед, Италия!”), предпочитая по факту именно правый популизм» (Р. Костюк. Итальянские левые ищут выход из кризиса, 24.06.2015, http://www.sensusnovus.ru/featured/2015/07/24/21331.html ).

Очевидно, что политическая ситуация в Италии показывает необходимость более радикальных левых, чем ДП. Как мы видели, эти левые существуют, в частности, в виде партии «Левые Экология Свобода», которая до­стигла определенных (хотя и пока незначительных) результатов на выборах 2013 г. О необходимости укрепления в Италии более радикальных левых, чем ДП, говорит, по словам обозревателей, и «появление в ДП диссидентов, так же как и мелкие отколы от нее». В мае 2015 г. из партии вышел, например, ее бывший секретарь Пьерлуижи Берсани. Правда, часто «выходящие пытаются создать очередную социал-демократическую партию, где левым социалистам и коммунистам нет места».

Другая проблема – разрозненность радикальных итальянских левых. Успеха удалось добиться при объединении, например, в Лигурии на выборах в Европарламент, где «во главе списка встал известный политик, в прош­лом член ДП, Лука Пасторино; и в результате радикальный левый альянс получил 9% голосов. В основе этого списка лежало сотрудничество двух ­самых многочисленных радикальных левых партий современной Италии – ЛЭС и ПКП… Лигурийский прецедент лишний раз подтверждает, что без успеха интеграционного процесса итальянским антилиберальным левым будет очень сложно» (Р. Костюк. Итальянские левые ищут выход из кризиса, 24.06.2015, http://www.sensusnovus.ru/featured/2015/07/24/21331.html ).

В ноябре 2015 г. в Риме было провозглашено создание парламент­ской группы «Итальянские левые» (Sinistra italiana) на базе ЛЭС и выходцев из правящей Демократической партии, представлявших левое крыло этой партии и не согласных с реформами премьер-министра Маттео Ренци (их наиболее ярким лидером является Стефано Фассина). В 2017 г. в Римини начал работу учредительный съезд «Итальянских левых». Секретарем партии безальтернативно был избран Никола Фратоянни (за него проголосовали 503 делегата из 680, против – 32. Весной 2017 г. при обсуждении нового избирательного закона Италии фракция поддерживала использование пропорцио­нальной системы (Итальян­ские левые, wiki).

«На сегодня ИЛ, безусловно, является самой серьезной силой внутри радикального левого спектра. Мы не гонимся за численностью, в партии зарегистрировано более 19 тысяч членов. Среди членов “Итальянских левых” 20 парламентариев из обеих палат парламента, два члена Европей­ского парламента. Тут есть бывшие коммунисты, экс-демократы, активисты, пришедшие вместе с Фассиной или из движения “Возможное”» (Р. Костюк. Даниеле Фарина: «Итальянская левая вступила в новый исторический цикл», 12.09.2017, http://www.sensusnovus.ru/policy/2017/09/12/25476.html ).

Муниципальные выборы июня 2017 г. в Италии  при невысокой явке избирателей (46%) выиграл правоцентристский блок. Его традиционно представляют партии «Вперед, Италия!», «Лига Севера» и «Братья Италии».

«Всего правые победили в 15 крупных городах, из них в 12 раньше правили левые. Левоцентристам Ренци удалось удержать только четыре горо­да. Лидер Демократической партии Маттео Ренци так прокомментировал ­поражения в регионах: “Общий результат нас не радует. Некоторые по­ра­жения, начиная с Генуи и Аквилы, нас задели”» (26.06.2017, https://rossaprimavera.ru/news/levocentristy­teryayut­pozicii­v­italii ).

По словам представителя левых сил Д. Фарина, «сегодня в правом движении Италии царит анархия, идет борьба за влияние и фрагментация там ничуть не уступает той, что имеет место в левом центре … Движение “Пять звезд” умеет звонко ругать, бить всех, но плохо может управлять. Можно посмотреть на Рим, где они взяли муниципальную власть. Ситуация в столице ухудшилась. Летнее голосование показало спад избирательной поддерж­ки этой силы. Кроме того, там, где нет идеологии, нет элементарной дисциплины: группы этого движения в Палате депутатов и Сенате все время живут в состоянии лихорадки, их регулярно покидают “диссиденты”… Что касается итальянской правой, то, безусловно, электоральный потенциал­
у нее есть, и он с 2015 года нарастал. Я слабо верю в возможности “новых христианских демократов”, участвующих сейчас в правительственном большинстве. Гораздо большая опасность исходит из переформатированного дви­жения “Вперед, Италия!” и от “Лиги Севера”. Их идеология – это не “мягкая правая” типа германского Христианско-демократического союза. Это смесь консерватизма, популизма, евроскептицизма и национализма. Они ближе к крайне правым кругам в ЕС, чем правому центру» (Р. Костюк. ­Да­ниеле Фарина: «Итальянская левая вступила в новый исторический цикл», 12.09.2017, http://www.sensusnovus.ru/policy/2017/09/12/25476.html ).

В начале декабря 2017 г. перед парламентскими выборами 2018 г. три радикальные левые группировки Италии (Демократическое и прогрессивное движение – ДПД, Итальянские левые, «Возможно») образовали объеди­нение «Свободные и равные» (Liberi e Uguali, LeU). Лидером объединения стал вышедший из Демократической партии Пьетро Грассо (Pietro Grasso), председатель Сената Италии и борец с мафией.

Парламентские выборы в Италии начала марта 2018 г. показали еще большее усиление влияния итальянского правого консерватизма (часто назы­ваемого популизмом) – причем в  весьма радикальном и евроскептиче­ском его варианте. На выборах победил правоцентристский блок партий «Вперед, Италия» С. Берлускони, «Лига» (бывшая «Лига Севера») и  «Братья Италии». Коалиция получила 37% голосов («Лига» – 18,3%, «Вперед, Италия» –14,1% и «Братья Италии» – 4,35%). Вопреки многим прогнозам радикально-консер­вативная «Лига» Маттео Сальвини опередила, таким образом, партию экс-премьера Берлускони. 

На второе место вышло также радикально-консервативное «Движение пяти звезд» Луиджи Ди Майо – 31,2% голосов, что стало самым высоким результатом партии, идущей вне блоков. Блок правящей Демократической партии в союзе с другими левоцентристскими силами получил лишь 25% голосов. Выступившая отдельно группировка радикальных левых «Свободные и равные» –  3,4% (14 мест в палате депутатов и четыре места в Сенате).

В целом консервативные группировки набрали на выборах в марте 2018 г. около 70% голосов. По мнению обозревателей, причиной победы правых популистов и евроскептиков стала миграционная политика ЕС, в результате которой в Италии находится 630 тысяч мигрантов. А также политика экономическая, в частности, навязываемый Брюсселем трехпроцентный порог бюджетного дефицита, приведший, по мнению критиков, «к обнищанию страны». Избиратели проголосовали также против «грабительских» налогов, достига­ющих 43% от годового заработка и усиления надгосударства в ЕС при ослабления роли отдельных европейских стран.

 Поддержка ряда консервативных группировок в Италии, например, Берлускони и Сальвини Россией объясняется, в частности, тем, что они выступают против антироссийских санкций.

23 марта 2018 г. начал работу итальянский парламент 18-го созыва.  Председателем Палаты депутатов избран представитель «Движения пяти звезд» Роберто Фико. Председателем Сената стала Мария Элизабетта Альберти-Казеллати, занимавшая должность младшего статс-секретаря в трех правительствах С. Берлускони.

К маю 2018 г. «Движение пяти звезд» вступило в коалицию с левоцентристской оппозицией (27.04.2018, https://regnum.ru/news/2409515.html ).

4. Левые Южной Европы. Греция, Испания, Портуалия.

В течение всего XX века главную роль на левом политическом фланге Греции играла Коммунистическая партия. До 1974 г. – конца правой диктатуры – она действовала в подполье. После этого времени греческая Компартия имела немалое представительство в парламенте. В 1989 г. она получила на выборах 13,1%, вы­сту­пив в коалиции с левой Synapismos – позже одной из основ партии Сириза.

Партия Сириза – Коалиция радикальных левых – была основана в 2004 г. как объединение партий левосоциалистической и экологической направлен­ности (куда входила также Компартия). В 2012–2013 гг. это объединение ­стало единой партией, которая выдвинулась на первые места в греческой политике. По своей программе Сириза противостоит традиционным левым («сталинистским») коммунистическим группировкам второго марксизма.

На двух парламентских выборах 2012 г. Сириза уверенно заняла второе место, став главной партией оппозиции и сильнейшей силой левого политического спектра Греции. В 2014 г. Сириза победила на выборах в Европейский парламент, набрав 26,6% голосов. На парламентских выборах в ­январе 2015 г. ее результат составил 36,34%. Сириза получила 149 мест из 300 и сформировала правительство под руководством своего лидера Алексиса Ципраса в коалиции с «Независимыми греками», просуществовавшее до 20 августа 2015 г.

В августе 2015 г. «Левая платформа» Сириза, несогласная с принятием правительством Ципраса под давлением кредиторов пакета мер «жесткой экономии», создала новую партию «Народное единство», в которую вошли 26 депутатов от Сириза, включая спикера парламента Зои Константопулу, экс-министра Панайотиса Лафазаниса, а также депутата Европарламента Манолиса Глезоса. Однако на выборах 25 сентября 2015 г. Сириза вновь показала победный результат – 35,46% голосов и стала правящей партией, а «Народное единство» не смогло пройти в парламент (Сириза, wiki).

Программа Сиризы включает сворачивание крайне непопулярных реформ – политики жесткой бюджетной экономии и списание большей части многомиллиардного греческого долга перед «тройкой» международных кредиторов – ЕС, МВФ и ЕЦБ.

«Нашей первой задачей, – отметил Костас Исихос, член политического секретариата и руководитель внешнеполитического отдела Сириза, – станет восстановить суверенитет Греции. Могу заверить, что за последние годы выполнения навязанного “тройкой” международных кредиторов меморандума (пакета финансовой помощи в обмен на жесткие и непопулярные реформы) Греция потеряла значительную его часть и даже в течение 10 поколений Греция не будет в состоянии расплатиться по долгам.

Мы уже заявили, что часть госдолга перед кредиторами является незаконной. Поэтому мы предлагаем провести общеевропейскую конференцию с участием всех стран ЕС. Ведь долги Греции составляют 340 миллиардов евро, Испании – 1,3 триллиона, а Италии – 2 триллиона евро. Нынешняя политика, направленная на повышение долговой нагрузки стран, очевидно усиливает вероятность возникновения Европы под полным руководством Германии, а не наоборот…

Наше предложение заключается в моратории на выплату процентов по греческим долгам на 5 лет и списании части долга. И мы обязуемся выплатить оставшуюся часть, если экономика будет демонстрировать рост.

У нас принципиальная позиция по этому вопросу: большинство ­ак­­­ций в стратегических компаниях, таких как DEPA, DESFA (оператор газовых сетей – “РГ”) и других предприятий, указанных в плане экономиче­ского развития Сириза, должны остаться в руках государства. Но мы не выступа­ем против смешанной формы собственности и стратегий развития бизнеса.

Мы не против инвестиций российского капитала в эти компании с тем, чтобы мы могли иметь общее управление, менеджмент и программу развития в нашем регионе, а также за его пределами» (Представитель Сириза рассказал о программе греческой оппозиции, 23.01.2015, https://rg.ru/2015/01/23/cyriza­ site.html ).

Сириза выступает с существенно отличным от официального отношением к НАТО и к украинскому кризису (по заявлениям Алексиса Ципраса в ходе выборов в Европарламент в мае 2014 г.).

Как отметил представитель партии Костас Исихос, «в ходе наших конгрессов мы четко определили позицию, которая за­ключается в том, что исторической необходимости в НАТО больше не существует. У нас нет противников по другую сторону Европы. Альянс остался один на один с собой, и это представляет опасность, поскольку он может начать действовать в качестве мирового жандарма. Нам это не нужно. Мы являемся членами НАТО, и у нас нет планов в ближайшее время покидать эту организацию. Но в качестве полноправных членов мы намерены показать, что существует и наше мнение… Нельзя допустить маргинализации политики диалога и сотруд­ничества при помощи милитаристской политики. Мы заявили, что выступаем против новой “холодной войны” в Европе, против новых стен между Востоком и Западом и против евроатлантической стратегии, применяемой сегодня в Европе.

Эта позиция заключается в том, что мы не голосовали за антироссий­ские санкции ЕС, и мы выступили резко против санкций. Мы знали, предупреждали и в итоге оказались правы в том, что Россия примет ответные меры. И некоторые из российских контрсанкций легли тяжелым бременем на греческую экономику, особенно на наших сельхозпроизводителей и экспортеров фруктов. Они потеряли около 430 миллионов евро в результате срыва экспортных поставок из центральной и северной Греции. Были потеряны десятки тонн фруктов и овощей, не попавших на российский рынок. Костас Исихос высказался также за сотрудничество с Россией в других ­сферах, в частности, энергетике. Представитель СИРИЗЫ поддержал стро­и­тельст­во российского газопровода Nord Stream в Европу. Все три страны – Греция, Россия и Турция – смогут работать вместе в области транспортировки газа, необходимого европейцам» (23.01.2015, https://rg.ru/2015/01/23/cyriza­ site.html ).

Однако (вероятно, не без влияния европейского правого истеблишмента) с конца 2015 – начала 2016 г. у греческих левых появился жесткий правый противник: в Греции стала усиливаться консервативная партия «Новая демократия» (лидер – с января 2016 г. Кириакос Мицотакис). Ее стали активно поддерживать массовые средства, в том числе и публикацией различных опросов в пользу данной партии. Вначале эти опросы показывали незначительное превосходство «Новой демократии». Затем она все больше стала увеличивать свою популярность.

По опубликованным данным в феврале 2017 г. НД якобы «собрала 33% голосов, что в два раза (с 16,5%) больше, чем получила правящая партия ­Сириза… На третьем месте по-прежнему остается праворадикальная «Золотая заря» с 7,5%, но в спину им дышит Компартия Греции (КПГ) с 7%. На ­пятом месте находится Демократическая коалиция (бывший ПАСОК) ­с 6,5%» (15.02.2017, https://rua.gr/news/gospol/20279­gretsiya­opros­novaya­demokratiya­v­2­raza­operezhaet­siriza.html ).

В июне 2017 г. в газете «Параполитика» были опубликованы выводы, которые «показали отрыв НД от правящей Сириза в 14,8%. При этом расстановка политических сил следующая: НД – 37%, Сириза – 22,2%, «Золо­тая заря» – 8,3%, Демократическое выравнивание – 8,1%, KKE – 8%, Союз центристов – 3,8%, и младший партнер по коалиции Сириза, ANAL получил 2,7%».

Сторонники правых доказывали (со ссылкой на якобы 27% опро­шенных) что «президент “Новой демократии” Кириакос Мицотакис больше подходит на роль премьер-министра, тогда как нынешний премьер-­министр – Алексис Ципрас – был удостоен 14%, и “ни один” – 45%» (За Мицотакиса готовы голосовать 27% греков, “против всех” – 45%, 08.07.2017, https://rua.gr/news/sobmn/obschestvo/22011­za­mitsotakisa­gotovy­golosovat­27­grekov­protiv­vsekh­45.html ).

Таким образом, пример Греции, как, видимо, и Италии, говорит о том, что правый политический истеблишмент ЕС сознательно оказывает поддержку правым консерваторам, чтобы избежать победы левых сил.

Резкий рост числа выступающих «против всех», говорит, однако, о том, что побеждающая правая «Новая демократия» не является реальной аль­тер­на­тивой для тех, кто стремится решить острые проблемы греческого ­общества.

В сентябре 2017 г. в Греции прошли парламентские выборы, освещав­ши­­е­ся весьма странным образом: реальная информация о выборах факти­че­ски блокировалась и до сих пор остается минимальной. По объявлен­ным ре­­зультатам Сириза получила 34,4 % голосов и Ципрас остался премьером. При этом была сформирована коалиция Сиризы с партией «Новая демо­кратия».

Однако  острый экономический кризис в стране продолжился. Не был разрешен, в частности, вопрос долга МВФ (в размере семи миллиардов евро). В декабре 2017 г. в Греции началась всеобщая забастовка.

В марте 2018 г. Греция получила крупный кредит от ЕС (вероятно, для выплаты долга МВФ).

В Испании значительных успехов, сопоставимых с успехами греческой партии СИРИЗА, добилась левая партия «Подемос», основанная в 2014 г. До ее появления основную роль в испанском левом движении играли как официальные левые, так и Коммунистическая партия Испании (PCE) и руководимая ей коалиция «Объединенные левые».

«Объединенные левые» во главе с ИКП, начиная с 1978 г. (после паде­ния правой диктатуры) противостояли традиционной испанской двухпартий­ной системе консервативной Народной партии и социал-демократиче­ской (левоцентристской) Испанской социалистической рабочей партии ИСРП. В этот период у власти находилась либо левая ИСРП, либо правая Народная партия (НП), за которые в совокупности голосовало примерно 90% избирателей. Остальные партии были заведомыми аутсайдерами.

Народная партия Испании была образована в 1976 г. бывшими членами Национального движения – единственной партии при Франко. Первоначально называлась «Народным альянсом» (Alianza Popular).

Испанская социалистическая рабочая партия (ИСРП, PSOE) образовалась в конце 1970-х гг. на основе идей правой социал-демократии. За 100 лет до этого, в  1879 г. была основана левая партия с таким же названием. Основатель – Пабло Иглесиас, участник 1-го, затем 2-го Интернационала. В создании партии участвовали «16 наборщиков, четыре врача, два ювелира, один камнетес и один сапожник» (Пабло Иглесиас, wiki). Однако столетняя история партии ее нынешними представителями, как правило, не обсуждается. В конце 1970-х гг. под названием ИСП фактически была основана ­новая социал-демократическая партия правого крыла, которая в 1979 г. «отказалась от идей марксизма» и вписалась в правый истеблишмент (Испанская соц. рабочая партия, wiki). С конца 1970-х гг. ИСП стала второй «системной» правящей партией Испании и долговременным союзником Народной партии Испании в рамках двухпартийной системы. В 1980–1990-х гг. лидером ИСП и премьером Испании (1982–1996) был Фелипе Гонсалес.

В XX веке главной оппозицией слева правому истеблишменту и официальным левым – социалистам – была Компартия Испании (КПИ). В годы гражданской войны число ее членов достигло 300 тыс. человек.

Во время правой диктатуры Франко с 1939 г. по апрель 1977 г. компартия находилась в подполье. Уже с 1960-х гг. (с 1960 г. партией руководил Санть­яго Каррильо) ИКП имела самостоятельный курс, отличный от совет­ского. Испанская коммунистическая партия критиковала вторжение в Чехо­словакию и была одной из главных партий (основателей) еврокоммунизма.

На выборах в Учредительные кортесы в июне 1977 г. (первых после смерти Франко в 1975 г. и падения правой диктатуры) Коммунистическая партия Испании заняла третье место, получив 9,33% голосов.

В 1984 г. из нее выделилась еврокоммунистическая часть во главе с Игнасио Галь­его и Хосе Рамосом, получившая в 1985 г. название Компартии народов Испании (КПНИ; исп. Partido Comunista de los Pueblos de Espaсa, PCPE). Новая КП, однако, не смогла добиться влияния – на выборах 2008 г. она не набрала и 1% голосов. В конце 1980-х часть ее членов вернулась в традиционную КП.

В 2009 г. Коммунистическая партия Испании насчитывала 12 558 членов, ее возглавляет Альберто Гарсон (Alberto Garz!оn). С 1986 г. ИКП выступала на выборах в коалиции с «Объединенными левыми» (Izquierda Unida), в которую входили также Республиканские левые или Открытые левые. Гене­ральные секретари PCE были лидерами коалиции (Компартия Испании, wiki).

После выборов в Европарламент 2014 г. испанские Объединенные левые имеют четырех депутатов в Брюсселе, а также в группе «Объединенные европейские левые».

С 1980-х по начало XXI века основными правящими партиями Испании оставались Народная партия и Социалистическая рабочая партия (ИСРП). Занимая реформистские позиции, испанские социалисты с 1980-х гг. активно сотрудничали с правыми партиями.

В декабре 1982 г. испанские социалисты во главе с Ф. Гонсалесом возглавили правительство и находились у власти несколько сроков подряд. Статус правящей партии заставил ИСРП отказаться от ряда прежних оппозиционных лозунгов.

В мае 1982 г. Испания была принята в НАТО. До того, как стать правящей партией, ИСРП выступала против участия Испании в НАТО, но затем, на референдуме о членстве в НАТО (1986), стали агитировать за то, чтобы остаться в нем.

В 1986 г. Испания вступила в Европейский союз, выгодами от членст­ва в котором во многом объясняются экономические успехи страны 1980–90-х гг., связанные с развитием потребительского сектора и сферы услуг. В то же время, к сохраняющейся проблеме сепаратистских тенденций в стране Басков и Каталонии добавились общеевропейские проблемы, связанные с притоком мигрантов из-за пределов Европы (из стран Северной Африки и Латинской Америки) и деятельностью религиозных экстремистов.

Коррупционные скандалы подорвали популярность социалистов Гонсалеса среди населения. В 1993 г. ИСРП вновь победила на выборах, хотя уже не получила абсолютного большинства. На выборах в 1996 г. социалисты (ИСРП) потерпели поражение, усту­пив большинство Народной партии. Реша­ющим ударом по престижу социалистов, повлекшим их поражение на выборах, стала публикация фактов о тайной и вне рамок закона борьбе партии во время ее пребывания у власти против терроризма баскских сепара­тистов.

На парламентских выборах 14 марта 2004 г. ИСРП одержала убедительную победу, получив 42,6% (11 миллионов) голосов избирателей – на три миллиона больше, чем в 2000 г. – 164 места из 350 в конгрессе депутатов против 148 у Народной партии. По результатам выборов 43-летний социалист Хосе Луис Родригес Сапатеро сформировал однопартийное правительство. Он стал пятым председателем правительства в постфранкистский ­период и первым, кто занял этот пост с первой попытки. Правительство Х. Сапатеро управляло Испанией семь лет – с 2004 по 2011 г., передав затем власть представителям Народной партии.

После 2011 г. в Испании стал очевидным запрос на левую оппозицию традиционной двухпартийной системе социалистов (ИСРП) и Народной партии. Таковую с 2014 г. предоставила партия радикальных левых «Подемос» («Мы можем»).

Инициатором создания новой партии выступила неортодоксальная ­левая («троцкистская») партия «Антикапиталистические левые» (Izquierda Anticapitalista, ныне политическая ассоциация «Антикапиталисты» в рамках «Подемос»). К ней присоединилась группа преподавателей из Мад­рид­ского университета Комплутенсе, включая будущего генсека «Подемос» ­Пабло Иглесиаса Турриона, получившего известность благодаря своим выступлениям на политических ток-шоу.

На создателей испанской левой партии повлиял успех Сиризы в Греции. Также отмечают влияние на «Подемос» идеологии латиноамерикан­ских левых движений и правительств.

Первый съезд «Подемос» прошел 18–19 октября 2014 г. На съезде («Гражданская ассамблея») были приняты пять важнейших резолюций: об улучшении качества образования и доступа к нему (45%), о борьбе с коррупцией (42%), праве на жилье (38%), о всеобщем здравоохранении (31%) и реструкту­ризации внешнего долга (23%); 80,7% голосов получил документ группы Пабло Иглесиаса Claro que Podemos /«Конечно, мы можем»/ (Подемос, wiki).

На выборах в Европарламент 2014 г. партия выступала независимо от традиционных левых партий, в том числе блока коммунистов и регионалист­ских левых «Объединенные левые». На этих выборах «Подемос» заняла четвертое место с 7,98% голосов, что стало сенсацией. В некоторых сообществах (регионах) Испании, таких как Мадрид, Астурия, Кантабрия и Арагон, за новую партию голосовали свыше 10% активных избирателей; в мадрид­ском рабочем районе Сан-Блас – 14%.

В Европарламент от Испании прошли пять кандидатов списка «Поде­мос»: Пабло Иглесиас Туррион, 35-летний политолог, автор книг и телеведу­щий; Тереза Родригес, 32-летняя учительница, филолог и левая активистка; Карлос Хименес Вильярехо; Лола Санчес, Пабло Эченике-Робба. В Европарламенте представители «Подемос» входят, как и «Объединенные левые», в группу «Европейские объединенные левые/Лево-зеленые Севера».

На муниципальных выборах в мае 2015 г. «Подемос» участвовала в составе коалиций низовых гражданских активистов. На выборах мэров и горсоветов крупнейших городов Испании – Барселоны и Мадрида – победили кандидаты от этих коалиций, соответственно лидер движения обманутых ипотечных вкладчиков Ада Колау от «Guanyem Barcelona» и юрист и правозащитница Мануэла Кармена от «Ahora Madrid».

В Каталонии региональный список «Подемос» и союзников занял первое место (Подемос, wiki).

На парламентских выборах в Испании 20 декабря 2015 г. победу одержала консервативная Народная партия, получившая 28,7% голосов избирателей, второе место заняла ИСРП с 22% (как видно, в совокупности они получили чуть больше половины голосов). «Подемос» получила третий результат – 21% голосов и 69 мест в нижней палате. Однако надеждам на формирование левого правительства помешало отсутствие договоренности «Подемос» с Компартией и руководимыми ею «Объединенными левыми». При том, что обе партии не отрицали необходимости «народного единства».

Кроме того появился и четвертый игрок – новая правая партия «Граждане», получившая 13,9% голосов. Ее программа строится на своеобразном соединении правых и левых элементов (Парламентские выборы в Испании 2015, wiki).

В результате длившихся несколько месяцев переговоров партиям не удалось сформировать ни коалицию, ни правительство. В начале мая королю Испании Филиппу VI пришлось распустить парламент и назначить ­новые выборы, которые состоялись в июне 2016.

На вторых за полгода парламентских выборах «ни одна политическая сила не получила абсолютного большинства и возможности сформировать правительство самостоятельно. По итогам голосования консервативная Народная партия премьер-­министра страны Мариано Рахоя получила­ 137 мандатов в 350-местном конг­рессе депутатов, нижней палате испан­ского парламента. Испанская социалистическая рабочая партия заняла второе место и получила 85 мест – на пять меньше, чем в прошлый раз. Левый блок “Подемос” получил 71 место (без изменений), а правоцентрист­ская “Граждане” – 32 (на восемь меньше) мандата» (26.06.2016, http://www.bbc.com/russian/news/2016/06/160626_spain_elections_prospects ).

«Избирательная кампания проходила довольно оживленно, что было вызвано, в частности, созданием избирательного блока Унидос-Подемос. Партия Унидос (“Объединенные левые”) относится к наиболее левой части политического спектра Испании – в ее состав входит несколько политиче­ских объединений, включая Коммунистическую партию Испании. Создание столь радикально левого блока вызвало бурную реакцию со стороны политических оппонентов» (Парламентские выборы в Испании 2016, wiki).

«Поскольку в прессе активно обсуждалось возможное создание коалиции ИСРП с Унидос-Подемос, в дело вмешался даже Евросоюз. Его представители провели консультации с лидерами социалистов по вопросу о недопустимости создания подобного коалиционного правительства. Причиной такого шага стал крайний евроскептицизм “Подемос” и Унидос. Если “Подемос” только отрицает финансовые обязательства Испании перед ­Европой, то Унидос вообще выступают за выход из ЕС. Однако основной темой выборов все же стала ситуация в экономике. Испания имеет огромный дефи­цит бюджета, почти нулевой экономический рост, высокий уровень безра­бо­тицы, составляющий 21% трудоспособного населения» (М. Желтов. Испания: крах двухпартийной системы или евроскептицизм по-пиренейски, 05.07.2016, http://izbircom.com/2016/07/05/испания­крах­двухпартийной­ системы­и/ ).

В феврале 2017 г. прошел съезд «Подемос». Одной из важных озвученных на съезде идей была идея превращения избирательного блока Унидос-Подемос в более оформленное движение радикальных испанских левых­­ (Р. Ко­стюк, 13.03.2017, http://rabkor.ru/columns/interview/2017/03/13/podemos/ ).

Серьезной проблемой для Испании стала проблема отделения Каталонии. Вопреки правой прессе, далеко не все сторонники левых (в том числе членов «Подемос») поддерживают такой шаг.

В конце ноября 2017 г. американский Атлантический совет обвинил «Подемос» в связях с Россией, что, однако, доказано не было (22.11.2017, https://inosmi.ru/politic/20171122/240829427.html ).

В начале июня 2018 г. правительство Народной партии М. Рахоя ушло в отставку. Было сформировано правительство социалиста Педро Санчеса, в которое, однако, не вошли представители партии «Подемос», поддержавшей социалистов.

Политическая система Португалии имеет большое сходство с испан­ской. В ней также преобладают Народная партия и «системные» социалисты – социал-демократы, вместе выступавшие на выборах в 2011 и в 2015 г. в право­центристской коалиции «Португалия вперед!»

Парламентские выборы в июне 2011 г. принесли победу правоцентрист­ской коалиции Социал-демократической партии и Народной партии Португалии (PSD/CDS-PP). Парадокс данной коалиции – как и португальской политической системы – состоит в том, что вторым членом «как бы правой» коалиции является номинально левая Социал-демократическая партия. Это противоречие показало себя на следующих португальских выборах.

В левой оппозиции важную роль помимо социалистов играет также Португальская коммунистическая партия (PCP), которая выступает в коалиции с Зелеными.

«Во всей зоне евро именно партия, возглавляемая Жерониму Соуза (Jeronimo Sousa), имеет наибольшее число голосов по сравнению со своими коллегами в других странах. Это подтвердили парламентские выборы в октябре 2015 г. РСР удалось набрать 8,25% и получить 17 мест – самый высокий показатель с 1999 года. С 1987 года PCP выступает на выборах в коалиции с Зелеными, образуя CDU. Как и у испанских “Объединенных левых”, в CDU также именно комму­ни­­­­сты имеют основную долю парламентских мест: 15 депутатов против двух от пар­тии Зеленых» (19.10.2015, http://inosmi.ru/europe/20151019/230892826.html ).

Выборы 4 октября 2015 г. вылились в острый политический кризис, который привел к победе левой оппозиции. С одной стороны, выборы как будто принесли успех правящей правоцентристской коалиции «Португалия вперед!» (Социал-демократическая партия/Народная партия Португалии), получившей 104 места в 230-местным парламенте. При этом немало голосов набрала и левая оппозиция. Социалистическая партия получила 85 мест, Левый блок – 19, Коммунистическая партия – 14.

При поддержке президента Анибала Каваку Силва правоцентристская коалиция создала такое же правительство во главе с премьером Педру Пасушем Коэлью. Однако в результате развития противоречий между Народной партией и социал-демократами последние решили выйти из коалиции с Народной партией и образовать коалицию с левыми партиями. Результатом стал вотум недоверия правительству социал-демократа Педру Коэлью и создание правительства социалиста Антониу Кошта.

Левую оппозицию Португалии поддерживали массовые митинги. Левым удалось поставить своего представителя во главе парламента вместо кандидата от правого блока «Португалия вперед!». Они выступили против правительственной программы жесткой экономии. «Меньше пенсии, меньше зарплаты, меньше бюджетные расходы и больше налоги. Все это прописано в соглашении с Европейским союзом стоимостью в 78 миллиардов евро, которое прежнее португальское правительство подписало в обмен на спасение от дефолта.

Кошта настаивает на том, что 62% избирателей проголосовали против предлагаемой правыми политики жесткой экономии. Левые угрожают массовыми акциями протеста в случае, если правительственный курс не будет изменен».

Приход радикальных левых к власти в Португалии в октябре 2015 г. заставил обозревателей делать весьма неутешительные прогнозы. По их мнению, «похоже, что Португалия стоит на пороге масштабных политиче­ских катаклизмов, а Европейский союз в ее лице получает еще одну горячую точку в своих границах. Ангела Меркель, уже предвкушая новые проблемы, ­заявила на прошлой неделе, что перспектива прихода к власти левой коалиции “очень негативна”» (28.10.2015, http://www.politnavigator.net/portugaliya­novaya­goryachaya­tochka­evrosoyuza.html ).

Однако ситуация в Португалии стала разворачиваться иначе, чем предполагал негативный сценарий. Лидеру социалистов Антониу Кошта удалось направить ее в конструктивное русло. Кошта верно обозначил свою позицию, которая включала как критику старой политики «жесткой экономии» и установку на перемены, так и выполнение европейских обязательств. Он указал, что только левое правительство в Португалии может быть стабильным в течение ближайших нескольких лет.

«”Очевидно, что Социалистическая партия в лучшем положении, чем правые, для формирования правительства, стабильного на протяжении ближайших четырех лет. То, что я хочу донести, особенно до рынков, что Порту­галия будет выполнять свои обязательства перед Европой”, – сказал Кошта. В последние дни, после того, как левые дали понять, что могут попытаться сформировать правительство, португальские рынки начали падать.

”Очевидно, хотя это многих и удивит, потому что это новое, впервые может быть правительство левого парламентского большинства, которое не будет представлять риск для европейских правил”, – добавил он.

Правила ЕС предусматривают, что дефицит госбюджета стран-­членов не должен превышать 3% ВВП, дефицит португальского бюджета в прош­­лом году составил 7,2% ВВП» (16.10.2015,(http://www.gazetaslovo.com/%D0%B3%D0%B0%D0%B7%D0%B5%D1%82%D0%B0/item/portugaliya­ levye­sily­smogut­obespechit­stabilnost.html ).

После своего избрания премьером Антониу Кошта развернул широкую деятельность как внутри страны, так и в Южной Европе в целом. В конце января 2017 г. в Лиссабоне под его руководством прошло совещание лидеров средиземноморских стран ЕС.

По словам Антониу Кошта, эта встреча «должна способствовать единству Европы и решению проблем защиты ее границ… Для этого нужна сильная Европа, которая может защищать свои внешние границы, которая умеет быть солидарной в рамках своих границ, которая может дать новый импульс экономическому росту, созданию рабочих мест и стабилизации еврозоны… У стран Средиземноморья много общих интересов, которые мы должны ­защищать и продвигать».

Предыдущий саммит лидеров средиземноморских стран Евросоюза ­состоялся в сентябре 2016 г. в Афинах. «В нем приняли участие премьер-­министр Греции Алексис Ципрас, президент Франции Франсуа Олланд, премьер-­министр Италии Маттео Ренци и глава португальского кабинета Антониу Кошта. По мнению греческой стороны, саммит ставил целью продемонстрировать, что Южная Европа имеет большие проблемы и надо менять ситуацию, в частности, отказаться от политики, которую проводят страны Цент­ральной Европы под руководством Германии» (14.11.2016, https://ria.ru/world/20161114/1481353337.html ). Следующий (после января 2017 г.) саммит стран Средиземноморья (Мед-7) прошел в январе 2018 г.

Важным направлением деятельности правительства Антониу Кошта стало противостояние политике денационализации, которая при прежнем кабинете Пассоша Коэльо из Социал-демократической партии (СДП) ­за­тро­нула важнейшие для государства сектора, такие как банковский, энергетический, транспортный.

По словам мэра Портимана, члена Национального секретариата СП Исильды Гомеш, «эта политика, с точки зрения всех португальских левых партий, нанесла вред государству и его интересам. Мы договорились в парламенте и приняли закон о том, чтобы государство вновь стало мажоритарным акционером в национальной авиационной компании TAP.

Правительство А. Кошты вернуло в общественный сектор метропо­литен в Лиссабоне и во втором городе страны Порту. Было также принято решение о стопроцентном переходе в общественный сектор двух банков. ­Заканчивается процесс муниципализации автобусного парка в Лиссабоне. Очевидно, что сегодня национализация должна рассматриваться левыми силами не как самоцель, но как действенный рычаг экономической по­ли­­­­ти­­ки. Рычаг, который может и должен использоваться в интересах обще­­­ст­ва, в интересах людей» (Португальские левые: Нато и Евросоюз нуждаются в рефор­мах, 02.03.2017, (http://rabkor.ru/columns/interview/2017/03/02/portugal­left/ ).

Предпринятые левыми в Португалии реформы принесли положительные результаты. Уже через год после прихода к власти левого правительства даже его критики признали, что экономическая ситуация в Португалии ­существенно улучшилась. В 2016 г. правительству «удалось сократить дефицит бюджета более, чем на половину. Сейчас бюджетный дефицит состав­ляет около 2,1% ВВП, что является самым низким показателем с момента ­установления в Португалии демократии в 1974 г. Администрация Антониу Кошта вывела государственные пособия, пенсии, зарплаты и рабочие ставки на до­кри­зисный уровень и сократило дефицит бюджета даже больше, чем этого требовал Европейский Союз (2,5% ВВП). Впервые Португалия пол­ностью выполнила фискальные правила Еврозоны… Наблюдался эконо­мический рост, который вызвал уменьшение дефицита бюджета на 2% ВВП по сравнению с аналогичным показателем в последнем квартале преды­дущего года».

Успехи Португалии признала и Еврокомиссия. При этом премьер­ А. Кошта обвиняет ЕС и МВФ в «неспособности предоставить достаточную помощь финансовому сектору государства на время выхода из кризиса. Он недоволен тем, что правительство, которое тратит 4,4 млрд евро на спасение банков, вынуждено решать все проблемы самостоятельно. Экономисты же по-преж­нему обеспокоены государственным долгом, который в прошлом году увеличился до 131% ВВП, несмотря на сокращение бюджетного дефицита» (14.04.2017, http://byfin.by/zhurnal­byfin/segodnya/kak­portugaliya­sokrashhaet­ byudzhetnyj­deficit­pri­etom­uvelichivaya­pensii­i­zarplaty/ ).

5. Левые Северной Европы начала XXI века. Швеция, Норвегия, Дания, Финляндия.

Для политической жизни Швеции характерно длительное – с первой трети XX века – пребывание у власти социал-демократов (СДРПШ). Они формировали правительство страны непрерывно в течение 40 лет – с 1936 по 1976 г. и создали систему, ставшую известной как «шведская модель социализма». В 1990 г. в Социал-демократической партии Швеции со­стояло более одного миллиона членов – 12% населения. (Такая массовость достигалась, в том числе, и за счет участия в профсоюзах, числившихся коллективными членами.)

У шведской «модели социализма» много достижений, но и немало пара­доксов. Уже в конце XX века (например, в 1990-е гг.) шведские социал-­демократы чаще занимались приватизацией, чем национализацией.

В 1990-х и в начале XXI века влияние шведских соцдемов существенно ослабло. Они потерпели поражение на выборах, в частности, в 2005 г., получив 5,7% голосов. Стало падать число членов партии. К 2014 г. в партийных рядах осталось немногим больше 120 тысяч человек, половина из которых – пенсионеры. Партия более популярна на севере страны. В марте 2007 г. на внеочередном партийном конгрессе лидером впервые была избрана женщина – Мона Салин, но после поражения партии на парла­ментских выборах 2010 г. она заявила о своей отставке. В январе 2012 новым лидером был ­избран Стефан Лёвен, под руководством которого социал-демократам вновь удалось добиться успеха в 2014 г.

С XX века в Швеции существуют и партии радикальных левых – в первую очередь Компартия Швеции, основанная в 1917 г. и с 1917 по 1921 гг. называвшаяся Шведская Социал-демократическая левая партия. С 1921 по 1967 гг. она называлась Коммунистическая партия Швеции, затем (с 1967 по 1990 г.) – Левая партия коммунистов.

Отношения Компартии Швеции с СССР и 3-м Интернационалом были достаточно сложными. Уже с середины 1960-х гг. партия начала движение от марксизма-ленинизма (второго марксизма) в сторону «плюралистической» левой идеологии и соответственной «модели социализма». Еще в 1967 г. КПШ приняла название партии «Левая» (хотя сохранялось и название Коммуни­стическая) и в 1968 г. осудила вторжение СССР в Чехословакию.

В 1970-х руководство партии пыталось вернуться к традиционному марк­сизму-ленинизму. Однако к концу 1970-х гг. в Компартии Швеции победило еврокоммунистическое направление, что привело к выходу из партии традиционного просоветского крыла. На партийном съезде 1978 г. сторонники реформ попытались принять «Манифест за демократию» с осужде­нием стран Восточной Европы за несоблюдение «прав человека». (Не был принят под давлением делегации КПСС.)

В 1990 г. было решено окончательно изменить название ЛПК на Левую партию (ЛП) Швеции. В 1993 г. новым главой партии вместо Ларса Вернера стала Гудрун Шиман. Благодаря переменам ЛПШ удалось преодолеть избирательный кризис. На парламентских выборах 1994 г. Левая партия Швеции набрала 6,2% голосов. Вновь стало усиливаться ее влияние, особенно, среди молодежи (Левая партия Швеции, wiki).

ЛП была одним из организаторов кампании против вступления в Евросоюз. На съезде 1996 г. партия декларировала себя, как феминистская.

На парламентских выборах в Швеции в 1998 г. ЛП получила 12% голосов (631 011) – максимальное число за последние десятилетия – и, за­ключив со­глашение с социал-демократами, стала поддерживать правительство ­Й!ора­на Перссона, не входя в его состав. На выборах в Европарламент в 1999 г. Левая партия Швеции получила целых 15,8% голосов.

На парламентских выборах 2002 г. Левая партия Швеции набрала 8,3% (потеряв более 3%). В 2003 г. временным председателем партии вместо ушедшей Гудрун Шиман стала Улла Хоффманн. На съезде в 2004 г. председате­лем был избран Ларс Оли. В 2004 г. из партии вышла ячейка в неболь­шом городе Гнеста, сформировав локальную партию «Левые демо­краты» (Vдnsterdemokraterna).

В 2005 г. бывший лидер Левой партии Гудрун Шиман основала «Феминистскую инициативу», относящуюся к левому спектру и отстаивающую права сексуальных меньшинств. Именно Шиман внесла феминистские идеи в политическую повестку Швеции. По модели Швеции сформировалась и Феминистская партия Норвегии.

Выборы 2006 г. принесли Левой партии Швеции 5,8% и 22 места в ­Риксдаге (Левая партия Швеции, wiki).

С 2006 г. Швецией правили правоцентристские партии – Умеренная партия (лидер партии Фредрик Райнфельдт был премьер-министром), Народ­ная либеральная партия во главе с министром образования Яном Бьорклундом, а также Партия центра и Христианско-демократическая партия.

Правая коалиция осталась у власти до 2014 г., хотя на выборах 2010 г. социал-демократы набрали 30,7% голосов. В целом «Красно-зеленая коалиция» несмотря на проигрыш выборов 2010 г., показала неплохой результат. ­Успешно выступила Партия зеленых – 7,2% голосов и 25 мест в­ пар­­ламенте. Левая партия в 2010 г. получила 5,6% голосов и 19 депутатских мандатов. В августе 2011 г. председатель Левой партии Ларс Оли ушел в ­отставку. На съезде партии 6 января 2012 г. новым лидером партии был ­избран Юнас Шёстед.

Однако на выборах 2014 г. «Красно-зеленая коалиция» (союз Социал-демократической, Левой и Зеленой партий) одержала победу над правыми, набрав 43,6% голосов. Правые партии потерпели поражение, получив 39,4% голосов (в том числе правящая Умеренная партия – 23,2%). Социал-демокра­тическая партия собрала 31,3% голосов (113 из 349 мест в Риксдаге) и сформировала коалиционное правительство во главе с премьер-министром бывшим лидером профсоюза металлургов Стефаном Лёвеном.

Таким образом, в результате выборов возглавившие коалицию социал-демократы снова пришли к власти после восьмилетнего перерыва. (По заме­чанию обозревателей – это самый большой срок, на который прерывалось их правление в Швеции с 1936 г.) Выборная программа шведских социал-демо­кра­тов («Дорогое будущее») предусматривала инвестиции в социальную сферу на 40 миллиардов крон (5,7 миллиарда евро). Для сравнения, правящий альянс обещал 15 миллиардов крон. Социал-демократы планируют снизить безработицу до самого низкого уровня в Европе, что значит почти вдвое: в Швеции безработица составляет 8%, а в Германии и Австрии, где самый низкий показатель по ЕС, – 4,9%.

Второй после социал-демократов партией левой коалиции и третьей по величине политической силой в Швеции стала Партия зеленых (Партия окру­жающей среды – ПОС), получившая 6,8% голосов и 25 мест в Риксдаге. (Она же – единственная партия, имеющая двух председателей: Густав Фридолин и Оса Ромссон.)

Третья партия коалиции – Левая партия Швеции получила на выборах 2014 г. 5,7% голосов и 21 место в Риксдаге.

Неожиданностью шведских выборов 2014 г. стал успех антииммигрантской националистической партии «Демократы Швеции», которая вначале считалась политическим изгоем. Она набрала рекордные 13% голосов, ­удвоив свой результат с прошлых выборов и стала влиятельной силой в шведской политике.

На выборах в Европарламент в 2014 г. на первое место вышла Социал-демократическая партия Швеции, собравшая 24,4% голосов (5 мест). Зеленые вышли на второе место, получив 15% голосов (4 мандата). Левая партия получила 1 место и 1 место – «Феминистская инициатива».

В 2015 г. крайне правые «Демократы Швеции» в союзе с правой коалицией (Умеренная коалиционная партия и «Альянс за Швецию») попытались сбросить левую коалицию и организовать досрочные выборы, что, однако, сделать не удалось.

В течение 2015 г. в Швеции (как и во всем ЕС) резко увеличилось ко­личество беженцев. «По некоторым данным, суммарно за 2015 г. в страну прибыло около 163 тысяч мигрантов, что является абсолютным рекордом ­на душу населения во всем Евросоюзе». Всего по данным европейского ­пограничного агентства Frontex «внешние границы Евросоюза с 1 января по­ 1 ноября 2015 года пересекли 1,2 млн нелегальных мигрантов. Этот пока­затель стал абсолютным рекордом за всю историю ЕС» (28.01.2016, https://vz.ru/world/2016/1/28/790997.html ).

Увеличение количества мигрантов в Швеции, которому социал-демокра­тическое правительство сопротивлялось явно недостаточно, усиливало влия­ние крайне правых, что показали события 2017 г.

«Столкновения с мигрантами в феврале 2017 года и террористический акт в Стокгольме 7 апреля поспособствовали взрывному росту популярно­сти крайне правых – Демократической партии Швеции. Согласно опросу института YouGov, поддержать радикальных противников миграции готовы 23,9% граждан королевства. Националистически настроенные оппозиционеры не только опередили ближайших конкурентов – Социал-демократиче­скую партию Швеции Стефана Лёвена, но и смогли наладить отношения с умеренно-правыми партиями. В 2014 году борцов с исламской угрозой под­дер­живало вдвое меньше шведов – всего 13%» (Ультраправые становятся глав­ной партией Швеции, 11.04.2017, https://ria.ru/world/20170411/1491999340.html ).

В марте 2017 г. Шведская социал-демократическая партия вышла из Социнтерна. Тогда же Левая партия Швеции выступила против вступления Швеции в НАТО, военных учений НАТО в Швеции (самых больших за 20 лет), против поддержки США в Афганистане и за всеобщую воинскую повин­ность против профессиональной армии (Компартия Швеции /Левая партия/ против НАТО, 13.03.2017, https://www.politforums.net/world/1489357100.html ).

Самой крупной партией в парламенте Дании остаются социал-демо­краты долголетнего премьера Хелле Торнинг-Шмитт, хотя главную роль играют правые – Народная партия Дании и правоцентристская (праволиберальная) партия «Венстре» во главе с Ларсом Лёкке Расмуссеном, который возглавлял правительство Дании в 2009–2011 гг.

Датская народная партия (идеологической основой которой являет­ся национальный и социальный консерватизм) была создана в 1995 г.­ В 1998–2007 гг. она резко – в два раза – увеличила свою электоральную поддержку, что в итоге позволило ей выйти на третью позицию в парламенте.

На выборах  предшествующего десятилетия «Венстре» также набирала до трети голосов. На выборах в Фолькетинг в 2001 г. датские либералы ­набрали более 31% голосов и вместе с консервативной Народной партией образовали коали­ционное правительство меньшинства. На выборах 2005 г. праволиберальная «Венстре» получила 29% голосов. На выборах 2007 г., несмотря на некоторое снижение поддержки, «Венстре» вместе с Народной партией вновь сумела сформировать правительственную коалицию, которую поддерживала также Христиан­ская демократическая партия.

На парламентских выборах 15 сентября 2011 произошел прорыв дат­ских ле­вых. Победила оппозиционная «красная» коалиция из трех партий. Социал-демократическая партия получила в Фолькетинге 24,8% голосов (44 мес­та), Социалистическая народная партия – 9,2% голосов (16 мест) и «Красно-зеленая коалиция» – 6,7% (12 мест вместо четырех). Лидеру ­социал-­демократов Хелле Торнинг-Шмитт удалось сформировать большинство в Фолькетинге (92 места из 179), и она была назначена новым ­премьер-минист­ром страны (Выборы 2011 г. в Дании, wiki).

«Красно-зеленая коалиция» была учреждена в 1989 г. тремя организациями – партией «Левые социалисты» (ЛС), Коммунистической партией Дании (КПД) и троцкистской Социалистической рабочей партией (СРП). В 1991 г. к коалиции присоединилась небольшая маоистская Комму­нисти­ческая рабочая партия (КРП).

Что касается правых, то на парламентских выборах 2011 г. «Венстре» получила 26,7% голосов и 47 мест, Датская народная партия – 12,3% и 22, «Радикальная Венстре» – 9,5% и 17 мест, «Либеральный альянс» – 5,0% и 9 и Консервативная народная партия – 4,9% голосов и 8 мест (http://www.imemo.ru/index.php?page_id=502&id=1705 ).

Консервативный (правоцентристский) «синий» блок во главе с лидером либерально-консервативной партии «Венстре» Ларсом Лёкке Расмуссеном выступал за снижение налогов. «В блоке считали, что необходима новая иммиграционная политика, которая бы привела к сокращению числа беженцев.

Левоцентристский “красный” блок во главе с Социал-демократиче­ской партией был намерен вкладывать средства для развития систем здравоохранения, образования и социальной защиты. В этом блоке большое внимание обращали на необходимость стимулировать население использовать благоприятные для экологии источники энергии» (19.06.2015, (http://www.imemo.ru/index.php?page_id=502&id=1705 ).

На парламентских выборах 2015 г. в Дании победила правоцентрист­ская коалиция под руководством лидера партии «Венстре» и бывшего премьера Ларса Лёкке Расмуссена, который возглавлял правительство Дании в 2009–2011 гг.  Несмотря на то, что партия заняла лишь третье место с 19,5% голосов и явно уменьшила число своих депутатов (34 вместо 47), в целом пяти партиям правоцентристского блока удалось получить 52,6% голосов избирателей – 90 мандатов в 179 местном парламенте. Левоцентристы полу­чили 85 мандатов, хотя социал-демократы во главе с премьер-министром Хелле Торнинг-Шмидт заняли на выборах первое место (26,4% голосов, 47 мест).

Партия даже увеличила на три число своих мандатов по сравнению с прошлыми выборами. В то же время поддержка ее союзников резко упала.

Наибольшее число голосов в «синем» блоке «получила правая популист­ская Датская народная партия, за которую проголосовали свыше 21% датчан. Теперь у нее в Фолькетинге стало 37 депутатов вместо 22 на выборах 2011 г. Все большую популярность Датской народной партии обеспечивает ее попу­ли­стская риторика и призывы к сокращению все ускоряющегося притока мигрантов» (19.06.2015, https://www.imemo.ru/index.php?page_id=502&id=1705 ).

Правоцентристскому правительству предстоит сосредоточиться на решении экономических проблем. Дания лишь недавно вышла из тяжелого экономического кризиса, причиной которого стал обвал перегретого рынка недвижимости.

Должны быть реализованы и предвыборные обещания, касающиеся пересмотра иммиграционного законодательства. В 2014 г. заявления о получении убежища в стране подали более 14,8 тыс. человек – вдвое больше, чем годом ранее. Как Датская народная партия, так и «Венстре» обещают вернуться к жесткой системе квот.

Болезненной темой остается также распределение социальных выплат. Правые политики настроены на то, чтобы существенно ограничить возможности беженцев и временных трудовых мигрантов из других стран ЕС получать деньги из государственного бюджета (19.06.2015, (http://www.imemo.ru/index.php?page_id=502&id=1705 ).

В сентябре 2017 г. правоцентристское правительство Дании выступило против строительства российского газопровода в Германию «Северный поток-2».

Основная партия левого крыла Норвегии – Норвежская рабочая (фактически социал-демократическая) партия. Начиная с выборов 1933 г. она получала не менее 62 мест из 165 (169) в Стортинге.

Норвежские социал-демократы побеждали и в конце XX века. В результате острых противоречий в правоцентристском лагере они победили на выборах в 1986 г. Политика нового правительства, кроме увеличения государственных расходов на жилищное строительство, здраво­охранение и охрану окружающей среды, была экономически либеральной: приватизация части государственного сектора и сферы услуг, частичный отказ от прогрессивной шкалы налогообложения, снижение налогов на нефтедобывающие компании, замораживание цен и заработной платы для борьбы с инфляцией, повышение тарифов.

Одновременно Норвежская рабочая партия сделала важные шаги в ­направлении достижения гендерного равенства, проведя через парламент­­ Закон о расширении представительства женщин в управленческом аппарате и сделав кабинет Гру Харлем Брунтланд первым правительством в истории страны, включающим половину (8 из общего числа 17) женщин-министров (Рабочая партия Норвегии, wiki).

Однако в начале «нулевых» годов произошел перелом. Выборы 2001 г. в Норвегии выиграли правые. НРП получила 25% голосов и 43 места в парламенте против 35% в 1997 г. На выборах победил правый блок, хотя его лидер – консервативная (правая) партия Хойре формально набрала и меньше го­лосов (21%, 38 мест), чем НРП, как и Партия прогресса, собравшая 14,6% ­голосов (26 мест).

Среди причин поражения левых называли отход партии от социально ориентированной политики, непопулярное решение 1997 г. о приватизации части государственной собственности и связанные с этим скандалы.

Выборы 2005 г. в Норвегии снова выиграла левоцентристская коалиция. «Красно-зеленый альянс» получил 87 депутатских мест в Стортинге из 169. В том числе Рабочая партия – 61 место (увеличив свое представительство на 18 мест). Социалистическая левая партия провела 15 депутатов, потеряв 8 мест. Партия Центра получила 11 мест.

По итогам парламентских выборов 2009 г. в Норвегии у власти в стране осталась правящая левоцентристская коалиция. Социал-демократы (Норвежская рабочая партия) во главе с премьером Йенсом Столтенбергом собрали 35,4% голосов – 86 из 169 мест, при этом для формирования правитель­ст­ва необходимы 85 мест. Партия Прогресса – 22,9%, Консервативная пар­тия – 17,2%, Социалистическая левая партия (Sosialistisk Venstreparti) – 6,2%.

22 июля 2011 г. произошло убийство ультраправым экстремистом, бывшим членом Партии прогресса Андерсом Брейвиком 77 человек в результате двойного теракта в центре Осло и молодежном лагере Норвежской рабочей партии. Это убийство социалистов активистом правой партии стало очевидным актом консервативного террора. Примером такового можно считать также и убийство 28 февраля 1986 г. лидера социал-демократов Швеции ­Улофа Пальме.

Парламентские выборы в Норвегии 2013 г. выиграли правоцентристы во главе с лидером Консервативной партии Эрной Сольберг, а консерва­торы и их союзники получили большинство мест в парламенте.

Сольберг сформировала новое коалиционное правительство страны вместе с антиимиграционной Партией прогресса, членом которой в свое время был «норвежский террорист» Андерс Брейвик. Лидер консерваторов Эрна Сольберг назвала исход выборов «исторической победой» для правых партий (10.09.2013, http://www.newsru.com/world/10sep2013/norge.html ).

На парламентских выборах в Норвегии в сентябре 2017 г. опять победила правая коалиция, получившая 89 из 169 депутатских кресел в Стортинге. «Несмотря на то, что “красно-зеленое крыло” – “зеленые”, Норвежская ­рабочая партия, Социалистическая левая партия и “красные” (леворади­калы) набрали на семь тыс. голосов больше, чем правящая коалиция, изби­рательная система в Норвегии такова, что мест в парламенте они получат меньше. Таким образом, консерваторы сформируют второе правительство подряд, чего в Норвегии не было с 1985 г., хотя это и не будет правительст­во большинства, и им придется договариваться с союзниками…

Поражение Партии зеленых (MDG), которая выступала в том числе за немедленное прекращение геологоразведки нефти и газа и в течение 15 лет за полный отказ от этой отрасли, означает, что существенных изменений в нефтегазовой промышленности Норвегии не будет. “Зеленые” не были явным фаворитом, но перед выборами эксперты считали, что у них есть серьез­ные шансы войти в коалиционное правительство и существенно повлиять на его решения» (На выборах в Норвегии победила правящая коалиция, 12.09.2017, http://www.interfax.ru/world/578724 ).

На выборах в парламент Финляндии (Эдускунту) в апреле 2011 г. победи­ла консервативная Коалиционная партия (национальной коалиции), собравшая 20,4% голосов (44 места). За ней следовала Социал-демократиче­ская партия Финляндии – 19,1% (42 места), далее Истинные финны – 19% (39 мест). Праволиберальная партия «Центр» получила 15,8% (35 мест), Левый союз – 8,1% (14 мест), Зеленый союз – 7,2% (10 мест). Сенсацией выборов стал успех консервативной партии «Истинные финны».

После выборов в Эдускунту в 2011 г. было создано правительство Юри Катайнена, в котором Социал-демократическая партия Финляндии, показавшая второй результат на выборах, получила шесть министерских портфелей. Левый союз получил в правительстве Юри Катайнена два министерских портфеля: Пааво Архимяки – пост министра культуры и спорта, Мерья Кюлленен – министра транспорта. Два министерских поста получил также Зеленый союз.

Социал-демократическая партия Финляндии была основана в 1899 г. и долгое время находилась у власти в стране. В нее входил целый ряд известных финских политиков – премьеры Калеви Сорса, Пааво Липпонен, президенты Мауно Койвисто (1982–1994), Мартти Ахтисаари  (1994–2000) и Тарья Халонен (2000–2012).

На выборах 2007 г. Социал-демократическая партия перешла в оппозицию, уступив место правым партиям. Председателем партии с июня 2008 по май 2014 г. стала Ютта Урпилайнен (род. 1975) – первая женщина-председатель в истории социал-демократов Финляндии. В мае 2014 г. на съезде партии новым руководителем СДП был избран Антти Ринне, обещавший, что под его руководством «партия будет делать акцент на вопросах экономического роста и занятости» (Социал-демократическая партия Финляндии, wiki).

Левый союз (Левая партия) Финляндия был основан в апреле 1990 г. в результате объединения Коммунистической партии Финляндии и ее широкого фронта, Демократического союза народа Финляндии (ДСНФ) с вышедшим из их состава в 1986 г. объединением «Демократическая альтернатива» и Женской демократической лигой Финляндии. «Демократи­­че­ская альтернатива» включала в себя занимавшую просоветские позиции Коммунистическую партию Финляндии («Единство»), ее молодежное, студенче­ское, женское и гражданское крыло. Решение об объединении было принято на заседании Совета ДСНФ в марте 1989 г. и ХХII съезде КПФ в марте 1990 г. Учредительный съезд состоялся в апреле 1990 г.

В конце 1990-х произошло разделение финских левых. В 1997 г. большая часть активистов бывшей Коммунистической партии Финляндии, оста­вавшихся на марксистско-ленинских позициях («Единство», так называ­емые тайстоисты), покинули Левый союз и восстановили Коммунистическую ­пар­тию Финляндии.

В 2005 г. бывший генеральный секретарь Левого союза и профсоюз­ный лидер Матти Вииляйнен попытался объединить Левый союз с Социал-демо­кра­тической партией Финляндии, что было признано попыткой расколоть партию (Левый союз Финляндии, wiki).

После выборов в парламент (Эдускунту) в 2007 г. было сформировано правительство из партий правого крыла – в первую очередь «Национальная коалиция» и партия «Финляндский центр». Социал-демократическая партия Финляндии, которая находилась долгое время у власти, оказалась в оппо­зиции. Другими партиями, прошедшими в парламент, были Левый союз, Шведская народная партия, Зеленый союз и партия «Истинные финны». На выборах в Эдускунту 2007 г. Левый союз набрал 8,82% голосов, получив 17 мест в парламенте.

На местных выборах 2008 г. в муниципалитеты от Левого союза было избрано 833 депутата из разных районов страны.

На выборах в Европарламент в 2009 г. Левый союз впервые не прошел в Европейский парламент, его голоса отобрали центристы из Зеленого союза, а также правые – Христианские демократы и Истинные финны.

Председателем партии в 2009 г. стал Пааво Архинмяки, сменивший на этом посту Мартти Корхонена. В июне 2013 г. на очередном партийном съезде Пааво Архинмяки был переизбран председателем Левого союза. Он был также кандидатом на выборах президента Финляндии в 2012 г. (Левый союз Финляндии, wiki).

Смогла ли правая коалиция, пришедшая к власти в результате выборов  в 2011 г., справиться с кризисом? Факты указывают на то, что преодолеть его правым не удалось. «За те четыре года, которые консервативная Коали­ционная партия была у власти, экономика Финляндии оказалась в состоянии кризиса, выросла безработица (в 2012 году был даже закрыт последний завод “Нокиа”), финский экспорт достиг уровня 2006 года» (20.04.2015, https://regnum.ru/news/polit/1917058.html ).

«В последние несколько лет страна пережила ряд серьезных потрясений: крах империи Nokia, которая с 1998 по 2011 гг. была ведущим сотовым оператором в мире. Затем произошел резкий спад спроса в бумажной промышленности из-за снижения количества бумажных изданий в результате конкуренции с цифровыми медиа, а Финляндия является лидером в этой отрасли в Европе.

В результате всех этих событий государственный долг, который, когда Ю. Катайнен пришел к власти, в 2011 г. составлял 49% от ВВП, в прошлом году составил 59%. Хотя и этот уровень долга не превышает порога, установленного Пактом стабильности и роста ЕС. За последние четыре года ­налоги в среднем выросли на 3–4 процентных пункта, так как государство пыталось, насколько это было возможно, избежать бюджетных сокращений. Кроме того, выросла безработица, которая в октябре 2014 г. составила 8,9% – это рекордный уровень с момента, когда НП и СДПФ пришли к власти» (31.03.2015, http://www.socialistinfo.ru/socialXXI/3836.html ).

В марте 2014 г. в ходе обсуждения бюджета страны левые министры решили покинуть правительство Катайнена в знак протеста против политики сокращения расходов как «ухудшающих положение малоимущих». По словам Пааво Архинмяки, ситуация, при которой в условиях роста цен замораживается индексация социальных пособий для безработных, пенсионеров и студентов, является неприемлемой для его партии.

Министр культуры и спорта Пааво Архинмяки и министр транспорта Мерья Кюлленен подали в отставку. В сентябре их примеру последовала Партия зеленых, не согласная с решением правительства начать совместно с Государственной корпорацией России по атомной энергии строительство еще одной атомной электростанции Фенновойма (Fennovoima).

В результате выборов в Европарламент в 2014 г. по три места получили Коалиционная партия и «Финляндский центр», по два – «Истинные финны» и социал-демократы, по одному – Зеленый союз, Левый союз и Швед­ская народная партия.

Парламентские выборы 2015 г. в Финляндии с результатом 21,1% выиграла праволиберальная Партия цент­ра. На втором месте (17,6%) оказались евроскептические и националистические (антиэмигрантские) «Истинные финны». На третьем – правящая консервативная Коалиционная партия (18,2%), далее следовали Социал-демократическая партия (16,5%), Зеленый союз (8,5%), Левый союз (7,1%, 12 мест), Шведская народная партия, Христианские демократы.

По словам обозревателей, финские избиратели надеялись, что с приходом к власти правой оппозиции «ситуация изменится к лучшему. Партия центра пообещала создать двести тысяч рабочих мест в частном секторе эконо­ми­­­-ки и уделить особое внимание развитию сельского хозяйства. И, само собой, сократить налоги» (20.04.2015, https://regnum.ru/news/polit/1917058.html ). Интересно, что праволиберальная Партия центра реально выступила с лозунгами организации производства, характерными для левых партий.

11 июня 2016 г. на очередном партийном съезде новым председателем Левого союза стала депутат Эдускунты Ли Андерссон (род. 1987), которая заявила: «Мы хотим превратить Финляндию в общество, в котором потребности граждан и права человека важнее денег» (Левый союз Финляндии, wiki).

На муниципальных выборах весной 2017-го социал-демократы Финляндии добились второго результата (19,4%). Достаточно удачно выступили также Зеленый союз (12,4%) и Левый союз (8,8%).

В январе 2018 г. президентом на второй срок был переизбран представитель консервативной Коалиционной партии Саули Ниинистё.

6. «Левая революция» в Исландии. 2009–2016.

После кризиса 2008 г. в Исландии произошли драматические события, которые многие обозреватели называли революцией.

Предыстория этих событий началась в 2003 г., когда в Исландии (население 320 тысяч, без армии) стала, как отмечают обозреватели, активно внед­ряться «неолиберальная» (реально – консервативно-либеральная) экономическая модель.

Были приватизированы все банки, введены новые формы банковского обслуживания (онлайн-банкинг, счета IceSave для привлечения инвесторов) и инвестиций по обычной финансовой схеме банков Британии-Нидерландов. Последствием этих мер стал не только некоторый экономический рост, но и перетекание банковских вкладов в Британию и Нидерланды, а также рост долга банков Исландии до 900% ВНП. В 2003 г. долг Исландии банкам Британии и Нидерландов равнялся 200% ее ВНП, а в 2007 – составил 900%.

Финансовый кризис в Исландии 2008–2009 гг. «имел серьезные последствия для исландской экономики: стоимость валюты страны упала относительно доллара вдвое, сделки по иностранной валюте были фактиче­ски приостановлены в течение многих недель, рыночная капитализация ­исландской фондовой биржи, у которой 60% активов были акциями обанкротившихся банков, понизилась более чем на 90%.

Мировой финансовый кризис 2008 г. стал смертельным ударом. Три глав­ных исландских банка: Landsbanki, Kaupthing и Glitnir Bank лопнули­ и были национализированы, а крона потеряла 85% стоимости по отноше­нию к евро. И в конце года Исландия объявила банкротство» (Что такое исланд­ская революция, и почему её нет в новостях, 10.11.2011, http://mixednews.ru/archives/11698 . Оригинал статьи: Deena Stryker. Iceland’s On-going Revolution (01.08.2011, (https://www.dailykos.com/stories/2011/08/01/1001662/­Icelands­On­going­Revolution ).

Относительно размера экономики страны кризис 2008–2009 гг. в Исландии – «самая большая в истории экономическая катастрофа в масштабах одного государства» (Финансовый кризис 2008 г. в Исландии, wiki).

После банкротства «этот малоизвестный член Европейского союза, что ­на­зывается, пропал с радаров» (10.11.2011, http://mixednews.ru/archives/11698 ).

В конце ноября 2008 г. в Исландии начались широкие протесты и беспо­рядки, которые привели к отставке правого правительства. 1 февраля 2009 г., после распада коалиции с консерваторами, Социал-демократический альянс в союзе с Лево-зеленым движением создал новое правительство, ко­то­рое было призвано управлять страной до проведения внеочередных пар­ламентских выборов. Его возглавила лидер социал-демократов Йоханна ­Сигурдардоттир.

Досрочные выборы в парламент (Альтинг) 25 апреля 2009 г. принесли явный успех левым силам. На первом месте оказался Социал-демократический альянс, получивший 29,8% голосов (20 мест) и отодвинувший от власти – впервые за 18 лет (а по некоторым сообщениям с середины прошлого века) – правую Партию независимости. Она заняла второе место с 23,7% го­ло­­­сов (16 мест). Третьего места добились исландские радикальные левые – Лево-зеле­ное движение, подошедшие вплотную к бывшей правящей пар­тии – 21,6% (14 мест). К 14 депутатам от Лево-зеленого движения позже при­со­единился представитель Гражданского движения, ставший независимым. Впо­след­­ствии три депутата покинули фракцию лево-зеленых: двое ­стали вне­фрак­ционными, один присоединился к центрист­ской Прогрессивной пар­тии» (Лево-зеленое движение Исландии, wiki).

Социал-демократический альянс вместе с Лево-зеленым движением получил большинство в парламенте (35 из 63 мест ) и образовал двухпартий­ную левую коалицию. 10 мая 2009 г. Йоханна Сигурдардоттир представила новый состав правительства. Обе партии – Социал-демократический альянс и Лево-зеленое движение получили в нем по пять портфелей.

Наряду с общим осуждением правой экономической политики, в новом правительстве были и разногласия. Социал-демократический альянс выступал за скорейшее присоединение к ЕС, «Лево-зеленое движение» было против евроинтеграции и заема у МВФ.

При поддержке разгневанных граждан правительство инициировало гражданские и уголовные расследования в отношении лиц, ответственных за финансовый кризис (так называемая «кастрюльная революция»). Интерпол выдал международный ордер на арест бывшего президента банка Kaupt­hing Сигурдура Эйнарссона; другие банкиры, также причастные к краху, ­бежали из страны. За этим последовали острые экономические меры, в­ том числе национа­лизация трех главных банков Исландии – Landsbanki, Kaupthing и Glitnir Bank.

В марте 2010 г. был инициирован референдум по долгам. Глава государства президент Олафур Рагнар Гримссон отказался ратифицировать закон, который сделал бы граждан Исландии ответственными за долги исландских банкиров, и согласился созвать референдум.

«Разумеется, международное сообщество только увеличило давление на Исландию. Британия и Голландия пригрозили суровыми репрессиями, которые приведут к изоляции страны. Когда исландцы собрались голосовать, МВФ угрожал лишить страну любой своей помощи. Британское правительство грозилось заморозить сбережения и текущие счета исландцев. По словам Гримссона, “Нам говорили, что если мы не примем условия международного сообщества, то станем северной Кубой. Но если бы мы согласились, то стали бы северным Гаити”» (Что такое исландская революция, и почему её нет в новостях, 10.11.2011, http://mixednews.ru/archives/11698 ).

Международное финансовое сообщество давило на Исландию с тем, чтобы она провела радикальные меры. МВФ и Евросоюз хотели взять на себя этот долг, утверждая, что для страны это единственный путь расплатиться с Британией и Голландией.

Премьер-министр социал-демократического коалиционного правительства Гейр Хорде вел переговоры с ЕС и МВФ по предоставлению 2,1 миллиарда долларов кредита, к которому северные страны добавили еще 2,5 миллиарда. В конце года Исландия объявила банкротство.

Однако правительство было вынуждено согласиться с требованием к Исландии погасить в общей сложности три с половиной миллиарда евро долга. В этом случае «каждый житель Исландии ежемесячно платил бы 100 евро в течение пятнадцати лет, чтобы погасить долги, понесенные част­ными лицами по отношению к другим частным лицам» (10.11.2011, http://mixednews.ru/archives/11698 ).

На мартовском референдуме 2010 г. 93% исландцев проголосовали против выплаты долгов. МВФ немедленно заморозил кредитование. «Но революцию (о которой практически не писали мейнстрим-СМИ) было не запугать».

Исландцы решили принять новую конституцию, которая освободила бы страну от власти международных финансов и виртуальных денег. Для этого был избран Конституционный совет, в который вошли 25 граждан.

«Чтобы написать новую конституцию, народ Исландии избрал 25 граждан из числа 522 взрослых, не принадлежащих ни к одной политической партии, каждого из которых рекомендовали как минимум 30 граждан.

Этот документ был делом рук не горстки политиков, а был написан в Интернете. Учредительные заседания проводились он-лайн, и граждане могли писать свои комментарии и вносить предложения, своими глазами наблюдая, как их конституция постепенно обретает форму. Конституция, которая в конечном итоге родилась в рамках такого народного участия, должна была быть представлена в парламент на утверждение после следующих выборов» (Что такое исландская революция, и почему её нет в новостях, 10.11.2011, http://mixednews.ru/archives/11698 ).

Для разработки новой конституции был создан Совет по конституции. В ре­зультате бойкота Прогрессивной партией и Партией независимо­сти ­выборов Конституционного совета и работы над Конституцией, влияние правых в самом Совете и в тексте новой Конституции оказалось минимальным. При ее обсуждении применялись методы прямой и «электронной» ­демократии.

Конституционный совет использовал систему краудсорсинга – доступа всех исландцев к своей работе. Предложения граждан собирались через «Фейсбук», «Твиттер» и даже «Ютуб». Всего от простых исландцев посту­пило 3 600 комментариев к работе Совета и 370 поправок к Конституции.

«Мы, люди Исландии, желаем создать справедливое общество, где каждый из нас будет иметь равное место за общим столом», – такими словами начинается Конституция.

«Согласно проекту Конституции, природные ресурсы острова находятся исключительно в общественной собственности. Особый интерес вызывает статья под названием “Открытая информация и правдивость”, которая обязывает правительство держать в открытом доступе все рабочие документы, если они не являются государственной тайной. Также Конституция обязывает власти работать на благо не только человека, но и Земли, и биосферы…» (08.11.2012,                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                             https://rossaprimavera.ru/article/demokratiya­eto­procedura­ili­kak­ne­dopustit­narod­k­upravleniyu?gazeta=/gazeta/6= ).

События в Исландии не доводятся до жителей Европы по причине информационной блокады из-за опасения влияния на другие европейские страны.

«Сегодня те же решения предлагаются другим народам. Народу Греции говорят, что приватизация их государственного сектора является единст­венным решением. То же самое грозит и итальянцам, испанцам и португальцам. Пусть взглянут на Исландию. На их отказ подчиняться иностран­ным интересам, когда крохотная страна громко и ясно заявила, что их народ ­является суверенным. Вот почему Исландии нет в новостях» (10.11.2011, http://mixednews.ru/archives/11698 ).

Однако к 2012–2013 гг. стали складываться условия для реванша правых партий.

Правые атаковали слабые места левой коалиции, в частности, замораживание ими конституционной реформы и переговоров о вступлении в ЕС. Безработица, по исландским стандартам, оставалась на высоком уровне. Критиковалась принятая коалицией налоговая система. Население разделил также вопрос о вступлении Исландии в ЕС. Левое правительство про­играло на референдумах по вопросам Icesave. Кроме того, между членами коалиции то и дело возникали трения (Финансовый кризис в Исландии, wiki).

На выборах 2013 г. победили традиционные правые партии Исландии – Партия независимости, набравшая 26,7% голосов (19 мест), и Прогрессивная партия – 24,4% (тоже 19 мест). Они создали правую коалицию, которую ­возглавил Сигмюндюр Гюннлейгссон. Социал-демократы получили 12,9% (9 мест), Лево-зеленые – 10, 8% (7 мест, 4-й результат).

Пришедшее в апреле 2013 г. к власти, новое правое правительство «пообещало домохозяйствам снизить долговую нагрузку, ставшую для многих людей непосильной после кризиса 2008 г. Использовались фокусы, примененные также в Греции – левым сначала навязывался компромисс, затем их же в нем и обвиняли.

В конце июля 2013 г. Международное рейтинговое агентство Standard & Poor’s (S&P) снизило прогноз по рейтингу Исландии до “негативного” со “стабильного” и предупредило о возможном дальнейшем снижении рейтинга страны в течение последующих двух лет, если план правительства “простить” часть долгов домохозяйствам негативно отразится на государственных финансах» (Финансовый кризис в Исландии, wiki).

Левые атаковали правое правительство – особенно активно в 2015 г.­ В апреле 2015 г. «Лево-зеленое движение» внесло в парламент законо­­про­­ект о выходе Исландии из НАТО. Этот вопрос левые ставили еще в 2011­ и 2014 гг.

«Исландский Альтинг (парламент страны) рассмотрит законопроект о национальном референдуме по вопросу выхода Исландии из военного блока НАТО. Об этом заявил 23 апреля председатель Конституционного комитета Альтинга Огмундур Йонассон – член “Лево-зеленого движения” Исландии. Это движение призывало покинуть НАТО еще в 2011 году. Резолюция, призывающая к референдуму по этому вопросу, была представлена в сентябре 2014 года. Глава комитета уверен, что сейчас большинство исландцев поддержат инициативу выхода страны из НАТО» (Исландия попробует выйти из НАТО, 24.04 2015, http://regnum.ru/news/polit/1918583.html). ­В мае 2015 г. Исландия отказалась также вступать в ЕС(http://www.odnako.org/blogs/islandiya­bolshe­ne­hochet­vstupat­v­es­i­otozvala­zayavku/)

Весной 2016 правое правительство пало. 5 апреля 2016 г. премьер-­министр Исландии Сигмюндюр Гюннлейгссон подал в отставку на фоне офшорного скандала. Выяснилось, что премьер не задекларировал офшор с миллионным капиталом, принадлежащим его жене. В мае 2016 года тысячи протестующих призвали правительство уйти в отставку по обвинению в коррупции» (04.05.2016, http://7days.us/islandiya­ob­ofshorax­i­piratax/ ).

В Рейкьявике на митинг с требованием отставки премьера вышли 23 тысячи человек – пятая часть населения города. В итоге политик покинул свой пост и были назначены внеочередные выборы.

В октябре 2016 г. в Исландии состоялись парламентские выборы. В альтинг (63 места) прошли семь партий. Первое место заняла Партия независимости – 29% (21 место). Второе – Лево-Зеленое движение – 15,9% (10 мест), третье (по некоторым источникам второе) – Пиратская партия, которая получила 14,5% голосов (10 мест в парламенте). На четвертом месте ­оказалась Прогрессивная партия бывшего премьер-министра. Ей досталось восемь мест – на 11 меньше, чем по итогам прошлых выборов.

Сенсацией выборов стал успех Пиратской партии, не имеющий прецедентов в мире. Реальные результаты партии оказались даже ниже тех, что предсказывали опросы – до 46%. Пиратская партия появилась в Исландии в 2012 г., ее основали Биргитта Йоунсдоттир, которая сотрудничала с WikiLeaks, Смари Маккарти – создатель сервиса для прямого управления страной и другие интернет-активисты. (Оба прошли в парламент в результате выборов  в октябре 2016 г.)

За три года до этого, на выборах 2013 г., Пиратская партия Исландии, которая придерживается идей прямой демократии, получила больше пяти процентов голосов и три места в парламенте. «Пираты» выступают за полную прозрачность государства, новую конституцию, которую должны составить сами граждане, легализацию наркотиков и порнографии, а также намерены добиться убежища для Эдварда Сноудена, (30.10.2016, https://meduza.io/feature/2016/10/30/vybory­v­islandii­piratskaya­partiya­zanyala­tretie­mesto ).

Глядя на исландскую ситуацию, создается впечатление, что Пиратская партия была специально выдвинута правым истеблишментом как спойлер Лево-Зеленого альянса, способного прийти к власти и принять решения, неприемлемые для правых, например, относительно НАТО.

Правительство по результатам выборов в октябре 2016 г. было сформировано с большим трудом, после нескольких безуспешных попыток добиться этого. Однако в сентябре 2017 г. «премьер-министр Исландии Бьярни ­Бенедиктссон объявил о проведении в стране внеочередных парламентских выборов после того, как одна из партий приняла решение выйти из правящей коалиции.

28 октября 2017 г. в Исландии состоялись вторые за год выборы в альтинг, куда прошло восемь партий. Вновь победила Партия независимости – она получила 25,2%, голосов и 16 депутатских мандатов, на пять меньше по сравнению с предыдущими выборами. На второе место вышла Партия лево-зеленых (16,9% голосов и 11 мандатов). На третьем месте оказался Социал-демократический альянс (12,1% и 7 мандатов), увеличивший свое присутствие в альтинге на 4 мандата.

Остальные места поделили: Партия центра (10,9% и 7) – новая партия, которая была основана лишь за несколько недель до выборов и состоит из выходцев из Прогрессивной партии, сама Прогрессивная партия (10,7% и 8), Пиратская партия (9,2% и 6), потерявшая значительную часть своих избирателей, Народная партия (6,9% и 4), которой не было в предыдущем составе парламента, партия “Возрождение” (6,7% голосов и 4 мандата). Партия “Светлое будущее”, из-за которой и заварилась вся эта каша с выборами, во­обще не прошла в альтинг (1,2% голосов)», 30.10.2017 (https://www.imemo.ru/index.php?page_id=502&id=3621&ret=640 ).

Место премьера и мандат на формирование правительства от президента Гвюдни Йоуханнессона  получила глава лево-зеленых Катрин Якобсдоуттир. Однако попытка формирования левоцентристской коалиции из четырех политических сил: Лево-зеленого движения, Социал-демократиче­ского альянса, Пиратской и Прогрессивной партий не увенчались успехом  из-за выхода Прогрессивной партии. Катрин Якобсдоуттир пришлось ­создавать правительство с политическими оппонентами из Партии неза­­­ви­симости и Прогрессивной партии.

7. Левые в Европарламенте. Усиление левых сил в Европе. Уравновеши­ва­ю­щая роль европейских левых и важность их противостояния радикальным правым.

Роль левых в Европе середины 2018 г. показывает соотношение партий в Евро­парламенте последнего на данный момент восьмого состава, сформированного после выборов 2014 г. (Частично мы уже рассматривали этот состав в 9-й главе.)

Среди представленных в Европарламенте левых партий наиболее влиятельна Партия европейских социалистов – Прогрессивный альянс социали­стов и демократов (Progressive Alliance of Socialists and Democrats, сокр. англ. S&D). Она занимает фактически четверть всех мест Европарламента (25,4% – 191 место из 751). Левых данной партии можно назвать традиционными (старыми, а также системными) левыми для западного общества XX века.

Хотя среди них есть и немарксистские социалисты, важное, а возможно и основное место в этой партии занимают европейские социал-демократы – представители первого марксизма и продолжатели 2-го Интернацио­на­ла. Они сформировались в XIX – начале XX века и в течение XX века заняли важные позиции в западном обществе. Левые социал-демократического образца интегрированы в западную систему, активно сотрудничают с правыми партиями против более радикальных левых, в частности, компартий и плюралисти­ческих левых. Мы видели их влияние в основных странах Евросоюза, начиная с Франции и Германии (а также Британии). Близкие результаты показывает Юж­ная Европа – Италия, Испания, а также Северная ­Европа – Швеция, Норвегия.

Второй значительной левой группировкой Европарламента являются «Ев­ро­­пейские объединенные левые/Лево-зеленые Севера» (European United Left/Nordic Green Left). На выборах 2014 г. они получили 6,9% голосов (52 места –это на семь больше, чем в прошлом составе Европарламента после евровыборов 2009 г.

Среди партий, входящих в данное объединение, есть и компартии, например, Португалии, представляющие второй марксизм. Однако основная часть партий, входящих в данную фракцию – плюралистические левые еврокоммунистического образца, то есть по нашему определению – группировки третьего марксизма. К данной группе можно отнести левые партии Германии, Испании, Греции. Они сильно отстают от системных (для для западного общества) левых, но их влияние в XXI веке усиливается.

В ряде европейских стран, как мы видели, «новые» – плюралисти­­че­ские левые имеют влияние, приближающееся к влиянию традиционных ­(системных) социалистов и социал-демократов. Чаще – это страны европей­ской периферии, где заметен кризис общества западного образца как в Южной Европе – Испании, Португалии, так и Северной – Дании, Исландии. Однако немалое влияние плюралистических левых показывают и страны Центральной Европы, например, Германия.

Потенциально к этой группе левых ЕС могут присоединиться и левые стран посткоммунизма.

Радикальные (плюралистические) левые выдвигают свою программу выхода из кризиса современного западного общества. Хотя они и высту­пают с критикой европейского проекта в нынешнем его варианте, чаще эти партии занимают более конструктивную позицию в отношении ЕС, чем радикальные («несистемные») консерваторы (популисты), часто поддерживаемые правым истеблишментом.

Третьей группой левых Европарламента фактически является Европей­ская партия зеленых  – 6,26% (50 мест). Эта партия, созданная в 1999 г., примы­кает к плюралистическим левым. Наряду с главной для «зеленых» экологиче­ской проблематикой, она часто выступает с критикой правого истеб­лишмента и правых партий (Европейские объединенные левые/Лево-зеленые ­Севера, wiki).

Всего левые партии имеют в Европарламенте 293 места: 191 + 52 + 50 , то есть почти 40% мест главного европейского политического органа. Это позволяет говорить об успехе левых (в первую очередь плюралистического направления) в Европе.

Иногда к левым примыкают группировки, размывающие левую политическую проблематику темами всяческого «либертарианства», в том числе женского равноправия и феминизма, сексуальных меньшинств, свободы эмиграции, вплоть до свободы порнографии и наркотиков (исландская ­Пиратская партия). Программы этих группировок, часто скептически отно­сящихся к ЕС, нельзя считать левыми в прямом смысле этого слова.

Деятельность фракции европейских левых весьма важна для современной Европы. Только левые могут уравновесить тот сильный правый, в особенности консервативный, уклон, который создан в Европе мировым правым истеблишментом.

Речь идет в первую очередь о противостоянии радикальному европей­скому консерватизму, в том числе и в странах посткоммунизма.

В июле 2017 г. стало известно о том, что фракция ЕП «Европейские объединенные левые/Лево-зеленые Севера» (GUE/NGL) собиралась внести на обсуждение в Европарламенте резолюцию о введении санкций против стран Прибалтики, где участились согласованные с властями шествия неонацистов (Нацистские шествия в Прибалтике дойдут до Европарламента? 21.07.2017, https://iz.ru/621551/dmitrii­laru/v­evroparlamente­obsudiat­natcistskie­shestviia­v­pribaltike ).  

В конце сентября 2017 г. Европейские объединенные левые собирались также представить резолюцию по поводу возрождения неофашизма на ­Украине (29.08.2017,  (https://iz.ru/633169/aleksei­zabrodin­dmitrii­laru/evroparlamentarii­osudiat­kiev­za­neonatcizm ).  

После переворота на Украине в России стали появляться голоса в пользу сотрудничества с европейскими левыми в противовес навязываемому побор­никами консерватизма сотрудничеству с консервативными европейскими группировками.

«В европейской прессе, – заметил один из обозревателей, – Россия в последние годы ассоциируется с поддержкой правых партий, выступающих за духовные скрепы по-европейски и ностальгирующих по старой доброй Европе без засилья мигрантов, геев и лесбиянок. В Европарламенте правые представлены группами “Европа наций и свобод” под предводительством Марин Ле Пен (39 мест) и “Европа за свободу и демократию” Найджела Фаража и Давида Боррелли (45 мест).

Но у России есть союзник и на другом фланге. Это «Европейские объединенные левые/Лево-зеленые Севера» (GUE/NGL), которые на выборах 2014 г. сумели провести в парламент 52 депутата – лучший результат за все время. Костяк группы составляют депутаты от германской “Линке”, испан­ской “Подемос”, греческой Сиризы, ирландской “Шинн Фейн”, чеш­ской Коммунистической партии Чехии и Моравии. Некоторые из этих пар­тий и движений были сторонниками дружбы с Москвой еще в советские вре­ме­­на, другие возникли сравнительно недавно» (Есть ли у России друзья среди евро­­пей­ских социалистов, 17.09.2015, https://lenta.ru/articles/2015/09/16/labours/ ).

Пока в России подобные голоса тонут в хоре сторонников поддержки несистемных правых консерваторов. Вряд ли следует ожидать, что без изменения идеологии в России подобные соображения будут услышаны.

Можно говорить о недостаточной организованности современных ев­­ро­­­пейских левых. Группировки 3-го Интернационала в Европе распались, ­объединения такого же уровня новых плюралистических левых еще не сфор­мировались.

Факт ослабления («схлопывания») партий 3-го Интернационала отметил и Иштван Месарош.

«До боли очевидная и большая разница в том, что сегодня главные партии Третьего Интернационала, имевшие значительную организационную силу и однажды даже влияние на выборы – такие как итальянская и французская коммунистические партии – потерпели крах не только на Востоке, но и на Западе. Только очень маленькие коммунистические партии Запада остались верными своим прежним принципам. Схлопывание партий произошло через долгое время после смерти Лукача. Естественно, как борец-интеллектуал с более чем полувековым стажем он был бы подавлен таким развитием событий.

Но партии являются историческими формированиями, которые ре­а­гируют (плохо или хорошо) на необходимость перемен. Маркс был весьма активен до учреждения крупных партий, которые позже объединились в Третий Интернационал. Что касается будущего, то ряд в принципе успешных партий могут вполне быть учреждены заново, если существенно изменятся наличные условия. Но проблема гораздо шире. Необходимость объединить теорию и практику не связана с какой-либо специфической организационной формой. С точки зрения комбинирования теории и практики одной из ключевых задач является серьезное исследование следующих вопросов: почему схлопывание указанных партий произошло как на Востоке, так и на Западе, и как можно преодолеть такую историческую неудачу в рамках актуального исторического развития?» (Иштван Месарош. Варварство на горизонте, 01.11.2013, http://scepsis.net/library/id_3552.html).

8. Левая традиция и левые интеллектуалы Запада. Философские основы левой традиции в Европе. Хайдеггер или Лукач?

Следует сказать несколько слов о важности левой теоретической традиции в Европе и мире посткоммунизма. (Этой темы мы касались также в­ 1-й и 2-й главах данной работы.)

В XX веке, в период двухполярного мира, левая интеллектуальная традиция как на Западе (в том числе и Западной Европе) имела значительное влияние. После падения реального социализма и прихода к власти в Восточной Европе правых сил это влияние существенно ослабло; правые идео­ло­гические течения – как правый либерализм, так и правый консерватизм – получили полное преобладание в обеих частях Европы.

В бывших странах реального социализма (соцстранах), включая и Россию, влияние правых идеологических течений вернулось едва ли не на до­революционный уровень. На Западе оно также в ряде случаев вернулось на уровень середины XX века (если не на начало 1950-х – эпохи холодной войны).

Важно восстановление левой интеллектуальной среды в странах бывшего реального социализма. При этом современные левые должны учесть причины своего поражения в конце XX века и достижения западной левой и марксистской традиций. В данной главе (как и книге в целом) – самые корот­кие соображения на эту тему.

Левая теоретическая и философская традиция далеко не поверхностна и легковесна, как иногда утверждается. Ее нельзя считать устаревшей, а вполне актуальной, применимой для анализа современного общества эпохи модерна и постмодерна.

Как в XIX, так и XX веке она имела целый ряд серьезных представителей (о которых мы говорили уже в 1-й и 2-й главах). Один из примеров XX века – противостояние двух крупных фигур западной философии (в немецкой тради­ции) – консервативного философа Мартина Хайдеггера и левого философа Дьердя (Георга) Лукача. Как заметили В. Арсланов и С. Мареев, «главная работа самого крупного немарксистского философа XX века Мар­ти­на Хайдеггера “Бытие и время” (1927) написана в скрытой полемике с книгой ­Лукача… “История и классовое сознание”» (В.Г. Арсланов, С.Н. Мареев. «Философия практики» и современность. Маркс и Россия. Марксизм и неомарк­сизм в XX веке. – Альманах Восток. Выпуск: № 9/10 декабрь 2003 г., http://www.situation.ru/app/j_art_804.htm ).

В немецкой левой традиции значительная роль принадлежит Франк­фурт­ской школе, оказавшей серьезное влияние на европейскую общест­венную мысль. С ранним этапом данной школы был связан и Д. Лукач­­ (А.Н. Дмит­­риев. Марксизм без пролетариата: Г. Лукач и ранняя Франкфуртская школа. – СПб., 2004). Среди представителей данной школы были и другие известные фигуры XX века – В. Беньямин, М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Ю. Хабермас, Э. Фромм.

Франкфуртская школа занималась не только политическими вопросами, но и культурным анализом, в частности, изучением роли Просвещения в становлении западной цивилизации. (Описание такой роли дает, например, Теодор Адорно в известной работе «Диалектика просвещения».) Представителем более выраженной политической программы был Герберт Маркузе, чьи работы оказали значительное влияние на движение новых левых, в част­ности, в 1968 г. В период реального социализма Франкфуртская школа описыва­лась и критиковалась вторым советским марксизмом (например, Социаль­ная философия Франкфуртской школы. Критические очерки, под ред. Б.Н. Бес­сонова и др. – М.: «Мысль»; Прага: «Свобода», 1975). Эта крити­ка была далеко не во всем неадекватной, но в целом односторонней. Франк­фурт­ская школа изучается и в современной России (работы В. Дамье и др.).

Во 2-й главе мы касались темы французской левой традиции, весьма значительной в XX веке, как до войны, так и в особенности после войны. Эта традиция включала целый ряд известных имен – Ж.-П. Сартра, А. Камю, Луи Альтюссера («За Маркса» и «Читать „Капитал“») и его школу, критика неолиберализма, социального неравенства и «символического насилия» Пье­ра Бурдье, а также действующего философа Аллена Бадью.

Важным представителем левой традиции был и Ролан Барт, который в своей книге «Мифологии» указал на связь мифотворчества со стремлением буржуазии «утаить свою сущность». (Об этом говорит вынесенная в эпиграф цитата философа.)

По Барту именно для правых «мифотворчество является существенным признаком». Он говорит об экспансивности и «болтливости» правых мифов Их экспансия по Барту «пропорциональна желанию буржуазии утаить свое имя… Буржуазия хочет оставаться буржуазией, но так, чтобы этого никто не замечал… Именно сокрытие буржуазией своей сущности (а всякое сокрытие бесконечно разнообразно в своих проявлениях) требует беспрерывного мифотворчества… Угнетаемый человек – никто, и язык у него один, ибо он может говорить только о своем освобождении. У угнетателя есть все: его язык богат, многообразен, гибок, охватывает все возможные уровни коммуникации; метаязык находится в его монопольном владении. Угнетаемый человек созидает мир, поэтому его речь может быть только активной, транзитивной (то есть политической); угнетатель стремится сохранить существующий мир, его речь полнокровна, нетранзитивна, подобна пантомиме, театральна; это и есть Миф. Язык одного стремится к переделке мира, язык другого – к его увековечению» (Р. Барт. Мифологии. – М.,1996, с. 276).

Мысль Р. Барта о сокрытии буржуазией своего имени в весьма большой мере относится к русскому консерватизму, само наличие которого в России до сих пор во многом не осознано – причем, даже самими носителями (приверженцами) данного направления.

В добавление к сказанному ранее о левой традиции в Италии, включаю­щей в XX веке ряд известных фигур от А. Грамши до Л. Коллетти, несколько слов о современном левом философе Джорджо Агамбене (Giorgio Agamben – 1942 г. р.). В своих книгах, во многом переведенных на русский, Джорджо Агамбен дает радикальную критику самодовольства западного мира («Гряду­щее сообщество», 1990). Он указывает, что парламентская демократия явля­ется лишь одной из форм западного общества – одной из «масок Левиафана». Этому обществу свойственно также «чрезвычайное правление», то есть правый авторитаризм («Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь», 1995).

Опираясь на тезис В. Беньямина о чрезвычайном положении, превратившемся в правило (а также соответствующие положения Х. Арендт),­ Д. Агамбен замечает, что нацистский режим после захвата власти не отменил консти­туцию Веймарской республики, а объявил «чрезвычайное положение», кото­рое затем продлевалось до 1945 г. Элементы «чрезвычайного поло­жения» (то есть по сути правой диктатуры) он отмечает и в западном общест­ве XXI века. Д. Агамбен анализирует также характерные для этого общества «пространства исключения», к которым относятся и лагеря, фактически возникшие на Западе еще в XIX веке – лагеря для индейцев в США, британские концлагеря времен англо-бурской войны и пр.

В целом, как можно заметить, для ряда западных левых (включая представителей Франкфуртской школы, за исключением таких теоретиков, как Г. Маркузе) характерна определенная туманность политических заявлений и выводов, являющаяся, по-видимому, результатом жесткого правого кон­­­­­-т­роля. Тем не менее, в теоретических построениях западных левых интел­лек­­­ту­а­­лов есть много положений, которые можно отнести к третьему марк­сизму.

9. Левая традиция в США, Латинской Америке и Азии.

Несмотря на мощный правый истеблишмент и преобладание в США правой идеологии, в  стране существует и левое идеологическое течение. Речь идет о левых американских интеллектуалах, левой академической традиции, об исследованиях и изданиях левого направления, которые имеют нема­лое влияние в ряде сфер жизни США, в частности, в  университетах. В числе ­американских историков левого направления нами упоминался, например, Стивен Коэн. Перу левого историка Хэла Драпера (1914–1990), помимо ряда интересных статей, принадлежит пятитомная «Теория револю­ции Карла Марк­са» (1977–1990).

Среди работ, посвященных левой традиции на Западе, следует отметить книги британско-американского ученого Перри Андерсона, например, много­кратно цитированные нами «Размышления о западном марксизме» и «На путях исторического материализма». Большой материал о левых авторах содержат упоминавшиеся нами во 2-й главе словарь и иные исследования о современном марксизме американского автора Роберта Гормана (Robert A. Gorman) – Biographical Dictionary of Neo-Marxism, 1985, Сritical marxism, 1983, Neo-Marxism: The Meanings om Modern Radiсalism, 1982.

Одной из самых известных левых фигур США является Ноам Хомский. Хомский характеризует свою позицию как продолжение традиции анархизма (либертарного социализма) и анархо-синдикализма со свойственным ей отрицанием всех форм иерархии. Он определяет себя как «fellow traveler» («попутчик») анархистской традиции, однако готовым иногда сотрудничать с государством. В отличие от многих анархистов, сторонник «либертарного» социализма Хомский не всегда выступает против избирательной системы; он даже поддерживал некоторых кандидатов.

Левые есть даже и в политике США. В президентской кампании 2016 г. от партии демократов участвовал социалист Берни Сандерс. «Со сторо­ны Демократической партии с небольшим отставанием от Хиллари Клинтон идет социалист Берни Сандерс, что для США, пожалуй, еще большая сен­­са­­ция, чем лидерство Трампа у правых», 15.09.2015 (http://theins.ru/politika/13036 ).

При этом взгляды Б. Сандерса более близки к социал-демократическим, чем к современным левым. На президентских выборах в США в 2016 г. он получил более 10 миллионов голосов, победив на праймериз в 23 штатах.

Избрание президентом США Дональда Трампа и его избирательная ­кампания выявили немалые противоречия в американской общественной системе. Реальное решение этих противоречий, как можно утверждать, следовало искать не в программах американского консерватизма, а скорее в предложениях левых, озвученных Б. Сандерсом. Однако, как и в современной Европе, правый истеблишмент США склонен решать имеющиеся ­проблемы на путях консерватизма – как обычного, так и «несистемного». Это показала и так называемая консервативная революция Трампа (об этом А. Безруков, 18.08.2017, https://iz.ru/633389/andrei­bezrukov/donald­tramp­kak­zerkalo­amerikanskoi­revoliutcii?utm_source=smi2 ; также (https://kripta.ee/rosenfeld/2017/08/22/o­trampe­kak­lidere­konservativnoj­revolyucii­v­ssha/ ).

Пропагандистская машина США в течение всего XX века активно боро­лась с левой идеологией. Она продолжает это делать и до настоящего вре­мени. Например, консервативные американские и российские массовые средства связывают разразившуюся в августе-сентябре 2017 г. войну па­мят­ников США с левым течением.

Однако стихийное движение против памятников в США вряд ли следует связывать с левой традицией. Этот скорее общее «луддитское» направление, соединенное с черным национализмом. Известны факты прово­цирования данного движения правым экстремизмом, использовавшим в ­своих акциях символику конфедератов (О войне памятников в США, https://kripta.ee/rosenfeld/2017/09/18/o­vojne­pamyatnikov­v­ssha/ ).

О значительном влиянии левого направления и его представителей в Латинской Америке (например, стороннике социализма XXI века Х. Дитрихе) мы говорили в прошлой главе. Причины этого влияния кроются в особенностях западной периферии.

О левых в Азии настоящего времени известно мало. Принятая в Китае идеология социализма с китайской спецификой (см. 6-ю главу) является ва­­ри­антом марксизма-ленинизма – второго марксизма. Выдающиеся успехи Китая и рост гуманитарных исследований в стране позволяют надеяться, что Китай скажет свое новое слово и в левой теории.

Неожиданно о своей приверженности к марксизму заявил даже ти­бет­­­­ский оппозиционер Далай-Лама (‘I Am Marxist’ Says Dalai Lama, http://www.newsweek.com/i­am­marxist­says­dalai­lama­299598 ). Несмотря на обста­новку правого поворота начала XXI века на Западе сохраняется авто­ритет Маркса, которого англичане почти 30% голосов (27,9%) признали «самым великим философом человечества» (В. Паульман. Мир на перекрестке четырех дорог, 2007, с. 65).

10. Левые в Восточной Европе. Критика понятия «постмарксизма».

С начала 1990-х гг. и до настоящего времени в Восточной Европе продолжается эпоха реставрации традиционного западного общества.

К данной реставрации привело поражение реального социализма, кото­рое стало также поражением старой левой идеологии – второго марксизма.­ В странах посткоммунизма победила правая консервативно-либеральная (в первую очередь национал-консервативная) идеология. Особенно жесткий вариант консерватизма среди бывших стран реального социализма можно отметить, например, в Польше и Венгрии.

Современные левые, однако, не рассматривают продолжающуюся реставрацию как окончательный вариант восточноевропейского развития. По их мнению, левая теория (и соответствующая традиция) еще заявит о себе.

Несмотря на правую волну, левые играют немаловажную роль в идеологии и политической жизни стран бывшего реального социализма Восточной Европы (см. также 8-ю и 9-ю гл.). Можно указать, например, на чеш­ских левых, играющих немалую роль как в своей стране, так и в европей­ских организациях, в частности, в Европарламенте. В странах Восточной Европы XX века левая традиция развивалась еще в рамках реального социализма. Как мы отмечали в предыдущих главах, в Восточ­ной Европе были известные марксистские школы неортодоксаль­ного марксизма. Например, школа Д. Лукача в Венгрии, часть участников кото­рой (И. Месарош, А. Хеллер) давно работают на Западе. К этому направлению относятся также представители чехословацкого «ревизионизма» – чешские и словацкие марк­систы (З. Млынарж) и также школа «Праксиса» в бывшей Югославии (в ­Загребе, Хорватия), имеющие и современных по­сле­до­вателей.

Несмотря на отличие современной эпохи, опыт неофициальных левых реального социализма важен и для нынешних восточноевропейских стран.

В обзорах современного левого направления используются понятия «постмарксизма» (от С. Стояновича до Шанталь Муфф) и «неомарксизма» (например, В.Г. Арсланов, С.Н. Мареев. «Философия практики» и современ­ность. Маркс и Россия. Марксизм и неомарксизм в XX веке. – Альманах Восток. Выпуск № 9/10 декабрь 2003 г., http://www.situation.ru/app/j_art_804.htm ).

В начальных главах этой работы (в частности, во 2-й главе) мы высказывали критическое отношение к понятию «постмарксизма». Те постмарксисты, которые перешли на позиции консервативного либерализма – правой теории – реально немарксисты и антимарксисты.

Понятие «неомарксизма» ближе к нашей позиции, хотя вместо этого понятия мы предпочитаем использовать более точное с нашей точки зрения понятие третьего марксизма. Представителей данного течения – современных левых – следует считать не постмарксистами, а постлибералами и пост­консерваторами. (Понятие «послеконсерватизма» вынесено и в подзаго­ловок Заключения.)

11. Левые и левая традиция в постсоветской России.

В России конца второго десятилетия XXI века левые находятся в оппозиции; господствуют правые идеологические течения. Если в 1990-е гг. в России преобладал правый либерализм, то с начала «нулевых» господствующим идеологическим течением стал правый консерватизм (с серьезным сегментом правого либерализма).

Как и на Западе, современный консервативно-либеральный истеблишмент в России сочетает правый консерватизм с правым (хотя и системным) либерализмом, ведущими спор в рамках идеологии «правого дела». Более сильным компонентом этого объединения является консерватизм; либерализм постоянно критикуется, но сохраняется («прощается, но не уходит»).

Консервативную идеологию с начала «нулевых» годов в России представляют такие авторы, как например Е. Холмогоров (книга «Русский нацио­налист», изданная в 2006 г. издательством «Европа» и протежировававшаяся Глебом Павловским). А также А. Дугин, сторонники так называемого динамического консерватизма (М. Демурин и проч.), представители Изборского клуба и активные до сего дня идеологи партия «Родина».  К ним примыкают и другие консерваторы, в том числе занимающие важные посты в различных идеологических структурах, ответственные, в частности, за формирова­ние национальной стратегии – М. Реми­зов и др. Противоречия консерватив­ной доктрины в России мы попытались проанализировать в книге «Кризис Нового российского порядка и крах русского консерватизма», 2015.

Левая идеология в посткоммунистической России в течение долгого времени находилась на идеологической периферии и подвергалась жесткой критике. Мало внимания уделялось значительному наследию российских ­левых как XIX, так и XX века.

Как известно, в России XIX века, после начальных попыток применить   к российским условиям идеи западноевропейского социализма, возникло широкое течение народ­ни­чества, а также анархизм (Бакунин, Кропоткин). На основе народнической идеологии с начала XX века и до 1917 г. была сформирована и партия эсеров.

Важную роль в России с конца XIX века играла и русская социал-­демократия, в начале XX века разделившаяся на большевизм и меньшевизм (Г. Плеханов). На основе большевизма возникла левая идеология советского периода: марксизм-ленинизм (второй марксизм), добившаяся ряда ­успехов и существенно развившая левую традицию XX века.

Сталинизм, как мы доказываем, не был левой идеологией в полном смысле этого слова. В значительной мере он представлял собой «национал-большевизм», то есть течение, испытавшее влияние правой идеологии – прежде всего консервативной. Речь идет о начавшем возрождаться при Сталине правом национализме, выраженном, например, Русской партией внутри КПСС.

При Сталине и неосталинистском истеблишменте левая традиция, очевидно, сильно пострадала. Попытки восстановления реальной левой идеоло­гии и левого движения начались в послесталинское время – с конца 1950-х  (в 1960–70-е гг.). Сталинизм (и правый консерватизм как его элемент) ­затормозили развитие более современных вариантов левой идеологии в СССР, которые не были сформированы к перестройке. Результатом этого стала ­победа в России правых идеологических направлений (как и правых сил) на протяжении почти трех постсоветских десятилетий.

Некоторые особенности развития неофициальных (и оппозиционных) левых течений в СССР мы рассматривали в 1-й и 2-й  главах. Исторический материал о данных течениях постоянно добавляется. Д. Рублев рассказал, например, об оппозиционных левых в СССР 1970–80-х гг. – группе журна­ла «Перспективы», которая подвергалась репрессиям наряду с другими дис­си­дентскими группировками (Д. Рублев. «Новые левые» в СССР. – Альтер­нативы, № 2, 2012, http://www.intelros.ru/readroom/alternativi/a2­2012/15622­novye­ levye­v­sssr.html ). Отдельные участники этой группы (А. Резников) отказались от левых взглядов, другие, как А. Скобов, действуют до настоящего времени, хотя и испытали праволиберальное влияние (у А. Скобова – по во­просу об Украине с 2014.)

Какие левые есть в современной России?

В официальной политике их представляют как будто влиятельные и представленные в Госдуме КПРФ и «Справедливая Россия». Идеологией КПРФ под руководст­вом Г. Зюганова является смесь второго (советского) марксизма с консерватизмом (марксизм-ленинизм в сталинском варианте плюс Иван Ильин или Дугин). При этом заслугой КПРФ в современной России является попытка критики слева официальной правой политики.

В рамках Нового российского порядка, после прихода в начале «нулевых» к власти в России жестких консерваторов, действующих в реальном блоке с правыми либералами, зюганизм, с начала 1990-х долгое время не ­вызывавший симпатий, кажется все более привлекательным. Одно дело­­ Зю­­ганов в 1990-е гг., другое – во втором десятилетии «нулевых» годов.­
С ­ухо­­дом право-националистических сил в другие партии – от ЛДПР до ­«Родины» – зюганизм становится «более левым».

Современная КПРФ разделяет особенности постсоветских левых в странах бывшего реального социализма (как и странах западной периферии), в идеологии которых левизна смешана с консерватизмом (вариант «национал-большевизма»). Отсюда и недостатки ряда теоретиков КПРФ: их архаизм и наивный сталинизм не учитывает опыт современных левых – как европей­ских стран, так и Китая и проч. Это, очевидно, влияет на политику КПРФ и выражается в малой поддержке этой партии. А также в проигрыше выборов (например в Москве в сентябре 2017 г.) правым – не только консерваторам, но и либералам.

К концу второго десятилетия XXI века в России (несмотря на многочисленные попытки создания) очевидно отсутствие партии социал-демокра­тического направления.

Определенные надежды до 2011–2013 гг. возлагались в этой связи на партию «Справедливая Россия», чьи представители Сергей Миронов, Оксана Дмитриева в начальный период деятельности данной партии делали попытки оппонировать «Единой России» слева. Лидер «Справедливой России» (и тогдашний спикер ­Совета Федерации) Сергей Миронов в феврале 2010 г. достаточно остро вы­сказывался по поводу официального консерватиз­ма, заявив, что данная идеология «это не та идеология, которая нужна России сегодня, в том числе которая нужна правящей партии» (03.02.2010, http://www.interfax.ru/russia/121819 ).

Но этот этап развития партии, скорее, в прошлом. Выступление C. Ми­ронова привело к его отставке с поста спикера Совета Федерации и едва ли не стало концом его политической карьеры. К на­стоящему времени «Справедливая Россия», похоже, потеряла собственную позицию (а вместе с нею критицизм и оппозиционность) и встроилась в российский консервативный истеблишмент.

Несмотря на преобладание этого истеблишмента в современной России, в последние годы в ней растет популярность левого консерватизма (С. Глазьев, М. Хазин, С. Кургинян, С. Кара-Мурза, М. Делягин, В. Катасонов). Особенно это усиление заметно после украинских событий. Главная особенность данного течения – смесь консерватизма с различными левыми (и около­левыми) течениями. У С. Кара-Мурзы это – смесь консерватизма с народни­чеством, у В. Катасонова – смесь советского марксизма с дореволюционным консерватизмом С. Шарапова, А. Шмакова.

Для левых консерваторов, таким образом, характерна критика марксизма с позиций более архаичных левых течений. Сторонник «советской ­цивилизации» С. Кара-Мурза во вполне консервативном духе обвиняет марк­сизм в русофобии, для преодоления которой отходит от него к консерва­тизму и домарксистским неонародническим идеологическим построениям (со специфической концепцией общины и проч.). Существенные элементы кон­сер­ватизма наряду с левизной имеет также подход М. Делягина (как и­ В. Ка­та­сонова или А. Проханова). Таким образом, для современной России характерны попытки соединения консерватизма с отдельными левыми идео­логи­ческими компонентами.

О необходимости «лево-консервативного синтеза» в июне 2015 г. заявил Сергей Кургинян. «После распада Советского Союза, – заметил он, – Россия следовала в фарватере Запада, и элиты хотели этого. Теперь же часть элиты и широкие слои общества говорят о “русском повороте”. Каким будет поворот? У меня лично вызвал большую тревогу съезд ультраправых сил в Санкт-Петербурге. И именно потому, что при неминуемости “русского поворота” его содержание может быть очень разным. Спасительным для России может быть только лево-консервативный поворот. Ультраправый поворот только погубит страну» (Новая идеология возможна, и она уже набирает силу, 14.06.2015, http://eot­su.livejournal.com/1869355.html ).

Сторонником левоконсервативной идеологии выступает и Михаил Ха­зин. «В России, – считает М. Хазин, – формально есть партия, которая пре­­тен­­­дует на левоконсервативный дискурс. Это КПРФ. В реальности КПРФ – это не политическая партия, это симулякр, и она идеологией не занимается. Значит, нужно резко усилить в рамках государственной системы консер­вативный дискурс, который отсутствует полностью, потому что финансирование всех идеологических, экономических и общественных институтов контролируется правительством, оно распределяет деньги, а правительство у нас либеральное. И усилить левое направление политической мысли, углу­бить левый дискурс.

И усилить не просто консервативные, а именно левоконсервативные тенденции, и именно эту логику транслировать на Запад. При этом с Трампом и компанией упирать на консервативную составляющую этого дис­курса, а с людьми типа Сандерса и с частью европейских элит, где всегда “леваков” было много, делать упор именно на левую сторону» (О левоконсервативных тенденциях, 05.09.2017, (https://trueinform.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=47075 ).

К осени 2018 г. в связи с новыми санкциями США против России из  левоконсервативной среды раздаются и более радикальные заявления – на­при­мер, о «конце компрадорского капитализма» в России (10.08.2018, https://regnum.ru/news/2463009.html ).

Усиление левых консерваторов в России показывает расслоение консерватизма и рост влияния левой идеологии. Левые консерваторы лучше правых кон­серваторов, однако их идеологию нельзя считать современной левой. Вместе с тем левые элементы  и «тенденции» для общего консервативного направления являются скорее периферийными. Так, свои мнения (и основные статьи) М. Хазин публикует на портале правой в целом партии «Родина», с которой, видимо, сотрудничает.

Реально левая альтернатива в политике современной России не представлена. Поэтому слаба и критика левоконсервативных группировок слева (типа «Родины» – реально правых). В целом можно говорить о слабой оформ­ленности в России левого ­политического направления. Партий (за исключением давно критикуемой ­левыми КПРФ) нет. Национал-большевистская партия (с явными элементами правого национализма) исчезла. Э. Лимонов оставил политику и перешел на публицистику. Активисты «Левого фронта» Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев подверглись репрессиям. С. Удальцов в июле 2014 г. был приговорен к 4,5 годам ­лишения свободы «за организацию массовых беспорядков» и вышел на свободу лишь в августе 2017 г. Попытки политической активности Удальцова (правда, в свойственной ему манере – достаточно радикальные) и после этого пресекались угрозами репрессий.

Ввиду отсутствия «партийного» левого движения, современные российские левые – это скорее левые интеллектуалы, а не представители левых партий (каковых в российской политике за исключением «специфической» КПРФ, собственно, и нет). 

Среди левых интеллектуалов России следует упомянуть членов группы журнала «Альтернативы» – Александр Бузгалин, Андрей Колганов, Людмила Булавка. Помимо журнала «Альтернативы» члены данной группы опу­блико­ва­ли многочисленные работы по истории, политике и современной левой тео­рии (Мы пойдем другим путем. – М., 2009, книги серии «Социализм­ XXI века»).

Ряд известных работ левого направления принадлежит Борису Кагарлицкому: «Реставрация в России» (М., 2000) и «Марксизм – не рекомендова­но для обучения» (М., 2005). Б. Кагарлицкий руководит интернет-журналом «Рабкор», является автором многих статей по проблемам левого движения, в том числе –  Левые в эпоху неолиберализма: адаптация или сопротивление? (http://www.kagarlitsky.narod.ru/neoliberalism.html ).

Необходимо упомянуть важные исследования левых интеллектуалов-социали­стов: В. Паульмана, Б. Славина, А. Шубина, А. Тарасова, В. Арсланова, С. Ма­­­ре­ева. А также левые журналы – «Альтернативы», «Скепсис», «Сенсус Новус» (СПб.), «Рабкор». Существенное направление в разработке современной левой теории – издание и комментирование работ классиков данного направления – Д. Лукача и многих других (например,­ работы С. Земляного, С. Поцелуева), а также исследования левого движения в Европе конца XX – начала XXI века, например, во Франции и Италии­ (Р. Костюк и др.).

Ряд работ современных левых в России посвящен анализу нового социализ­ма (например, М. Воейков. Новый социализм: первые шаги теории. – Альтернативы, № 2, 1998, http://libelli.ru/magazine/98_2/voeykov/index.htm ).

Современная левая теория полемизирует с идеологией консерватив­ного либерализма в целом, то есть не только с либерализмом, в том числе­ и «оранжевым», но также и с консерватизмом. Эта теория пересматривает ­наследие второ­­го марксизма, выросшего в начале XX века из левого крыла социал-демократии.­

В отличие от правых группировок – как либеральных, так и консервативных – современные левые должны считать точкой отсчета пост­комму­нистических реформ не дореволюционные общества, а систему ­реального социализма. То есть свою задачу они видят не в восстановлении до­пере­строечной ­советской системы (как это предлагают советские тра­ди­цио­налисты) и не в воссоздании «добольшевистской» России (что пред­лага­ют имперские консерваторы вместе с правыми либералами). Их цель – поло­жи­тельные реформы системы реального социализма, то есть переход от послед­него к плюралистическому и рыночному обществу левого контроля – обществу иного типа, чем предлагали и предлагают правые груп­пировки.

12. Выводы. Ситуации в левом движении Европы к концу второго десятилетия XXI века.

К середине 2018 г. в Европе сохраняется ситуация Нового мирового порядка. Эта ситуация (с начала 1990-х) характеризуется правым контролем – властью правых партий и обусловленным этим контролем «правым перекосом». Главными причинами последнего стали поражение и распад реаль­ного социализма в Европе, а также нажим неоконсерватизма США и его союзников не только на Восточную, но и на Западную («старую») Европу.

Правый перекос определил усиление в Европе власти «системных» правых партий – как праволиберальных, так и правоконсервативных, от британ­ских консерваторов до многочисленные европейских Народных партий. Он обусловил также преобладание консервативно-либеральной идеологии, на­прав­л­енной на критику и подавление левых течений. Результатом господства правых сил стал ряд не­гативных особенностей Нового европейского порядка, таких, как например, отказ от (добытых борьбой левых) социальных завоеваний западной  Европы.

Однако ко второму десятилетию XXI века можно отметить признаки кризиса правого контроля и традиционной правой политики в Европе. Этот кризис заметен прежде всего на периферии «старой» Европы от Греции до Исландии, особенно остро – в странах PIGS – Португалия, Италия, Греция, Испания. (То есть в странах Южной и «романской» Европы, по выражению Перри Андерсона.) Признаки этого кризиса можно отметить и в Северной Европе – Скандинавии, Исландии.

Важный признак кризиса правого контроля и правой политики в Европе – рост европейских группировок и политической активности несистемного консерватизма, называемого также «правым популизмом» – от французского Национального фронта и итальянского «Движения пяти звезд» до норвежской партии «Прогресса» (известной историей входившего в нее Брейвика). В ряде стран (например, той же Норвегии) правый популизм ­легко соединялся с политическим насилием.

Кризис правого контроля в Европе подтверждает миграционный кризис. Известно, что  этот  кризис вызван официальной правой (неоконсервативной) политикой США и их союзников на Ближнем Востоке. Этот факт, однако, скрывается правым истеблишментом и  используется им в своих ­целях – для укрепления в противовес левым силам радикальных консер­вативных группировок, несмотря на их жесткое противостояние ЕС.

Несистемный консерватизм (правый популизм) не дает выхода из ситуации правого перекоса; его появление можно считать лишь начальной (и негативной) альтернативой как данному перекосу, так и правому контролю в целом. Положительная альтернатива этому контролю и ответ на его кризис – левый поворот – усиление европейских левых сил, которые способны определить истинные причины европейского кризиса – в том числе миграционного – и возможности его преодоления.

Для восстановления равновесия в Европе после многих дет «правого перекоса» требуется определенный сдвиг влево. Этот сдвиг происходит как в Западной, так и в Восточной Европе.

Среди признаков данного поворота – во-первых, серьезное влияние системных левых в европейских странах и в Европарламенте. Прежде всего это группировки «левоцентристского» (социал-демократического) типа, которые мы связываем с первым марксизмом. Во-вторых – усиление и более радикальных левых, отличающихся от традиционных коммунистиче­ских партий XX века, называемых нами партиями второго марксизма.

К началу XXI века коммунистические партии потеряли основное влияние в Европе (за исключением периферийных стран вроде Португалии). Электорат этих партий или сдвинулся вправо, перейдя к системным европей­ским левым – партиям первого марксизма, или, напротив (например, в Греции, Испании и др.), начал переходить к иным – современным левым. Этих плюралистических левых «еврокоммунистического» направления ­(часто ­находящихся «левее» системных левых) мы называем партиями третьего марк­сизма. Усиление этих партий – очевидный факт современного левого движения Европы.

Несмотря на многочисленность своего представительства в европей­ских структурах, старые социал-демократические левые не могут реально противостоять правому истеблишменту в силу своих связей с ним и своей интеграции в этот истеблишмент.

По этой причине они подвергаются критике более радикальными современными плюралистическими левыми. И. Месарош назвал социа­лизм подобных левых «социализмом Микки Мауса, который совершенно не спо­со­бен вмешаться в социальный прогресс» (Марксизм сегодня, 1992, http://libelli.ru/magazine/98_2/i.htm ).

Современные левые присутствуют и в Европарламенте и думается, представляют более конструктивную альтернативу правым силам Европы, чем «несистемные» консерваторы – вроде «Альтернативы для Германии» или Свободной партии Австрии.

Указанные левые течения играют все более заметную роль в «старой» Европе. В Восточной Европе – мире бывшего реального социализма (посткоммунизма), где в период реставрации преобладают правые группировки и правая политика, они еще не заявили о себе.

Однако в течение ближайшего периода ситуация может измениться. Речь идет о более активной роли восточноевропейских и, хочется надеяться  также и российских, левых.

Заключение.
Что такое третий марксизм?
Пути послеконсервативной идеологии

В данной работе мы рассмотрели некоторые особенности современной левой идеологии – третьего марксизма в свете мировой ситуации конца второго десятилетия XXI века. Подведем итоги этого анализа.

1. Ситуация в мире к концу второго десятилетия XXI века. Новый мировой порядок, правый истеблишмент и левая оппозиция.

К концу второго десятилетия XXI века в Европе и мире в целом сохраняется ситуация Нового мирового порядка – однополярного мироустройства, в котором лидирующими государствами в различных регионах являются страны западного образца во главе с США, Великобританией, а также рядом стран ЕС.

Страны посткоммунизма Восточной Европы переживают стадию реставрации в них традиционного западного общества и втягивания их в Новый мировой порядок.

Россия – бывший центр пространства реального социализма, несмотря на заявленные русским консерватизмом попытки восстановить ее политическую роль в многополярном мире, реально продолжает геополитиче­ское отступление, теряя бывшие советские сферы влияния.  Ее возможности улучшить свою внутреннюю ситуацию и противостоять внешнему экономиче­скому и политическому давлению мирового правого истеблишмента остаются достаточно ограниченными.

Переломную роль в истории постсоветской России, а также в отноше­ни­­ях России и Запада сыграл, по-видимому, украинский кризис 2014–2015 гг., результатом которого (несмотря на присоединение Крыма) стала потеря влияния России на основной части Украины и ухудшение внутренней россий­ской ситуации в результате санкций и ряда других экономических маневров Запада. Данный результат подтвердил неспособность консервативной (и в целом правой – консервативно-либеральной) российской элиты на основе правой идеологии и политики решить проблему восстановления роли России как влиятельного политического субъекта в Европе и мире в целом.

Удачную сирийскую операцию следует рассматривать не как системный успех консервативной (и в целом правой) России, но скорее как ее «партизанскую вылазку» в расположение Нового мирового порядка, не подкрепленную реальными внутренними (в первую очередь экономическими) дости­жениями. Это достаточно очевидно подтверждает развитие конфликта  между Россией и Западом во главе с США  в апреле 2018 г., включая события вокруг Сирии с ракетным ударом западной коалиции. Более значительных результатов в своем экономическом развитии в начале XXI века смог добиться все еще коммунистический Китай. Как мы доказываем, серьезное изменение роли России как в посткоммунистическом пространстве, так и в мире в целом, невозможно на базе правой – не только либеральной, но и консервативной идеологии, а также соответствующей политики.

Первые десятилетия XXI века и правые реформы в посткоммунисти­че­ском мире, в том числе и России, таким образом, не изменили лиди­­­ру­ющей роли в современном мире западного общества (и его мирового цент­ра – США и Великобритании), а также франко-германского ядра ЕС. Несмотря на высокое технологическое и социальное развитие этого общества, с позиций современного левого подхода его следует по-прежнему считать «капитализмом». Как капитализм, сегодняшнее западное общество ведет себя и в своем центре, и в особенности на периферии, куда оно проводит экспансию, например, в Латинской Америке или арабском мире, в виде на­­чав­шихся с 2010 г. арабских революций. Специфической периферией ­Запада в ситу­ации реставрации в Восточной Европе традиционного западного общества с 1990-х стала и территория посткоммунизма – бывшего ­реального социализма.

Экспансия Запада на эту периферию, то есть освоение им стран бывшего реального социализма, вовлекаемых в развитие западного мира, имеет для этих стран не только положительные стороны приобщения к общему мировому развитию (в рамках глобализации), но и ряд очевидных и острых противоречий. На них официальная правая идеология в этих странах – как праволиберальная, так и правоконсервативная – закрывает глаза (см. 10–11 главы данной работы, книгу «Эстония до и после Бронзовой ночи», 2009). На эти противоречия указывали как оппозиционные официальной правой идеологии левые теории западной периферии – напри­мер, теории зависимого развития в Латинской Америке – так и советский (второй) марк­сизм. Эти критические теории западной периферии давали более адекватное описание ее развития, чем традиционная правая консервативно-­либеральная идеология с соответствующими ей моделями (теории модернизации и проч.).

Сохранение лидерства западного общества и его главных мировых цент­ров, как и существенное усиление этого общества на рубеже XXI века, ставшее результатом исчезновения левого советского полюса и поражения ­реального социализма, определяет правый перекос в мире в целом и Европе, в частности. Политическим отражением этого перекоса является власть в современном мире правого политического, идеологического и проч. истеблишмента, то есть правый контроль – власть правых как правоконсервативных, так и право­либеральных партий.

Идеология русского консерватизма, заявляемая с начала «нулевых» (а фактически с начала 1990-х гг.) как новая постсоветская идеология России, вопреки своим претензиям, не имеет теоретического аппарата для описания современной мировой и европей­ской ситуации. Оперируя неадекватными теоретическими конструкциями вроде излишне широкого понятия «либерализма», она искажает и мистифицирует действительную ситуацию­ в мире и Европе.

Реальный анализ общественной системы современного Запада (в част­ности, США и ведущих стран ЕС) показывает, что основу этой обще­ст­венной системы составляет власть не только праволиберальных, но и право­консерва­тивных, то есть в целом «правых» партий. Эти партии с их консервативно-­либеральной (не только праволиберальной, но и право­консервативной) правой идеологией и составляют основу западного правого истеблишмента, а также истеблишмента современной России. Идеологией современного западного общества является не либерализм, но консервативный ­либерализм, включающий два идеологических компонента – либерализм и консерватизм.

Консерватизм – в том числе и русский – со своей теорией «господства либерализма» мистифицирует эту реальную ситуацию. Такую же мистификацию представляют собой и попытки представить посткоммунистический и западный консерватизм, как умеренный, так и радикальный (правый национализм), положительной оппозицией мировому правому истеблиш­менту и Новому мировому порядку. Вопреки этим попыткам посткоммунистиче­ские «консерватизмы» от хорватского до украинского реально являются ­частью этого истеблишмента. Таков же «несистемный» европейский консер­ватизм, который фактически заимствует свою оппозиционную программу­ у неконсервативной, как мы доказываем, левой оппозиции. А также консерватизм русский, на котором строилась идеология двух «путинских» десятилетий XXI века в России (см. «Кризис Нового российского порядка и крах русского консерватизма». – Тарту; СПб.: Крипта, 2015).

Очевидно, что поло­жительное разрешение противостояния России Новому мировому порядку, включая задачу построения многополярного мира, невозможно на основе идеологии правого консерватизма как в русском его варианте, так и варианте иных консерватизмов – в том числе и несистемных. Подъем как самой России, так и мира посткоммунизма, а также преодоление этим миром Нового мирового порядка, как мы доказываем, возможны лишь на основании современной левой идеологии.

Именно левые политические течения составляют реальную оппозицию нынешнему мировому и европейскому правому истеблишменту. Широкий спектр этих течений – от социалистов и социал-демократов до радикальных европейских левых – имеет серьезное влияние в современной Европе, в результате значительного укрепления левых сил в течение последнего столетия (в том числе не без влияния реального социализма). Депутаты левых партий составляют до четверти Европарламента. Это влияние левых в Ев­ропе отражает достаточно развитый «социалистический» уклад западного ­общества начала XXI века.

Современный левый подход должен указать на неадекватность правых (как праволиберальных, так и правоконсервативных) описаний ситуации в современном мире – и прежде всего в мире посткоммунизма. Правые теории западного общества и западного истеблишмента говорят в первую очередь (и в основном) о положительных сторонах реставрации в мире посткоммунизма современного западного общества. Левые теории – идеология оппозиции в мире посткоммунизма – представляют собой попытку иного – критического подхода к ситуации как в странах бывшего реального социа­лизма, так и мире в целом.

Такой подход стремится развивать и современная левая идеология – третий марксизм.

2. Третий марксизм к концу второго десятилетия XXI века. Современный капитализм и посткоммунизм.

Говоря о третьем марксизме, мы имеем в виду тот факт, что среди миро­вых левых в начале XXI века, по нашему мнению, присутствуют представители трех марксистских течений – «трех» марксизмов. Первый марк­сизм, как мы видели, – это классический марксизм XIX века (классиков ­марк­сизма и 1-го Интернационала), из которого выросла и начальная социал-­демократия 2-го Интернационала (до 1914 г. и затем после Первой мировой войны до настоящего времени). Второй марксизм – марксизм-ленинизм, большевизм – это идеология реального социализма, созданного после революции 1917 г. в России, Восточной Европе и других странах мира.

Третий марксизм, современная левая идеология – третье течение (третье направление, третья ветвь) марксизма, – это марксизм эпохи краха ­реального социализма и реставрации в мире реального социализма традици­онного западного общества. Но также и кризиса Нового мирового порядка, попыток мира посткоммунизма преодолеть реставрационный период и ­перейти к самостоятельному и положительному развитию.

Теоретическую основу третьего марксизма составляет классический марксизм. Он же является основой и социал-демократического (левоцентристского) направления современных левых. Вместе с тем новое течение марксизма имеет свои особенности и отличия от других известных марксист­ских течений, прежде всего «советского» (второго) марк­сизма, а также от идеологии социал-демократии. Основанием третьего марксизма вы­ступают неортодоксальные левые течения как в мире реального социализма, так и на Западе, полемизировавшие с официальным вторым марксизмом еще с первой половины XX века (гл. 1–2).

Современный левый подход (подход третьего марксизма) отказыва­ется от понятия «постмарксизма» как элемента современной правой идеологии. Данное понятие сконструировано правыми идеологами, отстаива­ющими преимущество правой – консервативно-либеральной доктрины – и утверждающими исчезновение («смерть») левого, в том числе марксист­ского подхода и левой альтернативы. Понятие «постмарксизма» фактически сводит марксизм к его второй советской форме, потерпевшей поражение вместе с реальным социализмом. Понятие «неомарксизма» лучше, чем «пост­марк­сизма», но также требует уточнения.

Идеи классического (первого) марксизма начали, как известно, формулироваться в 40-х гг. XIX века. На основе этих идей возникли левые поли­­­-ти­­ческие организации – 1-й Интернационал (1864–1876), затем – с 1989 г. –­ 2-й Интернационал. К концу XIX века в тогдашнем основном марксист­ском социал-демократическом течении появились серьезные противоречия, важным проявлением которых стал так называемый ревизионизм (бернштейнианство). В начале XX века – в особенности в период Первой мировой войны – эти противоречия привели к разделению тогдашнего первого марксизма на две (правую и левую) идеологические ветви. Одна продолжила развитие в виде западной социал-демократии, на основе другой – левой – ветви возник второй советский марксизм (марксизм-ленинизм, большевизм, коммунизм), ставший идеологией стран ­реального социализма, начиная с советской России.

Неизбежность пересмотра оснований теории марксизма в XXI веке объясняется поражением второго советского марксизма XX века в полемике с западной правой – консервативно-либеральной идеологией, представ­ляющей собой блок двух идеологических течений – правого либерализма и правого консерватизма, а также вариантами этих течений в посткоммуни­стическом мире.

Первые теории третьего марксизма начали возникать в первой (но более активно во второй) половине XX века как в мире реального социализма, так и на Западе, как оппозиция не только официальной западной (правой) идеологии, но и официальной идеологии и политической практики реального социализма – марксизму-ленинизму – прежде всего в его советской форме. Новый вариант марксизма представлял ряд левых оппозиционеров в СССР от М. Рютина и Л. Троцкого до восточноевропейских ревизионистов – Д. Лу­кача, чехословац­ких сторонников Пражской весны и югославских теоретиков «Праксиса». На Западе этим направлениям соответствовали левые течения еврокоммунистического образца. Оппозиция этих течений традиционному (второму) марксизму отличалась от той, которую предлагала правая идеология – консервативный либерализм. Несмотря на ряд различий, у ­западной и восточной линий ­неортодоксального левого направления были существенные общие черты (см. 2-ю главу).

Как течение, основанное на классическом марксизме, третий марксизм близок ко второму марксизму (марксизму-ленинизму). Вместе с тем он подвергает второй марксизм критике и существенному пересмотру, опи­раясь на неортодоксально-марксистские течения XX и XXI века (см. 2-ю ­главу). Современная левая теория пытается преодолеть недостатки вто­рого (советского) марксизма, обусловившие его поражение в конце XX века. Она стремится выявить жизнеспособные элементы этой формы марксизма, а также применить марксистский инструментарий (в том числе классиче­­с­кий)­ к анализу современной мировой ситуации – как на Западе, так и в мире пост­коммунизма. Эта теория пытается описать также события истекшего XX века, в том числе причины развития и поражения реального социализма и его идеологии.

Речь идет не о возвращении от советского марксизма к правой консервативно-либеральной идеологии, а о построении нового варианта левой ­теории на основе классического марксизма.

Современнная левая идеология не повторяет дискурс второго (совет­ского) марксизма, но стремится включить элементы этого дискурса в левое миропонимание сегодняшнего дня.

3. Особенности третьего марксизма и его роль в самостоятельном развитии современного посткоммунизма, а также в преодолении этим обществом ­стадии реставрации западного общества. Противостояние современной ­левой идеологии правому либерализму и правому консерватизму.

Необходимость новой левой идеологии – третьего марксизма – прежде всего для мира посткоммунизма объясняется современной ситуацией конца второго десятилетия XXI века в этом мире. То есть конфликтами современного мира, включая противоречия реставрации – восстановления в странах бывшего реального социализма (прежде всего России и Восточной Европе) западного общества. Эти противоречия приводят посткоммунистические страны к попыткам самосто­ятельного развития, то есть политического и идеологического самоопределения. А значит и противостоянию этих стран правому истеблишменту и различным формам внешней зависимости от ­главных стран Запада.

В терминах современного левого подхода (современного марксизма) основное противоречие мира начала XXI века – противоречие между западным обществом (капитализмом) и бывшим «коммунистическим» миром, в том числе Россией, то есть миром бывшего реального социализма – посткоммунизма, с начала 1990-х являющимся западной периферией.

Успешность попыток самоопределения стран бывшего реального социализма (посткоммунизма) в немалой степени зависит от успешности формулировки этими странами (обществами) своей собственной идеологии, отличной от официальной западной «правой» (консервативно-либеральной) идеологии, являющейся идеологией реставрации в мире реального социализма современного западного общества.

Такой «своей» идеологией для стран посткоммунизма не могут считаться, как мы доказываем, различные виды правой идеологии, включая консерватизм (который в России с начала «нулевых» годов считается основной официальной идеологией, якобы оппозиционной правому либерализму), а современная левая теория. Именно эта идеология, а не праволиберальные и правоконсервативные идеологические построения, более адекватна нынешним восточноевропейским формам посткоммунизма. Именно она имеет ­реальную возможность ответить на вызов Реставрации.

Третий марксизм, как и второй, полемизирует с правой западной идеологией – консервативным либерализмом, в том числе отдельными направлениями этой идеологии – как правым либерализмом, так и правым консерватизмом («консерватизмами»), представляющими мировой правый истеблишмент. Но полемизирует иначе, чем второй марксизм.

В рамках западной правой консервативно-либеральной идеологии (включающей два компонента – правый либерализм и правый консерватизм) ситуация в мире посткоммунизма (а возможно и в мире в целом) не описывается адекватно.

Это относится к обоим компонентам правой идеологии – как правому либерализму, так и правому консерватизму, который мифологизируется представителями данного направления, в том числе (а по сути дела, едва ли не в первую очередь) в России.

Консервативные идеологи на Западе (например, И. Валлерстайн), а также в современной России представляют консерватизм некоей новой идеологией и едва ли не главной оппозицией современному западному истеблишменту. Говоря о преобладающем влиянии на Западе «либерализма», они считают консерватизм главной оппозицией этому влиянию.

Однако, как уже указывалось, вопреки консервативной мифологии, консерватизм не является некоей новой идеологией, противостоящей либерализму. Он точно так же, как и правый либерализм (а иногда и в большей мере, чем он), тесно связан с мировым правым истеблишментом и представляет его интересы. Оба правые идеологические течения – как правый либерализм, так и правый консерватизм – являются  равноправными компонентами современной западной идеологии и мирового правого идеологического и политиче­ского истеблишмента. Они  связаны между собой и работают друг на друга в своем противостоянии левым идеологическим течениям как на Западе, так и в мире бывшего реального социализма.

Консервативная критика правого либерализма не объясняет особенности данной идеологии и не может противостоять ей. Эта критика скорее запутывает дело, представляя собой то самое «скрывание имени» буржуазии, о котором говорил Ролан Барт в «Мифологиях».

Реально консерватизм (в том числе русский) не может считаться оппозицией западной консервативно-либеральной идеологии, поскольку является таким же течением и составным элементом идеологии современного западного истеблишмента, как и либерализм. Основные партии стран совре­менного Запада – Республиканская в США, ХДС/ХСС в Германии, многочисленные европейские Народные партии (в том числе и Европарламенте) – являются правоконсервативными, а не праволиберальными. «Системный» консерватизм на Западе – как в США, так в ЕС (Западной Европе) – в целом фактиче­ски находится у власти в лице «народных» и прочих консервативных партий. Такую же роль с начала «нулевых» годов играет и консерватизм в России.

Подъем консерватизма в начале XXI века в Европе и России связан с правым перекосом после падения реального социализма, когда «несистемный» консерватизм в Европе взял на себя роль своеобразной оппозиции официальному правому истеблишменту. Это позволило «несистемному» консерватизму как на Западе, так и в России претендовать на статус некоторой особой идеологии, отличной от того, чем данный консерватизм реально является.

Результатом идеализации консерватизма как идеологической оппозиции и положительной альтернативы либерализму на Западе и в мире посткоммунизма стал подъем данного течения, в том числе и радикальных его форм в современной Европе – от Франции (Национальный фронт), Италии («Движение пяти звезд») или Австрии (партия Свободы) до Норвегии (партия Прогресса Брейвика). С этими партиями контактирует русский консерватизм, что показывает, в частности, организованный в Петербурге в 2015 г. Консервативный форум, а также связи российских официальных лиц с изве­стными представителями европейского «несистемного» консерватизма – Национального фронта Франции (М. Ле Пен), немецкой «Альтернативы для Германии», как и подписание договора о сотрудничестве между «Единой Россией» и Австрийской партией свободы.

Задача современной левой теории – демистификация консервативных утверждений об оппозиционности как «несистемного», так и традицион­ного консерватизма в современной Европе – в том числе и Восточной. Третий марксизм полемизирует с обоими компонентами правой идеологии – как правым либерализмом, так и правым консерватизмом, в особенности в его радикальном варианте (активизировавшимся и в России).

Критика либерализма правым консерватизмом противоречива – в силу единства данной идеологии с праволиберальной, а также реального блокирования правого консерватизма с либерализмом в общем консервативно-либеральном (правом) идеологическом блоке. Отсюда малоконструктивность и зачастую лицемерие данной критики.

Противопоставляя несистемный консерватизм господствующим на Запа­де (и Европе, в частности) политическим течениям, в том числе и офици­альному западному консерватизму, консервативные идеологи мистифици­ру­ют роль данной формы консерватизма, ­замалчивая причины его специ­фи­че­ской («превращенной») оппозиционности в современном западном ­обществе. То есть тот факт, что весьма противоречивый несистемный правый консер­ватизм с его антилиберальной риторикой взял на себя функции европей­ской оппозиции в специфических усло­виях – условиях победы с на­чала 1990-х правых сил в Европе (как Восточной, так и Западной) и подав­ления левого крыла европейской политики.

Достаточно спорны представления идеологов русского правого консерватизма о том, что их теория имеет преимущества перед теориями правого либерализма в плане «защиты суверенитета» России. Есть много фактов связи правого либерализма и правого консерватизма – в современном мире в ­целом и России в частности, включая факты прямого подыгрывания консерватизма правому либерализму.

Русский консерватизм нельзя считать идеологией, способной вывести посткоммунизм в целом и Россию за рамки Нового мирового порядка. Эта идеология мистифицирует современную ситуацию в мире реального социализма (и мире в целом), не давая реального выхода из нее.

4. Отношение третьего марксизма к другим левым теориям, в том числе советскому (второму) марксизму. Современная левая теория о реальном ­социализме.

Третий  марксизм противостоит не только современной западной (правой – консервативно-либеральной) идеологии – идеологии современного западного общества, но также различным вариантам «старых левых» теорий – второму марксизму, социал-демократической версии реформ западного ­общества и различным народническим и неонародническим построениям.

Важная проблема – отношение третьего марксизма к идеологии ­общества реального социализма – советскому марксизму (марксизму-ленинизму, большевизму, второму марксизму) и самому этому обществу.

С одной стороны, современная левая идеология должна отказаться от характерного для правой (консервативно-либеральной) идеологии исклю­чи­тельно негативного рассмотрения советского второго марксизма (большевизма, коммунизма), как и общества реального социализма. С другой стороны, современный марксизм полемизирует с данным течением, указывая на его противоречия.

Современная левая идеология должна признать положительное значение на определенном историческом этапе как общества реального социализма в России и иных странах Восточной Европы, так и его идеологии – второго (советского) марксизма. Критика данного течения не исключает рассмотрения совет­ского марксизма как союзника в полемике современных левых с правой консервативно-либеральной идеологией.

Положительной стороной большевизма, возникшего в 1903 г. и ставшего основой второго (советского) марксизма (марксизма-ленинизма), было то, что он разорвал с традиционной интегрированной в западный истеблишмент социал-демократией и решился на революционный рывок (прорыв) как в теории, так и реальной общественной практике.

Второй марксизм возник в результате раскола европейской (и россий­ской в том числе) социал-демократии в начале XX века, особенно отчетливо в связи с Первой мировой войной, на правое и левое крыло. Правое крыло ­социал-демократии сохранило общее направление и название «интегрированной» социал-демократии. Из левого крыла – в том числе большевизма – выросло течение марксизма-ленинизма (коммунизма), ставшего идеологией реального социализма в СССР и Восточной Европе 1940–1980-х гг.

Причины раскола российской социал-демократии на правое и левое крыло следует видеть не в субъективной «злой воле плохого и авторитарного» Ленина, но в особенностях мирового развития конца XIX – начала XX века и реальных противоречиях тогдашнего левого (социал-демократиче­ского) движения. Помимо Ленина на левом крыле тогдашней социал-­демократии в ряде стран Европы был целый ряд известных левых идеологов и политиков – Р. Люксембург и многих других, вошедших затем в европей­ские компартии и 3-й Интернационал.

Большевизм в начале XX века по­бедил реформистский социал-демо­кратизм не без противоречий, но и не­ без серьезных оснований. Главным среди таких оснований была интегра­ция правой социал-демократии в истеб­лишмент традиционного западного общества и поддержка этого истеблишмента даже в период мировой войны. (В советском марксизме это определялось как «оппортунизм».) В дальнейшем, в течение XX века противостояние второго марксизма – большевизма, комму­низма – традиционной социал-­демократии становилось все более ­жестким.

Третий марксизм должен предложить иное отношение ко второму марк­сизму, отличное от негативного (правого, консервативно-либерального). Наряду с критикой этого марксизма он должен взять второй марксизм «за осно­ву», одновременно существенно переформулируя его. В отличие от кон­серва­тивно-либеральной идеологии, третий марксизм пытается представить не «негативное» отрицание советского марксизма, но «второе» (по диалектиче­скому принципу снятия-сохранения) положительное отрицание такового.

Современная левая идеология, по-видимому, должна относиться ко второму марксизму (марксизму-ленинизму) так же, как второй марксизм (марк­сизм-ленинизм) относился к первому марксизму – марксизму XIX века. Именно, пытаясь произвести его положительное «снятие-сохранение». Второй марксизм не отрицал первый марксизм абсолютно, но строился как его развитие в новых условиях – условиях более высокой стадии западного общества («капитализма»). Сходное отношение ко второму марксизму должен, по-видимому, отстаивать и третий марксизм. Это марксизм эпохи перехода «капитализма» к наиболее технически и организационно высо­­кой – глобальной форме, а также эпохи острого кризиса и исторического поражения реального социализма.

Отличия третьего марксизма от советского (второго) марксизма и опре­деленный разрыв с ним выражаются в целом ряде положений.

В частности, с точки зрения современного левого подхода реальный социализм нельзя считать социализмом в марксистском смысле. Это общество скорее следует проецировать на марксистское понятие диктатуры пролетариата (в значении «Критики Готской программы» Маркса и «Государства и революции» Ленина), то есть считать его согласно этим работам не первым коммунистическим обществом, но предшествующей ему стадией «переходного периода», который мы называем «предсоциализмом».

Следует ясно понимать, что восстановление в мире посткоммунизма «социализма» в смысле второго марксизма, то есть реального социализма, невозможно. В то же время можно говорить об определенной преемственности современной левой теории с советским марксизмом, а обществ посткоммунизма – с предшествовавшими им системами реального социализма, целый ряд элементов которого сохраняется в современных восточноевропейских обществах, в том числе и в России.

Близкая ситуация – с современным западным обществом, которое сохранило значительные элементы «капитализма», критиковавшиеся левыми XX века, включая второй марксизм.

5. Третий марксизм и социал-демократия. Полемика с социал-демокра­тией и идеологической редукцией. Еврокоммунизм 1970-х гг. и другие левые ­течения в Европе.

Современной левой теории (третьему марксизму) следует определить свое отношение и к другим современным левым течениям в Западной и ­Восточной Европе, а также в мире в целом. В современном мире представлен значительный спектр этих левых течений, от классического анархизма, неонародничества до социал-демократии и различных форм второго марксизма (советского марксизма-ленинизма). В этом спектре есть и неортодок­сальные левые течения XX века, которые можно рассматривать как варианты третьего марксизма – современной левой идеологии.

Современный марксизм, с одной стороны, полемизирует с этими левыми течениями, с другой – рассматривает их как соратников по оппозиции, про­тивостоянию мировому правому истеблишменту, существующему на Западе.

Среди современных левых течений на Западе, как и в мире бывшего реального социализма, наиболее популярным может считаться социал-­демократическое. В России это направление уже с эпохи советской пере­ст­ройки отстаивал целый ряд известных ее деятелей – начиная с М. Горбачева, А. Яковлева и Г. Попова (например, Г.Х. Попов. Теория и практика социализма в XX веке, М., 2006).

Социал-демократическое течение, как известно, возникло в конце XIX века как развитие классического марксизма в новой обстановке изменения западного общества – в том числе и демократизации избирательного права, сделавшей возможным действие в Европе легальных левых партий. Преемником 1-го Интернационала стал 2-й социал-демократический Интернационал, объединивший марксистских социалистов конца XIX века.

После раскола социал-демократии в период Первой мировой войны на две ветви, правое крыло движения, сохранившее прежнее название, в течение всего XX века и вплоть до сего дня сохраняло и свою реформистскую идеологию.

Особенностью социал-демократии с конца XIX века, таким образом, стала ее интегрированность (на основании британских рецептов) в западное (Расчлененное) общество и превращение социал-демократов в «своих левых» для Запада. Второй (советский) марксизм-большевизм с начала XX века не без основания упрекал социал-демократию в соглашательстве с традиционным капитализмом, его идеологией и политикой. Это подтвердил целый ряд эпизодов истории XX века, начиная с революции в России и Германии.

Современный (третий) марксизм должен признать справедливость ряда моментов социал-демократической (и западной в целом) критики реального социализма и второго марксизма, в частности, в отношении поли­тических свобод, а также рыночной системы. Действительно, благодаря высо­кому развитию западного общества в XX – начале XXI века, и его открыто­сти – обеспечению политических свобод и рынка – социал-демократическая вер­­-
сия социализма продемонстрировала ряд преимуществ перед реальным ­социа­лизмом сталин­ского образца.

При этом современный марксизм должен признать ряд положительных черт (если не преимуществ) общества реального социализма (прежде всего в его восточноевропейском варианте), которые можно связать с наличием активного государственного сектора.

В отличие от большевизма, западный социал-демократизм не был идеологией новой исторической формы, идущей на смену традиционному «капи­тализму» (пусть вначале и ограниченной рамками реального социализма). Он остался идеологией реформирования старого западного (Расчленен­ного) общества. То есть развития социалистического уклада в рамках традиционного капитализма. Такая позиция имела как свои плюсы, связанные­
с преобладанием общества западного образца в современном мире, так и ­явные слабости.

Уже в первой трети XX века с появлением радикальных левых и реального социализма социал-демократы сдвинулись в сторону правых партий. Правый истеблишмент начал манипуляцию социал-демократией, используя ее как союзника правых консервативно-либеральных сил в борьбе с более ­радикальными левыми, прежде всего, компартиями.

По большому счету социал-демократизм был нужен правому истеблишменту и неоконсервативному центру США, пока существовал реальный социализм. С крахом реального социализма поддержка этим центром социал-демократии явно уменьшилась. Характерный пример – отношение американского неоконсерватизма к шведской социал-демократии. (Ср. также убийство Улофа Пальме и так далее.)

Сходную роль социал-демократия играла и в мире посткоммунизма.­­ В период жесткого правого контроля в этом мире (например, в Прибалтике) социал-демократы, с одной стороны, играли роль оппозиции (хотя и специфической) этому правому контролю. С другой стороны, в противостоянии с более левыми силами посткоммунистические социал-демократы всегда выступали на стороне правого истеблишмента, поддерживая правые коалиции и в целом действия правой политической машины.

Как мы стремились показать, социал-демократическая идеология не является выходом для современной посткоммунистической Восточной ­Европы начала XXI века, как она не была выходом и век назад, в особенности после 1914 г. (начала Первой мировой войны). Социал-демократия – часть (и отражение) западного «социалистического» уклада, сформировавшегося в том числе и в результате влияния на Запад (и страны «социально ориентированного» капитализма) системы «реального социализма» — прежде всего советского и восточноевропейского. В этом смысле социал-демократия и социал-демократический проект на Западе – один из результатов воздей­­ст­вия на старый капитализм системы реального социализма.

Для мира посткоммунизма социал-демократизм не может считаться новой идеологической формой, идеологией самостоятельного развития стран бывшего реального социализма. Для этих стран, как и для современного левого движения в мире, социал-демократическая идеология является скорее идеологической редукцией (отступлением, отходом, возвращением вспять) от советского марксизма – идеологии реального социализма – к более традиционным (именно – западным консервативно-либеральным) идеологическим формам. Сторонникам самостоятельного развития стран бывшего реального социализма следует отдать предпочтение другим, не социал-­демократическим, но реально оппозиционным радикальным левым, в том числе преемникам бывшего коммунистического движения в Европе.

Леводемократическая идеология – третий марксизм – стремится преодолеть отмеченную идеологическую редукцию, характерную для всех иде­о­логических форм возврата от второго марксизма – марксизма-ленинизма –­ к консервативному либерализму, идеологии Расчлененного общества. Вместо этой редукции (возвращения) к старым идеологическим течениям, современный марксизм предлагает иной путь: попытку движения (если угодно, рывка, прорыва) от второго (советского) марксизма вперед – к третьему марк­сизму (марксизму «третьей ступени») – идеологии исторической формы, более высокой по сравнению с западным (Расчлененным) обществом, идеологии «нового социализма» (Поставторитарного Синдиката).

Современная левая идеология (третий марксизм) не тождественна ­социал-демократическому «левоцентризму», хотя иногда и отожествлялась с ним (в том числе и в некоторых наших более ранних работах). Идеология социал-демократического левоцентризма связана с теорией радикального центризма (напр., А. Гидденса), на что указывает сторонник понятия «постмарксизма» Шанталь Муфф (Шанталь Муфф. Постдемократия и постполитика. – Гефтер, 13.11.2013, http://gefter.ru/archive/10510 ). Социал-демократическому (западному) левому направлению в странах бывшего реального социализма должна противостоять иная левая модель.

С 1970-х гг. европейские коммунистические партии эволюци­онировали в направлении еврокоммунизма, который, отойдя от  второго (cоветского) марк­сизма, колебался между социал-демократией и современной левой идеологией. Как мы видели на примерах левого движения в современной Европе (11-я глава), поворот в сторону социал-демократизма часто вел западных евро­ком­мунистических левых к растворению в данном течении. Возможно, однако, и другое движение еврокоммунизма – в сторону современной левой идеологии.

Определенные различия в этой левой идеологии на Западе и на Востоке существуют. На Западе они отражают особенности западного общества;­ в мире посткоммунизма – восточноевропейского реального социализма.

6. Современная левая теория об особенностях реального социализма и его противоречиях. О кризисах реального социализма и советской перестройке.

Третий марксизм – это теория, описывающая прежде всего особенно­сти развития посткоммунизма – мира бывшего реального социализма в ­Восточной Европе. Для понимания этих особенностей, в том числе исторического поражения реального социализма в противостоянии (холодной ­войне) с западным капитализмом, современный (третий) марксизм должен дать критический анализ реального социализма.

Этот критический анализ «коммунизма» в современной левой идеологии должен отличаться от консервативно-либерального (негативного) подхода к этому обществу. Важно понимание не только негативных, но и положительных черт реального социализма. Особенности данной специфиче­ской исторической формы в области экономики, политики и идеологии мы попытались описать в 3-й и 4-й главах данной работы на примере реального социализма в СССР.

Реальный социализм стал новой исторической формой, которая, несмотря на свои противоречия, сыграла важную роль в истории XX века в целом и в истории многих национальных государств Европы и мира, в частности.

Реальный социализм («коммунизм») – общество с преобладающим и саморазвивающимся госсектором, управляемой командно-административной системой и авторитарной политической надстройкой. С точки зрения современного левого подхода это общество следует рассматривать не как социализм в марксистском смысле, а как предсоциализм, то есть общество, не вышедшее за рамки так называемой диктатуры пролетариата и не достиг­шее стадии «первого коммунистического общества» (К. Маркс. Критика Гот­ской программы. ПСС, 2 изд., т. 19, с. 19–20).

Несмотря на это, в своем развитии в XX веке реальный социализм имел не только недостатки, но и немалые достижения и преимущества развития, которые показали как страны Восточного блока второй половины XX века, так и подъем современного Китая. (Особенности этого подъема мы рассмотрели в 6-й главе.) Реальный социализм достиг значительных ­успехов в соревновании с капитализмом первой половины XX века, что повлияло и на изменения западного общества после Второй мировой войны. Во второй половине XX века реальный социализм создал второй мировой полюс и целую систему стран, охватившую едва ли не четверть мировой территории.

В ряде своих проявлений (например, в отношении политического спектра и отчасти идеологии) реальный социализм представлял собой зеркальное отражение западного общества. Подчеркнуть этот момент весьма важно, поскольку именно это зеркальное соотношение двух общественных полюсов в XX веке определило целый ряд особенностей реального социализма.
В частности, черты его идеологии и политического спектра, который представлял собой в перевернутом виде политический спектр современного ­западного общества.

Как и любая историческая форма, система реального социализма имела свои серьезные противоречия. Наиболее ярко эти противоречия показали отсталые модели реального социализма (типа албанской и проч.), а также такие явления, как сталинизм.

Понятие сталинизма в леводемократическом дискурсе отличается от иных форм употребления этого понятия, поскольку в широком смысле обозначает всю идеологию (как и политику) реального социализма эпохи его кризиса. То есть идеологию второго марксизма – марксизма-ленинизма, прошедшую период подъема вместе с обществом (общественно-историче­ской формой) реального социализма и вступившую в полосу кризиса во второй половине XX века.

Исторический сталинизм следует рассматривать как деформацию предсоциализма (коммунистической диктатуры), возникшую на основе этой диктатуры и отличающуюся от нормы реального социализма (предсоци­ализма), оформившейся в СССР в послесталинский период. Для сталинизма было характерно отклонение от «нормального» реального социализма (большевизма) в сторону левого экстремизма и правого национализма. Это определило ряд особенностей сталинизма, в том числе и террор. Перед Второй мировой войной сталинизм во многих случаях проявлял «сектантство».

Можно говорить как о «первом» сталинизме (сталинизме при жизни Сталина), так и «втором» сталинизме – сталинизме после Сталина, в СССР 1950–80-х гг. Во втором случае сталинизм можно рассматривать как идеологию реального социализма периода его упадка (см. 4-ю главу).

Общество реального социализма имело разные варианты и спектр моделей – от югославской до албанской и северокорейской. Наиболее эффективными во второй половине XX века были, по-видимому, восточноевропейские модели – югославская и венгерская. Однако и они не смогли пережить эпоху перестройки рубежа 1990-х гг.

Как и иные исторические формы, на определенном этапе своего развития реальный социализм вступил в эпоху кризиса. Проблему кризисов ­реального социализма мы рассмотрели в 5-й главе данной работы. Нас ­интересовал вопрос о возможностях положительного разрешения кризиса ­реального социализма – в том числе и в период советской перестройки. Мы предложили иное описание советской перестройки, чем то, которое дает русский консерватизм (с его борьбой с «либерализмом», в состав которого включалось и левое реформаторство, например, Горбачева). А также иное по­нимание возможной стратегии левых сил в перестроечный период, темы ­Народных фронтов, выделения реформаторского крыла компартий и проч.

Хотя развитие мира посткоммунизма пошло «дальше» реального социа­лизма, отношение современной левой теории к сохраня­ющимся в начале XXI века моделям этого общества (или частично переходным – включая и Китай) должно быть иным, чем это предлагает ­западная консервативно-либеральная идеология.

Современная левая теория противостоит однопартийным левым моделям, критикуя их. Восстановление реального социализма в мире посткоммунизма она считает утопичным. При этом сегодняшние левые должны дать иную критику реального социализма – «коммуни­стических диктатур» – чем та, которая предлагается в рамках консервативно-либеральной идеологии. Именно – показывая не только противоречия, но и достижения этих систем перед правыми системами, в особенности авторитарными.

Отношение современного марксизма к коммунистическим диктатурам и диктаторам можно сравнить с отношением правого либерализма к правым диктаторам пиночетовского образца. Критика современным марксизмом левых диктатур и диктаторов должна быть симметрична западному отно­шению к правым (консервативно-либеральным) диктатурам и диктаторам. На Западе Пиночет (так же, как Саакашвили, Турчинов и проч., но не Лукашенко) – «сукин сын, но наш». Также для современной левой демократии левые диктаторы вплоть до Ким Чен Ира – «сукины сыны, но наши» – в отличие от Пиночета и проч.

Левым силам следует оказать поддержку тем вариантам реального соци­ализма , которые подвергаются нажиму правого истеблишмента, например, на Кубе или Венесуэле. Правые группировки в России – как либеральные, так и консервативные – эту поддержку оказать не могут или оказывают ее весьма противоречиво.

7. Третий марксизм о нынешней ситуации в мире посткоммунизма. Рестав­рация и ее преодоление.

С начала 1990-х гг. до настоящего времени в мире посткоммунизма продолжается эпоха реставрации современного западного общества в рамках Нового мирового порядка. Это развитие посткоммунизма под правым конт­ролем имеет свои особенности и противоречия. Одна из этих особенностей – начиная с самой России – подавление правым истеблишментом партий ­левого политического спектра и левой идеологии и подмена левых течений правым национализмом (консерватизмом).

Выход мира посткоммунизма на путь самостоятельного развития возможен с нашей точки зрения лишь в результате преодоления периода рестав­­­ра­ции и правого контроля в этом мире. Это касается в первую очередь России – возможного главного игрока в посткоммунистическом пространстве.

Однако в настоящее время альтернативное (отличное от консервативно-либерального) развитие в мире реального социализма остается грядущей перспективой. Для приближения этой перспективы следует выработать идео­логию положительных перемен реального социализма, его преобразования в новое общество («нового социализма»), соответствующее мировым ре­алиям XXI века, и в то же время сохраняющее преемственность со старым ­реальным социализмом.

Вопреки правым и консервативным, в частности, идеологам, современный левый подход отстаивает левые модели посткоммунизма. Они позволят соответствующим странам среди прочего обеспечить преемственность с ­периодом реального социализма их истории. Этот левый подход говорит о необходимости перехода от правого конт­роля, свойственного режиму реставрации в мире реального социализма, к левому контролю. Плюралистиче­ская политическая система должна сохраняться, но правые партии следует перевести в оппозицию.

Современная левая теория по-своему (и явно отлично от консервативно-либеральной идеологии) должна решать «национальные» вопросы стран бывшего реального социализма. Эти вопросы необходимо анализировать в категориях, отличных от консервативных и в целом консервативно-либеральных. Важно пони­мать, что у всех стран бывшего реального социализма есть не только различие, но и структурное единство. Речь идет не об особенностях так называ­емого «русского мира» (о которых не устает повторять русский консер­ватизм), но общих чертах «самоуправленческого» (синдикатного) пространства.

Современная левая теория рассматривает самостоятельные постсовет­ские государства как данность, отвергая попытки сделать эти государства ­частями России (как это предлагает консерватизм в теории превращения ­указанных государств в «федеральные округа» РФ) и в этом смысле учитывает «национальное». При этом она в целом предполагает наднациональную точку зрения, говоря о необходимости выведения политической теории (дискурса) за национальные рамки и построения наднационального дискурса.

Третий марксизм (леводемократическая идеология) – идеология ­систем реального социализма эпохи их кризиса и перехода к плюралисти­­­­-че­ским и рыночным формам. Эта идеология соответствуют основным структурным особенностям («базису») систем посткоммунизма. Она призвана облегчить соответствующим системам преодоление режима Реставрации и переход к положительным преобразованиям – новому общественному качеству и состоянию. В отличие от реставрации – простого восстановления в указанных странах западного общества – этот переход к новому развитию может рассматриваться как революция.

8. Теоретические основы третьего марксизма. Философские категории. Закон отрицания отрицания.

Современная левая теория должна переформулировать основные понятия советского марксизма и применить их для критического анализа общества начала XXI века – как западного «все еще капитализма», так и посткоммунистического – наследника общества реального социализма. Следует дать формационный и классовый анализ системы данного типа.

Советский марксизм рассматривал реальный социализм некритически (апологетически), не видя его серьезных противоречий. Примером такого рассмотрения в сегодняшней России представляет зюгановская КПРФ. Запад­ный консервативный либерализм, напротив, описывает реальный социализм («коммунизм») прежде всего в негативном его аспекте – как деформацию «нормального», то есть западного («капиталистического») развития. Современный левый подход не отказывается от критики реального социализма, но стремится к иной – положительной критике этой общественной формы, учитывающей также и ее достижения. Начало такой критике положили неортодоксальные левые теории прошлого века, сделавшие первый шаг от этого второго марксизма к современной левой теории – третьему марксизму.

Третий марксизм должен дать критический анализ ­использования ос­нов­ных категорий классического марксизма предшествовавшими марксист­скими течениями – в том числе советским (вторым) марксизмом.

В новом левом (новом марксистском) дискурсе может быть исполь­зована (хотя, как правило, и в переформулированном виде) определенная часть категориального аппарата классического марксизма – как марксизма ­первого, так и марксизма второго (марксизма-ленинизма). В частности, принципы классической гегелевско-марксистской диалектики (например, принцип отрицания отрицания), а также классических «истматовских» понятий – формации, класса, революции и проч.

Следует отметить особую важность для современной левой теории класси­ческого «диалектического» понятия (и принципа) отрицания, а также отрицания отрицания, который Ф. Энгельс определил как «ядро всего» (Анти-Дюринг. Соч., т. 20, с. 144).

 Это понятие (как и закон отрицания отрицания) ­является существенной основой, неким общим алгоритмом, на основании которого строится как отношение новой политической формы к форме предшествующей, так и отношение современной левой теории к ее идеологиче­ским предшественникам. Леводемократическая идеология (третий марксизм) стремится опи­раться на принцип «положительного» (второго) отри­цания, то есть «снятия» в гегелевском смысле идеологии и всей системы реального социализма.

Используя гегелевско-марксистскую терминологию закона отрицания отрицания, можно утверждать, что консервативный либерализм стоит на позициях негативного отрицания системы реального социализма и его идео­логии. Отношение леводемократической идеологии к реальному социализму и советскому дискурсу, напротив, должно строиться по принципу снятия-сохранения.

Если говорить о взаимоотношениях реального социализма и западного общества – «капитализма» – в истории XX века, можно также отметить, что указанные системы в XX веке занимали взаимно критическую позицию – позицию взаимного негативного отрицания. Западное «капиталистическое» общество XX века и его идеология – консервативный либерализм – отста­ивали негативно критическое отношение к «коммунизму» – обществу реального социализма и советскому марксизму, то есть стояли на точке зрения негативного отрицания этого общества и его идеологии. Реальный социализм с его идеологией марксизма-ленинизма давал ответную критику «капи­тализма». Однако эта «взаимно негативная» критика обеих противосто­яв­ших идеологий не давала положительного решения.

Иную позицию должен занимать третий марксизм – современная ­левая идеология (леводемократическая теория). Эта теория должна предпри­нять теоретическое «снятие» (в известном диалектическом смысле) системы второго марксизма (советского марксизма, марксизма реального ­социализма), сохраняя также критическое отношение к идеологии как либе­рализма, так и консерватизма. Современная леводемократическая идеология основана на теории традиционного марксизма (в том числе и марксизма-ленинизма), однако является в некотором (именно в диалектическом, ге­гельянском и марк­систском смысле отрицания-сохранения) отрицанием соответствующих подходов. Отрицанием приблизительно в том же смысле, в каком ленинизм был отрицанием марксизма XIX века, хотя реально сохранял революционную сторону первого марксизма. Третий марксизм (современная левая идеология) также стремится к положительному отрицанию второго марксизма (ленинизма) – идеологии реального социализма. Этот новый марксизм пытается сохранить революционную сторону обоих предшествующих марксистских течений.

В определенном смысле речь идет о «конвергенции», то есть соединении в новом посткоммунистическом обществе двух систем – не только системы западного (Расчлененного) общества, но и системы реального социализма (общества коммунистического – синдикатного типа).

9. Перспективы левой альтернативы в мире посткоммунизма и на Западе. Понятие «нового социализма».

Нынешнюю ситуацию Реставрации, Нового мирового порядка и правого контроля в мире бывшего реального социализма нельзя считать окончательной. Эта ситуация не дает долговременных решений миру посткоммунизма. Решив ряд задач постсоветского развития, Новый европейский порядок (его правая идеология и правая политика) привели мир реального социализма к острым противоречиям. Стремясь к своему положительному развитию, мир посткоммунизма будет стремиться к преодолению режима  реставрации и Нового мирового порядка.

Решение этой задачи невозможно без преодоления  власти правого истеблишмента и правых сил – как праволиберальных, так и правоконсервативных. То есть победы левых сил и перехода к левому контролю – власти левых партий. Идеологическая сторона этого перехода – преодоление в странах бывшего реального социализма, в том числе в России, правой идеологии – не только правого либерализма, но и правого консерватизма. (Об этом, в частности, «Эстония до и после Брон­зовой ночи». – СПб., 2009 и «…Крах консерватизма». – СПб., 2015.) Речь идет об идеологическом сдвиге мира посткоммунизма влево, через социал-­демократизм к современной левой идеологии – третьему марксизму.

Консерватизм – последний рубеж правой идеологии в мире посткоммунизма (в том числе и в России). Современная левая идеология приходит  после консерватизма. Отсюда подзаголовок данного заключения, полемиче­ский­ по отношению к консервативным авторам – как к западным, в частности, И. Валлерстайну, так и российским, со всяческими «русскими доктринами». Приход к власти левых сил вытекает из особенностей развития мира постком­мунизма, который, пожалуй, можно считать главной «тайной» текущего века.

Выход реального социализма из режима Реставрации является преодолением в так назывемых посткоммунистических странах «правого контроля» – политической власти правых партий и установления «левого контроля» – власти левых партий. Левый контроль является важной основой (и признаком) перехода стран посткоммунизма к «новому социализму».

«Новый социализм» не тождественен «демократическому социализму» социал-демократов. Он симметричен (асимметричен) этому социализму, сконструированному для реформированного западного (Расчлененного) общества, но имеет от него существенные отличия. Важная часть этих отличий – зеркальные, асимметрические отношения мира посткоммунизма (как и­ ранее – мира реального социализма) с западным «капиталистическим» миром. «Демократический социализм» социал-демократии строится на осно­ве современного западного общества; «новый социализм» – на основе системы бывшего реального социализма.

«Новый социализм» – не повторение модели реального социализма, но некоторое иное, новое общество – общество левого контроля, учитывающее и роль госсектора. То есть сохраняющее (насколько это возможно) положительные особенности бывшего реального социализма (см. 7-ю главу).

В то же время эпоха реставрации в мире реального социализма западного общества вырабатывает в этом мире положительные черты этого общества – плюрализм (многопартийность), развитие рыночной периферии, многоукладность, возможность использовать современные технологии.

Соединить положительные особенности обоих обществ, то есть добиться реальной конвергенции двух общественных систем XX века могут лишь современные восточноевропейские левые. Именно они могут обеспечить подъем мира посткоммунизма и преодоление в этом мире противоречий Нового мирового порядка, в том числе внешнего контроля над обществами бывшего реального социализма.

Серьезная победа современных левых – прежде всего в мире посткоммунизма – дело будущего. Без этой победы и подъема на ее основе мира бывшего реального социализма невозможна и победа левых сил на Западе. Превосходя как правых либералов, так и системных (и внесистемных) консерваторов, представители этих сил наиболее остро поднимают назревшие вопросы, стоящие перед современной Европой. Их победа сможет решить многие из этих вопросов.

Современные левые могут повторить старый лозунг Ф. Энгельса и­ Р. Люк­сембург конца XIX – начала XX века: «социализм или варварство». Или в интерпретации Иштвана Месароша: «социализм или варварство – если повезет». В современном мире достаточно проявлений этого варварства, включая, например, разрушение ряда ближневосточных государств, создавшее проблему беженцев в Европе, и возникновение ИГИЛ.

Можно напомнить также лозунг из левого манифеста 1981–1990-х гг.­­ о положительной перестройке реального социализма, которая в силу «реставрации» так и оказалась неоконченной.

 «Партократия лишь начала перестройку. Довести ее до конца сможет только политический организованный интеллектуариат».

Приложение.
К истории формирования
современной левой теории.
Манифест «О нашей революции» 1981 (1990) г.

Историко-биографические замечания.

Данное приложение содержит короткие историко-биографические­ ­за­­ме­­ча­ния о формировании идей, изложенных в предлагаемой книге, и ­манифест «О нашей революции» (Новокоммунистический манифест) 1981 г.­ в ­редакции 1990 г.

Поиски современной левой теории были начаты мной со второй поло­ви­ны 1970-х гг. под влиянием течений альтернативного марксизма и его пред­ста­ви­те­лей, а также – что может показаться парадоксальным – куль­ту­­­­­ро­­ло­ги­че­­ских исследований тартуско-московской семиотической школы Ю.М. Лотмана.

В первые годы учебы на отделении русской филологии Тартуского университета (1971–1976) я начал заниматься литературоведением и культу­рологической теорией – семиотикой комического. Этому были посвящены мои первые литературоведческие работы 1972–1973 гг., написанные под ­руководством З.Г. Минц и Ю.М. Лотмана. С четвертого курса я попытался перейти от литературоведческой и культурологической проблематики к проблематике политико-философской, что в дальнейшем было осмыслено как переход от анализа поэтического текста к анализу текста политического.

При этом методы и стилистика исследования культурного текста тартуской школой и далее остались для меня важным ориентиром (если не эталоном) гуманитарных исследований. Достигнутый данной школой уровень анализа литературоведческого и культурного текста, а также ее мощный тео­ретический импульс мне хотелось перенести на политико-философскую проблематику. В течение последующего времени – как при жизни Ю.М. Лот­мана, так и при его учениках – я, хотя и достаточно редко обращался к литера­туроведению, старался быть внимательным наблюдателем работы тартуско-московской семиотической школы. С идеями этой школы связано также мое понимание текста и текстовой практики (отчасти изложенное в романе «Товарищ диссидент», 1993).

Если говорить об идеологической платформе тартуской школы (то есть политических идеях, близких ряду ее известных представителей), то эту оппозиционную тогдашнему советскому истеблишменту и связанную с течением советского семидесятничества идеологическую платформу можно в целом считать праволиберальной с некоторыми правоконсервативными элементами – в варианте А. Солженицына  (см. О Р.Н. Блюме и философском кружке Тартуского университета. Советские шестидесятники и семиде­сятники, https://kripta.ee/rosenfeld/2015/07/01/o­r­n­blyume­i­filosofskom­kruzhke­tartuskogo­universiteta­sovetskie­shestidesyatniki­i­semidesyatniki­2/ ). Этот ­вариант правой идеологии преобладает в постсоветском интеллигентском сознании вплоть до настоящего времени.

Не отказываясь от оппозиционности тогдашней советской системе и ее критики, я чувствовал необходимость предложить иной – современный левый (леводемократический) вариант этой оппозиционности и этой критики.

Мой первый интерес к неортодоксальному марксизму еще в годы уни­вер­ситетской учебы в начале 1970-х гг. вызвало общение с профессором философии Тартуского университета Р.Н. Блюмом (1925–1989) и участие в организованном им философском кружке ТУ. Под руководством Р.Н. Блюма я в 1976 г. написал дипломную работу, учился (в 1979–1983 гг.) в аспирантуре при кафедре философии Тартуского университета и в 1985 г. защитил диссертацию кандидата философских наук. Кафедра философии ТУ (ТГУ), на которой мне пришлось, таким образом, учиться и работать в 1983–1985 гг., хотя и не стала столь известным гуманитарным центром, как кафедра русской литературы ТУ, имела высокий научный уровень и сыграла немалую роль в жизни тогдашнего Тартуского университета.

Профессор кафедры философии ТУ Р.Н. Блюм разрабатывал оригинальную марксистскую (в то время скорее неофициально-марксистскую) концепцию типов революционного сознания и революционных теорий (см.­ Р.Н. Блюм и современная левая теория, http:// kripta.ee/rosenfeld/2005/10/02/r­n­blyum­i­sovremennaya­levaya­teoriya/). Сам Р.Н. Блюм считал эту теорию необходимым новым вариантом марксизма, способным объяснить процессы, происходящие в левом движении второй половины XX века и обществах реального социализма в целом.

Однако анализ теории Р.Н. Блюма, как и начальное знакомство с неофициально-марксистской литературой, привели меня к мысли, что современная левая теория (современная версия марксизма) еще не сформирована и что это лишь предстоит сделать. Для этого следует анализировать не типы революционного сознания, а особенности социальной материи (в первую очередь, реального социализма и современного западного общества), в которых и надо искать причину имеющихся общественных и идеологических противоречий. Соображения, ставшие результатом предпринятого анализа, к началу 1980-х были изложены в публикуемом здесь манифесте 1981 г. и легли в основу моих последующих ­работ, в конечном счете – данной книги.

Мои первые исследования в области левой теории относятся к середине 1970-х гг. – старшим курсам университета. Тогда я попытался применить структуральные и неоструктуральные идеи и методы к анализу социальной материи, в первую очередь к объекту, весьма странному для семиотиков и как будто сугубо официальному в тот период – к системе реального социализма. Предпринятые мной начальные попытки анализа этой системы шли в русле поисков ряда западных обществоведов левого направления, стремившихся, подобно Л. Альтюссеру, соединить структурализм с марксизмом ­(например, книги Л. Альтюссера «За Маркса» и «Читать Капитал», 1965 г.). С этими работами я начал, благодаря аспирантскому допуску в «спецхраны», знакомиться в конце 1970-х гг., однако ответов на свои вопросы в работах  тогдашних марксистов, как восточных, так и западных, не находил. Это заставило меня сделать для себя вывод об отсутствии реальной «критиче­ской»(то есть оппозиционной тогдашней официальной советской идеологии) теории современного марксизма. С этого времени я считал своей главной задачей формулировку новых оснований и нового варианта этой левой теории – современного марксизма.

Первой попыткой такой формулировки можно считать манифест «О на­шей революции» (1981 г., с 2005 г. – в Интернете), который приводится в данном приложении. Для более обстоятельного изложения нового подхода требовались, однако, тексты более основательные. К их написанию я смог приступить лишь в 1985 г., после защиты кандидатской диссертации, хотя закончить какие-либо из этих текстов к концу 1980-х – началу переломных процессов советской перестройки в мире реального социализма – не успел.

Мои попытки участия в перестроечных процессах реального социализма 1988–1991 (эстонский Народный фронт и др.) остались в основном публицистическими. Я написал ряд статей о перестройке, Народном фронте в различных изданиях, в 1990-м г. пытался издавать свою газету «Новая речь», ориентировавшуюся на так называемую Демплатформу в КПСС и использовавшую эпиграф «Интеллектуарии всех стран, соединяйтесь», взятый из манифеста «О нашей революции». Впрочем, было видно, что происходящие процессы в Прибалтике, как в бывшем советском пространстве и мире бывшего реального социализма в целом, идут в направлении, отличном от того, который был бы близок сторонникам левой альтернативы в тогдашнем СССР (об этом – Национальный вопрос в эстонской лево-демократической публици­сти­ке конца 1980-х – начала 1990-х гг. – В кн.: Анатомия независимости. – Тарту: Крипта, 2004, с. 278–319, http://kripta.ee/anatomy_of_independence/book_rus.pdf ).

Основные теоретические положения новой левой теории в моем понимании я смог сколько-нибудь последовательно сформулировать уже post festum – к 1993–1994 гг. в работе «Что такое коммунизм, что такое сталинизм» (с 2004 г. – в Интернете). В этой работе была сделана первая попытка применить некоторые категории новой левой теории к анализу системы ­реального социализма в СССР и посткоммунистическим идеологиям. Данной проблематике был посвящен и ряд моих последующих работ – «Эстония до и после Бронзовой ночи» (СПб., 2009) и «Кризис нового российского порядка и крах русского консерватизма» (СПб., 2015).

К написанию предлагаемой вниманию читателя книги «Третий марксизм» я смог приступить лишь в конце 2015 – начале 2016 гг. Основной текст этой книги был закончен относительно быстро – к концу 2017 г. – благодаря тому, что ряд ее фрагментов был подготовлен еще до этого, а также поскольку эта книга фактически подводит итог того, что писалось мной в течение предыдущих трех десятилетий.

Если говорить о базисных понятиях того подхода к анализу реального социализма, который используется в данной книге, то первый раз эти понятия были применены в манифесте «О нашей революции» (1981, 1990). В нем была сделана первая попытка структурного (морфологического) анализа системы реального социализма и неоструктуралистской переформулировки базисных понятий классического марк­сизма.

Как указывается в первой главе публикуемой книги, используемое нами в анализе реального социализма и восходящее к работам В. Ленина (например, классической «Государство и революция», 1918 г.) понятие Государственного Синдиката, описывает важнейшую структурную особенность «коммунистической» системы – Государственный Синдикат. Несмотря на сходство терминологии, это понятие не следует путать с имеющим анархистские корни понятием европейского «синдикализма» («профсоюзничества») XIX – начала XX века.

Государственный Синдикат следует считать главной структурной особенностью и основой системы реального социализма, который можно тракто­вать как общество Синдиката. Частные и смешанные хозяйственные едини­цы можно было определить как «периферию Синдиката», то есть как пери­ферию системы реального социализма. Традиционное – капиталистическое – общество по этому же признаку (то есть его отсутствию) определялось как Расчлененное общество (общество без Государственного Синдиката).

Для анализа первичных «атомических» общественных структур (на осно­вании которых реально происходит формирование структур более сложных, в том числе и Государственного Синдиката) в работах 1981–1994 гг. ­использовалось также важное понятие производительной системы. Это ­понятие было навеяно системными, структуралистскими и кибернетиче­скими исследованиями 1960–1970-х гг., а также более ранними идеями неоорганицизма – А. Богданова и проч. Производительная система – это любое объеди­нение индивидов, созданное с целью некоторой деятельности – от рабочей артели до армии. Можно заметить, что каждое из этих объеди­­не­­ний («производительных систем»), как показал еще неоорганицизм (напри­мер,­ Г. Спенсер), строилось по принципу человеческого организма­ и общей, позже обозначенной как «кибернетической», схеме – центр, система управ­ления, низшие звенья.

Понятие производительной системы оказывалось таким образом важным для социального анализа в целом. Оно описывает первичную ячейку, своего рода клеточку общественной системы как таковой. А также построен­ных из этих клеточек более сложных формирований, в том числе и систему реального социализма.

Применение понятия Синдиката и связанных с ним категорий к анализу общества реального социализма (предсоциализма) позволило дать более точное описание этого общества. Данное общество определялось нами как Авторитарный Синдикат – система, соединяющая преобладающий ­государственный сектор (Синдикат) с авторитарной политической надстройкой. Это общество понималось как начальная стадия новой «послекапи­талистической» – синдикатной – формации, имеющей ряд собственных структурных  особенностей. В числе этих  особенностей, помимо пре­об­ла­дающего госсектора (Синдиката) и авторитарной политической над­стройки, отмечалась также роль компартии, выступавшей в качестве аппарата управления госсектором реального социализма.

Новое понимание структурных особенностей «коммунизма» позволяло иначе понять и положительное направление его реформ. В качестве цели таковых выдвигалось не разрушение (раздробление, расчленение) госсектора (Синдиката) реального социализма, как это в своей теории реставрации пыталось навязывать западное (Расчлененное) общество, но переход  стран коммунистического образца к новой общественной форме – новому социализму, поставторитарному Синдикату.

Эти идеи и категории были впервые применены мной в манифесте­­ «O нашей Революции», написанном в 1981 г. и отредактированном в нынешнем виде в 1990-м г. для публикации в качестве приложения к газете «Новая речь» (1990), а затем к роману «Товарищ диссидент» (1993). Однако поскольку эти публикации не состоялись, текст манифеста в редакции 1990 г. в начале ­«нулевых» годов был размещен мной в Интернете (https://kripta.ee/rosenfeld/1981/09/25/o­nashej­revolyucii­manifest­1981/ ). В этой редакции он и приводится.

Серьезных изменений в тексте манифеста для данной публикации поч­ти не делалось, редакционные поправки касались скорее частностей. В ка­честве синонимов понятия «новокоммунистического» использовались понятия «современного левого» и «леводемократического».

«О нашей революции»

(Новокоммунистический манифест)

Призрак бродит по Евразии, призрак сталинизма.

Все силы старого предсоциализма объединились для священного ­за­клинания этого призрака: партократия и маршалитет, лукьяновы и язовы, черносотенные радикалы и полицействующие обыватели.

Первая волна перестройки и бурные перемены в Восточной Европе снесли наиболее яркие реликты сталинизма – потемкинские деревни бреж­невско-сусловской эпохи, эпохи чаушеску, живковых, хоннеккеров и крючковых, Берлинскую стену, закрытость, культы лидера, борьбу с рынком и наиболее явные пережитки тоталитаризма.

Вместе с тем, новая историческая форма еще не пришла на смену пред­со­циализму. Сталинизм и сегодня нависает мрачной тенью над достижениями восточноевропейской перестройки. В СССР еще сохраняются наиболее одиозные пережитки командно-административной системы – рудименты авторитаризма и всевластия партийного аппарата, сращенного с верхушкой армии и органов госбезопасности. Неосталинистские путчи еще сегодня стремятся возродить бюрократическую цензуру и сталинистские репрессии против неформалов и радикальных перестройщиков. Поощрявшиеся консер­ваторами в партаппарате и КГБ национал-черносотенцы стремятся напра­вить антибюрократическое движение в знакомое русло борьбы с «еврейско-масонским заговором». Национал-сталинистам вторит обыватель, и до сиx пор под влиянием неосталинистских борцов с рынком считающий админи­стративно-приказной «порядок» основой якобы бескризисного развития. ­Угроза неосталинистской реставрации остается реальной на всем центральном пространстве предсоциализма от Прибалтики до Тбилиси, Баку и Пекина.

Такова ирония истории: страна, объявившая всему миру о своем движении к коммунизму, двадцать лет после хрущевской оттепели искала спасе­ния от этого движения в объятиях брежневско-сусловского неосталинизма; и сегодня перед ней в лице антиперестрочных путчистов, фальшивых критиков «ползучей контрреволюции» на словах и реальных представителей таковой на деле, маячит фигура нового военного диктатора, макашовско-язовской копии «великого вождя». Реальный социализм называет себя «социализмом» и до недавнего времени даже социализмом «развитым», но сталинизм и в период перестройки определяет лицо данного социализма.

Два вывода вытекают из этого факта.

Куцые официальные разоблачения не отменили коренных причин ­сталинизма. Сталинизму мало быть прошлым и настоящим реального ­социализма; он и в период перестройки грозит стать его будущим.

Пора уже коммунистам от бывшей Берлинской до нынешней Китай­ской стены перед всем миром открыто изложить свое отношение к сталинизму и сказкам о сталинистском авторитаризме как синониме коммунизма противопоставить идеологию коммунистов-антиавторитаристов, коммунистов-плюралистов.

1. Общие основания новокоммунистической программы

Вновь и вновь вызывая призрак сталинизма, партократия оглядывается назад; но это значит, что она не видит ничего впереди. Сегодняшнее время в Восточной Европе является временем подведения итогов не просто некоторой стадии развития, но целой исторической эпохи и целой исторической формы.

143 года прошло со времени появления «Коммунистического Манифеста», этого провозвестника новой коммунистической системы, включающей сегодня страны трети мировой территории с третью мирового населения. Провозвестника идеологии этой системы, названной марксизмом и затем, с образованием двух крупных течений марксизма, – марксизмом-ленинизмом. Призрак коммунизма стал реальностью, и любой, кто анализирует сегодня мировую политику, не может сбросить эту реальность со счетов.

Но сегодняшний коммунистический мир и его идеология переживают острейший кризис, поставивший вопрос о самом существовании этого мира. Ни сталинизированный марксизм, ни партократические хрестоматии не дают ответа на вопрос, не является ли нынешний кризис концом коммунизма, как это единогласно считают консервативные либералы, с одной стороны, и ниноандреевские критики «ползучей контрреволюции», с другой?

Острый кризис предсоциализма объясняется в современном мире по-разному. Новые коммунисты (коммунисты-плюралисты, современные ­левые демократы) – продолжатели марксистской традиции в странах реального социализма и вне его, стремятся дать свое объяснение этому кризису. Они разрывают с официальной идеологией реального социализма – сталинизиро­ванным марксизмом, не переходя при этом на позиции консервативного либера­лизма – официальной идеологии сегодняшнего высокоразвитого капитализма.

Новокоммунисты пытаются выработать новую идеологическую доктрину, отличную от идеологических доктрин обоих типов репрессивного ­общества и имеющую следующие наиболее общие основания.

1. Новокоммунисты считают своей задачей преодоление идеологиче­ской дилеммы современного мира, то есть положения, при котором отношения между двумя основными сегодня мировыми идеологиями – консервативным либерализмом (идеологией высокоразвитого капитализма) и сталинизированным марксизмом (идеологией недавно незыблемого реального социализма) – строятся по принципу исключенного третьего: отказ от одной идеологической доктрины означает автоматический переход на позиции другой, противоположной.

Основу идеологической дилеммы следует видеть в ставшем очевидным во второй трети ХХ века разделе мира между двумя общественными систе­ма­ми — современным капитализмом и реальным социализмом, образовав­шими два наиболее мощныx в современном мире социально-экономиче­ских и идеологических полюса. Эти системы располагают наиболее значительными экономическими, политическими и идеологическими ресурсами для распространения и навязывания своих идеологий.

Идеологическая дилемма широко распространена и в оценке сегодняшних перемен в коммунистическом мире. В ее рамках поражение сталинизиро­ванного марксизма, как правило, расценивается как успех консервативного либерализма и требует перехода на позиции последнего. Если традиционный сталинизированный марксизм в своей теории «отдельных недостатков социализма» строил теорию «обновления» авторитарной системы последнего в ее же собственных рамках, то консервативный либерализм рассматривает сегодняшний кризис реального социализма как конец коммунизма вообще, отождествляемого с этим реальным социализмом.

Новокоммунисты – современные левые демократы – стремятся выйти за рамки идеологической дилеммы, отталкиваясь от идеологий обоих типов репрессивного общества.

2. Новокоммунисты считают себя преемниками той линии марксизма, который можно назвать критическим – в новом значении этого термина, отличном от употреблявшегося в социал-демократической традиции начала ХХ века. Находясь в оппозиции сталинизированному марксизму, критиче­ский марксизм не переходит одновременно на позиции второй ортодоксии – тради­ционного западного консервативного либерализма.

Стремясь использовать инструментарий классического марксизма, современные левые демократы считают необходимой постструктуралистскую переформулировку классической марксистской терминологии, включая понятия «социализма», «капитализма», «класса», «формации» и других.

В своей характеристике современного общественного развития они, в ча­ст­ности, используют понятия «Синдикат» и «Расчлененное общество». Эти термины восходят к работам классического марксизма (например, Ленин, 1918; Маркс, Энгельс,1848 – В.И. Ленин. Государство и революция. ПСС, 5-е изд.,­ т. 33, с. 101; К. Маркс, Ф. Энгельс, Манифест Коммунистической партии. ПСС, 2-е изд., т. 4, с. 424). Однако принимают в новокоммунистической док­­­­-т­рине иное, структурное значение. Ряд используемых в этой новой теории понятий, например, «репрессивного общества», использовались неортодоксальными западными теоретиками, такими как «новые левые», Г. Маркузе и др.

Принимая марксистское учение о формациях, новокоммунисты (коммунисты-плюралисты) называют эту «некапиталистическую» (в классиче­ском марксистском смысле слова) формацию синдикатной, по основному отличительному признаку общества этой формации – очищенному от крупной частной собственности госсектору – Государственному Синдикату (далее «Синдикат»). Западное общество, традиционно называемое капитали­стическим, современные левые называют Расчлененным обществом по его отри­цательному признаку – отсутствию Синдиката.

Осознавая условность понятий «социализм» и «капитализм», новокоммунисты употребляют понятие социализма, обозначая им не Авторитарный Синдикат (предсоциализм), но делающий первые шаги в Восточной Европе Поставторитарный Синдикат, то есть плюралистический коммунизм.

3. Строя свою программу на марксистских основаниях, коммунисты-плюралисты (современные левые демократы) формулируют новокоммуни­стическую поправку к раннекоммунистической доктрине – марксизму-­ленинизму, в эпоху кризиса административно-командной системы принимающему вид сталинизированного марксизма.

Согласно этой поправке, сегодняшний реальный социализм в своих программных документах ложно называет себя «социализмом».

Классический марксизм называл социализмом, то есть первым коммуни­стическим обществом (Маркс, 1875; Ленин, 1918 – Маркс К. Критика Готской программы. ПСС, т. 19, с. 9–32; Ленин В.И. Государство и революция. ПСС, т. 33, с. 1–120) реальную вторую стадию послекапиталистической формации. Первой стадией такой формации он считал переходный период к социализму, то есть диктатуру пролетариата.

Длительное сохранение в странах сегодняшнего реального социализма авторитарной политической надстройки, как и реальной власти партаппарата – партийной бюрократии (партократии) – является явным признаком того, что этот «социализм» не вышел за рамки так называемого переходного периода к социализму, то есть этатистской революционной диктатуры проле­тариата, начальной стадии синдикатной формации, то есть предсоциализма.

Современный марксизм должен признать тот факт, что реальный социализм, точнее реальный предсоциализм, ложно приписывает себе признаки по­следующей стадии коммунистической (синдикатной) формации. В своих ­самооценках и соответствующих программных документах он совершает партократический плагиат – находясь на первой стадии указанной фор­мации, присваивает себе признаки, принадлежащие последующей исторической форме.

Партократический плагиат определяет основные парадоксы идеологии сталинизированного марксизма: существование класса партократии в «бесклассовом» обществе, отставание «самого прогрессивного общественного строя» от современного капитализма и проч.

Объяснить эти парадоксы можно, понимая сегодняшний реальный ­социализм (Авторитарный Синдикат) лишь как предсоциализм – строй, ­который дает только негативное отрицание Расчлененного общества, но не может считаться более высоким, чем «капитализм», общественным строем. Ни его государственно-корпоративная собственность, ни его авторитарная политическая надстройка, ни соответствующее этим параметрам политиче­ское господство класса партократии не позволяют вывести сегодняшний реальный социализм за рамки так называемого переходного периода, «диктатуры пролетариата», в своей развитой форме превращающейся реально в диктатуру партократии.

С точки зрения новокоммунистов, более высокой по сравнению с Расчлененным («капиталистическим») обществом формой общественного развития может считаться лишь общество, соединяющее Государственный Синдикат (радикально очищенный от крупной частной собственности госсектор) с неавторитарной (плюралистической) политической надстройкой. Только такое неавторитарное синдикатное общество может претендовать на обозначение себя «социалистическим» в том смысле, какой этому термину придавал классический марксизм (Маркс, 1875; Ленин, 1918 – Маркс К. Критика Готской программы. ПСС, т. 19, с. 9–32; Ленин В.И. Государство и революция. ПСС, т. 33, с. 1–120).

Современная левая идеология сознательно определяет себя как идеоло­гию этого неавторитарного общества с активным госсектором, способного претендовать на достижение более высоких по сравнению с Расчлененным обществом ступеней исторического развития – Исторического Ароморфоза. Вопреки критикам историцизма типа Поппера, этот исторический ароморфоз – то есть последовательность стадий исторического развития общества – можно считать такой же реальностью, как стадии биологиче­ской эволюции.

4. Отказываясь считать сегодняшний реальный предсоциализм «социа­лизмом», новокоммунисты указывают на две главные структурные особенности этого строя, определяющие господство в его условиях класса парто­кратии. Это административно-приказной подъем (возгонка) Государственного Синдиката и авторитарная – однопартийная политическая система.

Основную черту производственных отношений обществ Синдикатного типа в целом следует видеть в способности этих обществ к отличному от стихийного подъему государственного сектора экономики – Государственного Синдиката. Специфика предсоциализма – раннекоммунистического (раннесиндикатного) общества – проявляется, однако, в том, что в его ­условиях указанный подъем имеет административно-приказной (нерыночный) характер. Это и приводит к образованию той специфической системы, которую перестроечные экономисты в СССР назвали административно-­приказной (административно-командной) системой (Попов Г., 1987 – Попов Г. С точки зрения экономиста. О романе Александра Бека «Новое назначение». – Наука и жизнь, 1987, № 4).

Административно-приказной подъем Государственного Синдиката, с точки зрения новокоммунистов, является главной причиной появления в условиях предсоциализма класса партократии.

Позитивная роль партийного аппарата на зрелой стадии предсоциализма состояла в том, что этот аппарат играл на этой стадии роль инструмента административно-приказного подъема Государственного Синдиката, заместив в этой функции революционную элиту 1920-х гг. В эпоху кризиса предсоциализма партийный аппарат теряет свое первоначально позитивное значение, превращаясь в тормоз общественного развития. Задача ново­коммунистической революции состоит в отстранении от власти парто­кра­тии и переходе к неадминистративному подъему Государственного Синдиката, который осуществляет политически организованный интеллектуариат.

Основной глубинной причиной кризиса сегодняшнего предсоциализма является противоречие этого общества, близкое к отмеченному Энгельсом у капитализма, – именно противоречие между общественным характером производства и корпоративной, частнобюрократической формой собственности предсоциализма (и соответственно управления этим обществом). Преодоление этого противоречия возможно лишь путем отстранения от власти партократии и перехода от Авторитарного Синдиката (предсоциализма) к более высоким фазам синдикатного общества (коммунизма) – прежде всего Поставторитарному Синдикату (социализму в собственном смысле слова, «новому социализму»). Такой переход и есть позитивное содержание той революции, которая началась сейчас в Восточной Европе.

5. На роль партократии (партийной бюрократии) в условиях предсоциализма уже обращали внимание ранние теории критического марксизма, ­начиная с Л. Троцкого в 1930-е гг. и позже – квазимарксистcкие концепции ­от М. Джиласа («Новый класс», 1957) до А. Авторханова и М. Восленского. Опре­деление этими концепциями партократии как «нового класса» стало затем устойчивым элементом консервативно-либеральной критики пред­социализма.

С точки зрения новокоммунистов (коммунистов-плюралистов, левых демократов) данные объяснения роли партократии имеют существенные слабости.

Ранний оппозиционный марксизм в СССР (например, Л. Троцкого) не смог определить истинных причин и закономерностей появления партократии, которые современные левые демократы усматривают в способе произ­водства предсоциализма – именно административно-приказном подъеме Государственного Синдката. Поэтому Троцкий, как и представители сталинизированного марксизма (в том числе и Хрущев с его известной теорией «культа личности»), видел причину сталинизма главным образом в лично­сти самого Сталина и искажении сталинистской верхушкой «истинного социализма». К такой точке зрения склонялись также советские шестидесятники – сторонники реформ 1960-х гг., включая и современных продолжателей данной линии.

Теория «нового класса» М. Джиласа, как ранее и теория «азиатского способа производства» К. Виттфогеля, а впоследствии концепции парто­кратии А. Авторханова, М. Восленского и ряда других, носили с точки зрения новокоммунистов квазимарксистский характер.

Теория «нового класса» (затем – «номенклатуры», «партократии» и пр.) была нужна представителям данного подхода для одностороннего осуж­дения лишь одного типа репрессивного общества – предсоциализма – без соот­ветственного же осуждения другого типа репрессивного общества – западно­го, с господствующим в нем «старым классом» – плутократией.­
В квазимарксистских теориях понятие класса не используется в своем подлинном значении, но является метафорой общественного слоя, поскольку в своих общетеоретических посылках эти, по сути консервативно-либеральные, теории отрицают классический для диалектико-материалистической традиции тезис о классовых противоречиях как основе общественного развития вообще.

Современный марксизм должен объяснить возникновение класса партократии не субъективными особенностями того или другого лидера или той или иной страны, а характерными чертами предсоциалистического способа производства. Возможности преодоления власти партократии – если не «последнего» вообще, то последнего, известного реальному социализму репрессивного класса – они видят не в возвращении к Расчлененному обществу, а в переходе к Поставторитарному Синдикату.

6. Новокоммунистическая поправка позволяет дать отличное от приня­того в имеющихся идеологиях объяснение сущности сталинизма.

В понятие сталинизма новокоммунисты вкладывают иное значение, чем то, которое это понятие имеет в теорияx сталинизированного марксизма и консервативного либерализма.

Представители сталинизировного марксизма сужают значение понятия сталинизма, не видя связи этого явления с самой системой предсоциализма – Авторитарным Синдикатом, со способом производства данного строя и с правящим в его условиях классом партократии. С другой стороны, консервативные либералы отождествляют сталинизм с коммунизмом как таковым, излишне расширяя значение этого термина.

С точки зрения современных левых демократов сталинизм есть не просто деформация социализма, «культ личности Сталина» и прочее, как полагает сталинизированный марксизм. Сталинизм – это не только «первый», «исторический», экстремальный сталинизм («сталинщина») 1930–1950-х гг., но также и сталинизм «второй», «нормальный» – то есть сусловско-брежнев­ский неосталинизм в СССР 1960–1980-х гг. Сталинизм в этом более широком смысле – не просто левый экстремизм, но идеология и политическая практика предсоциализма как такового, идеология и политическая практика правящего класса Авторитарного Синдиката – партократии.

Левые реформаторы 1960-х рассматривали освобождение от рудиментов экстремального сталинизма как возвращение к «истинному социализму». Тем самым они оставались в рамках сталинизированного марксизма, не замечая, что по сути дела мыслят реформы как возврат к одному из типов того же предсоциализма, пусть и в начальном, и не обремененном экстремальным сталинизмом виде. Сталинизированный марксизм способен отка­заться лишь от экстремального сталинизма, но не от сталинизма как такового, ибо такой отказ означал бы выход за пределы идеологии и политиче­ской практики предсоциализма.

В то же время для новокоммунистов неприемлемо и понимание дестали­низации консервативным либерализмом, трактующим сталинизм как квинт­эссенцию коммунизма. Десталинизация понимается данной идеологией лишь как возвращение от Авторитарного Синдиката к Расчлененному обществу.

Современные левые демократы предлагают способ преодоления сталинизма, противостоящий обеим этим трактовкам. Подлинным преодолением сталинизма они считают не возвращение к Расчлененному обществу, а переход Синдиката на более высокий уровень исторического развития, то есть революционное преобразование Авторитарного Синдиката (предсоциа­лизма) в Поставторитарный Синдикат.

7. Поставленное на очередь дня в коммунистическом мире общество Поставторитарного Синдиката может рассматриваться как общество дейст­вительного социализма и в терминологии классического марксизма (Маркс, 1875; Ленин, 1918 – Маркс К. Критика Готской программы. ПСС, т. 19, с. 9–33; Ленин В.И. Государство и революция. ПСС, т. 33, с. 1–120 ), по которой «социализм» – это именно первое комму­нистическое общество, которое следует за так называемой диктатурой про­летариата.

Раннекоммунистические (раннесиндикатные) революции типа Октябрьской 1917 г. и соответствующие ей революции в Восточной Европе, Азии и других районах мира лишь создали ранний Синдикат и в течение целого исторического периода осуществляли его административно-приказной подъем. Новокоммунистические революции, синдикатные революции второго порядка, ставят вопрос не об отказе от синдикатного развития вообще, но о перемене формы синдикатного способа производства, об отстранении от власти класса партократии, субъекта административно-приказного подъема (возгонки) госсектора предсоциализма, и переходе от этого общест­ва к Пост­авторитарному Синдикату, то есть коммунистическому социализму.

8. Новокоммунисты стремятся порвать с идеологической дилеммой и в оценке направления и перспектив сегодняшней революции в странах реаль­ного социализма.

Отрицая партократический плагиат, на котором основан сталинизированный марксизм, современные левые демократы одновременно не пере­ходят и на позиции консервативного либерализма, видящего в сегодняшних переменах реального социализма «крах коммунизма». Этот тезис основан на ложных посылках, прежде всего на отождествлении коммунизма (синдикатного общества в целом) с его ранней формой — предсоциализмом (Авторитарным Синдикатом).

Вопреки консервативному либерализму, преодоление предсоциализмом авторитарного барьера и переход к политической демократии – разделению властей, реальному обеспечению политических свобод от свободы печати до свободы ассоциаций – вовсе не есть возвращение к норме традиционного Расчлененного («капиталистического») общества.

Нынешняя революция в мире реального социализма (каковую можно назвать новокоммунистической) осуществляет переход к новому социальному качеству: политическим свободам на новой, отличной от Расчлененного общества основе – на основе госсектора («Синдиката») реального ­соци­ализ­ма. Поэтому положительное (а не негативное) преодоление реального социализма будет означать не Реставрацию, то есть окончательное возвращение «блудного коммунистического сына» в лоно Расчлененного ­общества, а вступление мира реального социализма в новую историче­скую стадию – стадию плюралистического коммунизма, Поставторитарного Синдиката.

Из этого тезиса современные марксисты могут сделать вывод, что по своим структурным параметрам плюралистический коммунизм (социализм) способен стать обществом более высокого типа по сравнению с существующими ныне обществами. Это касается не только лишенного политической ­демократии предсоциализма (Авторитарного Синдиката), но и западного «капитализма» (Расчлененного общества), чья социально-экономическая ­основа – крупная частная собственность – не может обеспечить членам этого общества действительного самоуправления. Отказывающийся от предсоциалистического авторитаризма и ниспровергающий партокра­тию новый ­социализм (Поставторитарный Синдикат) позволит соединить политиче­­­скую демократию с недоступной Расчлененному обществу демо­кратией ­соци­альной, то есть будет как неавторитарным (плюралистическим), так и самоуправленческим.

Переход от предсоциализма к плюралистическому коммунизму (Пост­авторитарному Синдикату) есть новокоммунистическая революция, которую, в отличие от коммунистических (раннесиндикатных) революций первого порядка, можно считать синдикатной революцией второго порядка. Сегодняшнюю перестройку современные левые могут рассматривать как специфиче­скую, происходящую в особых условиях коммунистическую реформацию.

Для коллективного пролетария предсоциализма эта революция, взятая в ее позитивности, есть революция участия, революция овладения коллективного пролетария своим собственным обществом и своим собственным производством.

9. Новокоммунистическая оценка сегодняшней революции в странах реального социализма отличается не только от идеологических оценок этой революции обоими типами Репрессивного общества, но и от оценок, дава­е­мых так называемыми промежуточными теориями, в частности, социал-­демократической.

Привлекательность социал-демократии в странах предсоциализма объ­ясняется недостаточно ясным пониманием сути коммунистического плюрализма (плюрализма на основе Синдиката), а также успехами промежуточных «переходных» общественных форм, образовавшихся на границе ­реального социализма и капиталистического мира. Однако политической ­демократии в социал-демократическом варианте свойственны обычные ­недостатки западного капиталистического (Расчлененного) общества. Сохранение крупной частной собственности не дает этому обществу возможности для нерыночного подъема Государственного Синдиката и одновременно все более полного общественного самоуправления – подлинного ­основного принципа коммунизма.

Поставить самоуправление (центр и нерв общества синдикатного типа) во главу угла пытались уже наиболее продвинутые формы реального социализма, типа югославского. Однако полное осуществление этого принципа может обеспечить, по-видимому, только следующее за реальным социализмом новое общество – «новый социализм», Поставторитарный Синдикат.

10. Те оппозиционеры сталинизму, которые используют для своей критики реального социализма идеологию консервативного либерализма, не ­замечают, что цель этой идеологии – не реформа реального социализма, но его поражение. Будучи идеологией реставрации в мире реального социа­лизма западного общества, консервативный либерализм может лишь имитировать идеологию революции в этом мире, то есть маскироваться под теорию положительных реформ реального социализма, каковой реально является современная левая теория.

Преодолевая путаницу переxодной эпоxи, антисталинистская оппо­зиция в Восточной Европе должна понять, что ее борьба с Авторитарным ­Синдикатом и партократией не должна (как этого требует консервативно-­ли­беральная ­ортодоксия) стать борьбой с Синдикатом как таковым. Победа ­интел­лекту­­-ариата возможна лишь путем его освобождения от консервативно-либе­раль­ныx ­иллюзий и обращения к своей собственной самоуправленческой идеологии.

1. Партократы и пролетарии

«История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов» – писали Маркс и Энгельс 143 года назад.

Сегодняшний реальный социализм в странах «коммунистического мира» от Восточной Европы до Китая и Юго-Восточной Азии еще недавно утверждал (в частности, в Конституции СССР 1977 г.), что он «впер­вые уничтожил эксплуататорские классы и покончил с классовыми антагонизмами».

Отчасти это действительно так. В странах реального социализма не ­существует «класса капиталистов, собственников средств производства, ­применяющих наемный труд».

Но значит ли это, что в системах этого типа отсутствует стоящая над обществом общественная группа, по хрестоматийным признакам клас­си­ческого марксизма (Ленин, 1919 – Ленин В.И. Великий почин. ПСС, 5-е изд., т. 39, с.15) соответст­ву­ющая определению при­вилеги­рованного класса? Груп­па лиц, занимающая особое место в системе обще­­ст­венного производства, имеющая особое отно­шение к основным для предсоциализма государственным средствам произ­водства, получающая в результате этого особую, не окупаемую своим трудом долю общественных благ, и имеющая возможность тем самым присваивать себе труд других членов общества, вынужденных ­трудиться?

Такая привилегированная группа существует.

Это партократия – слой неконтролируемых и несменяемых обще­­ст­вом чиновников партийного аппарата, в условиях авторитаризма – несоблю­дения политических свобод и формальности демократических процедур – обладающих монополией на государственную собственность и получающих в виде неокупаемых трудом привилегий прибавочную собственность с ­остальных членов общества. Верхушку партийного аппарата делало классом ее положение бесконтрольности в условиях политического авторитаризма, заданного лишенной политического плюрализма системой власти сегодняшнего реального социализма.

Обладая неограниченной монополией власти, партийная бюрократия – партократия – вопреки всем заявлениям о равенстве, тяготела к превращению в особую касту сегодняшнего предсоциализма, с особыми внутри­иерархическими законами перемещения вверх и вниз, с особым уровнем и стилем жизни, в 5–6 раз превышающими уровень жизни рабочего соответствующих стран. Центральной аппаратной партократии соответствовала ­целая иерархия «отраслевых» ведомственных партократий.

Тем самым общество предсоциализма не являлось бесклассовым. В нем присутствовал привилегированный и обладающий реальной властью над этим обществом класс – партократия. Именно партократия (партийная бюро­кратия) являлась «субъектом власти» реального социализма, выражаясь языком Конституции СССР, «ядром и основой» его политической системы.

Устранив плутократию (буржуазию), реальный социализм поставил на ее место партократию. Власть капитала он заменил новой и в то же время, благодаря феодализму, достаточно традиционной властью места. Пред­социализм оказался классовым обществом с вполне «эксплуататорским» господствующим классом и всеми особенностями такого общества, описан­ными классическим марксизмом.

Наличие партократии как привилегированного класса опрокидывало все тезисы сталинизированного марксизма о достижении бесклассового общества и ставило идеологию реального социализма перед парадоксами, не имеющими объяснения в рамках этой формы марксизма. Прежде всего это парадокс собственности (оказывающейся практически в руках парто­кратии) и парадокс эксплуатации. В условиях авторитаризма партократия оказывалась единственным полноправным контролером называемой общественной (а на деле лишь государственной) собственности на средства производства сегодняшнего реального социализма от брежневского СССР до Румынии Чаушеску.

Кроме того, наличие в обществе реального социализма класса при­вилегированного означало также сохранение в нем класса отчужденного. ­Существование партократии означало и сохранение пролетариата.

Советский марксизм утверждал, что пролeтариат был устранен реальным социализмом превращением крупных частных средств производства в государственную собственность. Но коль скоро управление государственной собственностью в его условиях сосредоточивается в руках несменяемой и неконтролируемой партократии, собственность реального социализма нельзя считать общественной. Она остается лишь государственно-корпоративной, государственно-частной. А отстраненные от участия в управлении обществом трудящиеся реального социализма по-прежнему остаются лишенным соб­ст­венности и, следовательно, отчужденным классом – пролетариатом.

Современная левая теория – нововокоммунизм – выступает против характерного для официальной идеологии реального социализма сужения понятия пролетариата. В духе раннеиндустриального мышления сталинизированный марксизм называл пролетариями лишь не имеющих собственности работников физического труда – рабочих. Однако пролетариями как в странах сегодняшнего капитализма, так и в странах сегодняшнего предсоциализма следует считать не только наемных рабочих, но всех наемных работников, лишенных частной собственности и вынужденных продавать свой труд (ср. Энгельс, 1847 – Энгельс Ф. Принципы коммунизма. ПСС, 2-е изд.,­ т. 4, с. 324), всех служащих государства, не имеющих, в отличие от парто­кратии, над ним контроля. В их числе пролетарии умственного (и квалифицированно­го в целом) труда, продающие свои приобретенные в результате образования навыки – инженеры, врачи, учителя и др. (Ф. Энгельс. ПСС, т. 22, с. 432).

Государству как коллективному нанимателю и бюрократии как безлич­ному начальнику все общество, включая как работников физического труда, так и работников труда умственного, противостоит как коллективный про­летарий.

Тот факт, что реальный социализм (предсоциализм) оказался классовым обществом, а его собственность – не общественной, но государственно-корпоративной, принадлежащей партократической корпорации – объясняет целый ряд противоречий этого общества. В том числе противоречие интересов партократии интересам совокупного пролетария, отчуждение подавля­ю­щей части производителей от общества предсоциализма и своего собствен­ного труда в его условиях. А также репрессивность государственной власти, направляемой часто – не только в далеком сталинском прошлом, но и в ­тбилисском, пекинском, как и вильнюсском, и московском настоящем – против своего народа.

Как любой привилегированный класс, партократия перераспреде­ляла в свою пользу общественный доход и, следовательно, реально эксплуатировала совокупного пролетария. Механизм этой эксплуатации, конкретные способы использования партократией не заработанных денег и привилегий ярко показали коррупционные процессы в послебрежневском СССР и большинстве стран Восточной Европы. Свои привилегии парто­кратия черпала из фондов общественного труда, созданного всем совокупным пролетарием.

Противоречие интересов партийного аппарата (партократии) интересам совокупного пролетария подрывало идеологию реального предсоциализ­ма – сталинизированный марксизм – и создавало для нее неразрешимые противоречия. Эта идеология все больше уступала идеологии современно­го западного общества – консервативному либерализму, успешно атаковав­шему наиболее уязвимые черты реального социализма: авторитарность его политической системы и привилегии партократии.

Официальное учение сталинизированого марксизма о якобы построен­ном социализме оказалось бессильным именно потому, что было неверно. Объявив себя новым бесклассовым «социалистическим» обществом, предсоциализм не вышел за пределы старого, частнособственнического (по при­знаку отсутствия Синдиката – Расчлененного) общества – общества­ анта­го­нистического и в силу этого репрессивного.

Реальный социализм (предсоциализм) не устранил размежевания общества на классы, но, превратив основную массу населения в пролетариев и невиданно расширив состав коллективного пролетария, лишь довел это размежевание до последнего предела. Он не устранил социальный антагонизм и государство как противостоящую гражданскому обществу репрессивную силу. Лишив коллективного пролетария элементарных политических свобод, а вместе с этим и действительного контроля над Государственным Синдикатом, предсоциализм сохранил отчуждение труда и сделал неминуемым продолжение «классовой борьбы» против нового оплота репрессивности и отчуждения.

Не осуществив социалистического идеала, предсоциализм сохранил противоречия, которые вызвали к жизни коммунистическое движение. ­Поэтому в период восточноевропейской перестройки оружие пролетарской революции (а в современном мире в первую очередь – революции интеллектуариата) обращается не только против классического Расчлененно­го общества, но и против предсоциализма и его цербера – партократии. ­Чреватый старым противоречием, предсоциализм носит в себе ростки собственной гибели.

1. Революционная роль предсоциализма и партократии.

Предсоциализм не сразу вступил в противоречие с ходом исторического развития, как не сразу приняли вид отчужденной от общества партократии его руководящие группировки. Предсоциализм и партократия «сыграли в истории чрезвычайно революционную роль».

Победив первоначально в отсталой полуфеодальной стране, предсоциа­лизм за кратчайший исторический срок превратил эту страну в индустриальную державу, в течение ряда десятилетий сумел обеспечить стабильный подъем экономики, разрешить в свою пользу ряд острейших в мировой исто­рии военных конфликтов, выдержать напряжение противостояния со значительно превосходящим по исходным показателям Расчлененным обществом («капитализмом») и составить ему реальную конкуренцию во всех сферах общества от спорта до современных космических программ.

Став в результате победы во Второй мировой войне системой стран, образовав второй экономический и политический полюс современного мира, предсоциализм невиданно ускорил ход исторического развития. Рухнул фео­дализм, распалась система колоний традиционного капитализма. Значительный ряд стран, воспользовавшись уравновешивающим давлением предсоциализма на современный капитализм – Расчлененное общество – смог занять промежуточное положение и создать особо продуктивные в насто­ящее время системы смешанного типа, в том числе западноевропейские ­социал-демократические «модели социализма», то есть системы реформист­­ского капитализма (например, шведского и австрийского образца).

Всюду, где предсоциализм пришел на смену капитализму, он устранил традиционные его противоречия, о которых с ХVI по XIX век говорили соци­а­­листы всего мира: резкую имущественную поляризацию общества, терро­ризм и организованную преступность, безработицу, жесткое финансовое подчинение одних стран другим и всех вместе – горсти финансовых магнатов.

Революционный переворот, произведенный предсоциализмом в развитии производительных сил, заключался главным образом в способе их орга­низации. Проведя радикальную национализацию и передав основную массу средств производства в собственность государства, предсоциализм заменил разрозненные производительные единицы предшествующих экономических образований западного (Расчлененного) общества, включая капитали­­­сти­че­ские фирмы и монополии, единым Государственным Синдикатом, ­наи­более четко подчиняющимся единому государственному регулированию. Бла­годаря Государственному Синдикату стал возможным характерный для ­предсоциализма принципиально новый способ развития общественного производства, который можно назвать подъемом (возгонкой) Государст­венного Синдиката.

Подъемом (возгонкой) Государственного Синдиката мы обозначаем все способы сознательного и планомерного развития госсектора, не являющиеся следствием характерной для Расчлененного общества стихийной игры экономических сил и противоборства расчлененных производительных единиц. Выдвинутое перестроечными экономистами в СССР (Г. Попов, 1987 – Попов Г. С точки зрения экономиста. О романе Александра Бека «Новое назначение». – Наука и жизнь, 1987, № 4) и ставшее популярным в годы перестройки понятие административно-приказной (административно-командной) системы, по-видимому, точно описывает не что иное, как специфические способы подъема Государственного Синдиката в раннесиндикатном обществе.

На первоначальных этапах развития коммунистического (синдикатного) общества подъем Государственного Синдиката мог иметь лишь админи­ст­ративно-приказной характер и опираться, как в СССР или Китае, лишь на простой, вначале естественный, а позднее искусственно подогреваемый ­энтузиазм массы – так называемое социалистическое соревнование. Классическим советским способом организации такого подъема стал с начала 1930-х гг. пятилетний план, с соответствующими ему пятилетками.

Административно-приказной подъем (возгонка) раннего Синдиката стала той основной и базисной особенностью предсоциализма, которая опре­делила его основные черты – в том числе характерную борьбу этого строя со всеми видами собственности, помимо государственной, и противостояние рынку. Стремление раннего приказного Синдиката к монополии и устранению частнособственнических производительных единиц и привело к тому, что эпоха его становления в СССР – эпоха устранения НЭПа и коллективизации – стала временем пролетаризации основной массы населения пред­социализма, по своему характеру не столь уж отличной от ранних форм ­капиталистического первоначального накопления.

Административно-приказной характер подъема раннего Синдиката определил и особую роль в предсоциалистической системе партийного аппа­рата. В отличие от консервативного либерализма, рассматривающего этот аппарат как своего рода «большевистского нахлебника», посаженного револю­цией на шею народу, новокоммунисты видят его целесообразность в спосо­бе производства раннесиндикатного общества. Партийный аппарат играл особую роль в способе производства реального социализма (предсоциализма), выступая не чем иным, как своеобразным инструментом, рукой («горстью»), осуществлявшей нерыночный административно-приказной подъем этого общества. При помощи партаппарата ранний (авторитарный) Синдикат подобно Мюнхгаузену поднимал самого себя за волосы из болота отсталости.

Все фразы предсоциализма о «роли партии», роли, которую он в своих программных документах еще до самого последнего времени относил даже в свое далекое будущее – «коммунизм», опирались на эту реальную роль и место партаппарата в ранних формах подъема Государственного Синди­ката. Это объясняет нам объективно позитивную первоначально роль этого по­литического образования на этапе становления и развития реального социа­лизма (предсоциализма), которую не видит консервативный либерализм и все ангажированые (метафизические) критики современного реального ­социализма.

На этих начальных этапах партийный аппарат далеко не имел еще той формы привилегированного класса, которую он приобрел на этапе упадка («излета») предсоциалистической исторической стадии.

Сращение партаппарата с государственным имело также особые причины в структурных особенностях реального социализма (раннесиндикатного общества). В то время как феодальный государственный аппарат выполнял в основном фискально-налоговую и милитаристскую функцию, а государственный аппарат капитализма не исключал подчас не менее мощных альтернативных аппаратов крупных корпораций, государственный аппарат предсоциализма сконцентрировал в своих руках управление всеми сферами общества и главное – взял на себя задачу его подъема.

На начальной стадии развития реального социализма – как это было в СССР – его партийный аппарат возглавила революционная элита. Этот первый слой лидеров предсоциализма был вовсе не бюрократически ограниченным. Соблазнам бесконтрольной в условиях авторитаризма власти противостояла специфическая этика этого слоя, резко отличавшая стиль его жизни как от циничной роскоши феодальных чиновников и плутократии, так и от партократии брежневско-кунаевского пошиба.

Первые деятели реального социализма во всех его странах от СССР до Польши занимали не последнее место в ряду европейских интеллектуалов. Возглавлявший первое правительство СССР Ленин не может не считаться наиболее крупным политиком начала ХХ века. Как нельзя путать Сен-Жюста и Фуше, Робеспьера и Наполеона, первых пуритан и их потомков – фили­стеров, так нельзя путать первых рыцарей Авторитарного Синдиката – Ленина, Свердлова и Дзержинского со сталинскими преторианцами от самого «великого вождя» и Берии до брежневских мумий. Революционная этика долга и служения, своеобразная патриархальное единство с пролетариатом на начальной стадии нового общества предохраняло революционную элиту от узурпации власти и ее последствий.

Классическая эпоха предсоциализма 1920-х и в отдельных аспектах 1930-х гг. в СССР еще не была лишь эпохой авторитарно-бюрократической односторонности. Эта эпоха в СССР была временем социалистического (синдикатного) эксперимента, многообразие форм которого затем варьировалось в различных предсоциалистических системах.

Структурные особенности реального социализма (Авторитарного Синдиката) следует сравнивать не с Расчлененным обществом его новейшего постиндустриального периода, а с западным капитализмом конца XIX – ­начала XX века, в том числе эпохи Великой депрессии в США. Несмотря на сталинистскую репрессивность и вопреки ей, ранние десятилетия предсоциализма были годами существенного, хотя и административно-приказного подъема его производительных сил. Сумев восстановить разрушенную гражданской войной экономику, реальный социализм в СССР сделал ее второй в мире. Когда традиционный промышленный капитализм переживал в 1930-е гг. острый кризис, США в годы Великой депрессии стояли перед «неосуществившейся революцией», а в Европе к власти пришел фашизм, экономика СССР давала свыше десяти процентов прироста ежегодно.

Административно-приказной подъем госсектора (Государственного Синдиката) помог СССР в 1940-е гг. победить европейский фашизм (правый национализм) и существенно раздвинуть границы предсоциализма, а в 1950–60-е продолжать стабильный экономический подъем (свыше шести процентов ежегодного прироста). Такого же подъема добилась и экономика нового общества от Восточной Европы до Азии в послевоенный период.

Первоначальному экономическому подъему реального социализма соответствовал и подъем культурный. Новое общество ликвидировало неграмотность, поставило задачей приобщить к культуре отстраненные от нее массы, создало новое искусство, в том числе авангард 1920-х гг., на несколько десятилетий опередивший соответствующие формы на Западе.

Глядя на предсоциализм – административно-приказной и Авторитарный Синдикат – современным взглядом эпохи его кризиса, мы не должны забывать успехов этого строя на раннем этапе становления синдикатной формации, а, следовательно, и успехов его правящего слоя, далеко не сразу проделавшего путь от революционной элиты к партократии. 

III. Пролетарии и сталинисты

1. «Первый» сталинизм – левоэкстремистская деформация предсоциализма.

Как и любая другая историческая форма, реальный социализм в своем поступательном развитии не мог не исчерпать отпущенных ему историче­ских ресурсов. Однако уже первый «экстремальный» сталинизм 1930–1950-х гг. явил­ся той специфической деформацией предсоциализма, которая пред­во­с­хи­тила наиболее мрачные черты эпохи его бюрократического тупика и упадка.

В политической сфере предсоциализм (Ранний Синдикат) с самого ­начала своего становления был авторитарным обществом.

Наблюдаемый сегодня кризис предсоциалистического авторитаризма, по видимости, подтверждает начавшуюся с Октябрьской революции кри­тику этого авторитаризма как консервативным либерализмом, считаю­щим реальный социализм (Авторитарный Синдикат) единственной формой коммунизма, так и неортодоксальными левыми теориями. Этот же кризис стиму­лирует и многочисленные ретроспективные утопии, в частности,­ по поводу возможного плюралистического пути развития России после ­февраля 1917 г.

Однако, вопреки консервативному либерализму, с точки зрения современного левого подхода выбор той эпохи – в первую очередь в России – был не выбором между диктатурой и демократией, но выбором между двумя дик­та­турами – левой и правой, диктатурой белого генералитета и диктатурой большевиков. В России эпохи Гражданской войны 1917–1922 гг. наличие именно такого жесткого выбора вполне доказало, например, сползание ­вправо – к правой диктатуре – всех либеральных и многопартийных правительств на Волге и в Сибири.

Авторитаризм не был изобретен предсоциализмом. Уже на предшествую­щих исторических этапах он играл роль помочей, на которых начинал свой путь каждый новый исторических младенец – от античной тирании до ранне­буржуазных диктатур Кромвеля и Наполеона. К авторитаризму продолжал прибегать и современный капитализм не только первой, но и второй половины XX века, например, в случае Тайваня или Чили, где западному Расчлененному обществу грозила пусть выборная и либеральная в лице Альенде, но «красная» опасность.

На этапе поступательного развития реального социализма авторитаризм выполнял роль специфического «защитного колпака» административно-­приказного Синдиката и партийного аппарата, совершавшего его подъем. Однако уже на первых этапах своего развития авторитаризм предсоциализма содержал опасность бюрократического искажения. Появление фигуры, которая, отсеяв революционные иллюзии, придала бы новому строю административно-приказную лапидарность и сверхцентралистскую завершенность, было закономерным. Вместе с тем, те страшные формы, которые приняли предсоциалистический авторитаризм и административно-приказной подъем госсектора в сталинских руках, скомпрометировали основные посылки нового строя в целом.

Объяснение феномена сталинизма уже более полувека остается полем ожесточенного противоборства двух идеологий современного мира – официального для предсоциализма сталинизированного марксизма и консервативного либерализма в рамках так называемой идеологической дилеммы (см. об этом 1-й раздел данного текста).

Если апологеты Авторитарного Синдиката, коммунисты-авторитари­­сты (сталинисты) продолжают видеть в сталинизме «отдельные недостатки», ­кото­рые можно исправить, обратившись к «истинному социализму» (иногда пони­маемому в духе социализма 1920-х гг. в СССР), то Запад (Расчлененное общество) рассматривает сталинизм как квинтэссенцию и закономерное развитие коммунизма, якобы уже заранее предсказанное его буржуазными критиками.

В отличие от традиционных коммунистов, говоря о сталинизме, новые коммунисты – коммунисты-плюралисты – отмечают не только «первый» сталинизм (сталинизм Сталина, «экстремальный сталинизм»), но и «второй» сталинизм – сталинизм без Сталина, например, в СССР 1960–80-х гг.

В «первом» (экстремальном) сталинизме, коммунистическом тоталитаризме, новокоммунисты видят не просто деформацию социализма, как ­утверждают коммунисты-авторитаристы (сталинисты в широком смысле этого слова), но левоэкстремистскую деформацию предсоциализма. В этом сталинизме они замечают карикатуру на предсоциализм, которая, однако, лишь утрировала наиболее яркие черты предсоциалистического оригинала.

Первый сталинизм в СССР был доведением предсоциализма до крайности во всех сферах – от грубого тоталитаризма и культа личности в политике, крикливой и строящейся на ярлыках идеологии до административно-приказной, полностью отрицающей рынок экономики.

Способы создания госсектора в СССР, названные левыми 1920-х гг. типа Е. Преображенского «первоначальным социалистическим накоплением», могли быть различными – и отличными от тех, которые, на словах отвергнув программу «левого уклона», применил сам Сталин.

Борьба сталинизма со всеми проявлениями рыночности, начавшаяся­ с искоренения НЭПа в начале 1930-х гг., соответствовала монопольности раннего административно-приказного подъема (возгонки) Государственного Синдиката. Рынок должен был исчезнуть вместе с НЭПом, чтобы в эпоху новейшего всеобщего кризиса предсоциализма появиться в «черном» своем варианте в виде «теневой экономики» хрущевского и брежневского периода.

Определенную закономерность становления Авторитарного Синдиката следует усмотреть также и в отстранении сталинской верхушкой от власти ­революционной элиты (что не означает оправдания террористических сталинских форм этого отстранения). Необходимость создания послушных рычагов нерыночного, то есть административно-приказного подъема (возгонки) Синдиката, требовала перехода власти от первых романтических рево­люционеров к партийной бюрократии.

В иных условиях и с более лояльным лидерством эта тенденция могла бы сопровождаться насилием и прямым террором в значительно меньшем масштабе. Однако специфические условия советского общества и особенности личности Сталина, его противоречивые отношения с революционной элитой, придали этому процессу особую репрессивность. Уничтожение революционной элиты, а также развязанный сталинской кликой массовый террор отнюдь не диктовались даже административно-приказными нуж­дами. Иррациональность в этом смысле сталинского террора находила себе рацио­нальное объяснение не столько в психопатологии личности Сталина, сколько в закономерной, содержащейся в самом раннесиндикатном авторитаризме возможности его бюрократического извращения.

Доведя формальность всех демократических процедур до предела, «первый» сталинизм оставил население страны беззащитным перед произволом сталинской юстиции и органов безопасности, нашедшим свое выражение в невиданном терроре. Результаты этого достаточно широко известны и подробно описаны. Следствием репрессивности «первого» сталинизма в СССР 1930–50-х гг. были миллионы жертв, особенная тяжесть войны с фашизмом, разорение деревни и антирыночные перекосы экономики.

Сходный с советским «первым» сталинизмом характер носил китай­ский маоизм и ряд других левоэкстремистских деформаций в странах предсоциализма от Венгрии времен Ракоши до полпотовской Кампучии.

1930–50-е годы сталинизма в СССР стали тем отчетливым рубежом, когда сформировавшийся прежде всего в СССР предсоциализм (раннесинди­катная административно-приказная диктатура) создал свою собственную ­систему власти и собственную правящую элиту – партократию.

Сталинизмом, таким образом, можно называть не только всю совокупность репрессивных проявлений предсоциализма, но и специфическую идео­логию этой исторической формы, поддерживаемую и распространяемую ее господствующим классом – партократией.

«Экстремальный сталинизм» осуществил наиболее злые пророчества критиков коммунизма с самого начала его возникновения, став карика­турой на предсоциализм, но карикатурой, лишь подчеркивающей нечто весьма существенное в основных системных механизмах оригинала. Репрессивность «первого» сталинизма стала предвосхищением репрессивности «второго» и «третьего» сталинизма эпохи заката предсоциализма от Тбилиси до Пекина.

2. Предсоциализм в зените.

Годы «первой» десталинизации в СССР и Восточной Европе 1950–60-х гг., как и отказ от наследия культурной революции в Китае, по мнению совет­ских реформистов-шестидесятников, должны была привести к преодолению «нарушений социалистической законности» и обновленному «истинному» социализму.

На деле эта эпоха привела лишь к наиболее зрелому классическому этапу развития предсоциализма.

Может показаться парадоксом, но даже обремененный «экстремальным сталинизмом» реальный социализм 1930–1940-х гг. имел определенные ­преимущества по сравнению с предсоциализмом 1920-х. Этим преимуществом были создание и подъем Государственного Синдиката, хотя и имевшие раннюю, административно-приказную форму. В 1960–1980-е гг., в первую очередь в Восточной Европе, используя этот инструмент, предсоциализм достиг своего зенита и развил свои основные возможности. Он превратился в единую систему с единой идеологией, сумел расширить свою территорию, ­создал в целых направлениях, и не только в военном, конкурентоспособную­ с капитализмом экономику.

Роль реального социализма (Авторитарного Синдиката) в мире не была столь уж реакционной, как полагают в духе теории «империи зла» консерватив­ные либералы. Раннесиндикатная система стала мировой системой, по всем линиям составившей конкуренцию западному Расчлененному общест­ву. Предсоциализм способствовал отколу от бывших западных империй зависимых территорий (так называемый распад колониальной системы капитализма), выступал за их свободное развитие, помощь этим странам от от­сталости и голода (которой капитализм до определенного времени предпочитал уничтожение гигантских масс продовольствия); предлагал Западу приступить к военному разоружению.

Сам исключительный технологический скачок западного общества в послевоенное время, в особенности начиная с 1950–60-х гг., был в определенной степени следствием раннекоммунистической революции. Именно эта революция заставила западное Расчлененное общество мобилизовать для сохранения своего превосходства все материальные и идеологические ресурсы. Нажим предсоциализма как ни что другое способствовал превра­щению в европейском регионе традиционного («жесткого») капитализма в капитализм либеральный, «социально-рыночный», с изрядной долей со­циа­ли­стического реформизма в духе шведской «модели социализма».

Однако и в СССР, своей колыбели, и вне ее реальный социализм вскоре исчерпал свои способности развития.

Экономика предсоциализма достигла в 1960–80-е гг. определенных успе­хов в основном за счет экстенсивного административно-приказного подъема Государственного Синдиката. Между тем, как ясно показала не только консервативно-либеральная критика, но и реформистски-коммунистиче­ская литература эпохи гласности, игнорируя рыночные механизмы, эта экономика не смогла до сих пор решить ряд достаточно простых задач – задачу элементарного потребления – устранения дефицита продовольствия, ­жилья, товаров повседневного спроса; обеспечить своему населению уровень жизни выше, чем в седьмой-восьмой десятке стран мира. Сложилась отраслевая ведомственная структура с широко проникающим монополизмом, ­неспособная к развитию, техническому прогрессу и создавшая тяжелые экологические нарушения.

Важнейшей политической особенностью предсоциализма вплоть до последнего времени (и несмотря на начало перестройки) остается авторитарность его политической системы.

Подвергавшаяся критике Западом с самого возникновения Авторитарного Синдиката, эта особенность лишь в последнее время признана в ­лозунге «правового государства» и даже революционном для партократии лозунге многопартийности (февраль 1990). В то время как на Западе в рамках традиционной парламентской демократии, завоеванной буржуазией еще в ходе великих антифеодальных революций, уже полтора века свободно действовали и издавали свои материалы критические и оппозиционные существую­щему режиму группировки (в том числе компартии), отсутствовала политическая цензура, существовала свобода передвижения, гласный суд и прочие известные всему миру политические свободы, реальный социализм в течение многих лет представлял массу примеров несоблюдения этих номинально провозглашенных во всех его конституциях свобод.

Перестройка признала полную формализацию в рамках застойной неосталинистской системы как Советов, так и всех других массовых организаций в СССР, включая профсоюзы, комсомол и проч. В рамках предсоциалистического централизма реальной политической власти была, по сути дела, лишена и номинально правящая в Советском союзе (как и других странах Восточного блока) коммунистическая партия. Масса рядо­вых членов пар­тии – девять десятых ее членов – не имела никакого конт­роля за решениями партаппарата. Формальными оказывались не только все непартийные, но и все партийные демократические процедуры, за исключением закрытых пленумов ЦК и заседаний Политбюро. Власть в предсоциалистичеком СССР, как и в странах предсоциализма в целом, принадлежала не «народу», как это заявлялось в Конституции СССР, а неконтролиру­емому ни народом, ни рядовой партийной массой партийному аппарату – партократии.

Основные политические решения в странах реального социализма принимала бюрократическая олигархия, которая практически ограничивалась центральными комитетами компартий соответствующих стран. В СССР перед перестройкой она составляла приблизительно 400 человек. Во времена брежневского неосталинизма субъектом принятия решений оказывалась еще более узкая политическая олигархия, ограниченная приблизительно рам­ками Политбюро. Лозунг «коллегиальности руководства» с послесталин­ских времен означал не отмену олигархического политического режима, а расширение состава партократической олигархии.

И в период перестройки в СССР и других странах реального социализма фактически продолжаются репрессии против критиков режима, сохраняются политзаключенные, негласный суд, жесткие запреты на распространение информации и передвижение, издательскую деятельность и создание неформальных ассоциаций.

Авторитарной политике предсоциализма в СССР и других его странах соответствовала и авторитарная идеология. За рамками гласности и до сих пор остаются значительные пласты информации – как о собственной истории СССР, так и о внешнем мире вне его. Обслуживая частнобюрократи­че­ский интерес, идеология реального социализма имела до сих пор несравненно большую, чем сегодняшняя западная идеология, сферу официально замалчиваемого. Благодаря цензуре главной формой критики в странах ­сегодняшнего предсоциализма в течение долгого времени была «критика­ на экспорт».

В области межнациональных отношений реальный социализм (предсоциализм, Авторитарный Синдикат) хотя и сделал по сравнению с традиционным капитализмом существенные шаги вперед, не вышел до сих пор за рамки жестко централистского унитарного государства. Отношения между республиками СССР строятся по принципам известной сталинской «автономизации» – теории вхождения в СССР других союзных республик на правах «автономных» республик РСФСР. Утверждение брежневской конституции о якобы федеративных отношениях между союзными республиками ­остается бюрократическим плагиатом; центральная из республиканских олигархий – российская (РСФСР), навязывает свои решения другим союзным образованиям.

Идеи федерации как формы объединения союзных республик, закре­плен­ные в Конституции СССР, оставались для советского грубоцентралист­ского государства лишь желаемым и достаточно отдаленным идеалом, осуще­ст­­­вляемым скорее за его пределами, например, в наиболее резко порвавшей со сталинизмом Югославии. В целом для советской формы предсоциализма (едва ли не наиболее отсталой из существующих) само название СССР подходит весьма мало. Освободившись от бюрократического плагиата, мы увидим в СССР не только брежневской, но и нынешней эпохи лишь унию бюро­кратических предсоциалистических олигархий.

3. Закат предсоциализма.

Достигнув к концу 1970-х гг. вершины своего расцвета, реальный социализм вступил в полосу очевидного кризиса.

Совершив с начала века до 1970-х гг. невиданную революцию в мире, ­Авторитарный Синдикат стал постепенно сам становиться жертвой тех исто- рических сил, которые он привел в движение. К концу 1970-х закончился в основном раздел мира между двумя системами. По трети мировой тер­рито­рии получили два мировых полюса – современный капитализм во гла­ве с США и предсоциализм с центром в СССР. На пограничных терри­ториях образовались группы сателлитов и сфер влияния, а также нейтральные страны.

Отступавший под натиском предсоциализма современный капитализм, хотя и оказался сконцентрированным на несравнимо меньшей, чем даже в середине XX века территории, сохранил и приумножил свои и так значительно превосходившие мир реального социализма материальные ресурсы. С 1960-х он вступил в полосу совершенно нового технологического этапа – пост­индустриального, информационного общества со всеми его особенностями.

Авторитарный и административно-приказной предсоциализм соответствовал лишь раннеиндустриальному этапу мирового развития. Потому в своих наиболее развитых европейских формах уже в 1960-е гг. Синдикат ­поставил себе задачи, выходящие за рамки этого строя.

Критику предсоциалистического авторитаризма содержали уже венгерские события 1956 г., в силу ряда обстоятельств, однако, имевшие сильный «реставрационный» оттенок, мотив возвращения к Расчлененному обществу. Наиболее ярким символом перехода к новой общественной форме – плюрали­стическому коммунизму (Поставторитарному Синдикату) – стала Пражская весна 1968 г. Подавление неосталинистской партократией Пражской весны, по своему значению для реального социализма близкой Парижской коммуне, стало очевидным рубежом, после которого в Европе реальный соци­ализм (предсоциализм) вступил в полосу явной консервации своей структуры.

В ходе брежневско-сусловской реставрации сталинизм в СССР был (например, в 1969 г.) едва ли не официально реабилитирован. Авторитаризм и привилегии партократии расценивались как незыблемые; репрессии против инакомыслия приняли формы настоящей охоты на ведьм.

Между тем, расправа с коммунистическими реформистами оказалась пирровой победой партократии, обернувшейся для нее лишь еще большим поражением. Подавив свои собственнные наиболее развитые формы, реальный социализм оказался неспособным к дальнейшему эффективному развитию и соревнованию с западным Расчлененным обществом. Со второй половины 1970-х гг. и особенно после неосталинистской афганской авантюры современный капитализм перешел в атаку на реальный социализм – прежде всего в сфере идеологии, атакуя в кампании «прав человека» наиболее уязвимое место этого строя – его авторитаризм.

Успешно контратаковал современный капитализм и в сфере внешней политики, сумев вынудить предсоциализм к потере целого ряда важных зон влияния и проигрышу ряда региональных конфликтов. Идеология этого ­капитализма – консервативный либерализм – заняла ведущие позиции на идеологическом рынке, завоевав полное господство в эфире.

Административно-приказной Синдикат оказался неспособным противостоять этому давлению значительно превосходящего технологически и организационно соперника. С середины 1970-х все острее начал ощущаться кризис реального социализма, его проигрыш экономического, политиче­ского и идеологического соревнования с Расчлененным обществом.

Как известно, по основным индустриальным показателям (новые ­технологии, уровень автоматизации, вычислительной техники, развитие ­инфраструктуры и транспорта) экономика предсоциализма в СССР к на­чалу перестройки резко отставала от развитых стран Запада. Как это было ­при­зна­­­но в перестроечной прессе, многие основные показатели развития СССР – структура экспорта и роль в нем сырья, закупки за границей про­довольствия, урожайность и продуктивность сельского хозяйства и многое ­другое  не превышали уровень развивающихся стран.

Сегодняшний реальный социализм и современный капитализм оказались в разных технологических эпохах. Расчлененное общество достигло вершин индустриализма и стало переходить к информационному обществу. Реальный социализм застрял на стадии раннего индустриализма с явными элементами аграризма, неспособного при этом решить задачу элементарного продовольственного потребления. К этому добавляются официально признанные оборотные черты «капитализма» – инфляция, безработица и проч. Средняя заработная плата в СССР отставала от стандартов развитых ­западных стран в десятки раз. Для иных советских чиновников была бы роскошью заплата американского мусорщика. По уровню своего экономиче­ского развития предсоциализм (прежде всего в своем центре – СССР) ­демонстрирует резкое отставание от окружающего его западного (Расчлененного) общества.

Как и общественные классы предшествующих исторических эпох, ­правящий класс реального социализма – партократия все более оказы­валась неспособной управлять обществом, подъем которого она в течение ряда лет обеспечивала. Вместе с тем росла и оппозиция правящей пред­со­циалистиче­ской элите коллективного пролетария, в первую очередь – интел­лектуариата.

За исключением польского варианта (а также стачечного движения в СССР), где наряду с интеллектуариатом против партократии выступили и промышленные рабочие, именно интеллектуариат (пролетариат умственного труда) составлял основную оппозицию партократии во всем предсоциа­листическом мире.

Это объяснялось рядом причин. Прежде всего в условиях предсоциализма интеллектуариат подвергался очевидной дискриминации — в первую очередь материальной. Управляемое партократией общество фактически не оплачивало его образование, предоставляя работникам умственного труда крайне низкую даже по предсоциалистическим нормам зарплату (простой преподаватель вуза в 1990 г. получал в два раза меньше среднего рабочего и едва ли не в три раза меньше низших чинов армии или КГБ). Существовала и политическая, и идеологическая дискриминация интеллектуариата, он объявлялся «вторичной», менее благонадежной, чем рабочий класс, «прослойкой», попадал под ограничения при вступлении в КПСС, поездках за границу и проч.

Декларируя свою приверженность «мировому пролетариату», под ­которым понимались, конечно, лишь пролетарии физического труда, парто­кратия на деле репрессировала умственный пролетариат (интеллектуариат), разбавляя крупные советские города полуквалифицирован­ным люмпеном.

Добиваясь развития общественного производства, партократия не ­могла, с одной стороны, не создавать и воссоздавать интеллектуариат. С другой стороны, антиинтеллектуализм стал знаменем «второго» сталинизма и ­национал-сталинизма, вскармливавшегося сталинской и неосталинистской верхушкой задолго до пресловутой «Памяти».

Противостояние интеллектуариата партократии определялось также тем, что в силу своего образования он отчетливее других слоев видел лицемерие правящего класса реального социализма, сильнее других страдал от отсутствия политических свобод.

Партократия опасалась интеллектуариата как носителя «контркуль­туры» реального социализма также потому, что ощущала в нем своего ­«могильщика», ибо именно его место она занимала у руля власти, для кото­рой­ у партократии (в особенности в ее не вполне городском варианте в­ СССР) никогда не хватало ни знаний, ни компетентности. Ответом ин­тел­лек­туариата партократии была его еще более резкая оппозиция ста­ли­низму.

Интеллектуариат дал костяк диссидентства; именно творческие союзы интеллигенции – профсоюзы интеллектуариата – стали лидерами антипарто­кратического движения и застрельщиками перестройки во многих странах реального социализма.

1. Кто такие новокоммунисты?

Кризис не может автоматически создать новую систему. Порожденная предсоциализмом партократия не уступит свою власть добровольно. Переход от предсоциализма (Авторитарного Синдиката) к «коммунистическому социализму» (Поставторитарному Синдикату, обществу самоуправления) возможен только как революция – массовое действие всего заинтересованного в ней коллективного пролетария. В первую очередь умственного пролетариата – интеллектуариата.

Суть этой революции, охватывающей целую историческую эпоху, состоит в ломке авторитарных структур и административно-приказной системы, отстранении от власти партаппарата, революционном ниспровержении предсоциализма и переходе Синдиката к его поставторитарным формам, способным к неадминистративному подъему.

Перестройка и катаклизмы в Восточной Европе означают лишь начало этого исторического перелома и перехода общества реального социализма на новый исторический уровень. (Последнее возможно, однако, лишь в случае, если Синдикатное пространство не будет опустошено Расчлененным обществом.)

1. Новокоммунистическая альтернатива сталинизму:

новый марк­сизм и новая революция.

Разрывая с предсоциализмом, новокоммунисты разрывают и с его идео­логией – сталинизированным марксизмом, не способным выйти за пределы предсоциализма, продолжающим апологетику данной общественной формы и представляющим эту форму конечной целью и венцом исторического развития.

Этот разрыв, однако, не может означать для них переход на позиции идеологии консервативного либерализма. В отличие от сталинистов, коммунисты-плюралисты отказываются считать сегодняшний предсоциализм «социализмом». Поэтому они отрицают все формы партократического плагиата, включая самооценки реального социализма как «бесклассового об­ще­ства», а также попытки сталинистов скрыть действительную роль парто­кратии и реаль­ную авторитарность политической системы предсоциа­лизма. Они отвергают как наивно-апологетические основные самооценки сегодняшнего предсоциализма (прежде всего в СССР), данные в его программных доку­ментах – от действующей Конституции СССР 1977 г. с поправками 1988 г. до третьей программы КПСС 1961 г. с поправками 1986 г.

Основные программные документы коммунистов-авторитаристов (сталинистов), где постулируется «построенность социализма», современные левые демократы объявляют документами утопического социализма. Считая необходимым дать реальную оценку созданному сегодня в так называемых «социалистических странах» (на деле странах «реального предсоциализма») авторитарно-коммунистическому обществу, они ставят своей задачей вы­работку новых программных документов компартий плюралистического типа и создание нового объединения современных левых – коммунистов –­5-го Интернационала, борющегося за осуществление плюралистически-­коммунистической (новокоммунистической) программы.

Показывая историческую ограниченность предсоциализма, новокоммунисты (коммунисты-плюралисты) выдвигают задачу перехода «реаль­ного социализма» к поставторитарному синдикатному обществу, которое един­ст­венно может обозначаться как «социализм».

Этот переход, согласно левым демократам, представляет собой анти­авторитарную антибюрократическую революцию, являющуюся для коллективного пролетария революцией участия, то есть революцией овладения совокупного пролетария Государственным Синдикатом, реальным прорывом этого пролетария к участию в управлении своим собственным обществом и производством.

Ставя своей целью отстранение партократии от власти, новокоммуни­сты понимают это отстранение не как устранение конкретных лиц, подобное сталинской ликвидации так называемого кулачества или революционной элиты, но прежде всего в установлении контроля над партаппаратом и переходе власти от партаппарата к выборным органам (в частности, Советам). Тем самым будет преодолен классовый характер власти предсоциализма и обеспечено превращение представителей правящего в его условиях класса – партократии – в обычных работников управления.

В официальной предсоциалистической теории коммунистического воспитания партократия забывала, что «воспитатель сам должен быть воспитан», и потому «неизбежно делила общество на две части, одна из которых возвышалась над обществом». Революция участия есть то изменение обстоятельств, которое совпадает с изменением самих себя и которое не нуждается поэтому в бюрократических воспитателях.

2. Новокоммунизм и консервативный либерализм.

Современные левые демократы полемизируют, однако, не только с авто­ритарным коммунизмом (сталинизмом). Не менее важной (и скорее более сложной) линией их полемики является спор с той версией критики реального социализма и коммунистического авторитаризма, которую дает консервативный либерализм.

Консервативный либерализм – идеология современного Запада – явля­ется на сегодня наиболее разработанной и, очевидно, доминирующей мировой идеологией. Это объясняется как острым кризисом реального социа­лизма (предсоциализма), так и мощными материальными ресурсами западного (Расчлененного) общества, его многократным количественным и качественным – экономическим, технологическим и культурным превосходством над Авторитарным Синдикатом.

Глобальное мировое преимущество Западного общества определяет преобладание консервативно-либеральной формы критики предсоциа­лизма, ее очевидный теоретический, идеологический, а, следовательно,­ и пропагандистский перевес над всеми иными формами критики этого ­общества.

Безусловное на сегодняшний день «господство в воздухе» (эфире) консер­вативно-либеральной критики реального социализма определяется также и трудностями распространения критического (плюралистического) марксизма. Не имея своего собственного ареала, этот марксизм оставался оппозиционным как на антисоциалистическом Западе, так и на авторитарно-коммунистическом Востоке.

Ситуация ожесточенно-тоталитарного противоборства двух идеологий в рамках идеологической дилеммы поставила критический (неофициальный) марксизм в положение «исключенного третьего» и определила длительное превосходство консервативно-либеральной критики «коммунизма». В течение длительного времени интеллектуариат и демократическая оппозиция в «коммунистических» странах вели критику предсоциализма в терминах Расчлененного общества.

Первыми и наиболее ранними критиками реального социализма были так называемые диссиденты. Стоя на позициях консервативного либерализма, они видели единственную альтернативу предсоциалистическим режимам в немарксистских идеологических доктринах и традиционной западной демо­кратии. Их общественным идеалом оставались дореволюционные (досинди­катные) общественные формы. Для России – общество, созданное февральской революцией 1917 г., если не дореволюционная Российская ­империя.

 На «февралистских» позициях до сих пор остается значительная часть советских оппозиционных организаций от бывшего НТС (Народно-трудового союза) до нынешнего Демократического Союза или Демократической партии. Полагая в качестве единственного варианта плюрализма плюрализм западный, они, как правило, переходили на позиции западного (Расчлененного) общества, требуя идеологического, политического и экономического поражения реального социализма.

Слабостью консервативно-либеральной критики предсоциализма явля­ется неспособность этой критики выйти за рамки идеологической дилеммы.

Приверженцы данной доктрины стремятся доказать преимущество одной репрессивности над другой: преимущество плутократического, хотя и исключительно развитого общества над партократическим (реальным социализмом). Считая себя якобы революционной по отношению к предсоциализму, данная теория на самом деле апологетична по отношению к Расчлененному обществу так же, как сталинизированный марксизм апологетичен по отношению к реальному социализму.

Но плутократия не может быть истцом по отношению к партократии, как и само Расчлененное общество не может быть истцом по отношению­ к реальному социализму. Оба репрессивных общества, что показали уже новые левые, в частности, Г. Маркузе, должны стать равным образом объектами критики с позиций (добавим мы) высшей, структурно более продви­ну­той, именно – последовательно самоуправленческой исторической формы.

Западное (Расчлененное) общество и консервативный либерализм не являются позитивной альтернативой реальному социализму и не указывают реальному социализму (обществу Синдиката) пути его поступательного развития. Если Расчлененное общество было право перед предсоциализмом в отношении политической демократии и «прав человека», то предсоциализм был прав по отношению к западному (Расчлененному) обществу в отношении прав социальных, самоуправленческих, которые новокоммунисты ­связывают прежде всего с развитием госсектора – Государственного Син­диката.

Для консервативного либерализма типично отождествление коммунизма и реального социализма. Из этого отождествления вытекает и представление авторитарной политической надстройки единственно возможной поли­тической формой синдикатного (коммунистического) общества. Обозначая предсоциализм термином «тоталитаризм» (вместо авторитаризма), консервативный либерализм ставит его на одну доску с феодализмом и правым («буржуазным») радикализмом – фашизмом, к помощи кото­рого Расчлененное общество часто прибегало в сложные для себя исторические моменты от Мюнхенского соглашения 1938 г. до пиночетовского путча 1973 г.

Понятие тоталитаризма консервативный либерализм употребляет не только по отношению к реальному социализму, но и по отношению ко всем формам нового синдикатного общества (коммунизма). Он называет тоталитарными также и авторитарные формы предсоциализма, не замечая отличия предсоциалистического авторитаризма от тоталитаризма.

В понятие демократии консервативный либерализм вкладывает лишь одно значение – именно значение политической демократии. Он совершенно упускает из виду второе значение этого понятия – значение социальное, касаю­щееся общественного и производственного самоуправления, которого лишено не имеющее Синдиката западное капиталистическое (Расчлененное) общество.

Консервативно-либеральная критика реального социализма ведется прежде всего в политической сфере, стремясь как бы не замечать Синдиката. С другой стороны, ее скрытая главная цель – развенчание Синдиката как структурной основы коммунистических систем. Поэтому антиавторитаризм консервативного либерализма является фактически лишь предлогом. Лукавство кампании «прав человека» в консервативно-либеральном ва­рианте заключается в том, что основным объектом этой антиавторитарной кам­пании является не столько диктаторство (авторитаризм) политической надстройки сегодняшнего авторитарного коммунизма, а его базис – Государственный Синдикат. Поэтому преодоление Синдикатом авторитарного ­барьера вовсе не может стать концом пропагандистской атаки на него Расчленен­ного общества. Как только реальный социализм, как в ряде стран Восточной Европы, приступит к осуществлению этих свобод, Запад тотчас же обнаружит, что коммунистический (синдикатный) плюрализм для него так же неприемлем, как и коммунистический авторитаризм.

Консервативный либерализм имеет свою версию сталинизма. Отождест­вляя предсоциализм с коммунизмом, он считает сталинизм непреодолимым в рамках коммунизма и предлагает в качестве единственной формы десталинизации возвращение к западному (Расчлененному) обществу.

В этом отношении консервативный либерализм едва ли не сходится­ с хре­стоматиями сталинизированного марксизма, мыслящего коммунизм («социализм») лишь в рамках реального предсоциализма, терпящего ныне столь сокрушительное фиаско. Как некогда сталинистские критики Праж­ской весны, обвинявшие коммунистических ревизионистов в «несоциа­лизме», консервативный либерализм полагает, что переход Синдиката­ к его плюралистическим формам означает лишь возвращение к «нормальному» западному, то есть некоммунистическому – несиндикатному – развитию.

В своих оценках политической элиты (господствующего класса) предсоциализма, консервативный либерализм ошибочно расширяет ее состав. Основным субъектом власти предсоциализма он считает не партийный аппарат – партийную бюрократию (партократию), а коммунистическую пар­тию в целом. Поэтому единственный путь «демократизации» предсоциализма представители правой (консервативно-либеральной) идеологии видят не в отстранении от власти партократии – партийного аппарата – а в отстранении от власти компартий (этого инструмента раннесиндикатного подъема госсектора) как таковых. Консервативный либерализм не видит связи компартий с государственным сектором (Синдикатом) и их роли регулятора этого госсектора. Он стремится не замечать, что в условиях предсоциализма рядовые члены компартии лишены какого-либо участия в принятии решений и структурах власти.

Из общей концепции консервативного либерализма вытекает и его взгляд на историю раннекоммунистических (синдикатных) обществ. Все синдикатное развитие представляется в этой концепции сплошной цепью грехопадений, заговоров, оккупаций и террора.

Истоки всех бед стран реального социализма усматриваются в коммунистических революциях, начиная с Октябрьской и кончая последующими «революциями сверху» в Восточной Европе и Азии. Последние считаются шагом назад по сравнению с буржуазными (в России – февральской) революциями, в частности, в силу авторитарности системы, которая была установлена в их результате.

Современные левые демократы считают раннекоммунистические (раннесиндикатные) революции «своими». Вопреки консервативным либералам («февралистам» – сторонникам февральской революции) новокоммунисты признают позитивность в конечном счете Октябрьской революции и соответствующих ей революций в остальном коммунистическом мире – Восточной Европе, Азии и др. – как революций перехода к Синдикату, создания основ синдикатного развития.

Консервативный либерализм проявляет слабости и в оценке перспектив новокоммунистической революции. Говоря о «конце коммунизма», например, в Восточной Европе, он имеет в виду не что иное, как лишь конец коммунистического авторитаризма и командно-административной системы. Тем самым он совершает ту же ошибку, что и сталинизм, отождествляя предсоциализм с «социализмом» и «коммунизмом». Крах предсоциализма кажется ему «крахом коммунизма» и возвращением предсоциализма к «нормальному», то есть капиталистическому развитию.

Не видя внутренней логики развития Синдиката, консервативный либе­рализм не замечает, что сегодняшняя «лихорадка» Синдиката есть не вос­станов­ление Расчлененного общества, а в идеале – в своей позитивно­сти – переход соответствующих стран к новой поставторитарной форме синдикатной организации.

В национальном вопросе консервативно-либеральной доктрине соответствует теория многонациональных раннесиндикатных государств как «им­пе­рий». Особенно четко эта теория применяется в отношении СССР. Расчлененное общество, само сохранившее еще реальные колонии, типа ­Гонконга, апеллирует к национальному радикализму, ставя своей целью разделение (рас­членение) СССР или Югославии и выход из них националь­ных республик.

В консервативно-либеральных теориях критика привилегий «нового класса» – партократии – используется для защиты привилегий класса «старого» – плутократии. В них практически воспроизводится идеологическая дилемма: изъяны одного варианта репрессивного общества становятся основой для защиты изъянов другого. Современные левые демократы (новокоммунисты, коммунисты-плюралисты), продолжатели критической марк­систской традиции, являются противниками репрессивного – классового общества как такового, противниками не только бюрократической, но и плутократической классовости и одномерности обоих типов репрессивного общества. Поэтому выход из тупика идеологической дилеммы они видят в продолжении синдикатной революции до преодоления классового деления как такового, до ликвидации, возможно, последнего (в ароморфозном смысле) репрессивного класса истории – класса партократии.

Коммунисты-плюралисты дают иную критику реального социализма, чем это делают консервативные либералы. Считая, что Расчлененное общество не может быть в конечном счете «истцом» по отношению к предсоциализму, они отвергают обе репрессивные идеологии. Переход на позиции консервативного либерализма они считают иллюзорным выходом для коммунистической оппозиции; стремлением в иное болото.

В своей консервативно-либеральной идеологии Запад, всей мощью своих ресурсов обрушившийся на реальный социализм (предсоциализм), кажет­ся, сказал все о репрессивности этого общества; но он значительно менее красноречив в анализе и преодолении своей собственной репрессивности.

Как полагают современные левые демократы, наметившееся сегодня глобальное поражение реального социализма угрожает катастрофой не только многомиллионным народам, чья жизнь связана с системами этого типа, но и че­ловеческой цивилизации как таковой. Мотор современной цивилизации, в подтверждение старой диалектики, является двухтактным. Разрушение этой модели может внести в историческое развитие резкую асимметрию и перекос.

Не разделяя программные установки консервативного либерализма, новокоммунисты – коммунисты-плюралисты – выступают за легализацию всех ненасильственных оппозиционных политических партий реального социализма, в том числе и консервативно-либеральных, например, Демо­кратического союза в СССР.

3. Новокоммунизм и «промежуточные» теории, в том числе ­
   неортодоксальный марксизм.

Между консервативным либерализмом и сталинизированным марксизмом лежит целая полоса «промежуточных теорий».

Одни из них – квазимарксистские теории – тяготеют к консервативному либерализму (идеологии плутократии); другие близки к современному критическому марксизму. Сегодня возможен и критический марксизм (ново­коммунизм) партократии. Оказавшись в сложном положении, парто­кра­тия подчас заимствует лозунги реформистского коммунизма, стремясь замес­­тить в роли лидера революционных перемен интеллектуариат и тем самым сохранить свою власть.

Консервативно-либеральный характер имеют, например, такие квазимарксистские теории, как теория «нового класса» М. Джиласа, «азиатского способа производства» К. Виттфогеля и др., в которых марксистские понятия используются для критики марксизма и апологетики Расчлененного общества.

Квазимарксизм и эклектичность указанных концепций состоит в том, что, говоря о «классовом» характере сегодняшнего предсоциализма, они одновременно отрицают классовые детерминанты исторического развития вообще и классовую основу Расчлененного («капиталистического») общества в частности.

Ближе к современному марксизму оппозиционные левые теоретики от Л. Троцкого до Г. Маркузе, давшие критику обоих – западного и восточного – типов репрессивного общества. Однако оба этих автора не обнаружили действительных причин предсоциалистической репрессивности и не смогли найти альтернативы двум типам репрессивного общества. Лев Троцкий – первый острый критик сталинизма и новой сталинской «бюрократии» (которую, однако, не считал классом), не обнаружил причин возникновения бюрократического искажения предсоциализма в особенностях развития раннего Синдиката. Г. Маркузе искал «третий путь», опираясь на аутсайдеров Расчлененного общества, не замечая позитивности реального социализма (общества Синдиката) и его новой силы – интеллектуариата.

Из западных левых программ новокоммунистам наиболее близка программа еврокоммунистов.

С середины 1970-х гг. еврокоммунисты в Западной Европе наиболее по­следовательно боролись как за радикальное изменение западного Расчлененного общества, так и против предсоциалистического сталинизма и авторитаризма, критикуя нарушения реальным социализмом прав человека и­ его внешнеполитические авантюры – от подавления Пражской весны до ­Афганской войны.

С точки зрения новокоммунистов, еврокоммунизм предлагает более радикальный, чем социал-демократический (хотя и вряд ли осуществимый в настоящее время) вариант современного левого плюрализма в условиях «капиталистического» (Расчлененного) общества. Еврокоммунизм исходит из специфических условий Западной Европы. Однако, как полагают современные левые демократы, историческая инициатива нового высо­кого индустриализма будет принадлежать обществам, наиболее решительно пере­шедшими к отличным от Расчлененного общества (именно – синдикатным) структурным формам. Это – сегодняшние коммунистические страны Восточной Европы и Азии, в первую очередь обладающие собственными значительными политическими и экономическими ресурсами СССР и Китай. Их переход к плюрализму откроет новую ветвь Исторического Ароморфоза.

Вместе с тем еврокоммунизм еще реально сможет сыграть свою роль при достижении Синдикатом технологического паритета с западным Расчлененным обществом. В этом случае проявится действительное содержание его программы как специфического для развитого капитализма способа миновать стадию предсоциализма и перейти сразу к поставторитарному (плюралистическому) Синдикату.

Историческое отступление реального социализма заставляет еврокоммунистов все больше сдвигаться вправо – к социал-демократии и создавать близкие к ней программы. Переход крупных европейских компартий типа итальянской на социал-демократические позиции может стать лишь новым свидетельством поражения левых сил (и синдикатного общества) в Европе.

Особенно важно оговорить отличия современных левых демократов (новокоммунистов) от социал-демократов, в период кризиса реального социализма получающих все больший вес в левом движении.

Социал-демократическая программа, ведущая свое начало от 2-го Интернационала времен Энгельса, Бернштейна и Каутского, может казаться наиболее привлекательной альтернативой административно-командной ­системе сегодняшнего предсоциализма. Антибюрократической оппозиции кажется, что «демократический социализм» отстаивает важные отсутству­ющие у Авторитарного Синдиката черты – смешанную рыночную экономику и политический плюрализм. Успеху социал-демократов в странах предсоциализма способствует и их старая оппозиция реальному социализму, а также репрессии против них партократических олигархий.

Действительно, современных левых демократов объединяет с социал-демократией приверженность к политическому плюрализму и смешанной экономике, но отличает от этого течения иной подход к базисным общест­венным структурам, составляющим основу данных внешних форм. У социал-демократов вплоть до последних программ «базисным» оказывалось классическое западное (Расчлененное) общество с крупной частной собственнностью, которую не отменяют элементы государственного регулирования. Новокоммунисты не отрицают частную собственность и смешанные формы собственности, но отказываются рассматривать их как центр общественной системы, отводя им роль лишь периферии Синдиката.

Реформистская социал-демократическая программа (включая Годес­берг­скую) не выходила за рамки традиционного капитализма (Расчлененного общества), сохраняя основные его параметры. Ее главная слабость – воспроизведение, хотя и на новом, исключительно высоком историческом уровне, классических недостатков Расчлененного общества, в том числе господства плутократии, неравенства и отчуждения.

Современные левые демократы приходят к плюрализму на принци­пиально иной общественной основе – основе радикально очищенного Государственного Синдиката, дающей, как полагают новокоммунисты, лучшие по сравнению с Расчлененным обществом возможности для общественного самоуправления, а следовательно, в конечном счете, и лучшие пути общественного развития. Центр новой плюралистической общественной структуры, возникающей в мире реального социализма, следует видеть не в блоке крупных корпораций, а в Государственном Синдикате, преодолевающем старые противоречия западного Расчлененного общества и создающем основу для полного самоуправления и неадминистративного подъема государственного сектора и всего общества в целом.

Новокоммунистическая программа поэтому есть не просто программа «демократического социализма», в которой не определены оба термина – как «демократия», так и «социализм», но программа коммунистического социализма – Поставторитарного Синдиката.

Выступая за возвращение к социал-демократическим истокам, антибюрократическая оппозиция в странах синдикатного типа принимает симметрию своих взглядов с социал-демократией за тождество. Но она забы­вает, что новые побеги на историческом дереве – не возвращение к старым развилкам, а создание новых.

4. Новокоммунистическая критика предсоциализма и ленинизма. Преодоление авторитаризма, сохранение Синдиката.

Новокоммунистическая критика старого коммунизма – в том числе и ленинизма – отличается от консервативно-либеральной. Современные левые демократы видят в ленинизме доктрину более широкую, чем теорию автори­тарной (и предсоциалистической в целом) репрессивности. Сводя ленинизм к авторитаризму, Расчлененное общество отрицает позитивность Синдиката, принимая крушение раннекоммунистической (раннесиндикатной) диктатуры за крушение коммунизма (синдикатного общества) как такового.

Однако предсоциализм и создавшие его революции не следует сводить к авторитаризму (политической диктатуре). Смысл Октябрьской революции и близких к ней «революций сверху» в послевоенной Восточной Европе заклю­чался в создании и упрочении Синдиката – структурной основы систем «коммуни­сти­че­ского типа» в целом. В этом смысле ленинизм в ряде своих посылок выходит за рамки предсоциализма, представляя собой теорию синди­катного (коммунистического) развития как такового, включающего и форму плюралистиче­ского коммунизма .

Современные левые демократы не отрицают позитивность ранних ком­мунистических революций – синдикатных революций первого порядка. Поэтому они не отказываются от ленинизма, хотя отрицают в ленинизме­ все устаревшее, связанное с Авторитарным Синдикатом, включая взгляды ­Ленина на политическую демократию.

5. Новокоммунисты – партия интеллектуариата и тем самым всего

пролетариата в целом.

Выдвигая своим лозунгом революционное ниспровержение (преодо­ление) предсоциализма и власти партократии, современные левые демо­краты выступают с самостоятельной политической платформой, отли­чающей­ их как от традиционных коммунистов, так и от различных течений консер­вативного либерализма и социализма с консервативно-либераль­ным оттенком. Новокоммунисты – это коммунисты-плюралисты, та часть ком­муни­стов стран реального социализма (в первую очередь СССР и Восточной Европы), которая, опираясь на марксистскую традицию, ставит своей ­задачей переход от сегодняшнего реального социализма (предсоци­а­лиз­ма, авторитарного коммунизма) к плюралистическому коммунизму («социа-лизму»).

Достижение этой цели они считают возможным путем преодоления авторитарного барьера на основании Государственного Синдиката и переход обществ реального социализма (синдикатных обществ) к их неадми­нистративному подъему.

Ставя перед собой задачи, отличные от задач коммунистов традицион­но­­го типа, современные левые демократы выступают за создание само­­­­сто­я­тель­ной политической партии. Шагом к ее образованию может стать созда­ние новокоммунистических фракций внутри компартий реального социализма.

У коммунистов-плюралистов «нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом».

Выражая интересы наиболее прогрессивной, в рамках современного высокоиндустриального и постиндустриального способа производства, группы пролетариата – интеллектуариата – новокоммунисты выражают тем самым и интересы всего совокупного пролетария предсоциализма, противостоящего как авторитарно-коммунистической партократиии, так и плуто­кратии Расчлененного общества.

Продолжая твердить о преимуществах и гегемонии пролетария физического труда, сталинизированный марксизм застывал на уровне ранне­индустриальных структур. В современную эпоху становится очевидным, что именно пролетарий умственного труда – интеллектуариат – берет на себя ведущую роль в общепролетарском движении.

В новокоммунистической революции при этом интеллектуариат вы­ступает в союзе со всеми иными группами пролетариата. «Cоло интеллектуа­риата» в антипартократической революции неоднократно становилось его «лебединой песней».

Предсоциализм и предсоциалистический авторитаризм, с точки зрения современных левых демократов, это последний рубеж пролетаризации, за которым кончается классовое отчуждение как таковое и пролетаризация как таковая.

6. Новокоммунистическая перспектива. Плюралистический коммунизм

  (социализм) и подъем Государственного Синдиката.

Новокоммунистическая программа – это программа перехода от сегод­няш­­него реального социализма (предсоциализма, Авторитарного Синдиката) к Поставторитарному Синдикату («социализму») – плюралистическому некапиталистическому обществу, способному к неадминистративному подъему Государственного Синдиката. Такой переход, с точки зрения новоком­мунистов, и есть перестройка, которую неспособна совершить парто­кратия.

Говоря о Поставторитарном Синдикате, современные левые демократы не собираются рисовать перед населением реального предсоциализма и остальным миром ясных подробностей нового строя и тем более строить новые утопии взамен исчезнувших. Они лишь доказывают, что Поставторитарный Синдикат выступает как наиболее структурно-продвинутый тип общественной организации, который, вследствие этого, вероятно, сможет стать оптимальным для постиндустриальных экономических форм.

Сегодня же перед реальным социализмом (предсоциализмом) стоит задача более скромная. Речь идет о простом выживании и лишь затем о длительном движении к экономическому паритету с западным Расчлененным обществом. Не исключено серьезное поражение Синдиката в случае, если он прежде всего в своем центре не совершит исторической антипартократической революции.

В политической области новокоммунисты – коммунисты-плюралисты – выдвигают прежде всего задачу радикального преодоления странами реального предсоциализма авторитарного барьера. Это означает, с их точки зрения, доведение до конца лишь начатого в СССР и значительно более продвинутого в Восточной Европе обеспечения всех без исключения конституционно гарантированных политических свобод.

В этом требовании современные левые демократы солидарны со всеми правозащитными и оппозиционными движениями в странах предсоциализма, в том числе и выступающими с позиций консервативного либерализма. В отличие от консервативных либералов, однако, новокоммунисты видят в «революции участия» не просто возвращение к тому, что «уже и так есть» на Западе, но переход к новому качеству – Поставторитарному Синдикату, ­переход к плюрализму «через Синдикат».

Преодоление авторитарного барьера реальным социализмом (и Синдикатом как его основой) понимается как действительное осуществление политических свобод, из которых главными являются свобода ассоциаций (свобода образования партий), свобода передвижения и свобода печати, уста­навливающая по крайней мере такую же свободу от цензуры, какая существует на современном Западе. Свобода ассоциаций предполагает многопартийную систему. Лозунг «власти Советов» («власти муниципалитетов», всех представительных органов) может быть осуществлен только в результате разде­ления властей и того, что обычно называют многопартийностью. Разделение властей в новой плюралистической системе означает давно осущест­вленное западными антимонархическими революциями отделение за­ко­нодательной власти от исполнительной, создание независимого суда и т. д. Таким образом, реальный переход власти к «Советам» (представительным органам) возможен лишь по ту сторону авторитаризма и по ту сторону власти партократии, то есть «по ту сторону предсоциализма».

Переход к реальной многопартийности означает и изменение роли компартии в новой социалистической (синдикатной) системе. Она должна не только превратиться в парламентскую, но и начать играть новую роль в подъеме госсектора – Государственного Синдиката. Вопреки традиционным консервативно-либеральным представлениям, это предполагает не отстранение от власти компартий – партий Государственного Синдиката, но отстранение от власти (путем лишения их бесконтрольности) консервативных слоев партократии.

Компартия плюралистического коммунизма не нуждается в низовых парткомах и передает свою власть трудовым коллективам (в том числе «Советам») на всех уровнях. Через представительные органы компартия будет добиваться парламентской власти и перехода к неадминистративному подъ­ему (возгонке) Государственного Синдиката.

Бурный процесс такого перехода к новому строю сегодня показывает нам Восточная Европа. Что касается СССР и Китая, то, в отличие от Восточной Европы, в случае победы этого нового строя его политическая система, в конечном счете, вероятно, примет форму, симметричную американ­ской – с двухпартийным (старо- и новокоммунистическим) политическим центром и консервативно-либеральной периферией. В целом будущий мир Востока и Запада, Синдиката и Расчлененного общества движется не к тождеству, но скорее к зеркальной симметрии – как в отношении центрального блока власти, так и в отношении оппозиции.

В странах Восточной Европы ситуация может быть более пестрой. Власть в этих странах рискует оказаться и в руках отчетливо немарксист­ских и квазимарксистских группировок, основная цель которых – не в создании новой общественной формы, а лишь в демонтаже старой системы реального социализма. Вместо придания Синдикату качественно новой динамики, они в состоянии поставить своей задачей лишь реставрацию западного Расчлененного общества.

Программа современных левых демократов во внешней политике и национальном вопросе связана с их требованием отказа от грубого предсоциалистического централизма.

В национальном вопросе новокоммунисты требуют прежде всего преодо­ления бюрократического унитаризма и обеспечения реального суверенитета союзных республик. Это означает обеспеченный новым союзным договором переход к реальной федерации от унитарного предсоциалистиче­ского централизма, чье название федерации оставалось до сих пор лишь бюрократическим плагиатом. Подобный переход включает в себя требование развития регионального хозрасчета и радикальной децентрализации. Вместе с тем, в отличие от консервативного либерализма (и правых течений в самой России), коммунисты-плюралисты выступают против трактовки унитарного предсоциалистического государства СССР как «империи».

Новокоммунисты не исключают возможности частичного распада СССР и выхода из него ряда республик. Центральная советская партократия упустила время для создания нового союзного государства путем новой версии «союзного договора». В первую очередь это касается прибалтийских, и, вероятно, некоторых закавказских республик. Прибалтийский вопрос, осложненный грубым сталинским пактом Молотова-Риббентропа, требует особого подхода. Современные левые демократы выступают за независимую Прибалтику, но союзную российскому центру реального социализма.

Современные левые демократы выступают за право наций на самоопределение и считают в конечном счете справедливым требование об образовании национальных государств вне рамок СССР. При этом в решении данного вопроса они исходят из общих интересов реального социализма (обществ синди­катного типа)и интересов развития госсектора (Государственного Синдиката).

В отношениях с союзными с СССР обществами реального социализма новокомунисты выступают за безусловную многовариантность, допуск различных моделей социализма, отказ от политики силы в отношении этих различных моделей, открытое осуждение вторжений типа чехословацкого и в целом «доктрины Брежнева» (доктрины ограниченного суверенитета). Сами формы государств, возникающих в ходе новейшей синдикатной революции, они читают вторичными по сравнению с общей целью – нового развития пространства реального социализма (синдикатного пространства).

Переход к Поставторитарному Синдикату в Центральной Европе и Прибалтике в силу приближенности этих стран к более развитым европейским общественным формам может быть весьма плодотворным для синдикатного развития в целом. Для соблюдения стратегических интересов Синдиката в Европе новокоммунисты выступают за создание Восточноевропейского парламента, в который смогут входить все восточноевропейские Синдикаты и все политические группировки соответствующих стран.

Лишь добившись наибольшего демократизма в рамках плюрализма, левые демократы смогут поставить вопрос об ограниченности самих политических форм управления обществом и о движении к «неполитическому» самоуправлению.

В области экономики новокоммунисты, как и другие оппозиционные сталинистам группировки, выступают за проведение радикальной экономической реформы, официально объявленной в качестве цели перестройки в СССР, но не осуществленной и неосуществимой при сохранении господства сращенной с административно-приказной системой партократии.

В отличие от сталинистов, адептов устарелой предсоциалистической формы Синдиката, новокоммунисты (коммунисты-плюралисты) высту­пают за отказ от административно-командной системы предсоциализма и ­переход к рыночным отношениям. Вместе с тем от немарксистских (консервативно-либеральных) группировок с их давними требованиями экономической свободы и рынка новокоммунистов отличает программа неадминистративного подъема Государственного Синдиката, которое невозможно в рамках Расчлененного общества и его средствами.

Что касается реформ «нэповского» образца в современном СССР, то эта «хозрасчетная» модель, как это подтверждает и китайский опыт, действительно может позволить устранить наиболее очевидные недостатки экономики советского предсоциализма. Однако, как показывает опыт Венгрии­ и Югославии, подобный неоНЭП хотя и противостоит советской военно-­коммунистической архаике, имеет свои жесткие границы и вряд ли способен дать решение наиболее серьезной и главной для систем коммунистического типа задачи — серьезного рывка вперед и достижения в обозримой перспективе паритета с Расчлененным обществом. Консервативные либералы критикуют НЭП как «непоследовательную» рыночную модель. С точки зрения новокоммунистов, неоНЭП, хотя и будет существенным улучшением для СССР, не сможет обеспечить выхода за рамки производственных отношений предсоциализма.

Такой выход может обеспечить лишь новый (теперь уже неадминистративный) подъем Государственного Синдиката. Синдикат является центральным мотором этого нового подъема. Кооперативные, мелкие и средние част­но­собственнические формы будут выступать лишь как периферия Синдиката. Альтернативой предсоциалистическому монополизму может быть не только приватизация (расчленение) Синдиката, но его рассредоточение (например, в виде создания смешанных акционерных компаний с преобладанием государственного пакета).

Современные левые демократы могут, таким образом, сформулировать свою программу в двух основных задачах: преодоления Синдикатом ав­то­ритарного барьера и неадминистративного подъема Государственного Синдиката.

Это и будет означать новокоммунистическую революцию – переход к Поставторитарному Синдикату (коммунистическому «социализму»), суть которого – ликвидация государственно-корпоративной собственности на средства производства и переход к подлинно общественной форме этой собственности, соответствующей новой форме Синдиката. В этой революции современные левые демократы видят главный смысл «перестройки».

Полностью поддерживая ее инициаторов, коммунисты-плюралисты тем не менее исходят из того, что связанная с предсоциализмом партократия­ в целом как класс неспособна к положительной перестройке реального социализма, тем более последовательной новокоммунистической революции. В этой фатальной неспособности – источник тех проблем, с которыми сталкиваются нынешние советские реформы.

Партократия лишь начала перестройку; закончить ее сможет только политически организованный интеллектуариат.

Выступая против обоих типов репрессивности, современные левые ­демократы следуют лозунгу: ни партократии, ни плутократии! Призыв: ­«социализм – да, сталинизм – нет» означает для них в первую очередь ­лозунг: «Синдикат – да, авторитаризм и партократия – нет!».

Наполняя новым содержанием классические марксистcкие лозунги, новокоммунисты провозглашают:

Интеллектуарии всех стран, соединяйтесь!

(1981,1990).

Содержание

ПРЕДИСЛОВИЕ………………………………………… 3

Глава 1. НОВЫЙ МАРКСИСТСКИЙ ДИСКУРС
       И СОВРЕМЕННАЯ ЭПОХА ………………………….. 11

Глава 2. ПРЕДШЕСТВЕННИКИ СОВРЕМЕННОЙ ЛЕВОЙ ТЕОРИИ.
       РЕАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ ГЛАЗАМИ
       НЕОРТОДОКСАЛЬНОГО МАРКСИЗМа  XX – начала XXI века…. 62

Глава 3. РЕАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ КАК СПЕЦИФИЧЕСКАЯ
       ИСТОРИЧЕСКАЯ ФОРМА. СССР 1920–1930-х гг…………. 111

Глава 4. РЕАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ
       в СССР и ЕВРОПЕ 1930–1980-х гг. ………………. 188

Глава 5. КРИЗИСЫ РЕАЛЬНОГО СОЦИАЛИЗМА  КАК
       ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА.

       СОБЫТИЯ 1956, 1968, 1980 гг.

       и СОВРЕМЕННАЯ ЛЕВАЯ ТЕОРИЯ. СОВЕТСКАЯ

       ПЕРЕСТРОЙКА,  КРАХ РЕАЛЬНОГО СОЦИАЛИЗМА
       и РАСПАД ВОСТОЧНОГО БЛОКА ……………………. 246

Глава 6. Китай в начале XXI века
       и современная левая теория……………………. 304

Глава 7. РЕАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ
       КАК ВСЕМИРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ФОРМА.
       ИТОГИ «КОММУНИЗМА» и  ВТОРОГО МАРКСИЗМА………… 355

Глава 8. РЕСТАВРАЦИЯ в МИРЕ БЫВШЕГО
       РЕАЛЬНОГО СОЦИАЛИЗМА. НОВЫЙ МИРОВОЙ

       и НОВЫЙ РОССИЙСКИЙ ПОРЯДОК В НАЧАЛЕ XXI века.
       РОССИЯ и ЕВРОПЕЙСКИЙ ПОСТКОММУНИЗМ…………….. 413

Глава 9.ЗАПАДНОЕ ОБЩЕСТВО и СОВРЕМЕННЫЙ МИР.
       Взгляд слева……………………………….. 484

Глава 10. ПЕРИФЕРИЯ ЗАПАДНОГО ОБЩЕСТВА.
       ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА, АРАБСКИЙ МИР,
       БЛИЖНИЙ ВОСТОК, АЗИЯ. НАСТУПЛЕНИЕ ЦЕНТРА,
       ЛОКАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ И ВОЙНЫ ………………….. 550

Глава 11. ……………………. Левая альтернатива кризису
         современного общества.
         Левые Европы и мира в начале XXI века………… 615

Заключение.Что такое третий марксизм?
         Пути послеконсервативной идеологии…………… 684

Приложение.К истории формирования
         современной левой теории…………………… 705

Манифест «О нашей революции» 1981 (1990) г……………. 710

Лево-демократическая теория