Третий марксизм. Очерк современной левой идеологии. 2018. Главы 9-10

Глава 9.

ЗАПАДНОЕ ОБЩЕСТВО и СОВРЕМЕННЫЙ МИР.
Взгляд слева

   «…Идея о том, что стремление к личной выгоде позволяет достичь общего блага, является привлекательной, но ложной».

Джордж Сорос. Открытое общество.
Реформируя глобальный капитализм

Современное западное общество – безусловный лидер мировой цивилизации первых десятилетий XXI века.

Что представляет собой это общество? Каковы особенности и перспективы его развития с точки зрения современного левого подхода? Насколько адекватно описание этого общества в рамках официальной западной консервативно-либеральной идеологии?

Критический анализ западного общества в современной левой теории должен отличаться как от официального консервативно-либерально­го, так и от традиционного советского, основанного на втором марксизме.

Учитывая огромный объем литературы, мы дадим в данной главе максимально краткое описание современного западного общества и его основных черт, указывая как на значительные достижения этого общества, так и на его кризисные черты.

1. Запад конца второго десятилетия XXI века и его основные центры. ­Ведущая роль США.

После победы над реальным социализмом западное общество осталось в «гордом одиночестве» и cтало главным мировым образованием. С его собст­венной точки зрения (выраженной в идеологии консервативного либерализма) это общество представляет собой «общество как таковое», по образу и подобию которого должен строиться весь остальной мир.

Лидерами этого общества выступают в первую очередь США и главные страны Западной Европы.

Остальной мир оказывается для современного западного общества ­периферией, за счет которой происходит его расширение. Частью такой ­периферии стала с начала 1990-х и территория стран бывшего реального ­социализма (посткоммунизма), прежде всего Восточной Европы.

Другую часть периферии современного западного общества представляют «нейтральные», а также связанные ранее с реальным социализмом ­территории, или же входившие в сферу его влияния (Ближний Восток и проч.). Современное западное общество стремится к освоению этих бывших «нейт­ральных» обществ, производя свою экспансию в них. Роль данной экспансии играют, например, так называемые арабские революции.

Главный лидер Запада – США, чье лидерство к концу второго десятиле­тия XXI века в западном мире по прежнему остается незыблемым. США со Второй мировой войны обладают наиболее мощной мировой экономикой.

Динамика роста доли США в мировом ВВП с начала XIX века была следующей: В 1800 г. она составляла 2%, через 100 лет – в 1900 г. достигла 10%. К концу Второй мировой войны, вследствие больших разрушений в Западной Европе, на США стало приходиться более 50% мирового ВВП и миро­вого производства, а также 2/3 запасов мирового золота. По словам И. Валлерстайна, «огромное экономическое преимущество Соединенных Штатов в 1945 г. – в производстве и производительности – явилось следствием сово­купности трех факторов: постоянной концентрации национальной энергии Соединенных Штатов с 1863 г. на расширении производства и введении технических новшеств; отсутствии серьезных расходов на военные нужды, по крайней мере, до 1941 г., действенной мобилизации сил на нужды войны с 1941 по 1945 г., и того обстоятельства, что экономическая инфраструктура страны не была разрушена в военные годы» (После либерализма. – М., 2003, с. 15).

В дальнейшем доля Соединенных Штатов в мировой экономике сокраща­лась: к концу 1960-х гг. примерно до 26,7% и с тех пор (хотя и поднималась в некоторые годы до 30–32%, как например, в 2001 г.) остается приблизительно на данном уровне: 24–25% мировой экономики (Экономика США, wiki).

Несмотря на указанное снижение, к концу второго десятилетия XXI века экономика США остается крупнейшей экономикой мира в номинальном выражении. В 2017 г. ВВП страны составил $ 19,42 трлн, в 2018 г. ожидается рост около 1,6–1,8%.

Однако при расчете ВВП по паритету покупательной способности (ППС) экономика США, как уже указывалось, оказывается второй экономикой мира после экономики Китая, ВВП которого на начало 2018 г. оценивался в 20 трлн международных долларов (Китайская Народная Респуб­лика, wiki). При такой оценке ВВП (ППС) экономика КНР в 2017 г. давала­
18 % (17,71%) мировой экономики, США – 15,5% (Список стран по ВВП [ППС], wiki).

По ВВП на душу населения в 2017 г. ($ 58 952) США входили в первую семерку стран мира.

Располагая пятью процентами мирового населения (328 миллионов человек в 2018 г.), страна добывает пятую часть меди, угля и нефти в мире.

Экономика США является одной из наиболее диверсифицированных национальных экономик мира. США – крупнейший в мире экспортер това­ров. В стране много природных ресурсов, в том числе энергии и сырья. Производство в США – высокотехнологично, конкурентоспособно и опирается на научные исследования. Хорошо развита как промышленность, так и сфера услуг. Основу экономики составляют транснациональные компании типа Ford, General Motors и Exxon Mobil. Экономическим успехам США способ­ствует также политическая стабильность и квалифицированный персонал. В стране хорошо организованная система высшего образования, особенно в области высоких технологий. Американские фирмы процветают благодаря широкому распространению американской культуры в мире.

Экономику США укрепило среди прочего создание зоны свободной торговли с Канадой и Мексикой в 1994–2008 гг. (НАФТА). Объем товарного экспорта США в страны НАФТА в 1993–2013 гг. увеличился с 141,8 млрд долларов до 529 млрд долларов. А стоимость товарного импорта США из стран НАФТА за этот же период увеличилась более, чем в четыре раза: со 150,8 млрд долларов до 625 млрд долларов (Экономика США, wiki).

США обладают самой развитой в мире транспортной инфраструктурой.

Сеть автомобильных дорог США является самой протяженной дорожной сетью в мире. Ее общая длина составляет 6 506 204 км. В данную сеть входят как дороги федерального значения (нац. система межштатных и оборонных автомагистралей), так и дороги штатного и местного значения.

США располагают самой протяженной в мире сетью железных дорог, длина которой составляет 226 427 км. Это – несмотря на почти двукратное сокращение железных дорог с 1920-х гг. Так же Соединенные Штаты имеют наибольшее в мире количество аэропортов и аэродромов с твердыми ­взлетно-­посадочными полосами (ВПП). Общее число таких аэроузлов – 5 194. Лидерство удерживается и в количестве аэродромов с грунтовыми ВПП. Таких объектов насчитывается – 9 885.

Воздушное пространство над США является одним из самых загруженных на планете. Так, согласно The Guardian, в 2012 г. четыре из десяти самых загруженных аэропортов на земле были американскими. На США приходится до 70% внутренних авиаперевозок в мире (Экономика США, wiki).

Добычи нефти на территории США явно недостаточно для обеспечения нужд по потреблению нефти. Ежедневный импорт сырой нефти составляет приблизительно 11,1 млн баррелей, что составляет где-то 57% внутрен­него потребления. Из 20 млн баррелей нефтепродуктов в день, потребляемых в экономике Соединенных Штатов, 66% расходуются транспортом, 25% используются в промышленном производстве, 6% – для отопления, около 3% нефтепродуктов идет на производство электроэнергии. Прогнозы из официальных американских источников свидетельствуют о том, что несмотря на ­использование более экономичных автомобилей и развитие возобновля­емых источников энергии к 2025–2030-м гг., доля импорта в структуре потребления нефти вырастет до 63–68%. По состоянию на 2013 г. по добыче нефти США находятся на третьем месте в мире. Также, благодаря новейшим технологиям, форсирована добыча сланцевого газа. Цена на газ упала на 40% (Экономика США, wiki).

Авиационная промышленность США по уровню развития передовых технологий, масштабам и объему производства, номенклатуре выпускаемой продукции и числу занятых в производстве занимает первое место в мире.­

Ракетно-космическая промышленность США является одной из трех в мире (помимо России и ЕС), имеющей научно-исследовательскую и экспериментальную базу. По данным Института Бейкера (США), около 50% всех государственных субсидий приходится на авиакосмическую отрасль, в результате в этой отрасли около 70% общего объема затрат на НИОКР (около 20 млрд долл. в год) идет за счет государственного финансирования. Авиакосмическая промышленность США сосредоточена, в основном, в Южной Калифорнии. Однако в 1990-е гг. экспорт космических аппаратов производства США резко сократился – упал на 40% (с 1,06 млрд долл. в 1998 г. до 637 млн долл. в 1999). Это нанесло ущерб производителям аэрокосмиче­ской техники США, особенно компании Boeing, поскольку ее заказчиками в послед­ние годы вместо правительства США стали зарубежные клиенты.

В США – высокоразвитое сельское хозяйство. Страна – крупнейший мировой покупатель (13% мирового импорта) и продавец (18% мирового экспорта) c/х продукции. США поставляет на мировой рынок 50% кукурузы, 20% говядины, свинины, баранины, около одной трети пшеницы.

Структура американской экономики характеризуется явным преобладанием част­ного экономического сектора. Государственный сектор в экономике США минимален и ограничивается едва ли не почтовой службой и комиссией по ядерным исследованиям. В стране приватизированы даже авиалинии и телефонная система. Основные усилия правительства сосредоточены на соблю­дении антитрестовского законодательства, заключающегося в недопущении сговора крупных компаний (трестов) и установлении монопольных цен на товары и услуги. США были готовы открыть свои границы для трансатланти­ческих объединений, которые приведут к появлению игроков мирового масштаба и создадут возможности для приобретения американских компаний АКП иностранными фирмами (при Трампе транс­атлантический договор был отменен). Экономику США характеризует высо­кий уровень прозрачности.

Структура экономики США отличается ярко выраженной пост­ин­дустри­альностью. Большая часть американского ВВП (более 80% к 2018 г.) создается в отраслях сферы услуг, куда относятся, прежде всего, образование, здравоохранение, наука, финансы, торговля, различные профессиональные и личные услуги, транспорт и связь, услуги государственных учреждений. На долю материального производства (сельское хозяйство, лесное хозяй­ство и рыбная промышленность, добывающая и обрабатывающая ­промышленность, строительство), таким образом, остается 20,6% ВВП.­ В сфере сельского хозяйства создается около 0,9% ВВП, а промышленность дает менее 20% ВВП.

По доле сферы услуг в структуре производства ВВП США обогнали Нидерланды и Израиль, которые ввиду имеющихся определенных конкурентных преимуществ специализируются на услугах, уступая только Гонконгу c долей сферы услуг 86% (Экономика США, wiki).

«Страна переживает настоящий информационный бум: совер­шен­ствуют­ся цифровые технологии, постоянно образуются новые компании, возни­кают новые отрасли промышленности. Только в одной Силиконовой доли­не – центре американских технологий (штат Калифорния) – каждую неделю образуется более десятка новых компаний. Это по-настоящему пере­вернуло американскую экономику. Если до недавнего времени экономику страны двигало вперед автомобилестроение и жилищное строительство, то сейчас локомотивом развития служат информационные технологии, которые обеспечивают, по приблизительным оценкам, треть всего экономиче­ского роста. США – ведущий производитель программного обеспечения. Информационная революция служит новым мощным источником роста ­экономики страны. В рейтинге 100 компаний сферы информационных ­технологий журнала Business Week 75 представляют США, а в первой двадцатке – 17 американских компаний» (Экономическая География США, ­http://www.bibliotekar.ru/rGeo/37.htm  ).

Уровень экономики США определяет их политическое лидерство.

2. Европейский центр современного Запада. Евросоюз. Британия. Германия. Франция. Европейская периферия.

С пятьюстами миллионами жителей доля Евросоюза, как целого, в мировом валовом внутреннем продукте (ВВП) составляла в 2017 г. около 23% (16,6 трлн долларов) по номинальному значению и около 19% (19,3 трлн долларов) – по паритету покупательной способности.

Очевидны успехи ряда отраслей европейской промышленности, в част­но­сти, авиационной, успешно конкурирующей с промышленностью США. Так с 1985 г. доля авиапрома США на мировом рынке продаж упала с­ 72­ до 56%, главной причиной этого стала конкуренция европейского консор­циума Airbus.

До последнего времени ЕС держалась на «трех китах»: Британии, Франции и Германии – странах с общим населением более 200 миллионов че­ловек.

Однако первый из упомянутых китов – Британия (вступившая в ЕС­ в 1973 г.) – готов отплыть от Старого Света, пустившись в плавание – скорее не самостоятельное, но, вероятно, к атлантическим партнерам – США. В июне 2016 г. Британия приняла решение о выходе из ЕС. В конце марта 2017 г. британский премьер Тереза Мэй дала официальный старт процедуре выхода страны из Евросоюза, подписав официальное уведомление о введении в действие статьи 50 Лиссабонского договора. Ситуация с вrexit,ом ставит много вопросов, на которые пока нет ответов.

Общее население Великобритании в 2018 г. составило 65 809 467 тыс. чело­век – третье место в ЕС, пятое в Содружестве наций и 21-е в мире.

В 2017 г. ВВП Великобритании достиг $ 2,565 триллиона.

По сравнению с 2016 г. он вырос на 1,7% – минимальными темпами ­с 2012 г. (до 2012 г. эти темпы превышали 2,5%). Инфляция в Британии в 2017 г. составила 2,7%, что  было больше, чем в предыдущее десятилетие.

В ноябре 2017 г. по объему экономики Британия стала 6-й, уступив ­пятое место Франции «с объемом ВВП 2,575 триллиона долларов, тогда как у ­ко­ролевства – 2,565 триллиона. В казначействе указывают, что хотя пока ­отрыв небольшой, позиция Франции в будущем году укрепится. Она опередила конкурентку впервые с 2013 г.

По словам Хэммонда, статистика свидетельствует о резком замедлении экономического роста в Британии, что связано с процедурой выхода из ­Евросоюза. Курс фунта стерлингов упал, потребительские расходы понизились, а цены, напротив, выросли.

В рейтинге МВФ в 2017 г. на первом месте США (19,4 триллиона долларов), на втором – Китай (11,9 триллиона), на третьем – Япония (4,9 триллиона), на четвертом – Германия (3,7 триллиона)» (03.11.2017,(https://lenta.ru/news/2017/11/23/uk/ ).

То, что за выходом Британии из ЕС стоят США, подтвердила информация о тех соглашениях, которые США готова заключить с Британией после вrexita (суть соглашений пока не уточняется). Известно лишь заявление США, что они «готовы стать для Британии “великим торговым партнером” после вrexit» (29.01.2018, https://iz.ru/701505/2018­01­29/ssha­gotovy­stat­dlia­britanii­velikim­torgovym­partnerom­posle­brexit ).

Несмотря на указанные проблемы, Великобритания сохраняет важную роль в мировой экономике. В настояшее время она производит порядка 3% (2000 г. – 3,2%) общемирового ВВП (по паритету покупательной способности национальной валюты). В экспорте товаров и услуг ее доля равна 4,6% (2000 г. –5,2%), в импорте – 5,1% (5,6%). При этом имеет место сокращение удельного веса страны в указанных мировых показателях, как и мировой торговле.

Британия смогла добиться статуса второго крупнейшего после США­ (а возможно и первого) мирового финансового центра.

Страна продолжает сохранять доминирующее положение на мировом рынке финансовых услуг. В Великобритании сосредоточено три пятых мирвой торговли международными облигациями (1-е место в мире, первич­ный рынок), две пятых – иностранными активами (1-е место) и деривативами (1-е место, так называемая торговля через прилавок), немногим менее трети – валютных операций (2-е место после США), осуществляется пятая часть международных заимствований (1-е место). На Великобританию при­ходится две пятых мирового рынка авиастрахования (1-е место) и одна ­пя­тая – морского страхования (2-е место).

Лондон также лидирует в области управления активами состоятельных людей мира. В Великобритании расположены важнейшие товарные и фон­до­вые биржи мира: Лондонская фондовая биржа, Лондонская биржа металлов, Международная нефтяная биржа, Балтийская биржа.

Великобритания является членом Организации экономического сотрудничества и развития, Всемирной торговой организации, Международного валютного фонда и Всемирного банка, а также ряда региональных банков реконструкции и развития (африканского, европейского, стран Карибского бассейна, латиноамериканского, азиатского), Европейского инвестиционного банка, Парижского и Лондонского клубов-кредиторов. Она играет ключевую роль в принятии различных коллективных решений в рамках этих международных экономических и финансовых организаций и соглашений.

Великобритания – член ООН, постоянный член ее Совета Безопасности (общие выплаты страны по линии ООН равны 0,4 млрд долл.), член НАТО, «большой семерки», Содружества наций (добровольная ассоциация Велико­британии и других государств, которые в прошлом были под ее управлением), член Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе [обсе] (Великобритания, wiki).

Решение Британии о выходе из ЕС, принятое летом 2016 г., создает сложную ситуацию в отношениях с бывшими европейскими партнерами, которая пока еще далека от разрешения. Ущерб от разрыва с ЕС может составить весьма значительные суммы – от 200 до 500 миллиардов евро.

Германия (ФРГ) с уровнем ВВП в 3,684 трлн долларов к 2018 г. находилась на пятом месте в мире (после США, Китая, Японии и Индии).

Население страны к 2018 г. составляло 83 млн человек.

Доля Германии в мировом ВВП – около 4%, в ВВП стран Евросоюза – почти 30%. ФРГ занимает одно из лидирующих мест в мире по объемам экс­порта. По уровню жизни страна занимает шестое место в мире, согласно индексу развития человеческого потенциала. ВВП на душу населения в 2018 г. достиг 46 тыс. долларов.

Германия не обладает большими запасами каких-либо полезных ископаемых, за исключением угля – бурого и каменного (Рурский бассейн). Поэтому ее экономика сконцентрирована преимущест­венно на секторе промышленного производства и сфере услуг.

Германия является постиндустриальной страной, где во втором десятилетии XXI века не менее 78% экономики и ВВП составляют услуги, 21,5% приходится на промышленность и 0,5% – на агробизнес. В сфере услуг важную роль играет банковско-финансовая система, торговые корпорации, транспортная инфраструктура.

Основными отраслями промышленности являются машиностроительная, электротехническая, химическая, каменноугольная, автомобильная и судостроительная. Важнейшую роль в экономике Германии играет автомобильная промышленность. Концерны Volkswagen Group, Opel, Daimler, BMW, Mercedes-Benz, Audi, MAN и Porsche производят более 5 млн транспортных средств разных классов в течение года. Германия производит на экспорт ­станки, промышленное оборудование, изделия электротехнической и элек­­­-т­ронной промышленности. Не последнее место в мире Германия занимает­ по объемам и качеству производимых в мире часов и часовых механизмов. Цент­ром часовой промышленности Германии является небольшой городок Гласхютте в Восточной Германии. 70% рабочих мест и 57% произведенного ВВП в Германии приходится на предприятия малого и среднего бизнеса.

Государственные расходы в Германии составляют до 50% ВВП страны. Теневой сектор экономики равен приблизительно 15% от ВВП. Среднее ­число безработных в 2017 г. насчитывало 3,8 млн человек. Профицит госбюджета за 2017 г. составил 14% (до 2012 г. бюджет сводился с дефицитом).

Серьезной проблемой для Германии остается освоение восточных областей (бывшей ГДР), связанное с немалыми трудностями и противоречиями.

Очевидно также нарастание противостояния между усилившейся в ­по­след­нее десятилетие Германией с одной стороны и США и Британией с другой, что выразилось и в решении Британии покинуть ЕС.

Второй после Германии важнейшей страной ЕС является Франция со своим населением (в начале 2018 г.) 65 174 544 человек (22-е место) и территорией в метрополии – 551 602 км2.

По номинальному ВВП Франция – пятая экономическая держава мира после США, Китая, Японии и Германии (по данным на начало 2018 г.). Вало­вой внутренний продукт – 1,9 триллиона евро (2,575 триллиона долларов) в начале 2018 г. ВВП на душу населения в 2017 г. составил 43 551 долларов на человека (по ППС).

Как высокоразвитая индустриально-аграрная страна, Франция занимает одно из ведущих мест в мире по объему промышленного производства, что позволяет ей играть одну из ключевых ролей на международной арене. Франция пользуется своими естественными преимуществами, начиная от центрального географического положения в Европе до обладания выхо­дами на главные торговые пути Западной Европы: Средиземное море, Ла-Манш, Атлантика.

В этом отношении Общий европейский рынок, образованный в 1957 г., был благотворным фактором развития французских предприятий, хотя бывшие колонии и заморские территории продолжают оставаться значимыми коммерческими партнерами.

Ведущие отрасли обрабатывающей промышленности Франции – маши­но­строение, в том числе автомобилестроение, электротехническое и элек­тронное (телевизоры, стиральные машины и другое), станкостроение, авиационное и судостроение (танкеры, морские паромы). Франция – один из крупнейших в мире производителей химической и нефтехимической продукции (в том числе каустической соды, синтетического каучука, пластмасс, минеральных удобрений, фармацевтических товаров и другого), черных и цветных металлов (алюминий, свинец и цинк). Большой известностью на мировом рынке пользуются французская одежда, обувь, ювелирные изделия, парфюмерия и косметика, сыры, продукты виноделия (вина, коньяки).

Франция – один из крупнейших в Европе производителей сельско­хозяйственной продукции. На долю сельского хозяйства приходится примерно 4% ВВП и 6% трудоспособного населения страны. Франция занимает одно из ведущих мест в мире по поголовью крупного рогатого скота, свиней, птицы и производству молока, яиц, мяса. Ее сельскохозяйственная продукция составляет 25% продукции ЕС. Сельскохозяйственные угодья занимают площадь в 48 миллионов гектаров, что представляет 82% территории страны.

Ведущей силой сельскохозяйственного производства Франции выступают крупные хозяйства. 52% сельскохозяйственных угодий приходятся на хозяйства размером свыше 50 гектаров, которые составляют 16,8% их об­щего числа. Они обеспечивают свыше 2/3 продукции, занимая господ­-
ст­вующее положение в производстве практически всех отраслей сельского ­хозяйства. Главная отрасль французского сельского хозяйства – животноводство мясомолочного направления. В растениеводстве преобладает зерновое ­хозяйство; основные культуры – пшеница, ячмень, кукуруза. Раз­виты вино­делие (ведущее место в мире по производству вин), овощеводство и са­до­водство, цветоводство, рыболовство и ра­зведение устриц. Сельское хозяйство Франции высокоиндустриализированное. По насыщенности техникой, использованию химических удобрений оно уступает только Нидерландам, ФРГ, Дании. Техническое оснащение, повышение агрокультуры ­хозяйств привело к повышению уровня самообеспеченности страны ­в сельскохозяй­ст­венных продуктах. По зерну, сахару он превышает 200%, по сливочному ­маслу, яйцам, мясу – свыше 100%. По производству вина с Францией конкурирует только Италия (Франция, wiki).

О других странах Запада и европейской периферии – в 10-й и 11-й главах.

3. Проблема общественного строя (определения системы) современного ­Запада. Есть ли на Западе «капитализм»? Полемика с «национальными» ­интер­пре­­тациями строя западного общества – в том числе и в рамках русского консерватизма.

Уже с 1960-х гг. западный мир – в первую очередь США – вступил в новую технологическую эпоху, которая получила название «постиндуст­риальной». Эта новая эпоха принесла целый ряд революционных, прежде всего технологических, изменений.

С начала 1990-х технологические изменения на Западе переросли в инфор­мационную революцию, связанную с развитием компьютерных техноло­гий и созданием мировой Сети – Интернета. Уже к концу первого деся­­ти­летия XXI века эти изменения кардинально преобразовали прежде ­всего за­пад­ные, но также и все иные общества, втягиваемые в западную ­(европейско-атлантическую) цивилизацию.

Радикальные перемены западного общества в конце XX – начале XXI века породили проблему описания этого общества. Как определить суще­­ст­вующий сегодня на Западе строй?

Анализу указанных перемен (еще с 1960–70-х гг.) была посвящена большая литература как на Западе, так и в мире бывшего реального социализма. Среди известных (еще в советский период) западных исследователей темы новейшей технологической революции на Западе были известные теоретики постиндустриализма – Даниэл Белл, Джеймс Бернхем, Элвин Тоффлер и многие другие. В СССР данные западные перемены изучались с позиции официального второго марксизма, в котором они получили название ­«научно-технической революции». Однако распад СССР похоронил левые теории анализа современного западного как технологического, так и социального развития.

За истекший с 1980-х по 1990-е гг. период количество западных исследований указанных революционных процессов, понятно, значительно увели­чилось. Ниже мы рассмотрим некоторые из них, например, теорию Джереми Рифкина о «Третьей промышленной революции». Данные теории продолжают линию западных постиндустриальных концепций 1960–80-х гг., как и целого ряда других, традиционных для Запада, подходов, например, теорию столкновения (конфликта) цивилизаций С. Хантингтона и многие другие.

Если говорить об идеологической основе этих объяснений, то, как можно отметить, основное направление анализа современного западного обще­-ст­ва и Нового мирового порядка строится на традиционных западных идеоло­ги­­ческих моделях, которые мы определяем как консервативно-либеральные (по двум основным компонентам современной западной правой идео­логии – правому либерализму и консерватизму).

В нынешнем мире посткоммунизма – в том числе и в России – праволиберальный и правоконсервативный подход также стал преобладающим в анализе общественных явлений как на Западе, так и в мире бывшего реального социализма.

Однако описание западного общества, его развития в рамках русского консерватизма имеет ряд очевидных противоречий.

Русский консерватизм, например, трактует западную экономику как «либеральную», используя излишне широкое понимание либерализма и ­оставляя в тени второе важное западное идеологическое направление – консерватизм.

Кроме того, часто описание западного кризиса сочетается у консер­вативных авторов с апологией дореволюционной России и неадекватной критикой реального социализма – в том числе в самой России. Например, описание западного кризиса широко известного в России Николая Старикова («Кризис, как это делается» и др.) обнаруживает консервативную эклек­тику. Под видом нового подхода автор использует марксистский инструментарий – с одновременным консервативным поношением революционной традиции в России.

Другой консервативный – точнее социал-консервативный – россий­ский автор Валентин Катасонов дает как будто широкий и более детальный, чем у Н. Старикова анализ экономики капитализма. Но этот анализ у Катасо­нова (в большей мере, чем у Старикова) показывает явные признаки радикального консерватизма и его известных (в том числе дореволюционных российских) моделей.

Основные проблемы Запада В. Катасонов, по традиции радикального русского и европейского консерватизма (от В. Зомбарта и К. Родзаевского до О. Платонова), связывает с «еврейским» капиталом, что вполне ясно выражено в его книге «Ограбление по-еврейски» (М.: Алгоритм, 2012). В анализе финансовой системы он обращает основное внимание на весьма популярную у русских консерваторов тему столкновения кланов Рокфеллеров и Ротшильдов.

 «Можно ли утверждать, – пишет В. Катасонов, – что подход к объясне­нию происходящего в сфере мировых финансов на основе концепции “борьбы кланов Ротшильдов и Рокфеллеров” устарел?» (В. Катасонов. Банки ­правят миром. А кто правит банками? 13.05.2015,(https://www.fondsk.ru/news/2015/05/13/banki­pravjat­mirom­a­kto­pravit­bankami­ii­33312.html ).

В сходном с Катасоновым духе часто высказывается и М. Делягин, ­работы которого также можно отнести к социал-консервативному направлению в России. В этой связи сторонниками консерватизма часто исполь­зуется концепция «мирового правительства», изложенная, в частности, в книге популярного в консервативной среде Джона Коулмана (John Coleman) «Коми­тетет 300. Тайны мирового правительства» (1991). Реально название книги Коулмана повторяет название работы черносотенного публициста­ А. Шмакова «Международное тайное правительство», 1912 г.

Характерное для русского радикального консерватизма муссирование еврейской темы показывает в авторах данного типа (например, в В. Катасонове, как и некоторых других консервативных авторах, в том числе и более умеренного направления) продолжателей линии европейского консерватизма конца XIX – первой трети XX века. В частности, известного немецкого исследователя капитализма В. Зомбарта, вынесшего тему «еврейского капи­тала» даже в заголовок своей книги о капитализме (Зомбарт В. Буржуа. ­Евреи и хозяйственная жизнь. – М., 2004). В начале XX века сходное консервативное (в том числе и радикально-консервативное) описание активно развивалось в ряде европейских стран – Италии, Испании, Франции, Германии­ и проч. в рамках течений национал-социалистического образца. Весьма ­активно оно поддерживалось и в России в рамках правого радикализма, в частности, черносотенного (например, А. Шмаков, С. Шарапов, М. Меньшиков и проч.).

Ответ данным тезисам радикального консерватизма еще в XIX веке дал классический марксизм. По словам Ф. Энгельса в 1890 г., в частности, «во всей Северной Америке, где существуют миллионеры, богатство которых лишь с трудом можно выразить в наших жалких марках, гульденах или франках, среди этих миллионеров нет ни одного еврея, и Ротшильды являются просто нищими рядом с этими американцами. Даже здесь, в Англии, Ротшильд – это человек со скромными средствами по сравнению, например, с герцогом Вест­минстерским» (Об антисемитизме. К. Маркс, Ф. Энгельс. ПСС., т. 22, с. 54).

Радикальный консерватизм – как европейский, так и русский – дает якобы «национальное» объяснение капитализма, в частности, приравнивает «буржуа» (капиталиста) к «еврею». В России сторонники такого будто бы «национального» подхода (например, тот же В. Катасонов) также дают ­критику западной цивилизации как «инородческой» – «англо-саксонской» с ­«еврейскими вкраплениями». Ей противопоставляется «русская цивилизация» («Русский мир»), лишенная этих кризисных проявлений в силу не социальных, но национальных «русских» особенностей.

В России традицию подобной интерпретации проблем капитализма начали еще дореволюционные консервативные авторы, типа упоминавшегося А. Шмакова (давшего одну из ранних версий теории «мирового правительства» – 1912) или эмигрантского продолжателя его линии К. Родзаев­ского (Завещание Русского фашиста. – М.: ФЭРИ-В, 2001, 1 изд. – 1943 г.).

Эту тему развивали заграничные консервативные авторы – представитель власовского движения А. Дикий, невозвращенец Г. Климов и их последователи в послевоенной России – О. Платонов, А. Байгушев, Т. Грачева и проч. Способ анализа западного общества в работах данных авторов (как и В. Катасонова) показывает сходство с подходом русских правых националистов начала XX века, вплоть до 1930–1940-х гг., включая авторов «власовского» направления. (Более подробный анализ – в книге «Крах русского консерватизма», 2015.)

Представители консервативного и социал-консервативного направле­ния часто включают в свой анализ западного общества левые – социалистические и даже марксистские элементы, которые они эклектически соединяют с ­национализмом, в том числе радикальным. Второй марксизм (большевизм) ­говорил о финансовой олигархии еще 100 лет назад, например, в хрестоматийной работе Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма».

Радикальные консерваторы образца В. Катасонова используют элементы марксистского анализа западного финансового капитала и финансовой олигархии, но включают эти элементы в консервативные схемы, смещая ­акценты и переворачивая всю конструкцию описания. Интернациональная финансовая олигархия получает национальные обозначения, то есть маркируется как «англо-саксонская» или «еврейская». Описание западной экономической системы и ее кризиса строится не на системном анализе, а на выхватывании отдельных моментов этой системы (например, относительно «печатного станка», «резервной системы» и проч.). Основная же теория ­отсутствует.

Если говорить о теме «еврейского капитала», то реально еврейские как финансовые, так и прочие олигархи имеют такое же отношение к евреям в целом, как и русские олигархи к русским в целом. Становясь олигархами, те и те фактически выходят за национальные рамки. Еврейские банкиры не являются «евреями» в том смысле, который использует консерватизм. Эти банкиры могут, например, обслуживать интересы не Израиля, а Саудовской Аравии. В период Третьего рейха они могли даже поддерживать режим Гитлера. Так же как олигархи русские, украинские и т. д. вполне могут обслуживать интересы «не своих» государств. Еврейские крупные капиталисты ­яв­ляются евреями «правого толка», как и соответствующие «правые» представители других наций. Налицо «капиталистический» (правый) интернационализм, «интернационализм капиталистов» – крупных собственников. Как был и левый – бывший пролетарский – интернационализм.

Русский консерватизм противопоставляет западным консервативно-либеральным общественным теориям концепцию «русской цивилизации». Однако эта концепция столкнулась с серьезными проблемами, в частности, в силу неспособности ее сторонников объяснить сходство происходящих в России процессов с процессами в других странах бывшего реального социализма и на Западе. В постсоветское время снова (как и до 1917 г.) неожи­данно для консерваторов выяснилось, что «уникальная» как будто «русская цивилизация» подчиняется тем же закономерностям развития, что и ци­вилизации польская, чешская, прибалтийская и проч.

Другой подход к ситуации на Западе – как технологической, так и социально-экономической – должен предложить современный марксизм, про­должающий линию второго марксизма, но с существенными корректи­вами. В отличие от разных видов консерватизма современный марксизм строит свой анализ и критику современного западного общества (западной цивилизации) не на национальный, а на социально-экономической основе.

Такой подход к анализу перемен современного западного общества начал советский (второй) марксизм – в том числе в рамках теорий так называе­мой научно-технической революции. Однако после падения реального ­социализма cтарая левая идеология – советский марксизм – потерпела пораже­ние. Продолжить линию второго марксизма в анализе современного западного общества должна, вероятно, современная левая теория. Эта теория, которая в мире посткоммунизма находится в стадии становления, стремится не к апологетическому, но критическому анализу современного запад­ного общества. Она говорит о кризисе этого общества, которого нет с точки зрения официальной для Запада идеологии консервативного либерализма.

В анализе западной социально-экономической системы традиционный марксизм использовал понятие «капитализма». Консервативно-либеральные авторы не применяют (или прямо критикуют) это понятие. Они счи­тают, что происходящие перемены в западном, прежде всего американском обществе кладут конец капиталистической экономике с соответствующими ей противоречиями. Апологетические (консервативно-либеральные) тео­рии стараются употреблять иные способы описания – в том числе теории пост­индустриализма.

Значительная часть консервативно-либеральных теоретиков как на ­Западе, так и в странах посткоммунизма считает, что кардинальные западные перемены (в частности, в США) в результате информационной и в ­целом новейшей технологической революции привели к «исчезновению капитализма». Такой подход поддерживает и ряд российских авторов, например, В. Иноземцев с теорией постэкономического общества, В. Марцинкевич, И. Соболева с концепцией «экономики человека», Ф. Бурлацкий с теорией «научно-технической цивилизации».

Исследователи левого направления подвергают такой подход критике. Сошлемся, например, на книгу В.Ф. Паульмана «Мир на перекрестке 4-х ­дорог. Прогноз судьбы человечества» (Таллинн, 2009 – четв. ред.). В книге ­содержится большой и интересный материал анализа экономики современного западного общества.

В.Ф. Паульман, c нашей точки зрения, верно критикует теории «исчезновения капитализма» – как западных теорий постиндустриализма, так и современных российских (часто являющихся интерпретациями западных). Эти концепции он называет «антикапиталистическими». «Все они схожи в одном: на смену капитализму пришло (приходит) нечто качественно новое… все, что угодно, – только не капитализм!» (В. Паульман, там же, с. 67).

Данные теории затрагивают также концепции «новой» общественной структуры, появляющейся в результате постиндустриализма, из которой исчезают классы старого капитализма – пролетариат, буржуазия и проч. В связи с чем «на арене современного классового противостояния пролетариату (в наши дни) не находится более места» (там же, с. 94).

4. Теории «исчезновения капитализма» (посткапитализма) и некоторые ­российские авторы. Капитализм «уходит» или остается? Капитализм и его ­постиндустриальные особенности.

В. Паульман дает, например, справедливую критику концепции­ Влади­слава Ино­земцева (так называемого постэкономического общества), в кото­рой автор странным образом сочетает элементы традиционного совет­ского марксизма с отрицаниям последнего.

Говоря о признаках капитализма в современном западном обществе, В. Иноземцев пишет: «На первый взгляд, все признаки продолжают “действовать”, и с этой точки зрения мы не можем заметить радикальных изменений. Концентрация производства и капитала, которая при В.И. Ленине значительно превосходила аналогичные показатели второй половины XIX века, возросла за истекшие 70 лет неимоверно. Гигантские промышленные компании и банки продолжают контролировать значительную часть рынка товаров и капиталов и определять экономическую жизнь. Финансовый капитал, образовав­шийся в начале века как результат слияния банковского капитала с промышленным, отнюдь не утратил свою власть, а, наоборот, укрепил свои позиции. Вывоз капитала возрос неимоверно, причем во всех своих формах; это привело к невиданной доселе интернационализации капи­талистического производства. Продолжают существовать гигантские между­народные монополистические объединения, а крах колониальной системы империализма не ослабил в значительной мере его могущества, в определенной мере заменив один механизм эксплуатации государств Африки, Азии и Латинской Америки другим, даже более приемлемым для капиталистического мира» (В. Иноземцев. За десять лет. К концепции постэкономического общества. – М.: Academia, 1998, с. 31).

По словам В. Иноземцева также: «…монополии не сумели уничто­жить мелкий и средний бизнес, они не обеспечили себе полного господ­ства фак­тически ни в одной отрасли, они не сумели уничтожить весь механизм свободной конкуренции и рыночного регулирования, модификации дейст­вия закона стоимости оказались менее значительными, чем это можно было первоначально предположить, и, наконец, крупные корпорации сами стали обеспечивать высокие прибыли “из внутренних резервов”…» (цит. изд.,­с. 34).

С другой стороны, тот же В. Иноземцев отрицает «капиталистичность» западного общества и говорит о «посткапитализме», указывая на такие ­черты экономики Запада, которые, по его мнению, не позволяют называть это общество капиталистическим. Иноземцев присоединяется, например, к ­мнению Э. Тоффлера, что информация становится основным видом соб­­­­-
ст­венности на Западе и что это совершенно новая форма собственно­сти­ (там же, с. 417).

Такую же точку зрения В. Иноземцев высказывает и в работе «Современ­ное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы» – М., 2000 (http://lib.ru/ECONOMY/inozemcew.txt_with­big­pictures.html ).

В.Ф. Паульман верно, с нашей точки зрения, критикует данный тезис Иноземцева, как и в целом концепцию западного «посткапитализма», на­зывая его работу «компилятивной». В. Иноземцев, как указывает В.Ф. Пауль­ман, отстаивает следующие принципиальные утверждения относительно ­западной экономики:

«1) происходит уничтожение, преодоление труда как вида человече­ской деятельности (В. Иноземцев ссылается на тезис Маркса об “уничтожении ­труда”. ПСС, т. 3, с. 192);

2) творчество не может быть подвержено эксплуатации;

3) творчество не совместимо с рынком, следовательно, и с частной собственностью; оно, как правило, отрицает общественное производство товаров и услуг;

4) изменяется качество работников, которые, занимаясь творчеством, стремятся к одной цели – самосовершенствованию своей личности;

5) до сих пор творчества как такового в экономической организации общества не было» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 73).

В.Ф. Паульман справедливо, по-видимому, подвергает критике эти ­положения В. Иноземцева, в частности, его утверждение, что основная доля производимых товаров представляет «продукт индивидуальных усилий твор­­­че­ских личностей, а не продукт общественного труда».

«В этом вопросе, как и во всем ином, – замечает В. Паульман, – нужна взвешенная оценка. Во-первых, если иметь в виду не весь мир, где доля физи­ческого труда по-преж­нему остается довольно большой (в слаборазвитых странах), а только высоко­развитые страны ОЭСР, то и в этой группе государств в обозримой перспективе физический труд никуда не исчезает, оставаясь необходимым в процессе производства товаров и услуг. Во-вторых, если обратиться к структуре производимых товаров, то следует отметить, что в их составе существенное место занимают товары массового производства, например, из числа средств производства – электроэнергия, нефть, уголь, черные и цветные металлы, грузовые автомобили и т. д., а среди товаров народно­го потребления – продукты питания (хлебо-булочные изделия, мясо, молочные продукты, соки, напитки и т. п.), легковые автомобили, телевизоры, радио­аппараты, книги, медикаменты и т. д., и т. п. Что касается услуг, то далеко не все они являются уникальными, создаваемыми как продукт индивидуальных усилий творче­ских личностей. Например, услуги, создаваемые трудом продавцов горюче-смазочных материалов, водителей пассажирских автобусов, чертежников­ и т. п.» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 71).

В своей работе В. Паульман дает обстоятельную критику теорий исчезновения капитализма и пролетариата – как российских (В. Иноземцева и других приводимых авторов), так и западных, в частности, М. Новака («Дух демократического капитализма»).

В. Паульман указывает, что «отождествлять творческую деятельность­ с субъект-субъектным взаимодействием в том виде, как это предлагает­ В. Ино­зем­цев, представляется неправомерным» (Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 72). Он ссылается на мнение исследователя новых явлений в информационной экономике Тайичи Сакайя: «Пока еще продукция, обладающая элементами созданной знаниями стоимости, <…> встречается редко и служит исключением из общего правила, чаще всего проявляя себя в каких-то не­обычных обстоятельствах» (Сакайя Т. Стоимость, создаваемая знанием, или История будущего. – Цит. по антологии «Новая постиндустриальная волна на Западе». Под ред. В.Л. Иноземцева. – М.: Academia, 1999, с. 351).

«Наоборот, – замечает В.Ф. Паульман, – экономика во всем мире интегрируется, интернационализируется, доля товарного производства возрастает за счет абсолютного и относительного сокращения натурального хозяйства», что опровергает «версию превращения участников обществен­ного производства в изолированных робинзонов, не связанных друг с другом ­системой разделения и кооперации труда» (В. Паульман, с. 71–72).

В. Паульман справедливо критикует утверждение В. Марцинкевича и И. Соболевой о том, что «превращение духовного производства в центр экономики приводит к исчезновению общественного труда и его замене индивидуальной творческой деятельностью». По мнению Паульмана, это «является явным преувеличением».

«Они утверждают, что духовное производство становится в центр экономики, а в связи с этим кардинально меняется и роль “человеческого фактора”. Спору нет, по мере развития научно-технического прогресса воз­растает роль творческого труда и духовного производства. Однако было бы ошибочным считать, что сегодня на нет сошли традиционные отрасли ­ма­териального производства (сельское хозяйство, добывающая промыш­ленность, переработка исходного сырья в готовые изделия – как средства производства, так и предметы потребления). Люди не перестали… удовлетворять свои повседневные насущные материальные и духовные потреб­ности. Это означает, что они по-прежнему нуждаются в огромном количестве товаров и услуг, создание которых является уделом материального производства» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 68).

Понятно, что в условиях современной постиндустриальной революции общая структура общественного производства существенно меняется. Прежде всего, уменьшается роль материального труда: «изменяется структура ­производства: возрастает удельный вес сферы услуг и сокращается соответ­­-
ст­венно доля отраслей материального производства.

В сфере производства, благодаря использованию компьютеров, кон­вейер­ная система, позволяющая выпускать большое количество однородной продукции, заменяется на новую технологию, при которой непрерывно меняется ход производства. Это явление получило название демассификации. Новая технология делает возможным быстро вводить изменения, выполнять индивидуальные заказы, удешевлять стоимость продукции. При этом сохраняется массовое производство однородной продукции электроэнергии, цемента и т. п. Компьютеризация производства, стремительный­ рост удельного веса инфотехнологий наряду с развитием новых видов производств (космическая промышленность, электроника, биотехнология, атомная энергетика и т. п.) привели к изменению структуры компаний и размеров предприятий.

Так, из списка Global 500 из года в год выпадают компании, представляющие традиционные отрасли бизнеса, а их место занимают компании, работающие в наиболее высокотехнологичных отраслях – производстве средств программного обеспечения, компьютеров и электроники, средств телекоммуникации. В 1996 г. впервые в первую десятку самых крупных компаний мира вошли Intel и Microsoft, заняв соответственно 7-е и 8-е места с рыночной капитализацией в 107,5 и 98,8 млрд долларов США.

Усиливаются позиции компаний, занимающихся издательской деятельностью, рекламой, бизнесом в сфере развлечений. В экономике развитых стран возрастает удельный вес небольших и средних по размеру предприятий. Например, в США в 1996 году половину экспортных поставок обеспечили фирмы с числом работников менее 19 человек» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 78).

В. Паульман касается вопроса интеллектуального труда и знаний в современном обществе. В частности, анализирует концепцию Т. Стюарта (автора книги «Интеллектуальный капитал») относительно «интеллектуаль­ного капитала» и «роли знаний».

«Т. Стюарт называет восемь следующих свойств знаний: не убывают по мере их использования; не отчуждаемы: приобретенные знания не уменьшают способности приобрести новые; на стоимость знания не влияет, сколько человек будет ими пользоваться; знания существуют вне зависимости от пространства (одним и тем же рецептом можно пользоваться в разных местах); невозможность забрать информацию обратно, если она уже один раз передана кому-либо; знания чувствительны к фактору времени; изобилие знаний, а не их редкость; производственные возможности воспроизведения знаний ничем не ограничиваются» (Т. Стюарт. Интеллектуальный капитал. Новый источник богатства организаций. – Цит. по антологии «Новая пост­индустриальная волна на Западе». Под ред. В. Иноземцева. – М.: Academia, 1999, с. 388–389, Паульман, с. 80).

Перечень Т. Стюарта значительно точнее, чем у В. Иноземцева, отражает существенные свойства информации.

В продолжение приведенных аргументов В. Паульмана в данном случае можно говорить не только о сохранении материального производства и ­физического труда, но в первую очередь о сохранении наемного труда – в том числе и умственного (интеллектуального, духовного и проч.)

В. Паульман прав, указывая относительно продуктов интеллектуального труда (определяемых в том числе и как «информация»), что вопреки В. Иноземцеву и другим авторам «антикапиталистических» теорий «сама информация становится так называемой интеллектуальной собственностью, защи­щаемой законом, то есть информация не перестает быть при капитализме товаром, который надо купить на рынке перед тем, как его использовать» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 82).

При этом не со всеми аргументами В.Ф. Паульмана можно согласиться.

В.Ф. Паульман пишет: «Однако, что действительно нового внесла в процесс общественного воспроизводства научно-техническая революция, так это то, что миллионы работников, занимающихся интеллектуальным и, главным образом, творческим трудом, перестали быть наемными работниками, то есть они больше не продают свою рабочую силу капиталисту, а продают созданный ими продукт» (там же, с. 76–77).

Утверждение, что «работники, занимающиеся интеллектуальным и, главным образом, творческим трудом, перестали быть наемными работниками» поскольку «больше не продают свою рабочую силу капиталисту, а продают созданный ими продукт» вряд ли верно – в том числе и по логике самого автора и его критики «антикапиталистических теорий», например,
В. Инозем­цева. Верно как раз обратное. Как западный капитализм не перестал быть капитализмом, так и работники интеллектуального труда вовсе не перестали быть наемными работниками. В этом – важный тезис современного марк­сизма. С противопоставлением продажи труда и продукта труда также трудно согласиться. Наемный работник продает продукт своего труда, продавая тем самым и свой труд.

На эту тему есть ряд известных соображений К. Маркса, в частности, в «Капитале» (том 1, гл. 5): «Продукт есть собственность капиталиста, а не непосредственного производителя, не рабочего. Капиталист оплачивает, например, дневную стоимость рабочей силы. Следовательно, потребление ее, как и всякого другого товара, например, лошади, которую он нанимает на один день, в продолжение дня принадлежит ему. Покупателю товара принад­лежит потребление товара, и владелец рабочей силы, отдавая свой труд, фактически отдает лишь проданную им потребительную стоимость» (К. Маркс, Ф. Энгельс. ПСС, т. 23, с. 196; курсив наш – И.Р.).

Сам В. Паульман (как уже отмечалось ранее) верно указывал, что «информация не перестает быть при капитализме товаром, который надо купить на рынке перед тем, как его использовать» (В. Паульман, с. 82).

Исследователи обнаруживают ряд особенностей современного интеллектуального труда, в частности – рост индивидуального производства и малых предприятий. Эту особенность на примере Италии (как замечает В. Пауль­ман) описывает В. Наумов в работе «Кооперация в Италии» (1989).

«Так, например, в Прато, где 40 лет назад было около 20 крупных текстильных предприятий, теперь – более 50 тыс. мелких, на которых рабо­тают по 5, 10, 15 человек. Машины розданы рабочим в аренду, появилась сеть мелких акционерных обществ. В результате производительность труда утро­и­лась. В Италии на мелком и среднем производстве базируется примерно­ 50 отраслей производства – машиностроение, текстильная, швейная, полиграфическая, пищевая и др. Мелкие предприятия являются также основой транспортной сети (80,5% всех перевозок осуществляется автотранспортом)» (Наумов В. Кооперация в Италии. – М.: Международные отношения, 1989, с. 52–53; об этом также: В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 94).

Среди особенностей организации интеллектуальной работы обнаруживается своеобразное интеллектуальное «надомничество».

«К 1995 году в США, – пишет В.Ф. Паульман, – имелось 20,7 миллиона интеллектуальных работников на дому (full-time home-based businesses). Это были в основном люди, осуществляющие обработку информации для наиболее высокотехнологичных отраслей производства. Такой радикальный структурный сдвиг в сфере производства стал возможным вследствие того, что средства обработки, хране­ния и использования информации стали доступ­ными для людей. За послед­ние два десятилетия цены на персональные компьютеры из расчета стоимости единицы памяти жесткого диска снизились в сотни раз» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 76–77).

По поводу интеллектуального «надомничества» можно заметить, что в этом явлении ничего нового для капитализма (в том числе традиционного) нет. По сути дела это как бы новое явление копирует старую форму разде­ления труда ремесленников, в том числе «рассеянную мануфактуру», описан­ную Марксом в 12-й главе 1 тома «Капитала» («Разделение труда и мануфактура»).

По замечанию исследователей, число работников «на дому», использующих компьютер, к началу второго десятилетия XXI века выросло в США до более чем 30 млн, в ЕС – до 10 млн. «В конце ХХ в. в США было 11,1 млн таких работников, а за последующее десятилетие их число выросло до 32 млн человек. В странах Евросоюза их насчитывается около 10 млн» (В.М. Володин, В.А. Скворцова, А.О. Скворцов. Перспективы занято­сти в наукоемком секторе промышлености. – Общ. науки. Экономика, № 4 [28], 2013, с. 239 ).

В целом современный марксизм должен констатировать, что многочис­лен­ные постиндустриальные перемены не дают качественного изме­нения западного общества, не переставшего быть капитализмом, с его извест­ными особенностями, на которые обращал внимание марксизм XIX и XX века.

Поэтому следует считать верными выводы В. Ф. Паульмана относи­тельно так называемых антикапиталистических концепций, то есть концепций, отрицающих существование «капитализма».

«Все эти изменения в составе производительных сил, в технологии и организации производства не отменили товарного характера воспроизводства, действия закона стоимости, частной собственности на средства производства и эксплуатации человека человеком. Капитализм не ушел в небытие. Западные общества как были, так и остаются капиталистическими. Нет никакого посткапитализма, никакого постэкономического общества, не говоря уже о постиндустриальном или информационном обществе, а есть, если так можно выразиться, модернизированный капитализм. Единственное, что отличает капитализм начала XXI в. от капитализма начала XIX в., так это его несколько более цивилизованный характер. Все-таки за последние два столетия в мире произошли серьезные изменения: укрепились позиции социалистических идей, обрели силу профсоюзы, возрос уровень образования людей» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 97–98).

О капитализме и глобализации говорят даже активные западные финансовые деятели.

Как считает Д. Сорос, «отличительной чертой глобальной капитали­стической системы является свободное движение капитала. Международный обмен товарами и услугами – это еще не глобальная экономика. О ней можно говорить тогда, когда факторы производства также становятся объектами обмена» (Сорос Д. Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм. – М.: 2001, с. 236–237).

«Глобализация в том виде, как мы ее определили, – считает Д. Сорос, – относительно новый феномен, которому насчитывается не более 50 или даже 25 лет. После Второй мировой войны экономика носила, в основном, нацио­нальный характер, большинство валют было неконвертируемыми, международная торговля очень вялой, а международные прямые инвестиции в ­основные средства и прочие финансовые операции практически отсутствовали…» (Сорос Д. Мыльный пузырь американского превосходства. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2004, с. 86, 89–90).

5. Еще о западных теориях постиндустриализма и «исчезновения капитализма». Концепции Ф. Броделя, К. Поланьи и И. Валлерстайна (мир-система). Теория Д. Рифкина и ее противоречия.

Среди известных теорий капитализма XX века часто упоминаются также теории Ф. Броделя, К. Поланьи и И. Валлерстайна. В данном изложении мы можем дать лишь короткий анализ этих, как и так называемых пост­индустриальных теорий. Более развернутое и подробное описание требует отдельной работы.

Анализ данных теорий давался многими авторами, в том числе и российскими (например, В. Колпаков, В. Федотова, Н. Федотова. Глобальный капитализм.Три великие трансформации. – М.: Культурная революция, 2008).

Ф. Бродель различает рыночную экономику и капитализм, считая, что первая существовала и до «капитализма». Он связывает капитализм не с рыночной, а скорее с монополистической экономикой. По мнению Броделя, капитализм характеризует не рынок, а «сектор монополий». (Данное положение Броделя используется и Валлерстайном.) 

Критика Броделем классического тезиса о связи капитализма и рынка, которая поддерживается Валлерстайном, имеет свои основания. Действительно, рынок существовал и в Античности, и в Средневековье. Тем не менее при классическом (раннем) капитализме он стал господствующим укла­дом. Далее, при переходе данного строя в «монополистическую» стадию (о чем писал Ленин в широко известной в СССР работе «Империализм, как высшая стадия капитализма»), этот рынок ограничивается и приобретает специфические формы.

Среди теорий современного западного общества известна также концепция Карла Поланьи, изложенная, в частности, в работе «Великая трансформация» (1944). Анализу этой популярной на Западе теории в современной России посвящен ряд работ, в том числе сб. «Великая трансформация Поланьи: прошлое, настоящее, будущее». Под ред. Д. Нуреева (М., 2006).

Знакомясь с позицией Поланьи, прежде всего достаточно трудно определить, что, собственно, хочет сказать автор. Очевидна критика Поланьи как старого капитализма, так и социализма советского образца. Положительная программа Поланьи – это попытка обоснования «третьего пути» между ­капитализмом и советским социализмом, близкая, по-видимому, социал-­демократической идее реформированного капитализма. В духе социал-демократического реформизма Поланьи выступал против идеи классовой борьбы (которая вела к построению реального социализма) за «корпоративный социализм». Последний в его понимании, правда, даже терминологически напоминает европейский правый «государственный социализм» образца Муссолини.

Концепция К. Поланьи не лишена интереса, но ее новизну и достоинства вряд ли следует преувеличивать.

Достаточно популярна на Западе также концепция Иммануила Валлерстайна, основанная на понятии «миросистемы» («мир-системы»). Некоторые авторы относят эту теорию к левому и неомарксистскому направлению, что вряд ли справедливо. Действительно, как можно заметить, важную (и едва ли не основную) часть теории И. Валлерстайна составляют элементы методологии марксизма, хотя и обозначенные другими терминами. Эти элементы, однако, соединяются с очевидными положениями консервативно-либерального подхода. Такое сочетание заимствований из марксизма (как и некоторых марксистских тезисов) и его правой критики  характерно для консервативных течений в мире – в том числе и России.

Валлерстайн опирается на ряд положений Ф. Броделя, в частности, на критику Броделем традиционной западной теории связи капитализма и ­рынка. Валлерстайн считает также, что анализ Броделем Средневековья ­близок его собственной теории. По мнению Валлерстайна, Бродель придал Средневековью «статус миросистемы».

Понятие «миросистемы» («мир-системы»), которое Валлерстайн ставит,   таким образом, в центр своего анализа, можно сопоставить с понятием «общественно-эконо­мической формации» в марксизме. Фактически понятие «мир-системы» является аналогом этого понятия (например, выражение «капиталистиче­ская мироэкономика»).

Таким образом, в целом можно заметить, что концепция Валлерстайна, хотя и содержит немало элементов современного левого подхода, дает скорее традиционную консервативно-либеральную интерпретацию капита­лизма («капиталистической» формации) и второго марксизма.

Современной левой теории следует указывать на эти слабости концепции Валлерстайна, поддерживая те ее элементы, которые выходят за консервативно-либеральные рамки.

Вполне соответствует марксистским и целый ряд других положений И. Вал­лерстайна, в частности, о кризисе «капиталистической миросистемы», а также отдельных (в том числе и ведущих) западных стран.

При этом выводы автора из этого положения часто принимают консервативную форму.

Характерный пример – соображения Валлерстайна об идеологии либерализма, в частности, тезис о конце  господства этой идеологии. Так, анализируя события XX века, Валлерстайн дает положительную оценку «революции 1968 года», которую считает «концом господства либерализма».

Насколько справедлив тезис Валлерстайна о «конце либерализма»? ­Такой тезис можно считать спорным в ряде отношений. Во-первых, по­скольку в этом утверждении консервативно-либеральный блок западной ­идеологии разрывается: либерализм якобы исчезает, его место занимает ­некоторый другой – не левый, но скорее консервативный идеологический ­компонент.

Мнение, что после 1968 г. либерализм якобы «перестал господствовать» вряд ли можно считать верным. Либерализм благополучно существует;­ в 1990-х он вместе с Фукуямой праздновал идеологическую победу над «коммунизмом» (реальным социализмом).

Затем, ограничиваясь критикой либерализма, Валлерстайн, в обычном стиле консервативного «антилиберализма», ничего не говорит об оборотных сторонах идеологии консерватизма, которая наряду с либерализмом продолжает господствовать на Западе.

Вопреки Валлерстайну «господство либерализма» в западном мире продолжается и к концу второго десятилетия XX века – как и господство консерватизма, также отражающее «капиталистическую миросистему» – она же капиталистическая формация. Так, например, оба данных правых идеологических течения – как либерализм, так и консерватизм – до настоящего времени активно используются при освоении мира посткоммунизма.

В своем отношении к теории «модернизации», которая после войны ­являлась официальной западной теорией, Валлерстайн колеблется, выступая, скорее, на стороне этой теории.

Более последовательной критике теорию «модернизации» – применительно к западной периферии – подвергли левые, в частности, латино­аме­рикан­ские (см. 11-ю главу).

Консервативные авторы в России высоко оценивают подход Валлерстайна, считая (как, например, А. Фурсов), что он едва ли не «достроил марк­сизм». Однако мнение сторонника опричнины А. Фурсова о «завершении» Валлерстайном анализа капитализма, начатого Марксом, следует считать явным преувеличением. Валлерстайн не мог «достроить марксизм» в силу немарксистского характера значительной части своих основных посылок.

Преувеличением следует считать также мнение о левизне и социали­стичности Валлерстайна. Его высказывания в пользу социализма скорее ­единичны. В теории Валлерстайна все размыто; невнятность указывает на консервативно-либеральные основы его теории и принятии данным автором западного варианта европейского переустройства.

При этом ряд замечаний Валлерстайна о перспективах развития западного общества, которое он вместе с социалистами называет капитализмом,  можно считать в определенном смысле левыми. Он, в частности, предсказывал будущую «реабилитацию Ленина» в России (которую относит к более далекому периоду).

Можно заметить, однако, что несмотря на ряд черт левого подхода, концепция Валлерстайна дает скорее традиционную консервативно-либеральную интерпретацию капитализма («капиталистической» формации). Концепция Валлерстайна не преодолевает обычные консервативно-либеральные рамки и во многом представляет собой шаг назад от второго марксизма. Можно сказать, что в этой концепции совершается теоретическая и идеологическая редукция от Маркса к Веберу и другим правым авторам.

Теорию Валлерстайна продолжили его ученики, в частности, Д. Арриги,  Г. Дерлугьян и К. Харрис. Данные авторы высказывают ряд интересных соображений об истории капитализма, в том числе и XX века – часто с использованием марксист­ских категорий. Так, Д. Арриги, как и Шанталь Муфф, использует понятие «гегемонии» А. Грамши.

Попытки применения марксистского инст­ру­ментария к анализу как исторических общественных формирований, так и современного западного общества, дополняют соображения советского (второго) марксизма об этом обществе и его генезисе.

Труды Валлерстайна, как и работы его последователей, содержат немало интересных наблюдений о современном западном обществе, которые часто оказываются близки современному левому дискурсу.

Если говорить об активных в настоящее время западных теорети­ках постиндустриализма, то можно рассмотреть популярную концепцию ­«третьей промышленной революции» Джереми Рифкина, отраженную в его книгах «Конец работы: сокращение рабочей силы в глобальном масштабе и начало послерыночной эры» (1995) и «Третья промышленная революция:­ Как горизонтальные взаимодействия меняют энергетику, экономику и мир­ в целом» (2014).

Подход Д. Рифкина (как и других авторов сходного типа) часто рассматривается как критика теории капитализма. Автор отмечает существенные постиндустриальные перемены в экономике США, которые позволяют ему говорить о «конце капитализма», «уходе капитализма» из современного западного общества и переходе этого общества к некоему «сообществу со­­трудничества» (Соllaborative commons).

Поскольку, таким образом, Д. Рифкиным дается определенная критика капитализма, на него ссылаются не только традиционные западные (консервативно-либеральные) авторы, но и авторы левые. Например, Славой Жижек в книге «13 опытов о Ленине» также сочувственно цитирует концепцию «культурного капитализма» Д. Рифкина (http://www.plam.ru/hist/13_opytov_o_lenine/p10.php ).

Насколько прав Д. Рифкин в своих оценках?

Теорию Джереми Рифкина (как и концепцию ряда других футурологов и теоретиков западного постиндустриализма) можно назвать «мнимолевой». В ней дается идеализированное понимание современного  западного постинду­ст­риализма – как  грядущего порядка «сотрудничающих общин» (Collaborative   Сommons). Критикуемому капитализму противопоставляются не преобра­зо­вания в левом направлении (нового социализма), а якобы спонтанно вызре­вающая (и едва ли не уже сформировавшаяся) в западном обществе само­управленческая альтернатива, остающаяся в рамках существующей на на ­Западе реально капиталистической системы.

В своем утверждении «исчезновения капитализма» в современных США концепция «третьей промышленной революции» Рифкина следует в русле традиционных концепций западного постиндустриализма, начавших формироваться еще в 1960–1970-х гг. Речь идет об известных теориях «конца идеологии», «революции менеджеров» и др., предложенных такими авто­рами, как Д. Белл (Грядущее постиндустриальное общество, 1973), З. Бжезин­ский (Между двумя веками: роль Америки в эру технотроники, 1970), Э. Тоффлер (Шок будущего, 1970) и многих других. Особенность данных теорий состоит в специфическом и, в немалой мере, идеализированном описании «преодоления капитализма» на Западе.

Можно заметить, что Рифкин и указанные исследователи постиндустриализма фиксируют ряд реальных изменений в современном западном обществе. В первую очередь, появление в нем «посткапиталистического» уклада, достойного внимательного изучения. Однако западные исследователи  постиндустриализма склонны к идеализации данных изменений, как способных разрешить основные проблемы  западной общественной организации.

Пока желаемый «уход капитализма» и приход некоего идеального «сообщества сотрудничества» остается для западного общества идеалом. В реальности это весьма высокоразвитое общество сохраняет те противоречия, которые связывались с «капитализмом». Идеализированная Д. Рифкиным и другими политологами данного направления картина зарождающегося (и будущего) западного общества обходит, в частности, тот главный факт, что уходить из современного мира капитализм особенно не собирается. Целый ряд важных особенностей западного общества, например, западная финансовая система и проч., несмотря на происходящие перемены, вовсе не престает быть капиталистической. «Капиталистические» особенности сохраняются как во внутренней структуре современного западного общества, так и в его внешней политике.

По-видимому, такого рода социальные особенности и противоречия современного постиндустриального западного общества порождаются именно «капиталистическим» характером этого общества, который и придает западному постиндустриализму ряд «капиталистических особенностей», возможно сдерживающих и специфически окрашивающих этот постиндустриализм.

«Уход капитализма» из экономики Запада, прежде всего США, происходит, таким образом, достаточно противоречиво. Точнее, можно сказать, что происходит в весьма малой степени. Традиционная «капиталистиче­ская» структура западного мира остается той же, никуда не уходит и традиционная западная консервативно-либеральная идеология.

В еще большей мере это относится к внешней политике современного Запада.

Современное западное (видимо, вполне капиталистическое) общество, очевидно, стремится к экспансии, вовлекая в свою орбиту недостаточно осво­енные Западом территории бывшего «третьего мира». Например, так называемые, арабские революции последних нескольких лет, а также страны бывшего реального социализма – прежде всего европейские. Это показывает экспансия Запада в указанных посткоммунистических странах, в частности, переворот февраля 2014 г. и последующие события на Украине.

Вовлечение в западную (прежде всего американскую) орбиту указанных бывших «не вполне капиталистических» стран при этом приводит данные страны вовсе не к «сообществам сотрудничества». Напротив, это вторжение разрушает в указанных странах традиционные, в том числе и «тради­ционно социалистические» (и если угодно – самоуправленческие) структуры и создает в данных странах острые конфликты. Это хорошо показывает ­ситуация как в «революционизированном» Западом арабском мире, так и в посткоммунистических странах – от бывшей Югославии до Украины.

Поэтому говорить об «уходе капитализма» из самого западного обще­ст­ва, прежде всего американского, можно лишь с весьма существенными оговорками, а реально и по сути невозможно. Для того, чтобы западное общество перешло к новой системе «сотрудничающих общин», оно должно, очевидно, пережить качественный скачок, сделать который это общество пока не готово, что оставляет такую перемену делом вряд ли столь уж близкого будущего (о теории Д. Рифкина см. также Джереми Рифкин, его книга «Общество нулевой маржинальной стоимости» и новая волна теоретиков западного постиндустриализма, https://kripta.ee/rosenfeld/2015/04/26/dzheremi­rifkin­ego­kniga­obshhestvo­nulevoj­marzhinalnoj­stoimosti­i­novaya­volna­ teoretikov­zapadnogo­postindustrializma/ ).

В целом, с позиции современного левого подхода, можно говорить об определенном технологическом и социальном утопизме, свойственном пост­индустриальным теориям. Современный марксизм должен противопоставить этому утопизму реальный анализ, не отрицающий традиционый подход второго марксизма, но углубляющий его.

6. Структурные особенности современного западного общества и старые черты капитализма. Транснациональные корпорации, финансовый капитал. Финансовый сектор США.

Для западного общества начала XXI века характерны те же главные осо­­­бен­ности, о которых говорили критики этого общества в первой половине XX века. Данные особенности отмечают современные критики западного общест­ва, в частности, В. Паульман (см. также нашу рецензию на первый ­вариант его книги, (https://kripta.ee/rosenfeld/2007/12/08/v­poiskax­utrachennogo­ socializma/ ).

Среди этих «капиталистических черт» современного западного общества – продолжение концентрации капитала и усиления транснациональных корпораций (ТНК).

«Костяк Давосского форума, учрежденного в 1981 году в качестве независимого и неприбыльного фонда, составляют руководящие деятели 1000 крупнейших мировых компаний,  контролирующие до 80% мировой экономики» (В.Ф. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог. Прогноз судьбы человечества. – Таллинн, 2009, с. 43).

«В середине 1990 годов в мире насчитывалось 45 тысяч родительских ТНК, контролирующих около 280 тысяч своих филиалов. Из них 37 тысяч (около 82%) базировалось “дома” в 14 основных странах ОЭСР. В 1997 году на долю зарубежных филиалов ТНК приходилось продаж на сумму около 9,5 триллиона долларов США» (В. Паульман, там же, с. 37).

К концу второго десятилетия  XXI века обнаруживаются следующие особенности ТНК. Треть в первой сотне главных ТНК в 2018 г. составляют американские. Вторая группа – японские. Третья – европейские.

В 2017 г. «список крупнейших по рыночной стоимости компаний включал в себя (соответ­ственно местам): Apple (США). Exxon Mobile (нефтяной бизнес, США). Microsoft (США). IBM (США). Wall-Mart Store (крупнейшая в мире сеть розничной торговли, США). Chevron (энергетика, США). General Electric (производство локомотивов, энергетических установок, газовых турбин, авиадвигателей, медицинского оборудования, осветительной техники, США). Google (США). Berkshire Hathaway (инвестирование и страхование, США). AT&T Inc (телекоммуникации, AT&Inc). Интересен тот факт, что Apple уже несколько лет подряд остается в лидерах, тогда как следующие позиции постоянно меняются. Например, с 2014 года General Electric смогли подняться с девятого на седьмое место, Samsung был, в принципе, вытеснен из этого рейтинга. Как уже говорилось, на сегодняшний момент ведущими ТНК в мире являются американские – это явственно видно из рейтинга»  (27.04.2017, https://businessman.ru/transnatsionalnyie­korporatsii­spisok­ krupneyshih.html ).

В главных странах современного Запада продолжается слияние транснациональных корпораций. Эти крупные корпорации играют ведущую роль в западной экономике.

«В США ТНК создают более четверти ВВП – 2 из 7,3 триллиона долларов. По своей экономической мощи и влиянию ТНК превосходят многие государства… Прекрасным примером является ТНК VISA, пайщиками которой является 21 тысяча финансовых институтов в 150 странах. На долю  VISA приходится блок потребительских расходов в сумме 2,7 триллиона долларов; эта ТНК обслуживает 600 миллионов человек и она продолжает ­наращивать свои обороты с темпом прироста свыше 20% в год…

Список сфер их влияния, как уже неоднократно упоминалось, действительно огромен. От них зависит около половины промышленного производства, практически 70% торговли, без малого 85% изобретений и 90% зарубежных инвестиций. Торговля сырьем принадлежит ТНК: под их властью купля-продажа пшеницы (90%), кофе (90%), кукурузы (90%), табака (90%), железной руды (90%), меди (85%), бокситов (85%) и бананов (80%). Кроме того, в Америке более половины операций, связанных с экспортом, контролируются ТНК, в Великобритании количество подобных операций составляет 80%, в Сингапуре, в принципе построенном на деньги иностранных инвесторов, – 90%. 30% всемирной торговли прямо или косвенно связаны с деятельностью ТНК. И в будущем, с развитием глобализации, могуще­-
ст­во транснациональных корпораций будет только возрастать» (27.04.2017, https://businessman.ru/transnatsionalnyie­korporatsii­spisok­krupneyshih.html ).

Американский ученый Роберт Райх в работе «Труд наций. Готовясь к капитализму XXI века» обращает внимание на такое последствие перемен этого нового периода (глобализации), как отвязка производства от конкретной страны. Отдельный продукт может создаваться не в одной, но сразу в нескольких странах (Р. Райх. Труд наций. Готовясь к капитализму XXI века. – Цит. по антологии Новая ­постиндустриальная волна на Западе. Под ред.­
В.Л. Иноземцева. – М.: Academia, 1999, с. 512–513; Паульман, с. 37).

Что касается финансовой системы США и Запада, то очевидно сущест­венное усиление к нынешнему этапу ее роли – в том числе и в результате глобализации. Происходит резкое возрастание финансовой активности – от роста иностранных инвестиций до роста банковского кредитования.

По замечанию В. Паульмана, в конце XX века происходит «баснословный рост финансовых рынков… Объем прямых иностранных инвестиций превысил в 1997 году 400 миллиардов долларов США, то есть в реальном выражении в семь раз превзошел уровень 1970 годов» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 32–33).

Портфельные и другие краткосрочные потоки ­капитала существенно выросли и в валовом исчислении составляют более двух триллионов долларов США, что в три раза больше, чем в 1980-е гг. Ежедневный оборот на валютных рынках увеличился с 10–20 миллиардов долларов США в 1970-х гг. до 1,5 триллиона долларов США в 1998 г. В период с 1983 по 1993 г. транс­граничная продажа и покупка казначейских облигаций США возросли с 30 миллиардов до 500 миллиардов долларов США в год. Объем международ­ного банковского кредитования вырос с 265 миллиардов долларов США в 1975 г. до 4,2 триллиона долларов США в 1994 г.

Благодаря развитию инфотехнологии, несмотря на наличие локальных площадок, где совершаются сделки, расположенные в разных странах (Лон­доне, Нью-Йорке, Токио, Франкфурте и т. д.), мы можем говорить о функ­цио­нировании единого глобального рынка основных конвертируемых ­валют (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 32–33).

Эта тенденция продолжается и в начале XXI века. В 2016 г. глобальный объем прямых иностранных инвестиций достиг около 1,52 трлн долл. США. Наиболее привлекательными странами для инвесторов по-прежнему остаются США – 385 млрд долл., Великобритания  – 179 млрд долл. и Китай – 139 млрд долларов (14.02.2018, (https://ru.ictsd.org/bridges­news/мосты/news/в­2016­г­прямые­иностранные­инвестиции­впереходные­экономики­ выросли­на­38 ).

Если анализировать развитие различных отраслей капитала, в частности, банковского (финансового) и промышленного, то очевидно продолжение их “сращивания”, отмеченное еще в начале ХХ века. Это же касается различий “капитала-собственности” и “капитала-функции”» (В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 32–33, 117).

В западной экономике весьма велика роль финансового капитала США.

По версии Всемирной федерации бирж, общий объем торгуемых ­финансовых инструментов за 2010 г. только на Нью-Йоркской фондовой ­бирже и NASDAQ составил $ 17,796 трлн и $ 12,659 трлн соответственно, что является наибольшим показателем среди всех финансовых центров мира. Также крупными финансовыми центрами являются Лос-Анджелес (Тихо­океанская биржа), Чикаго (Чикагская товарная биржа) и Филадельфия – Филадельфийская фондовая биржа (Экономика США, wiki).

Осенью 2013 г., по словам В. Катасонова, «максимальные активы в ­бан­­ков­ской системе США… имел банк Bank of America (2,1 трлн долл.). За ним следовали такие американские банки, как Citigroup (1,9 трлн долл.) и­ Wells Fargo (1,5 трлн долл.)» (В. Катасонов. Банки правят миром, 13.05.2015, 2-я часть, http://www.fondsk.ru/news/2015/05/13/banki­pravjat­mirom­a­kto­pravit­bankami­ii­33312.html ).

Как отмечает тот же автор, «в 2011 году швейцарцы причислили к ядру мировых финансов 1 218 компаний и банков по состоянию на начало финан­сового кризиса (2007 год). Внутри этого конгломерата было выявлено еще более плотное ядро из 147 компаний.

По оценкам авторов исследования, это малое ядро контролировало 40% всех корпоративных активов в мире. Компании ядра были швейцарскими исследователями ранжированы. Воспроизведем первую десятку этого рейтинга: 1. Barclays PLC; 2. Capital Group Companies inc; 3. FMR Corporation; 4. AXA; 5. State Street Corporation; 6. JP Morgan Chase & Co; 7. Legal & General Group PLC; 8. Vanguard Group inc; 9. UBS AG; 10. Merrill Lynch & Co inc.

…Все 10 строчек швейцарского списка занимают организации финансового сектора. Из них четыре – банки, названия которых у всех на слуху (одного из них – Merrill Lynch – уже не существует). Особо отметим американский банк JP Morgan Chase & Co. Это не просто банк, а банковский холдинг, участвующий в капиталах многих других американских банков…­
JP Morgan Chase участвует в капитале всех других банков «большой ше­стерки» за исключением банка Goldman Sachs.

В банковском мире США есть еще один примечательный банк, который формально не входит в “большую шестерку”, но который невидимо конт­ролирует некоторые из банков “большой шестерки”. Речь идет о банке The Bank of New York Mellon Corporation. Указанный банк являлся держателем акций в Citigroup (доля 1,24%), JP Morgan Chase (1,48%), Bank of America (1,25%)» (В. Катасонов. Банки правят миром, ч. 2).

Как отмечает В. Катасонов, «шесть строчек швейцарского списка ­принадлежат финансовым компаниям, редко фигурирующим в открытой ­печати… В этом списке мы видим три финансовые компании из “больш­ой четверки”…: Vanguard Group Inc, FMR Corporation (Fidelity) и State­ Street Corporation. Эти финансовые холдинги, а также компания Black Rock (силь­но укрепившая свои позиции с 2007 года) и образуют ядро банковской си­стемы США.

Примечательно, что “большая четверка” очень хорошо представлена и в банковском холдинге JP Morgan Chase: Vanguard Group – 5,46%; State Street Corporation – 4,71%; FMR Corporation (Fidelity) – 3,48%; Black Rock – 2,75%. Другой из названных выше банковских холдингов – The Bank of New York Mellon Corporation – контролируется тремя финансовыми компаниями “большой четверки”: Vanguard Group – 5,15%; State Street Corporation – 4,72%; FMR Corporation (Fidelity) и Black Rock – 2,62%.

После того, как мы выявили управляющее ядро банковской системы США, состоящее из небольшого количества финансовых холдингов, возникает ряд новых вопросов. Кто является владельцами и конечными бенефици­арами этих финансовых холдингов? Как далеко распространяется влияние этих финансовых холдингов в отраслевом и географическом отношениях?» (В. Катасонов. Банки правят миром, 13.05.2015, 2 часть, (http://www.fondsk.ru/news/2015/05/13/banki­pravjat­mirom­a­kto­pravit­bankami­ii­33312.html ).

Наиболее крупными банками США на 2018 г. были JPMorgan Chase, Bank of America, Citigroup и Wells Fargo. Банк Goldman Sachs, выпавший из рейтинга в 2008 г. и затем к 2013 г. вновь вошедший в него, к 2018 г. снова выпал из рейтинга.

При этом наиболее важной (и пожалуй сенсационной) переменой в рей­тинге крупнейших мировых банков, начиная с 2016 г.,  можно считать прорыв на первые четыре места главных китайских банков. Это (по данным 2016 г.) – Industrial & Commercial Bank of China (ICBC, Промышленный и коммерче­ский банк Китая) с активом 3 470 млрд долларов, China Construction Bank Corporation (актив $ 3,02 трлн.), Agricultural Bank of China (актив $ 2,82 трлн ) и Bank of China Itd (с $ 2,60 трлн актива). За ними следовали: на пятом месте – японский Mitsubishi UFJ Financial ($ 2,59 трлн в активе) и на шестом – американский JPMorgan Chase (актив $ 2,49 трлн).

Другими словами, после китайского банковского прорыва наиболее крупный американский банк оказался в общемировом рейтинге лишь на шестом месте.

Седьмое и восьмое места занимали два европейских банка – британ­ский HSBC Holdings PLC ($ 2,37 трлн в активе) и французский BNP Paribas (актив $ 2,19 трлн). На девятое и десятое места вышли американские банки Bank of America ($ 2,18 трлн в активе) и Wells Fargo (актив $ 1,93 трлн).

Во вторую десятку крупнейших мировых банков в 2016 г. входили 11-е место – Credit Agricole (Франция, $ 1 820 млрд), 12-е – Japan Post Bank (Япония, $ 1 800 млрд), 13-е – Citigroup (США, $ 1 790 млрд), 14-е – Mizuho Financial Group (Япония, $ 1 750 млрд), 15-е – Deutsche Bank (Германия, $ 1 680 млрд), 16-е – Sumitomo Mitsui Financial Group (Япония, $ 1 650 млрд), 17-е – Barclays PLC (Англия,  $ 1 500 млрд), 18-е место – Societe Generale (Фран­ция, $ 1 450 млрд), 19-е – Banko Santander (Испания, $ 1 410 млрд) и  20-е место – Groupe BPCE (Франция, $ 1 300 млрд).

По замечанию обозревателей, «в данный список не вошел ни один банк России. Самый крупный банк РФ Сбербанк имеет в своих активах порядка 25 триллионов рублей, что в переводе на текущий курс составляет 350 млрд долларов, а это, как вы можете понять, существенно меньше даже замыка­ющего двадцатку рейтинга Groupe BPCE» (04.05.2016, https://sharkfx.ru/top­ 20­krupnejshix­bankov­mira ).

К середине 2017 г. рейтинг банков изменился следующим образом: ­первая четверка китайских банков осталась такой же. На пятое место­ вышел банк Великобритании HSBC Holdings, на шестое – японский Mitsubishi UFJ. Первый американский банк JPMorgan Chase занял седьмое место (06.07.2017,(https://psm7.com/review/vperedi­planety­vsej­top­10­krupnejshix­bankov­mira.html ).

Если говорить о прибыли банков, то за пятилетие с 2007 по 2012 г. прибыль пяти крупнейших банков США увеличилась на 30% (Обзор банковского сектора в США, 29.03.2013, http://www.banki.ru/news/research/?id=5437941 ).

Исследователи экономики западного образца обратили внимание на особенности финансового капитала.

Как заметил Д. Сорос, «финансовый капитал имеет преимущества перед капиталом, вложенным в основные средства. Первый способен свободно перемещаться и обходить те страны, где существуют обременительные налоги и регулирование. Второй, из-за того что лишен возможности свободно перемещаться, становится заложником любых ограничений в той стране, куда он попал. Можно возразить, что транснациональным корпорациям доступна гибкость трансфертного ценообразования и рычаги воздействия на национальные правительства через решения о будущих инвестициях, но их последствия не идут ни в какое сравнение со свободой выбора, которой пользуются международные финансовые инвесторы. В мире …сложилась гигантская система циркуляции капитала, “перекачивающая” его в финансовые институты и на финансовые рынки центра и оттуда уже направля­ю­щая его в страны периферии, либо напрямую, в форме кредитов и портфельных инвестиций, либо косвенно – через многонациональные корпорации. Эта система захватывает в свою орбиту все “локальные” источники капи­тала» (Сорос Д. Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм. – М.: 2001, с. 230; В. Паульман. Мир на перекрестке 4-х дорог, с. 33).

Это определяет особую роль финансового сектора в современном запад­ном обществе.

«Джон Бакия и Адам Коул пишут, что 70% прироста доходов самых ­богатых 0,1% населения США за последние 30 лет принесли финансовые менеджеры. Объем доходов этих 0,1% населения вырос (от всех доходов ­нации, исключая прирост капитала) с 2,2% в 1986 году до 8% в 2012-м» (03.04.2015, http://www.forbes.ru/finansy/regulirovanie/284797­nenuzhnye­ banki­pochemu­finansovyi­sektor­rossii­razdut ).

Отмечается, что прибыль банков США даже при сходном размере ­соответствующих учреждений существенно выше доходов европейских ­банков. В 2016 г. «чистая прибыль банков в Штатах в среднем была в 7,5 раза больше прибыли банков Европы». Это отражается и на зарплатах ­ме­неджеров. Руководители крупнейших американских банков «в среднем получают в 2,1 раза больше, чем главы сопоставимых европейских фин­ком­паний». Топ-менеджеры четырех главных банков США в 2016 г. «за­ра­ботали свыше 20 млн долларов, тогда как рекордная зарплата руко­во­дителя евро­пейского банка составляла 14 млн долларов» (24.07.2018, https://www.segodnya.ua/world/usa/glavy­bankov­ssha­zarabatyvayut­vdvoe­bolshe­evropeyskih­kolleg­ft­1041159.html ).

Некоторые экономисты считают, что рост финансового сектора негатив­но влияет на экономику. «Доля финансового сектора в ВВП США выросла за ­50 лет в полтора раза (с 4,6 до 6,9%, доля банков – 2,6% ВВП). Томас Филлиппон, внесший существенный вклад в анализ последнего американ­ского кризиса, утверждает, что финансовый сектор в США является единст­венным, чья доля в ВВП росла на протяжении последних 30 лет параллельно с ростом затрат на инфра­структуру и снижением издержек на единицу продукции. По его оценкам, финансовый сектор еще в 2013 году “несправедливо”, то есть благодаря неэффективности нерыночных механизмов, потреблял лишних $ 260 млрд в год, забирая их из прибылей нефинансовых секторов.

Американский экономист Алан Блайндер утверждает, что чем выше доля финансового сектора в экономике, тем больше разрыв между богатыми и бед­ными» (03.04.2015, http://www.forbes.ru/finansy/regulirovanie/284797­ nenuzhnye­banki­pochemu­finansovyi­sektor­rossii­razdut ).

Кроме того, по мнению некоторых обозревателей, рост финансового сектора является одной из важных причин кризисов западной экономики.­ В кризисе 2008 г. в США обвиняют финансовый и банковский секто­ры – их размер и квазимонополия позволили собирать нерыночную маржу, фактически взимая ренту с экономики без внесения адекватной добавленной стои­мости. Некоторые экономисты даже заговорили о том, что финансовый сектор США стал использовать деньги как классический экономический ресурс (как Россия – нефть) со всеми вытекающими последствиями для страны.

Во втором десятилетии XXI века США предприняли попытку контролировать свой финансовый сектор. Доля этого сектора в экономике США с 2009 г. упала примерно на 25%, и, видимо, сократится еще – без снижения эффективности функционирования финансовой системы. Рентная составляющая в связи с изменением регулирования уходит, и новые технологии начинают делать свое дело. Можно лишний раз убедиться в гибкости американской экономики и ее способности к самолечению – и попробовать сравнить эту ситуацию с тем, что происходит в финансовом секторе в России» (Ненужные банки: почему финансовый сектор России раздут, 03.04.2015, http://www.forbes.ru/finansy/regulirovanie/284797­nenuzhnye­banki­pochemu­finansovyi­sektor­rossii­razdut ).

Новые попытки реформирования американской финансовой системы были предприняты при президенте Трампе, в частности, весной 2017 г. Речь шла, однако, об отмене некоторых законов о финансовом регулировании, принятых после кризиса 2008 г. и призванных предотвратить подобные кризисы (22.04.2017, https://www.golos­ameriki.ru/a/trump­signed­orders­finance­ taxes­/3821108.html ). Ряд обозревателей указывал на опасность такой отмены, замечая, что отказ от финансового регулирования может создать условия для нового кризиса.

7. Оборотные стороны современной западной системы. Кризис Запада как кризис капитализма. Традиционные капиталистические особенности. Поляризация богатства и бедности, неравномерность развития, противоречия между западным центром и периферией. Экономические кризисы – в том числе в XXI веке. Социальные и экологические аспекты западного кризиса. Социал-демокра­тия и социальный капитализм. Западный марксизм XX–XXI века.

Итак, с точки зрения современного левого подхода не вызывает сомнения, что западное общество наших дней все еще остается «капитализмом». То есть обществом без госсектора (Государственного Синдиката), которое мы называем «Расчлененным обществом». Отсюда – сохранение этим обще­­-ст­вом известных «капиталистических» параметров и особенностей. В част­ности, целый ряд социальных проблем и противоречий, о которых критики капитализма – социалисты – говорят уже с начала XIX века. За ними следуют и современные левые.

Они приводят факты о поляризации богатства и бедности при капитализме, в том числе в западном мире начала XXI века.

Как пишет В.Ф. Паульман (Мир на перекрестке четырех дорог), в современном западном обществе «доходы и богатство все больше и больше концентрируются в руках узкого круга людей, корпораций и стран. По данным экспертов World Institute for Development Economics Research при ООН, в 2000 году 1% жителей Земли владели 40% мировых активов, половина планетарного богатства принадлежала 2%, а 10% богатейших жителей контролировали уже 85% Земли. Так, только за 1994–1998 годы 200 богатейших людей мира более чем удвоили свои состояния. Их совокупное богатство превы­сило 1 триллион долларов (после уплаты налогов). Активы трех богатейших миллиардеров больше, чем совокупный ВНП 48 наименее развитых стран­ и проживающих в них 600 млн человек» (Доклад ООН о развитии человека­
за 1999 год).

358 богатейших людей мира имели доход, равный доходу 2,3 млрд беднейших людей, или 45% населения земного шара. Эти данные привел министр иностранных дел Италии Ламберто Дини (Granma Internanional, 1996, 13.11.)» (В. Паульман, с. 49).

Как отмечал Джон К. Гэлбрейт, «согласно данным такого надежного источника, как Федеральная резервная система, приведенным в газете “Нью-Йорк Таймс”, 40% национального достояния страны в 1989 году принадлежало богатейшим семьям, которые со­ставляли один процент населения; совокупная доля 20% самых богатых амери­канцев составляла 80%. На 20% наименее обеспеченных граждан США приходилось лишь 5,7% совокупного дохода после уплаты налогов; доля 20% наиболее обеспеченных граждан составляла 55%. К 1992 году в распоряжении верхних 5% населения находилось приблизительно 18% совокупного дохода, и в последние годы эта доля значительно возросла…» (Гэлбрейт Джон Кеннет. Справедливое общество. Гуманистический взгляд. – Цит. по антологии «Новая постиндустриальная волна на Западе». Под ред. В.Л. Иноземцева. – М.: Academia, 1999, с. 233–234; также Паульман, с. 52).

«Можно ли вообще говорить о какой-то справедливости в этом мире, – восклицает В. Паульман, – когда читаешь в упомянутом докладе ПРООН  (Программа развития OOН) следующие строки: “…пожертвование ежегодно 1% активов 200 самых богатых людей <…> позволило бы обеспечить всеобщее начальное образование на этой планете”?!» (В.Ф. Паульман. Мир на перекрестке четырех дорог, с. 49).

Помимо разрыва между разными группами населения, особенностью современного капитализма является также разрыв между мировым западным центром и «периферией», который не только сохраняется, но даже и увеличивается. В начале XXI века, как и в XX веке, полюсом мирового богат­ства и экономического могущества являются США  и страны так называемого «золотого миллиарда». Социалисты указывают на неравенство потребления мировых ресурсов наиболее богатыми и бедными странами в этом мире и разрыве между западным центром и периферией. По данным Г. Янушевского, «несмотря на то, что жители США составляют всего 5% населения земного шара, уже сейчас они расходуют 23% всей энергии, съдают 15% мяса, а 37% всех машин мира колесят по американ­ским дорогам. Среднестатистический гражданин США зарабатывает почти в 5 раз больше, чем усредненный житель Земли…

Парадоксальность ситуации в мировой экономике состоит в том, что североамериканский гигант возглавляет список стран, имеющих отрицательное сальдо текущего счета платежного баланса (166,8 млрд долларов в 1997 году). Это означает, что Соединенные Штаты живут за счет всего остального мира, который финансирует дефицит торгового баланса этой богатейшей страны планеты, в том числе и в форме прямых иностранных инвестиций (около 300 млрд долларов в 1999 году)» (Г. Янушевский. Мифы и реальности капитализма, 27.11.2009, https://www.proza.ru/2009/11/27/1185 , также Паульман. Мир на перекрестке четырех дорог, с. 57).

В 1992 г. в США среднедушевое производство ВВП превысило уровень Эфиопии в 72 раза. При этом в США живет 34,6 млн бедных (В. Паульман, там же, с. 56, 408).

Сходную с США роль в этом смысле играет и Британия.

«Если в 1820 году в Соединенном Королевстве среднедушевой ВВП был в 3,4 раза больше, чем в Китае, то в 1900 году разрыв между Соединенным Королевством и Ганой возрос до 9,0. Как следует из вышеприведенных данных, в ХХ веке неравенство между странами возрастало более быстрыми темпами, чем в предыдущем веке» (В. Паульман, там же, с. 56).

Сохраняющейся «капиталистической» особенностью современного ­западного общества является, таким образом, поляризация богатства и ­бедности внутри стран Запада, что выражается в неравенстве развития центра и периферии западного мира.

«Возрастающее неравенство между пятой частью мирового народо­населения, живущего в богатейших странах, и пятой частью, живущего в бед­нейших странах, характеризуется следующей динамикой: …В мире ­почти один млрд человек не могут обеспечить себе минимальные нормы потребления. Около 840 млн человек ежедневно голодают, в том числе почти­
160 млн детей не получают достаточного питания. Спутниками нищеты ­являются болезни и неграмотность. Более 880 млн человек в мире не имеют до­ступа к медицинскому обслуживанию, а 2,6 млрд человек – доступа к ­базовой санитарии. В 1997 году более 850 млн взрослых оставались неграмотными. Даже в промышленно развитых странах, где существует система всеобщего начального и среднего образования, более 100 млн человек были функционально неграмотными, то есть неспособными написать заявле­ние о приеме на работу. Свыше 250 млн детей соответствующего возраста­ не ­учатся в начальной и средней школе» (В. Паульман. Мир на перекрестке ­четырех дорог, с. 55).

При этом разрыв между бедными и богатыми странами не уменьшается, в силу особенностей западного общества, которое состоит в наличии механизма изъятия из стран периферии средств в пользу стран капиталистиче­ского центра.

«В 1999 году страны, входящие в ООН, направили на зарубежные инвестиции 720 млрд долларов США; 4/5 этих средств были вложены в экономику развитых стран (абсолютно и относительно больше, чем в 1997 году). Таким образом, драматизм ситуации состоит в том, что у стран со средним уровнем развития и у беднейших стран практически отсутствуют какие-либо шансы на улучшение их положения в будущем. Наоборот, отставание этих стран, в которых проживает 80% населения мира, вероятнее всего, будет нарастать…

Как показывают расчеты, страны “золотого миллиарда” различными способами изымают из беднейших стран примерно 400 млрд долларов в год (без учета вывоза прибылей иностранного капитала, процентов по уплате внешнего долга и увода капиталов компрадорской буржуазией), что дает возможность снижать уровень эксплуатации “своих” рабочих на 40%.

Среди негативных тенденций стран западной периферии указываются, в частности, демонтаж “государства всеобщего благосостояния” и нацио­нальных институтов социальной защиты, который происходил в последние годы во многих странах.

В целом увеличивается экономическая зависимость слаборазвитых стран от ТНК, международного финансового капитала; ширится “техно­ло­гическая колонизация” менее развитых стран более развитыми» (В. Паульман, с. 53, 57–58).

Речь идет о фактах так называемого «зависимого развития» в странах западной периферии и соответствующего «воспроизводства обездолен­­но­сти», на которое указывают оппозиционные (левые) экономисты (об этом – в следующей главе).

В роли западной периферии с 1990-х гг. оказались и страны так назы­ваемого посткоммунизма – в том числе и Россия, со всеми особенностями указанной периферии.

Как верно отмечали критики капитализма с начала XIX века, а также нынешние социалисты, «неизбежными спутниками капиталистического мира являются преступность, криминализация бизнеса и политики».

«Валовые доходы организованной преступности в глобальном масштабе оцениваются в 1,5 трлн долларов США. В основе этих доходов – торговля наркотиками, оружием, женщинами и т. п. преступная деятельность. В 1995 году объем торговли наркотиками составлял порядка 400 млрд долларов США, или примерно 8% мировой торговли – больше, чем международная торговля автомобилями или изделиями металлургической промышленности и вполне сопоставимый с экспортными операциями газом и нефтью. В отмы­ва­нии криминальных денег участвуют сотни банков.

Криминальный бизнес и теневая экономика особенно процветают в странах, которые недавно вступили на путь капиталистической рыночной экономики, в частности, в России. По оценке Главного управления по борьбе с экономическими преступлениями МВД России, объем теневой экономики может составлять от 27 до 45% ВВП России. До 90% товара, реали­зу­е­мого на внутреннем российском рынке, завезено контрабандным путем, либо растаможено лишь частично…

В настоящее время в мире насчитывается 200 млн наркоманов, причем их число растет. В последнем десятилетии ХХ века производство опиума более чем утроилось, а листа коки – более чем удвоилось» (В. Паульман, с. 61).

По данным МВФ в конце ХХ века в мире отмывались средства (так называемые грязные деньги) на сумму 590 млрд долларов США.

«Страны ОЭСР составили “черный список”, включающий в себя 35 офф­шорных зон, где происходит их отмывание. Наиболее известными офф­шорными центрами являются: Каймановы и Багамские острова, государства Израиль, Ливан, Джерси, Лихтенштейн, Панама, Филиппины, остров­ные государства Сент-Винсент и Гренадины, Доминика, Сент-Кристофер и Невис, острова Кука, Науру, Ниуэ, Маршалловы острова. Например, на острове Джерси, который находится в проливе Ла-Манш и является владением Британской короны, совокупный объем активов, которыми управляют с ост­рова примерно 12 700 человек, оценивается в 300–350 млрд долларов США» (В. Паульман. Мир на перекрестке четырех дорог, с. 62).

Особенностью капитализма являются также весьма значительные воен­ные расходы и противоречивое отношение к природной среде.

В 2018 г. оборонные расходы во всем мире составят $ 1,67 трлн, что на 3,3% больше, чем в 2017 г. Самыми высокими в мире в 2018 г. остаются военные расходы США – $ 700 млрд – около 40% всех соответствующих затрат. Расходы ближайшего конкурента – Китая – равняются примерно $ 200 млрд, России – $ 70,2 млрд (Список стран по военным расходам, wiki).

В 2018 г. военный бюджет США увеличится на 4,8% по сравнению с 2017 г., стран Европы в среднем на 1,6% (24.12.2017, https://rus.err.ee/650652/voennye­rashody­v­2018­godu­v­mire­budut­samymi­vysokimi­so­vremen­ holodnoj­vojny ).

Согласно ряду исследований «…от одной шестой до одной трети военного бюджета США уходит на те силы, главной задачей которых является получение или поддержание доступа к природным ресурсам, находящимся на территории иностранных государств» (Вайцзеккер Э., Ловинс Э.Б., Ловинс Л.Х. Фактор «четыре». В два раза больше богатства из половины ресурсов. – Цит. по антологии: Новая постиндустриальная волна на Западе. Под ред. В.Л. Иноземцева. – М.: Academia, 1999, с. 606; В. Паульман, с. 64, 65).

Следующая мрачная тенденция – это неуклонное ухудшение в результате продолжения западной экономической активности (даже в современном виде) природной среды, называемое «тихой катастрофой»

«По данным Worldwatch Institute (WWI), стоимость ущерба от природных катастроф только за последнее десятилетие ХХ века составила 608 млрд долларов США – столько же, сколько за предшествующие 40 лет. Как за­явил председатель совета директоров WWI Лестер Броун, “если индекс Dow Yones`а растет, это значит, что здоровье Земли ухудшается”, то есть он четко обозначил пагубное воздействие капитала на экологию» (В. Паульман, с. 59).

Как указывали давно члены так называемого Римского клуба, «объемы потребления человеком многих жизненно важных ресурсов и уровень за­грязнения окружающей среды различными производственными отходами уже превысили физически допустимые нормы. Если не будут приняты меры по существенному сокращению потребления материальных ресурсов и энергии, в ближайшие десятилетия произойдет непредсказуемый спад производства продуктов питания, энергии и промышленных товаров на душу населения» (Мидоуз Ден, Мидоуз Дон, Рандерс Й. За пределами допустимого: глобальная катастрофа или стабильное будущее? – Цит. по антологии: Новая постиндустриальная волна на Западе. Под ред. В.Л. Иноземцева. – М.: Acade­mia, 1999, с. 578–579).

Верно мнение социалистов о том, что «необходимо выработать новую парадигму прогресса, если человечество не хочет погибнуть в экокатастрофе» (В. Паульман, с. 59–60).

Попытку остановить разрушение природной среды пытается решить ряд международных соглашений, в частности, Киотская конвенция 1997 г., кото­рую подписали 180 государств. Согласно конвенции, «выброс в атмосферу углекислого газа должен быть сокращен в 2008–2012 гг. на 5% против уровня 1990 года. Однако соглашениям данного типа противодействует ряд запад­ных стран, в том числе США. Поэтому «ситуация в этой сфере далеко не радужная, в основном из-за позиции ведущей капиталистической державы мира – США» (В. Паульман. Мир на перекрестке четырех дорог, с. 60).

Одной из важных особенностей капитализма, на которую давно указывают социалисты, являются экономические кризисы западного общества. Эти кризисы продолжались и в конце ХХ, а также в XXI веке.

Например, в конце XX века произошел кризис 1991–1993 гг. а также восточно-азиатский кризис 1997–1999 гг. За ними последовал «хайтеков­­ский крах» 2000 г., когда биржи потеряли 50% стоимости акций (16.02.2017,  http://www.mk.ru/economics/2017/02/16/tamp­dovedet­rossiyu­do­krizisa.html ).

Весьма серьезным был экономический кризис 2008–2009 гг., начав­шийся с кризиса недвижимости и переросший в глобальный экономиче­ский кризис. По замечанию обозревателей, «падение Lehman Brothers в 2008 году привело к потере полутора миллионов рабочих мест только в одних США, вы­селению свыше трех миллионов человек из их жилищ, падению объемов мировой торговли, а последствия кризиса полностью не купированы до сих пор» (23.06.2016, https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

В  2016 г. стало известно  об остром кризисе европейских банков, в част­ности Deutsche Bankа, который угрожал самим основам существования ЕС (об этом далее). Если бы не предпринятые меры, этот кризис мог перекинуться и на США, где накапливались острые финансовые противоречия, связанные, в частности с переоценкой акций социальных сетей. Ошибку­ Д. Трампа видят в попытке отмены законов об ограничении банковского сектора, в том числе, принятого в 2010 г. «закона Додда-Франка» – в духе банков­ской дерегуляции 1999 г. (Трамп доведет Россию до кризиса, 16.02.2017, http://www.mk.ru/economics/2017/02/16/tamp­dovedet­rossiyu­do­krizisa.html ).

В целом в конце второго десятилетия XXI века можно говорить об очевидном кризисе правой консервативно-либеральной общественной модели,  выражающейся в ее многих острых проблемах.

Одной из таких острых проблем стала проблема беженцев в Европе в результате переворотов так называемой «арабской весны» и войн на Ближнем Востоке (подробнее далее).

При этом ясно, что западное общество за последние 100 лет значительно изменилось. Во второй половине XX века в Европе стали очевидны успехи реформированного капитализма, осуществленного европейскими социа­листами, в частности, социал-демократами. Действительно, в ряде стран Центральной и Северной Европы к 1980-м гг., благодаря усилиям европей­ских левых партий, удалось построить общество «социальной рыночной экономики». Феномен этого общества требует отдельного анализа.

Часто говорилось о том, что в данных странах осуществилась немалая часть того, что обещал реальный социализм. Сравнение достижений реального социализма к концу 1980-х и достижений «капитализма» (в особен­­ности реформированного – социально-рыночного) этого же периода свидетель­ст­во­вало в пользу «социального капитализма». Однако, в связи с анализом ­социал-­демократический модели, надо иметь в виду несколько важных моментов, на которые должны обращать внимание современные левые.

Во-первых, данные модели на Западе были построены в результате ­усилий левых партий – социалистов и социал-демократов, критиковавших старый капитализм начала XX века и добивавшихся перемен в многолетних столкновениях с правыми партиями – как правоконсервативными, так и праволиберальными.

Во-вторых, немалая часть успехов европейских левых была результатом той роли и того влияния в Европе и мире, которое имел реальный социа­лизм. Именно это влияние и воздействие на «реальный капитализм» и стало причиной изменений старого капитализма и возникновения его реформи­рованных вариантов, что стало  результатом реализации программ левых партий. Реальный социализм – левый мировой центр – самим фактом своего сущест­вования поддерживал левую сторону западного политического спектра. Правый истеблишмент – праволиберальные и правоконсервативные партии – были вынуждены идти на уступки своим левым, в том числе и с целью «соревнования» с реальным социализмом.

С исчезновением реального социализма и мирового левого центра на рубеже 1990-х гг. для главных правых (в первую очередь неоконсервативных) мировых игроков отпала необходимость в поддержке социал-демократизма. Отсюда – консервативный поворот начала 1990-х в Европе, в том ­числе и Западной (и непосредственно странах социал-демократического образ­ца – начиная со Швеции).

При этом, в отличие от реального социализма, социал-демократиче­ские модели строились на общей основе западного плюралистического общества с его рыночными структурами. Весьма важно, что эти рыночные структуры на Западе (в частности, в Западной Европе) имели возможность «спокойно» – без социальных катаклизмов и с минимальными военными разрушениями – развиваться в течение длительного периода.

Попытки создания сходных структур в рамках реального социализма делались его более продвинутыми восточноевропейскими моделями, в по­следние десятилетия также и Китаем.

Значительный вклад в реформы западного общества начиная с 1930-х гг. внес западный марксизм и его представители. Это показывает в своих работах, например, Перри Андерсoн (Размышления о западном марксизме. –  М.: Интер-Версо, 1991 и др.).

П. Андерсон рассматривает целый ряд работ западных марксистов, ­посвященных анализу политэкономии капитализма еще с начала XX века.­ В част­ности, он отмечает вышедшую в конце 1920-х гг. книгу Генрика Гросс­манна «Закон накопления и крах капиталистической системы».

«В изданном в год Великой депрессии (1929 г.) труде Гроссманна обоб­ща­лись классические предвоенные дискуссии по вопросу о законах движения капиталистического способа производства в XX веке и предприни­малась самая грандиозная до сих пор попытка в систематизированном ­виде изложить доказательства его объективно неизбежного краха, исходя из ­логики марксовой теории воспроизводства капитала.

… Его главные положения, которые представлялись столь своевремен­ны­ми, немедленно оспорил более молодой экономист левый социал-демо­крат Фридрих (Фриц) Штернберг» (П. Андерсон. Размышления о западном марк­сизме. – М.: Интер-Версо, 1991, с. 34. О Генрике Гроссманне и Фрид­рихе Штерн­берге см. также следующую главу о западной периферии).

В США в период Великой депрессии в 1942 г. вышла книга Пола Суизи «Теория капиталистического развития», в которой, как пишет П. Андер­сон, «молодой американский экономист… обобщил всю историю марксистских дискуссий о законах капитализ­ма – от Туган-Барановского до Гроссманна – и со своей стороны одобрил решение проблемы недопотребления, предложенное Бауэром, с образцовой ясностью» (П. Андерсон, с. 35).

По словам П. Андерсона, «Теория капиталистического развития» знаме­новала конец интеллектуальной эпохи в истории и философии марксизма. В книге П. Суизи, написанной во времена «нового курса» Рузвельта, как отмечает Андерсон, «подспудно отвергалось предположение о непреодолимости, в условиях капиталистического способа производства, кризисов, воз­ника­ющих в результате диспропорциональности и недопотребления. Он ­признавал потенциальную эффективность кейнсианского принципа ан­тицикличного вмеша­тельства государства для обеспечения внутренней ­ста­бильности импери­ализма. Окончательный распад капитализма впервые связывался с чисто внеш­ним фактором – “более высокой эффективностью экономики Совет­ского Сою­за и стран, которые, как предполагалось, могут последовать по его пути после окончания войны”. По мнению П. Суизи, “в дальнейшем был возможен мирный переход к социализму самих Соединенных Штатов”» (П. Андерсон, с. 35–36).

Звучит как будто наивно в свете разва­­­­ла реального социализма. Но не так уж наивно в свете социализма нового…

П. Андерсон упоминает и других западных марксистов – авторов аналитических работ об экономике капитализма, в частности, последнюю работу упоминавшегося австромарксиста Отто Бруно Бауэра («Между двумя мировыми войнами»), книгу Натали Можковска («О динамике зрелого капитализма») и др., описывавших западное общество первой половины XX века (П. Андерсон,  с. 35).

8. Финансовые проблемы США. О госдолге США и федеральной резервной системе. Опасности, угрожающие американскому доллару. Эксперты о ­возможных «точках воспламенения» мировой экономики.

США сохраняют лидирующее положение в западном мире. При этом у американской экономики имеются весьма серьезные проблемы.

В их числе называется сильное снижение числа рабочих мест в промышленном производстве. В настоящее время, как уже указывалось, на США приходится менее 25% всего мирового производства, по сравнению с почти 50% в 1945 г.

Острый кризис снижения конъюнктуры произошел, например, в 2001 г. после девятилетнего экономического бума.

Такое снижение и сокращение рабочих мест является результатом жест­кой конкуренции (в частности, в области технологий) со странами Европейского союза и Восточной Азии. Есть также кризис спекулятивно раздуваемых рынков и банкротства фирм, которые ведут к кризису доверия.

 Свои проблемы создает глобализация – рост открытости современной западной экономики и мобильность рабочей силы. «Утечка мозгов» работает на США и более богатые страны, например, европейские. С другой стороны, по более богатым странам наносит удар утечка рабочих мест и экономиче­ских структур в страны, где рабочая сила и условия производства дешевле (ср. теория Р. Райха).

В западном мире существует и ряд острых финансовых проблем.

Серьезная проблема экономики и финансовой системы США – это рост государственного долга. Начиная с 2002 финансового года по настоящее ­время расходы федерального бюджета США превышают его доходы.

В январе 2014 г. казначейство страны сообщило, что госдолг США­ перед резидентами и иностранными государствами достиг историче­ского мак­симума — 14 трлн долларов, то есть 100% от ВВП. (По другим данным­ такого уровня госдолг США достиг уже к 2011 г.) В сентябре 2017 г. госдолг США превысил 20 трлн долларов. Конгресс США повысил потолок гос­долга. Если бы не это, США пришлось бы объявить технический дефолт (12.09.2017, https://lenta.ru/news/2017/09/12/gosdolg/ ). Приблизительно 68% от общего объема госдолга составляет долг перед частными юридическими и физическими лицами, 32% от общего объема – долг перед иностранными государствами (Государственный долг США, wiki).

Если говорить о динамике госдолга США, то наиболее быстро этот­ долг рос с 1940 по 1970 г., когда объем его в номинальном выражении вырос с $ 50 млрд до $ 380 млрд, то есть в семь раз. Однако вследствие опере­жающей динамики роста экономики показатель соотношения госдолга к ВВП страны сократился с 120% (по окончанию Второй мировой войны) до 33–36% (конец 1970-х – начало 80-х гг.).

С 1970 по 2000 г. объем госдолга США в номинальном выражении продолжил свой рост – с $ 380 млрд до $ 5,6 трлн, составив за 30 лет 58% от ВВП.

В начале XXI века, например, с 2001 по 2011 гг., объем госдолга США стал расти намного быстрее экономики. В 2014 г. он достиг 100 % от ВВП (Государственный долг США, wiki)

В результате роста госдолга США неоднократно (с 2011 г.) подходили к грани технического дефолта, что приводило к регулярной приостановке ­работы федерального правительства. Первоначально установленный Кон­грессом потолок госдолга составил 14,3 трлн долларов. Однако, как мы видели на примере решений властей США в сентябре 2017 г., этот потолок постоянно повышается.

В августе 2011 г. кредитный рейтинг США был понижен S&P с максимального «ААА» до «АА+» с прогнозом «негативный» на фоне проблем с госдолгом и ростом дефицита госбюджета (Государственный долг США, wiki).

Проблема госдолга США связана с вопросом дефицита бюджета страны. Этот бюджет имеет постоянный дефицит с конца 60-х гг. XX века (с 1970 г. профицит бюджета США был зафиксирован только 4 раза: в 1998–2001 гг.). Постоянное дефицитное расходование создает и увеличивает государствен­ный долг. В 2010 г. дефицит госбюджета США составил $ 1,56 трлн, то есть 10,6% ВВП. После этого он начал сокращаться (см. Динамика дефицита бюджета США, wiki). В октябре 2017 г. дефицит бюджета США составил 665,7 млрд долларов. За год он вырос на 80 млрд (21.10.2017, https://www.rbc.ua/rus/news/defitsit­gosbyudzheta­ssha­vyros­666­mlrd­1508538616.html ).

При анализе американской экономики часто возникает вопрос о роли в этой экономике Федеральной резервной системы США.

Большое внимание этой теме уделяет русский консерватизм, в том числе такие его теоретики, как Н. Стариков (например, Кризис, как это дела­ется, 2009) и В. Катасонов. Очевидно, что Резервной системой управляет финансовая олигархия, о которой говорил второй марксизм (например, В.И. Ленин­ в работе «Империализм как высшая стадия капитализма»). Однако консерватизм, в особенности радикальный (Катасонов), пытается мистифицировать характер данной олигархии.

Созданная в 1900–1913 гг. Федеральная резервная система США до 1960-х существовала в определенных рамках. В начале 1960-х президент Джон Кеннеди сделал попытку поставить эту систему под контроль и передать указанный контроль государственному Казначейству, что, по мнению ряда обозре­вателей, и стало главной причиной его убийства в ноябре 1963 г. После смены власти в США произошел целый ряд важных перемен конца 1960-х – начала 1970-х гг., в частности, отказ от Бреттон-Вудских соглашений и со­здание нефтедоллара («петродоллара»).

«В июне 1963 года президент Джон Ф. Кеннеди подписал Указ 11110, согласно которому Казначейству США (не ФРС) поручалось “выпускать серебряные сертификаты против серебряных слитков, серебра или стан­дарт­­ных серебряных долларов в Казначействе”. Это означало, что правительство может ввести в обращение новые деньги, подкрепленные серебром в слитках, лежащих в хранилище Казначейства. В результате в обращение было введено более четырех миллиардов долларов в двух- и пятидолларовых банк­нотах; десяти- и двадцатидолларовые банкноты планировалось ввести в обращение позже. Кеннеди попытался установить новый порядок и заставить ФРС задуматься.

22 ноября 1963 года Кеннеди убили, и банкноты номиналом в 10 и 20 долларов так и не были выпущены. Обратите внимание на дату убийства президента: оно произошло ровно 53 года спустя после того самого тайного совещания на острове Джекил (Речь идет об основании ФРС – И.Р.).

Примечательно, что десяти- и двадцатидолларовые банкноты уже были напечатаны, но “в люди” так и не вышли. Более того – двух- и пятидолларовые купюры были изъяты из обращения. Попытка Кеннеди забрать бразды правления у ФРС и передать их Казначейству провалилась» (ФРС, 16.04.2015, http://www.pravda.ru/economics/finance/banks/16­04­2015/1256597­nsa­0/ ).

С конца 1960-х гг. преемниками президента Джона Кеннеди в США был сделан ряд шагов по усилению автономности Резервной системы. В 1971 г. президент Р. Никсон отказался от Бреттон-Вудских соглашений и обеспечил привязку доллара к нефти. Это фактически привело к передачи власти над США и мировой экономикой Федеральной резервной системе.

«В 1971 году президент Никсон отказался выполнять Бреттон-Вудские соглашения, невольно передав всю власть над США и мировой экономикой Федеральной резервной системе. С этого момента ФРС могла делать все, что угодно, без оглядки на золотой стандарт, Конгресс и кого бы то ни было.

Далее (в начале 1970-х гг.) состоялась привязка доллара к нефти, был соз­дан нефтедоллар. США и Саудовская Аравия, а к 1975 году все нефтедобы­вающие страны – члены ОПЕК – решили устанавливать цены на “черное ­золото” в долларах и вкладывать излишки прибыли в американские долговые ценные бумаги в обмен на те же условия, что США предложили Саудовской Аравии» (ФРС, 16.04.2015, https://www.pravda.ru/economics/finance/banks/16­ 04­2015/1256597­nsa­0/ ).

 «США предложили военную защиту нефтяных месторождений Саудовской Аравии, поставку саудовцам вооружений и, что, возможно, самое важное – защиту от агрессии со стороны Израиля. В обмен саудовцы согласились выставлять цену за нефть в долларах. Другими словами, Саудовская Аравия может принимать за экспорт нефти только американские доллары. Помимо этого, саудовцы дали свое согласие на вложение излишков нефтяных доходов в долговые ценные бумаги США.

По сути, доллар сохранил свой статус, но на сей раз – из-за нефти и гео­политических реалий. Мир был застигнут врасплох, и даже американ­ские союзники не обрадовались такому положению дел. Нефтедолларовая сделка оказалась ловушкой для всего остального мира, поскольку доллар­­ де-факто стал мировой резервной валютой…

Банкиры победили. Но как весь мир попал в ловушку нефтедолларов? Поскольку для того, чтобы купить нефть, многим странам нужны были доллары, они разработали экспортную стратегию, ориентированную на США: товары и услуги обменивались на доллары, на которые впоследствии на мировом рынке закупалась нефть.

Что выиграли от этого США? По сути, Америка получила двойной кредит от всех глобальных нефтяных транзакций. Во-первых, все потребители нефти обязаны покупать ее за доллары. Во-вторых, избытки прибыли неф­тедобывающих стран вкладываются в государственные долговые ценные ­бумаги США, хранящиеся в американских банках.

Нефтедолларовая система также дает Штатам три важных преимущества: рост глобального спроса на американские доллары; рост глобального спроса на американские долговые ценные бумаги; возможность покупать нефть за валюту, которой можно напечатать, сколько угодно…» (ФРС, 16.04. 2015, http://www.pravda.ru/economics/finance/banks/16­04­2015/1256597­nsa­0/ ).

В настоящее время ряд аналитиков указывают на серьезные проблемы, которые могут привести к существенному ослаблению, если не краху США. Они доказывают, что экономика США находится в таком же или даже еще более катастрофическом положении, чем перед Великой депрессией, начавшейся в 1929 г. Речь идет также о возможном падении доллара.

Согласно мнению известного аналитика Джеймса Рикардса, «16 агентств, включая ЦРУ, ФБР, Пентагон и многие другие пришли к выводу о риске краха доллара». Если этот крах произойдет, то «США ожидает депрессия, которая будет длиться 25 лет» (Д. Рикардс. Крах США неизбежен. 07.09.2014, http://news­nsk.com/krax­ssha­neizbezhen.html ).

Дж. Рикардс подробно перечисляет следующие экономические данные, анализируя которые, он пришел к данному выводу. «В период 50-х и 60-х гг. ХХ века на каждый вложенный доллар экономика США получала $ 2,41 ­роста. В период 70–80-х гг. она получала $ 0,41, а сейчас получает всего три цента экономического роста на каждый вложенный доллар.

Скоро эта цифра станет отрицательной, то есть на каждый вложенный доллар экономика США будет получать убытки, а не доход. Фондовый ­рынок США может упасть на 70% в течение одного дня. Реальная безработица в США составляет 23%.

Еще один экономический сигнал – это скорость движения денег. Сейчас скорость движения денег в экономике США быстро приближается к нулю точно также, как и перед Великой депрессией 1929 г.

Важный экономический индекс — индекс страдания и бедности (misery index), который сейчас даже превышает значение этого индекса во время начала Великой депрессии. То есть уже сейчас индекс бедности в США превысил уровень бедности 1929 года».

Джеймс Рикардс также говорит в интервью о том, что в реальности Федеральный резерв США уже стал неплатежеспособным, то есть банкротом.

«Весь капитал Федерального резерва в настоящее время составляет 56.2 млрд долларов, в то время, как долги и сомнительные долги составляют около 4.3 триллионов долларов. То есть у Федерального резерва недостаточно активов для выплаты всех возникших в экономике долгов. В 2008 году это соотношение равнялось 22 к 1, сейчас же – 77 к 1. В банковской системе США образовался огромный долг размером 60 триллионов долларов. Кроме того, в настоящее время долг растет в 30 раз быстрее экономики.

Отсюда можно сделать вывод о том, что банковская система США вот-вот рухнет. Соотношение капитализации фондового рынка по отношению к ВВП США в 1929 г. было равно 87%. Сейчас этот коэффициент составляет 203%! Это подтверждает неминуемый скорый крах фондового рынка США, который вызовет за собой цепную реакцию и крах фондовых рынков во всем мире. Уровень деривативных продуктов в настоящее время составляет 710 триллионов долларов, то есть в 10 раз выше уровня ВВП США. Страны, ­ко­то­рые больше всего покупают Казначейских обязательств США, такие­ как Россия, Япония, Китай и др., начинают от них избавляться. Например, ­Россия начала избавляться от Казначейских обязательств за несколько ­месяцев до присоединения Крыма. Не только Россия от них избавляется. ­Китай дела­ет тоже самое» (Д. Рикардс, цит. соч., http://news­nsk.com/krax­ssha­ neizbezhen.html ).

«Но если Россия и Китай начинают их продавать, то кто же будет их покупать? Недавно стало известно о том, что Бельгия начала покупать Казначейские обязательства в больших количествах на сотни миллиардов долларов, как раз именно в то время, когда Россия и Китай начали их продавать. Дж. Рикардс заявляет, что в реальности их покупает не Бельгия, а кто-то другой от имени Бельгии и, скорее всего, сам Федеральный резерв» (там же).

Дж. Рикардс говорит о так называемых «пяти точках воспламенения» современного мирового порядка. «Атаку на рынок Казначейских обя­зательств США» он называет «точкой воспламенения № 1».

«Точкой воспламенения № 2» он считает крах петродоллара, который также скоро произойдет. Главной причиной появления петродоллара является договоренность между США и Саудовской Аравией в 70-е гг. о том,­ что в обмен на личную безопасность режима Саудовской Аравии та коти­рует стоимость нефти только в долларах. Отсюда и пошел термин «петродоллар» или нефтедоллар по русски. В 2013 г. Обама нанес удар в спину ­правящей в Саудовской Аравии семье, объявив, что США теперь желают сблизиться с Ираном. Еще одна причина краха петродоллара — война России с петродолларом.

И третья причина — отказ Китая от торговли в долларах США путем заключения с Россией крупного контракта на поставку газа, где доллар ­вообще не будет использоваться для расчетов по контракту.

«Третьей точкой воспламенения» Рикардс считает тайную покупку ­Китаем больших объемов золота для того, чтобы обезопасить свои активы от неминуемого краха доллара.

«Четвертая точка воспламенения» по Рикардсу — якобы приближающийся крах экономики Китая «ввиду ее неустойчивости».

«Пятой точкой воспламенения» является 10-летний план МВФ сделать резервной валютой не доллар США, а другую искусственную валюту (SDR), но «проблема состоит в том, что у нас нет 10 лет в запасе».

Коллапс доллара – по Рикардсу – якобы «произойдет очень скоро». Согласно прогнозам Дж. Рикардса, в ближайшее время «ожидается долгосрочная депрессия и дефляция, то есть падение цен на большинство активов. Это все может произойти в течение ближайшего полугода. Поэтому людям необходимо уже сейчас подготовиться к этим событиям с тем, чтобы защитить свои деньги…

Лучшая защита от коллапса доллара — перевести свои сбережения в евро или золото, а также такие реальные активы, как, например, фермерская земля, железная дорога и т. д.» (Д. Рикардс. Крах США неизбежен, 07.09.2014, http://news­nsk.com/krax­ssha­neizbezhen.html ).

Более развернутые аргументы Джеймса Рикардса приведены в его книгах, в частности, «Смерть денег. Крах доллара и агония мировой финансовой системы» (М., 2015. – James G. Rickards. The Death of Money. NY, 2014 ).

В России сходные прогнозы уже с начала «нулевых» (и даже ранее) вы­сказывал ряд обозревателей – М. Хазин, А. Кобяков, О. Григорьев и др.

Разумеется, полностью принимать столь жесткие прогнозы о кру­шении экономики США и Запада «вот-вот», а в особенности, даваемые шапко­закидателями русского консерватизма, вряд ли следует (см. критику Д. Ри­кардса у Д. Азиза. Критический взгляд на книгу Джеймса Рикардса «Смерть денег», http://inosmi.ru/world/20140413/219517637.html ).

Однако приведенные факты свидетельствуют о весьма серьезных кризисных тенденциях экономики США и Запада в целом, которые, безусловно, оказывают значительное влияние на мировую ситуацию.

Анализ проблем ФРС США должен строиться на иных основаниях, чем те, из которых исходит русский консерватизм (в частности, Н. Стариков. Краткий курс истории ФРС, 19.12.2013, https://nstarikov.ru/blog/35294 ). Эти основания консервативного подхода следует считать эклектическими. Консервативная доктрина, с одной стороны, верно фиксирует противоречия современного капитализма. С другой же стороны, противопоставляет этому западному капитализму капитализм русский – во-первых, в форме дореволю­ционной российской империи, поэтизируемой Н. Стариковым и другими идеологами русского консерватизма, в том числе в противовес СССР. Во-вторых, в форме современной послеельцинской России.

Идея отвязки рубля от доллара справедлива, но эта идея противоречит консервативной доктрине о современной РФ как «новой российской империи», поскольку дореволюционная российская империя была реально так же, как нынешняя консервативно-либеральная, встроена в западную экономическую систему. Консерватор Стариков нигде не говорит о том, что реальную отвязку рубля от западных валют провели советские большевики, которых он по своей консервативной логике ставит в один ряд с афган­скими моджахедами.

9. Современный кризис Западной Европы и его причины. Выход Британии из ЕС, отвязка швейцарского франка от евро и угроза распада Евросоюза. Удар США по европейской финансовой системе. Две тенденции в отношениях ­ат­лантической и европейской западных группировок. Ошибочная европейская стратегия русского консерватизма и современный левый подход.

Серьезный аспект западного кризиса – кризис Западной Европы (Европейского союза), так или иначе поддерживаемый США, или – как стало очевидно при президенте Д. Трампе – прямо санкционируемый ими.

Сильный удар по экономике Евросоюза нанес кризис 2009 г.

По словам российского исследователя О. Буториной, «2009 г. стал для стран ЕС самым тяжелым со времен Великой депрессии. Совокупный ВВП упал на 4%, а инвестиции – на 13%, бюджетный дефицит в среднем под­нялся до 6% (а по зоне евро – до 7%.) ВВП. Только за 2009 г. совокупный государственный долг стран ЕС вырос с 62% почти до 75%. В Греции он приблизился к 130%, а в Италии – к 120% ВВП. Безработица выросла с 7,1 млн до 9,0 млн человек.

Во всех государствах-членах были проведены массированные анти­кризисные программы. На преодоление кризиса потратили 4,5 трлн евро, или 37% совокупного ВВП стран ЕС. Весной 2010 г. на грани дефолта оказалась Греция, вскоре кризис перекинулся на другие слабые страны еврозоны. Сегодня помощь из фондов спасения ЕС получают четыре государства: ­Гре­­-ция, Ирландия, Португалия и Кипр. Благодаря титаническим усилиям ­ор­га­-нов ЕС и Европейского центрального банка (ЕЦБ) удалось избежать ­худ­­-шего – распада еврозоны. Однако говорить об окончании кризиса пока рано.­

Наметившееся в 2010–2011 гг. оживление захлебнулось. По итогам 2012 г. ВВП Евросоюза сократился на 0,3%, а еврозоны – на 0,6%… Государст­венная задолженность стран ЕС подбирается к 90% от совокупного ВВП по сравнению с 64% в 2008 г. Угрожающе растет безработица: в апреле 2013 г. общая численность безработных в странах ЕС составила 26,6 млн человек, или 12% рабочей силы.

Кризис также закрыл дискуссию о вступлении в ЕС Турции. Он показал, что внутренние возможности интеграционной группировки принимать новых членов исчерпаны. В ближайшие годы в ЕС смогут вступить некоторые небольшие страны, на этом процесс расширения будет завершен. Аналогичным образом исчезли основания для сколько-нибудь реалистичных прогнозов о начале переговоров с Украиной. До середины столетия эта глубоко европейская по своей культуре, истории и самосознанию страна останется за пределами Евросоюза. То же в полной мере относится к Белоруссии и Молдове. Прогнозы с более дальним горизонтом – дело безнадежное» (О.В. Буторина. Европейский союз после кризиса: упадок или возрождение? –  Вестник МГИМО-Университета, 2013, № 4 (31), с. 71–81).

Принятое в июне 2016 г. Британией – главным европейским союз­­­ни­ком США – решение о выходе из Европейского союза (вrexit) нельзя не оценить как весьма серьезный удар по ЕС, который, вопреки пропагандист­­скому ­ту­ману, совместно с Британией наносит США.

Уже в период своей президентской кампании это решение активно поддержал новый президент США Дональд Трамп. В 2017 – начале 2018 г. роль США в вrexit‘e стала вполне очевидной.

«Выход Британии из ЕС, – отмечал портал Regnum, – был практиче­ски единодушно расценен экспертами как удар по Евросоюзу. Как может быть притягательна для других стран модель ЕС, если из него выходит одно из важнейших для функционирования этого союза государств? Тем не ­менее, ради достижения собственных политических и экономических целей Британия пошла на это, прекрасно понимая, что вrexit закладывает политиче­скую мину под существование всего ЕС» (23.07.2016, https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

При этом очевидны весьма значительные издержки такого решения для самой Британии. Так, по расчетам Лондонской школы экономики, «в долгосрочной перспективе снижение объемов торговли с ЕС обойдется Великобритании в 9,5% ВВП, а спад объемов иностранных инвестиций – в 3,4% ВВП или даже больше. Одни только эти потери уже намного превышают весь потенциальный выигрыш от вrexit’а. Чистый взнос Британии в бюджет ЕС в прошлом году составил всего лишь 0,35% ВВП. При этом выгода от отмены европейских норм регулирования будет невелика, поскольку трудовой и товарный рынки в стране уже и так едва ли не самые свободные в мире» (23.07.2016, https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

Кроме того, к немалым потерям для Британии приведут и ответные санк­­ции ЕС. «По мнению Филиппа Леграна, экономического советника президента Европейской комиссии, такое решение приведет к введению импорт­ных тарифов на британские товары, в том числе 10%-ного налога на экспорт автомобилей в ЕС, и появлению нетарифных барьеров. Расположенные в Великобритании финансовые учреждения потеряют лицензию на свободный экспорт услуг в ЕС. Потеря полного доступа к общему рынку ЕС объемом в $ 16 трлн и его 500 миллионам потребителей вызовет спад иностранных инвестиций.

Более того, для Великобритании экспорт в ЕС (13% ВВП) значит больше, чем экспорт в Великобританию для ЕС (всего лишь 3% ВВП).

Инициатива остается в руках Евросоюза, который, можно не сомневаться, будет очень жестко вести себя с Британией. Многие участники экономической деятельности – немецкие автопроизводители, французские ­фермеры, финансовые центры Европы – захотят изолировать своих бри­тан­ских конкурентов.

В целом, согласно оценке немецкого фонда Бертельсмана, потери Великобритании из-за выхода из ЕС превысят до 2030 года 300 млрд евро, то есть, больше, чем по 20 млрд евро в год. Тем не менее, несмотря на все эти потери, Лондон, для приличия прикрывшись мнением народа с целью избежать ­обвинений в развале ЕС, пошел на этот шаг. Почему?» (Когда начнется экономический развал ЕС? 23.07.2016, https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

С выходом Британии из ЕС связаны и другие важные экономические события, в частности, решение Центробанка Швейцарии отвязать швейцарский франк от евро, которое, очевидно, было сделано в январе 2016 г. и получило от обозревателей название Schweizxit.

«Понять долгосрочную стратегию Лондона, – замечает портал Reg­num, – поможет другое событие – 15 января 2016 года Центробанк Швейцарии принял решение отвязать франк от евро».

В результате, как отметил Александр Запольскис, «хотя более-менее точные цифры одних только прямых потерь еще предстоит подсчитать, уже сейчас можно констатировать, что Швейцария своим этим решением одномоментно выбро­сила на ветер не менее 450–500 млрд швейцарских франков или примерно 415 млрд евро. За один день.

Возникает логичный вопрос – почему страна, на протяжении многих лет имеющая стабильный бюджетный профицит и резервы, в полтора раза превосходящие национальный ВВП (лучший показатель в мире!), пошла на столь разрушительный шаг для собственной экономики?»

Ответ, по мнению Александра Запольскиса, состоит в том, что в начале января швейцарские банкиры узнали о весьма остром кризисе, который ожидает евро и ЕС (21.01.2015, https://regnum.ru/news/polit/1886423.html ).

Таким образом, по замечанию обозревателей, вrexit‘у предшествовал Schweizxit – отвязка курса швейцарского франка от евро, на поддержание которого Швейцария тратила по 200 млрд евро в год.

Оба события  первой половины 2016  г. стали признаками  острейших экономических экономических катаклизмов в Европе, как и такие события, как отвязка от евро чешской кроны в апреле 2017 г.

В 2016 г. эксперты обратили внимание также на серьезные проблемы, с которыми столкнулся играющий весьма важную роль в европейской финансовой системе Немецкий банк (Deutsche Bank). По итогам 2015 г. Deutsche Bank понес убытков на сумму 6,8 миллиарда долларов. В 2016 г. акции Deutsche Bank «упали до тридцатилетнего минимума, потеряв с начала года свыше 40% стоимости».

Почему такое стало возможным? По замечанию обозревателей, «главная проблема банка состоит в том, что по каким-то причинам последние месяцы и годы он стремительно наращивал на своем балансе массу токсичных активов (в основном деривативов), которая на сегодня вылилась в пира­миду величиной около 75 трлн евро (!), то есть сопоставима с масштабами всей мировой экономики».

Как отмечают эксперты (в частности А. Роджерс), причиной этого стала финансовая игра с CDO (обеспеченными долговыми обязательствами), которая была одной из причин кризиса 2008 г. «В 2013 году именно Deutsche Bank первым запустил их снова в оборот, только уже под новым названием bespoke tranche opportunity (дословно переводится как “сшитая на заказ по частям возможность”). Затем за ним, в погоне за высокими прибылями и с целью замаскировать токсичные активы на своих балансах, в эту игру снова включились и  другие – весьма крупные европейские и мировые банки  BNP Paribas, JP Morgan и Citigroup» (23.07.2016,(https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

«То есть Deutsche Bank стал играть в ту игру, за которую был наказан Lehman Brothers. В этой связи возникают два логичных вопроса. Первый – почему Deutsche Bank стал играть в эту игру, которая может обрушить не только экономику Германии и Евросоюза, но и уничтожить роль Германии как политического центра Европы? Второй – под чьим реальным управлени­ем находится банк, формально находящийся в зоне немецкой юрисдикции?

На проблемы Deutsche Bank обратил внимание в своем очередном докла­де и МВФ, который заявил, что “Deutsche Bank является одним из глобальных системно значимых банков, который потенциально может нанести ощутимый вред финансовой системе на мировом уровне”. Также в число самых проблемных банков вошли британский HSBC и швейцарский Credit Suisse (оба входят в список крупнейших банков мира)» (23.07.2016, https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

В 2016–2017 гг.  Deutsche Bank был вынужден выплатить весьма значительные штрафы ряду инстанций США, в частности минюсту и Федеральной резервной системе США, решениям которых банк был вынужден подчиниться. В 2016 г. Deutsche Bank  «выплатил США штраф в размере 7,2 миллиарда долларов за обвинения в незаконных махинациях с ипотечными бумагами в США» (21.04.2017, https://regnum.ru/news/economy/2266171.html ).  В апреле 2017 г. он был оштрафован ФРС на 156 млн долларов. Среди штрафов, выплаченных банком, были и штрафы за манипуляции ценными бумагами из России (08.02.2017,(https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2017/02/09/676767­platit­deutsche ). Выплата Deutsche Bankом штрафов продол­­жа­лась и далее в 2017 г. (26.10.2017, https://www.kommersant.ru/doc/3449473 ).

В целом, по итогам 2017 г., банк потерпел убытки в размере порядка 512 миллионов евро. Причиной отрицательного баланса по словам руководства банка стала, в том числе, и дополнительная налоговая нагрузка, возникшая после реформы налогообложения в США (02.02.2018,(http://rus.delfi.ee/daily/business/deutsche­bank­poterpel­ubytki­v­polmilliarda­evro?id=80988395 ).

Признаки острого финансового кризиса в ЕС в 2016 г., выразившиеся, в том числе, и в проблемах Deutsche bankа, заставили ряд обозревателей делать самые радикальные прогнозы. По их мнению, новый кризис может быть острее, чем кризис 2008 г., последствия которого в западном мире пол­ностью не были преодолены и восемь лет спустя. Тем более, что к отмеченным ­финансовым проблемам ЕС добавлялся и экономико-политический кризис на периферии Европы – в таких  странах как Португалия, Италия, Греция и Испания (PIGS), о котором – в 11-й главе.

Указанный кризис, по мнению аналитиков МВФ, может вызвать «цепную реакцию, которая обрушит не только еврозону, но и выльется на американские фондо­вые рынки. ЕЦБ самостоятельно не вытянет последствий подобного краха, а нежелание нести на себе всю тяжесть последствий (особенно после британского референдума о выходе из ЕС) подтолкнет страны-участницы к параду суверенитетов, в результате чего Евросоюз, скорее всего, прекратит свое существование» (А. Роджерс. Банкротство «Deutsche Bank» подтолкнет Евро­союз к распаду, 05.07.2016,(https://cont.ws/@alexandr­rogers/312001 , также 23.07.2016, (https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

Аналитики Regnum’a даже связывали вероятный распад ЕС с началом войны. «Но как нам демонстрирует вся история человечества, еще ни разу не было случая, чтобы перезапуск мировой системы происходил без войны. Поэтому и тащит мировая “партия войны” изо всех сил к власти в США психически неуравновешенную Хиллари Клинтон, чтобы иметь на этом месте человека, который при необходимости без колебаний обнулит долги Запада перед мировым сообществом» (Brexit, Deutsche Bank – exit!  23.07.2016, https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

Таким образом, ряд обозревателей связывает острый кризис в западном мире с европейским вrexitom (сочетающимся с целым рядом ударов по институтам ЕС) и даже вероятной войной. Сторонницей таковой считалась Х. Клинтон, которой русские консерваторы противопоставляли «хорошего» Д. Трампа, на чем была построена идейная (а может и не только) поддержка русским консерватизмом нового президента США. Однако к лету 2017 г. док­т­рина «хорошего Трампа» провалилась так же, как и многие другие консервативные доктрины.

Заказ на военные конфликты, очевидно, остался и при Трампе, что показывает ряд событий 2017 г. – вокруг Северной Кореи, Сирии и др.

Однако прогнозировавшегося консервативными аналитиками развала ЕС  не произошло. Более того, было признано, что «несмотря на все эти казусы и вrexit’ы, инвесторы по всему миру видят не падение рынков, а их рост на 10%. И это вызывает закономерный вопрос – “кто же тащит рынки вверх, когда они должны уже давным-давно быть внизу?” Иван Колыхалов дает следующий ответ: “На графике мы видим общие покупки активов центральными банками (где BoJ – Банк Японии, Fed – Федрезерв, ECB – ­Европейский Центральный Банк, EM – банки разви­вающихся стран,­ SNB – Национальный банк Швейцарии). То есть, вторую волну кризиса изо всех сил сдерживают Европейский Центробанк и Банк Японии (23.07.2016, https://regnum.ru/news/polit/2160275.html ).

Факт поддержки европейских банков японскими (а также видимо и американскими) партнерами позволяет говорить о том, что в ситуации современных кризисов на Западе действуют две тенденции. Одна из них – противостояние и борьба западных государств и их группировок между ­собой, например, атлантической группировки США с Англией и континентально-европейской ЕС во главе с Германией и Францией.

Но существуют и другая – противоположная тенденция – интеграции, как военной, например, в рамках НАТО, так и экономической.

Первая тенденция выражается в торгово-финансовых  и политических конфликтах между указанными группировками. Характерный пример – вrexit, другой – скрытая поддержка США торговых и финансовых акций, ослабляющих европейскую валюту и экономические (банковские и проч.) структуры ЕС.

Антиевропейский характер имеет история с беженцами в Европе (кризис беженцев) в результате арабских революций, в особенности разгрома Ливии и гражданской войны в Сирии. Важно подчеркнуть, что именно США (очевидно в том числе и в целях давления на ЕС) провоцировали «закат Европы», поощряя и навязывая ей указанный острый кризис беженцев и ­«толерантную» миграционную политику.

Но действует и вторая  тенденция – интеграции. Она позволяла ЕС и Западу в целом избежать наиболее тяжелых последствий ослабления европейской валюты и банковской системы, серьезно угрожавших ЕС в послед­ние годы. Нажим на европейские структуры, включая Deutsche bank, имел место. Но имела место и поддержка европейских финансовых институтов, которая позволила предотвратить острый кризис 2015–2016 гг. в Европе.

Эту вторую тенденцию интеграции и регуляции, нарастающую в современной западной экономике, не учитывает русский консерватизм, в частности, обозреватели Regnum’a, в 2016 г. поспешившие рапортовать о неизбежном со дня на день «крахе ЕС».

О стратегии российского консерватизма по отношению к Европе следует сказать особо. Этой стратегии свойственен ряд противоречий, выте­кающих из однобокой теории «борьбы с либерализмом».

В частности – поддержка «правильного антилиберала» Д. Трампа, а значит и его политики, то есть политики неоконсерватизма США в Европе, ­состоящей в расколе и даже возможном развале ЕС.

Представители русского консерватизма до последнего времени делали ставку на критиков ЕС – не только на умеренных евроскептиков – но и на внесистемных правых консерваторов (правых националистов), настроенных на развал Европы. Это подтверждает много фактов. В том числе: организованный партией «Родина» консервативный форум 2015 г., поддержка россий­ской консервативной элитой Марин Ле Пен, заключение в декабре 2016 г. договора о сотрудничестве «Единой России» с австрийской партией Сво­боды (http://tass.ru/politika/3886199 ) и проч.

В такой политике русский консерватизм практически подыгрывает американскому неоконсерватизму, выступая в форватере его политики развала Европы.

Современная левая стратегия для России должна быть, видимо, противоположной – она должна быть линией защиты Европы (ее континентального ядра) против ее разрушения США и Британией. В интересах России, по нашему мнению, сдерживание неоконсерватизма США в Европе в союзе с ядром континентальной Европы – Германией и Францией.

10. Идеология современного западного общества. Либерализм и консер­ватизм. Консервативный либерализм и левая оппозиция.

С точки зрения сторонников российского консерватизма, а также ­таких западных теоретиков, как И. Валлерстайн или Ф. Фукуяма – идеологией современного западного общества является либерализм.

Реально при таком подходе из западной идеологии удаляется второй – консервативный – компонент, на что должна постоянно указывать современная левая теория.

Напомним отношение марксисткой традиции к либерализму (точнее, правому либерализму).

Марксистская традиция никогда не отрицала важной роли либера­лизма в становлении современного (прежде всего западного) общества, но рассматривала эту роль исторически и «диалектически». Как указывал класси­ческий марксизм, либеральные идеи (идеи Просвещения в широком смысле от Локка до Руссо) лежали в основе великих антифеодальных и антимонархических революций – Английской и Французской с ее лозунгами Свободы, Равенства и Братства. Эти лозунги и соответствующие просветитель­ские (и либеральные) идеалы сыграли важную роль в становлении современного мира – прежде всего западной («капиталистической») цивилизации, а также мировой цивилизации в целом.

Однако левая традиция – начиная с ранних социалистов – указывала на формальность либеральных лозунгов равенства и свободы в условиях ­западного («буржуазного») общества, а с ними и на ограниченность традиционного (правого) либерализма. Причины этой ограниченности обосновал классиче­ский марксизм (например, в известной работе Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке»). Речь шла о необходимости смены капитализма «социализмом», при котором формальные при капитализме свободы приобрели бы реальное содержание.

В «Диалектике природы» Энгельс пишет, например, о «либеральном немецком филистере» середины XIX века следующим образом: «Даже либе­ральный немецкий филистер 1848 г. очутился внезапно и неожиданно в 1849 г. против своей воли перед вопросом: либо возвращение к старой реакции в еще более свирепой форме, либо продолжение революции до республики, может быть, даже до единой и неделимой республики с социализмом на заднем плане. Он недолго раздумывал и приложил свою руку к созданию ман­тёйфелев­ской реакции, как цвета немецкого либерализма. Точно так же французский буржуа оказался в 1851 г. перед несомненно неожиданной для него дилеммой: либо карикатура на империю, преторианство и эксплуа­та­ция Франции шайкой прохвостов, либо социально-демократическая рес­пуб­­­лика, – и он склонился перед шайкой прохвостов, чтобы можно было под­ ее охраной продолжать эксплуатировать рабочих» (К. Маркс, Ф. Энгельс. ПСС, т. 20, с. 527).

Понятие «реакции» у Энгельса предвосхищает данное понятие у Ленина (например, в работе «Памяти Герцена»), по сути дела описывая те же идеологические и политические явления, что и более позднее понятие «консерватизма» (об этом ниже).

В 1890-х гг., наблюдая конкретную политическую борьбу в ряде Европейских стран от Германии до Англии, Фридрих Энгельс высказывает ряд важных соображений о трех главных тогда политических направлениях – либералах, консерваторах и социалистах.

Говоря о классовых основах данных партий, Энгельс связывает консерваторов, в частности, британских, с феодальной знатью – лордами, либералов – с буржуазией, а социалистов – с рабочим классом.

«С тех пор как крупная буржуазия, – пишет он об Англии, – и вместе с ней виги-аристократы и университетские идеологи переметнулись в консервативный лагерь (это началось после 1848 г., усилилось после реформы 1867 г., а решающий шаг сделан со времени билля о гомруле), либерализм представляет собой по преимуществу мешанину всех сект и сектант­ских причуд этой богатой сектами страны» (К. Маркс, Ф. Энгельс. ПСС, т. 39, с. 229–330).

«Здесь среди официальных политиков, – замечает Энгельс  в другом месте, – царит полный разброд – как у либералов, так и у консерваторов. Либералы могут удержаться только ценой новых политических и социальных   уступок рабочим, но на это у них не хватает мужества… Иначе говоря, вместо того чтобы усилить позиции рабочих против буржуа и лордов, они хотят ­только усилить позиции буржуа против лордов, а на эту удочку рабочие больше не попадутся…

Богачи, довольные status quo, поголовно становятся консерваторами, а либеральная партия вырождается и делается все более зависимой от рабочих голосов» (К. Маркс, Ф. Энгельс. ПСС, т. 39, с. 181, 207).

Энгельс подвергает критике как либеральные, так и консервативные группировки европейских стран и показывает, что политическая инициатива выдвижения новых общественных целей в данных странах переходит к соци­а­листам (в том числе социал-демократам). По его словам,  относящимся к социалистам (радикальным левым), «мы теперь являемся тем, чем либералы были до 1848 г… В Европе теперь положение – я имею в виду внутреннее в отдельных государствах – все более приближается к тому, которое было в 1845 году. Пролетариат все в большей степени занимает пози­цию, которая тогда принадлежала буржуазии» (там же, с.117).

Либеральные партии представляют буржуазию, которая в новой обстановке выдвижения социалистов ведет себя непоследовательно в отстаи­вании даже своих собственных требований, например, гражданских прав. Энгельс ожидает, что «либералы и другие буржуазные партии будут пытаться еще больше урезать избирательное право» (цит. соч., т. 39, с. 118).

Он отстаивает самостоятельность социалистических (левых) сил: «рабочие на ближайших выборах должны, не считаясь ни с либералами, ни с тори, выставить собственных кандидатов». Энгельс выступает сторонником «решительной борьбы с либералами как с противниками», доказывая не­об­ходимость «противопоставлять либералам социалистических кандидатов» (­­К. Маркс, Ф. Энгельс. ПСС, т. 39, с. 143, 8).

Анализ К. Марксом и Ф. Энгельсом либерализма был продолжен В.И. Лениным.

Ленин углубляет сформулированный классическим марксизмом подход к либерализму, который можно определить как «диалектический».

Отношение Ленина к либерализму двойственно. Он (например, в ­ра­­-бо­те «Памяти Герцена» 1912 г.) дает положительную оценку революционно-­демократического либерализма Герцена и критически относится к официальному (позднему) либерализму последователей и «чествователей» основателя «Колокола» в начале XX века. Этот официальный либерализм Ленин подвергает постоянной критике. В работе «Памяти Герцена» он критикует «подлый либерализм» в Европе, который «восстановлял разрушенные троны, который рукоплескал Наполеону III и который проклинал, не умея понять его классовой природы, Герцен» (В.И. Ленин. ПСС, т. 21, с. 257).

Ленин в данной работе (как и других работах о либерализме) говорит о положительности революционной демократии («буржуазной революционности»), а значит и либерализма, в определенную историческую эпоху – именно борьбы западного («буржуазного») общества с феодализмом. При этом он указывает также и на то, что на ином этапе развития этого запад­ного общества (капитализма) революционность либерализма исчезает, ­заменяясь на поддержку контрреволюций и стагнации. На этом основании Ленин критикует за подавление революции 1848 г. правый либерализм еще XIX века, как и либерализм начала XX века, и отличает от этого официального либерализма «революционный либерализм» Герцена. «Революционный либерализм» (либерализм революционных демократов) по Ленину сбли­жается с социализмом. «Верхушечный» буржуазный либерализм, напротив, тяготеет к консерватизму – идеологии «помещичьего царя» (о консерва­тизме далее).

В работе «Памяти Герцена» Ленин критикует произошедшую в России (в том числе и в революции 1905 г.) «сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем» и противопоставляет либерализм демократии. Правые либе­ралы с его точки зрения – не полные демократы, что показывает их реальная политика. Реальные демократы – социалисты и революционеры. Отсюда тезис – «революционная демократия против либерализма».

«Минуло сто лет со дня рождения Герцена, – пишет Ленин в работе «Памяти Герцена». – Чествует его вся либеральная Россия, заботливо обходя серьезные вопросы социализма, тщательно скрывая, чем отличался революционер Герцен от либерала».

«Не вина Герцена, – продолжает Ленин, – а беда его, что он не мог видеть революционного народа в самой России в 40-х годах. Когда он увидал его в 60-х, он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу народа над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем. Он поднял знамя революции».

По словам Ленина, «духовная драма Герцена была порождением и отра­жением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность бур­­жу­азной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социали­стического пролетариата еще не созрела. Этого не поняли и не могли понять рыцари либерального российского языкоблудия, которые прикрывают теперь свою контрреволюционность цветистыми фразами о скептицизме Герцена. У этих рыцарей, которые предали русскую революцию 1905 года, которые забыли и думать о великом звании революционера, скептицизм есть форма перехода от демократии к либерализму – к тому холуйскому, подлому, грязному и зверскому либерализму, который расстреливал рабочих в 48 году…» (В.И. Ленин. ПСС, т. 21, с. 257).

Понимание Лениным либерализма, таким образом, значительно более глубоко, чем трактовка этого течения в рамках нынешнего русского консерватизма. Ленин различает «буржуазную демократию» (то есть революционный демократизм) и примиренческий (официальный) либерализм. Поздние (официальные, «верхушечные») либералы, «окопавшиеся в рабьей “легальной” печати», «подло и низко клевещут на Герцена, возвеличивая слабые стороны Герцена и умалчивая о сильных» (В.И. Ленин, там же, с. 255–262).

Подход Ленина к правому либерализму заложил основы отношения к нему советского (второго) марксизма, который продолжил полемику с данным западным течением, пережившим во второй половине XX века новый подъем. Этот новый подъем западного либерализма был связан с острой идео­логической борьбой между реальным социализмом и западным капитализмом в ходе холодной войны. В данный период Запад начинает ­активно использовать потенциал праволиберальной идеологии для критики реального социализма – его политической и экономической репрессивности: нарушения «прав человека» и «экономических свобод», которые «есть на Западе, но нет при коммунизме».

Описание во втором марксизме либерализма второй половины XX века можно считать в определенной мере тенденциозным, что было связано с характером идеологической полемики эпохи холодной войны 1940–80-х гг., а также особенностями советского (второго) марксизма, в сталинском варианте тесно связанного с русским правым консерватизмом. (Впрочем, так же тенденциозна была и критика реального социализма правым либе­рализмом.)

В позднее советское и постсоветское время эстафету полемики с западным (правым) либерализмом принял правый русский консерватизм, избавившийся от советского традиционализма. Однако его критика либерализма явно отлична от критики этого течения в марксистской традиции – в том числе в рамках второго марксизма. Это критика либерализма со стороны «правого союзника», который фактически поддерживает либерализм, вы­ступая с ним в союзе против левых.

Марксистскую линию критики правого либерализма продолжил неорто­доксальный марксизм, в том числе западный, в частности, Франкфуртская школа. По словам П. Андерсона, «Хоркхаймер и Адорно по-прежнему испы­тывали резкую личную неприязнь к американскому обществу, что нашло отражение в опубликованном после войны совместном труде “Диалектика Просвещения”, предусмотрительно изданном в Голландии» (П. Андерсон, Размышления о западном марксизме. – М.: Интер-Версо, 1991, с. 46–47).

Левой теории следует говорить о классическом либерализме, в своей поздней форме приобретающем апологетический по отношению к традиционному западному обществу характер, как о либерализме правом. О правом либерализме следует говорить также потому, что кроме него есть либерализм левый, к которому примыкает и современная левая теория. (Ее можно рассматривать, в некотором роде, как «коммунистический либерализм», то есть либерализм в «зеркальном» варианте.)

Идеалом правого (классического) либерализма считается современное западное общество и дореволюционные (докоммунистические) общест­венные формы. Современная левая теория признает ценности классиче­­ского либерализма, но указывает на необходимость его существенного ­дополнения социалистическими (самоуправленческими) ценностями (равенство и проч.). Современная левая теория должна говорить о необхо­димости реформы реального социализма, а не о его разрушении. Преимущество коммунистической модели перед социал-демократическим вариантом социализма составляет ориентация на самоуправление и понимание ­его важности.

Определенное сходство современной левой теории с классическим (правым) либерализмом определяется ее симметрией с этим либерализмом. (Она является зеркальным отражением такового в посткоммунистическом мире.)

Говоря об обществе западного образца, многие его идеологи считают  основой этого общества либерализм и либеральные ценности. Однако либе­рализм – не единственное течение западной идеологии. Не менее важным (вторым) компонентом этой идеологии (в ряде случаев более важным, чем либерализм) является консерватизм.

Консерватизм – второй идеологический компонент западной идеологии. Используя шкалу правого-левого следует говорить о «правых» вариантах данных идеологий – правом консерватизме и правом либерализме. (Есть также и левые варианты.)

Консерватизм остается политическим течением, весьма важным не только для современного западного общества, но и для посткоммунистических стран от Прибалтики и России до Закавказья. Особенностью правого консерватизма в мире реального социализма, как и на Западе в XX веке, является жесткая национальная ориентация (национализм) и признание в качестве идеала дореволюционных общественных форм. (Темы посткоммунистиче­ских консерватизмов неоднократно рассматривались в этой работе, как и в отдельной книге «Кризис Нового российского порядка и крах русского консерватизма». – Тарту; СПб.: Крипта, 2015.)

Либерализм – витринная часть западной идеологии, которую обычно выдвигают на первый план. О консерватизме на Западе (а теперь и в мире посткоммунизма) говорится значительно реже. То, что либерализм представляется единственной западной идеологией, заслуга не только либерализма, но и консерватизма – вначале западного, затем российского. Так, один из западных критиков либерализма Иммануил Валлерстайн, говоря о после­либеральном времени (см. книгу «После либер­ализма») фак­тиче­ски считает альтернативой либерализму не левые течения, приверженность которым ему часто приписывают, но консерватизм.

Такой подход продолжает и русский консерватизм. Его представители считают, что единственная западная идеология – это либерализм. Тогда как консерватизм западной идеологией как будто и не является. Отсюда выражения типа «либеральная модель Пиночета». Русский консерватизм утвер­ж­дает, что Пиночет (а значит и его более ранние европейские аналоги – Муссолини и проч.) – «либерал». За этим, очевидно, стоит ложное, слишком широкое значение понятия «либерализма» – теория «либерализма без берегов». Русские консерваторы как будто не знают того, что на Западе помимо либерализма всегда существовал и консерватизм.

В России в постсоветское время (в особенности с начала «нулевых») на консерватизм возлагались большие надежды. Он представлялся новой найденной, наконец, идеологией. И до сих пор данная идеология реально является преобладающей в России.

С точки зрения современного левого подхода западная идеология представляет собой не «либерализм», как считают представители консервативного течения на Западе (И. Валлерстайн), так и в России, а блок двух течений – консерватизма и либерализма – консервативный либерализм. Современная левая теория подчеркивает связь (а фактически и единство) западных (правых) течений консерватизма и либерализма.

Мысль о единстве западного либерализма и консерватизма высказывал ряд неортодоксальных (отличных от второго марксизма) левых теоретиков еще в середине прошлого века.

Например, Маркузе в книге «Борьба против либерализма в тоталитарном государстве» (The Struggle Against Liberalism in the Totalitarian View of the State», in Negations: Essays in Critical Theory, trans. Jeremy J. Shapiro, Boston: Beacon, 1968, pp. 3–42) утверждал, что фашизм (то есть радикальный консерватизм) и либерализм не оппозиционны в политическом плане, что­
на самом деле они тесно связаны идеологически (Анджела Дэвис. Наследия Маркузе, 1998, http://scepsis.net/library/id_2580.html ).

Анализ идеологии консерватизма был начат классическим марксизмом. Первым понятием для описания этого явления у Маркса и Энгельса еще с 1840-х гг. было понятие «реакции», например, «мантейфелевской реакции».

Понятие «реакции» относительно консерватизма использует также и Ленин, критиковавший как либерализм, так и консерватизм.

Анализируя консервативную идеологию в России (в том числе и ее ради­кальные варианты) Ленин говорит о «черносотенных, правых партиях», а так­же о «крайне правых» – в лице таких фигур, как В. Пуришкевич (В.И. Ленин. ПСС, т. 21, с. 238, 239).

Ленин высказывает соображение о разделе власти между либералами и «реакцией» – крайне правыми – читай консерваторами, в частности, радикальными.

«Крайние правые, – писал Ленин в статье «О черносотенстве» (сентябрь 1913 г.), – партия помещиков. Но ограничиться связями с одними помещиками они не могут. Им приходится прикрывать эту связь и делать вид, что они защищают обще­народные интересы, отстаивают “добрые старые” ­порядки “устойчивого” земледельческого быта. Приходится взывать к самым закоренелым пред­рассудкам самого захолустного мужика, играть на его темноте» (О черносо­тенстве. – ПСС, т. 24, с. 18).

«Либеральным буржуа, – по его словам, – нужен раздел власти с Пуриш­ке­­ви­чами» (В.И. Ленин. Либерализм и демократия. – Апрель 1912 г., ПСС,­ т. 21, с. 239).

«В современной России есть две буржуазии. Одна – это очень узкий слой зрелых и перезрелых капиталистов, которые в лице октябриста и кадета заняты на деле тем, что делят между собой и Пуришкевичами теперешнюю политическую власть, теперешние политические привилегии» (В.И. Ленин. Либерализм и демократия. ПСС, т. 21, с. 241).

Говоря о реальном содержании идеологии тех или иных партий, Ленин указывает, что «и черносотенные, правые, партии и либералы (кадеты) лишь замалчивают этот вопрос… Потому что классовые интересы помещиков и буржуазии заставляют их извращать сущность партий крестьянских и рабочих… Либералу нужен избиратель, либералам нужна доверяющая им и идущая за ними толпа (чтобы заставить потесниться Пуришкевичей), но политической самостоятельности толпы либерал боится» (В.И. Ленин. Либерализм и демократия. ПСС, т. 21, с. 237–238, 239).

Можно различать консерватизм умеренный (в том числе «торийского» образца) и консерватизм радикальный – радикальный правый национализм – теорию национальной революции.

Умеренный консерватизм на Западе – в современной Западной Европе – фактически находится у власти в виде различных Народных партий (см. следующий раздел данной главы). Не менее широко в Европе представлен и радикальный консерватизм (правый популизм). Этот «несистемный» европейский консерватизм часто выступает против ЕС.

Западная консервативно-либеральная идеология (как либерализм, так и консерватизм) является определяющей на Западе. Она оказывает влияние на широкие слои интеллигенции также и в мире бывшего реального социализма (посткоммунизма), и прежде всего в России.

Левый теоретик И. Месарош считает идеологию консерватизма «ли­нией наименьшего сопротивления».

«В самом деле, очень сомнительно, что “испытанная” консервативная линия наименьшего сопротивления могла бы оказаться релевантной хотя бы в рамках среднесрочной перспективы, не говоря уже о долгосрочной» (Иштван Месарош. Варварство на горизонте, 01.11.2013,(http://scepsis.net/library/id_3552.html ).

Наряду с правыми политическими течениями на современном Западе существует и «левый» (социалистический) уклад, отражением которого высту­пали и западные социал-демократические модели общества, и левые группировки в современных западных политических структурах.

11. Западная политическая система и политические группировки – на примере Европарламента. Истеблишмент – правые консерваторы и либералы.­ Левая оппозиция.

Власть (истеблишмент) современного западного общества представ­ляют две главные правые группировки: правые либералы и правые консерваторы.

В США у власти – блок демократов (правых либералов) и республикан­цев (правых консерваторов). В Европе – сходным образом (что показыва­ет расклад фракций Eвропарламента восьмого созыва) истеблишмент представляют правые консерваторы, Народные партии (выросшие, в частности, из христианско-демократических группировок), а также правые либералы.

Главными правящими партиями Европейского союза (по результатам выборов 2014 г.) являются консервативные партии.

Основная сила (фракция) в Европарламенте (имеющим 751 депутата) – правая и консервативная Европейская Народная партия (ЕНР-EPP, European People’s Party), которая имеет 221 место (29,4%).

Европейская Народная партия доминирует в формировании Еврокомиссии (правительства ЕС). В июле 2014 г. пост главы Еврокомисии занял лидер Христианской социальной народной партии Люксембурга Жан-Поль Юнкер, который сменил на этом посту Жозе Мануэля Баррозу.

Изначально партия создавалась в 1970-е гг. христианскими демократами, но потом расширилась за счет консерваторов и правоцентристов (так называемых либеральных консерваторов). Статус крупнейшей фракции ЕП сохра­няется Европейской Народной партией с 1999 г. По своей ориентации она остается умеренно-консервативной. По сравнению с прошлым составом (после выборов 2009 г.) в 2014 г. Народная партия потеряла 44 места в Европарламенте и вынуждена выстраивать еще более тесную коали­цию со второй крупнейшей европейской партией – социалиста­ми. Общеевропей­ская идеология Народной партии включает в себя поддерж­ку интеграции и курс на европейский федерализм (Европарламент, wiki).

В Европарламенте есть и вторая консервативная группировка – Альянс европейских консерваторов и реформистов (Alliance of European Conservatives and Reformists – ECR), созданная британскими консерваторами (Тори) на антифедералистской платформе. В июле 2014 г. группа «Европейские консерваторы и реформисты» состояла из 70 депутатов (к 2018 г. – 72 ), представляющих 15 государств – членов ЕС и конт­ролировала 9,3% всех голосов в Европарламенте. В партию входили консервативные партии Польши, Словакии, Венгрии. По сравнению с предыдущими выборами этот партийный союз улучшил свой результат и получил 14 новых мест.

Фракция «Европейские консерваторы и реформисты» (ECR) разошлась с правящей Народной партией по вопросам федерализма и создала собст­венную антифедералистскую фракцию в Европарламенте. Помимо членов Консервативной партии Британии активную роль в ней играют 19 представителей польской партии «Право и справедливость» (Я. Качиньского). Основа ECR, таким образом, – союз консервативных группировок Польши и Британии. После последних выборов фракция привлекла 12 новых партий, в том числе добившуюся серьезного успеха в Германии новую консервативную партию «Альтернатива для Германии» (семь депутатов).

Третья консервативная группировка в Европарламенте – фракция ­Европа наций и свобод (ранее Европейский альянс за свободу), состоящая из 36 депутатов. «Европа наций и свобод» (Europe of Nations and Freedom) ­определяется как «крайне правая националистическая фракция Европей­ского парламента», основанная 16 июня 2015 г. Она является самой маленькой фракцией в Европейском парламенте. Лидер – Марин Ле Пен. 

В данную крайне правую фракцию Европарламента входят «Национальный фронт» Франции, нидерландская Партия свободы, итальянская «Лига севера», Австрийская партия свободы, «Фламандский интерес», «Кон­г­ресс новых правых» и вышедшая из Партии независимости Соединенного королевства Дженис Эткинсон. Всего в настоящее время во фракции шесть партий, 35 депутатов и один кандидат (Фракции Европарламента, wiki).

История создания данной фракции следующая. После выборов в Европейский парламент 22–25 мая 2014 г. националистические и другие крайне правые партии, представляющие Европейский альянс за свободу, решили создать собственную фракцию в Европарламенте нового созыва. Преды­дущей попыткой сформировать крайне правую фракцию в Европейском ­парламенте была группа «Идентичность, традиция, суверенитет», кото­рая распалась со скандалом меньше чем через год после создания в 2007 г.

Переговоры о создании новой консервативной фракции начались в мае-июне 2014 г. Проб­лемой было выполнение необходимых критериев: минимальное количество депутатов для создания фракции – 25 человек, они должны представлять не менее семи стран – членов ЕС. Позднее, в 2014 г., многие крайне правые партии, включая «Национальный фронт» и «Лигу севера», вышли из Европейского альянса за свободу и образовали новую фракцию Европарламента (Европейскую политическую партию) «Движение за Европу наций и свобод». 15 июня 2015 г. Марин Ле Пен объяви­ла о запуске новой фракции Европарламента.

Часть радикальных консервативных группировок, в частности, «Золотая заря» и «Йоббик» – не вошли в объединение.

Всего консерваторов в Европарламенте (221 + 70 + 37) = 328.

После консерваторов вторая правая группировка в Европейском парламенте – либералы. Она также состоит из нескольких групп.

Первая группа европейских либералов – Альянс либералов и демократов за Европу – АЛДЕ. (The Alliance of Liberals and Democrats for Europe Party, ALDE Party.) На 2014 г. АЛДЕ являлась четвертой по величине партией ЕС, имеет 67 мест в Европейском парламенте (8,9%) и 8 мест в Европейской ­комиссии. На выборах 2014 г. она потеряла 17 мест (11,4%).

АЛДЕ – европейская партия, основанная в 1993 г., Первоначально ­называлась Европейская либерально-демократическая и реформистская ­пар­тия (European Liberal Democrat and Reform Party, ELDR Party). Является скорее конфедерацией политических партий европейских стран, входит в Либе­ральный Интернационал.

От Российской Федерации в АЛДЕ участвуют Российская объединенная демократическая партия «Яблоко» и Российский народно-демократический союз. Партия «Яблоко» входит в состав АЛДЕ с 2006 г. (она также с 1998 г. участвует в работе Либерального Интернационала).

12 июля 2008 г. вице-президент партии принял участие в работе­­ съез­да Российского народно-демократического союза (РНДС). 30 октября 2008 г. состоялось официальное вступление РНДС в ELDR (затем ALDE).­ С 2013 г. партия «РПР-ПАРНАС» является полноправным членом партии «Альянс либералов и демократов за Европу» (ALDE), став правопреемником РНДС.

Всего правых (консерваторов и либералов) в Европарламенте: 328 + 67 = 395 (из 751). Заметим, что приведенный расклад политических сил в Европарламенте полностью опровергает утверждение русских консерваторов о том, что у власти на Западе находятся только “либералы”. Это утверждение является явным мифом. Реальное соотношение европейских политических сил показывает, что правоконсервативные группировки в Европе суще­­ст­венно более влиятельны, чем праволиберальные. Это же можно сказать, по-­видимому, и относительно западного общества в целом.

Третью наиболее влиятельную группу в Европарламенте составляют левые. Это, во-первых, партия европей­ских социалистов (191 место – 25,4%). Во-вторых, европейские левые – ­Европейские объединенные левые/Лево-зеленые Севера (52 места – 6,9%). В-третьих, примыкающая к левым Европейская партия зеленых (50 мест – 6,26%).

Всего левых в Европарламенте: 191 + 52 + 50 = 293. То есть почти 40% Европарламента. Плюс – независимые депутаты. (Подробнее – в главе 11.)

12. Некоторые итоги. Западное общество как капитализм и его «капиталистический» кризис.

Анализ показывает, что несмотря на значительные технологические и социальные изменения, структурные особен­ности западного общества к концу второго десятилетия XXI века не изменились – это тот же «капитализм». Тако­го определения не отменяют ни постиндустриальные перемены этого общества, ни наличие социалистического уклада в современном западном мире, представленного в том числе и европейской социал-демократической  моделью.

Реальное описание современного западного общества (в том числе и с позиций марксизма) должно отталкиваться как от мифологии русского консерватизма, так и апологетических консервативно-либеральных теорий, в частности, постиндустриальных.

К концу второго десятилетия XXI века западный мир сохраняет мировое лидерство в современной цивилизации – экономическое, политическое и проч. Что будет дальше – вопрос. Вероятно, в ближайшие десятилетия XXI ве­ка это лидерство сохранится, но может приобрести несколько иные ­формы.

При этом налицо признаки кризиса западного общества, прежде всего в его главных центрах – США и Западной Европе, которые можно понимать как признаки кризиса капитализма и правого контроля в западном мире.

В последнее десятилетие США не только продолжает осво­ение так назы­ваемого посткоммунистического пространства (стран бывшего реального социализма в Европе), но проводит также и специфическую политику в отно­шении своего главного союзника – Западной Европы.

Неоконсервативный нажим США на Европу в целом усилил в ней «правый перекос». Последний способствовал ряду негативных явлений – разрушению социальных завоеваний Старой Европы (в частности, Франции), усиле­нию правоконсервативных партий и группировок как в европейском цент­ре, так и на периферии, например, в Скандинавии.

Очевидно специфическое противостояние США Западной Европе ­(ранее полностью союзнической им), которое выразилось, в частности, в поддержке главной страной Запада выхода Британии из ЕС, а также навязы­ва­нии Евро­пе провальной миграционной политики – приема беженцев, поток которых образовался после инспирированных США арабских революций, в том числе и в Сирии. Извест­но и о других фактах противостояния США и ЕС, например, финансового.

То, что это западное общество, вполне вероятно, сохранит свое лидерство в ближайшей исторической перспективе, не исключает необходимости появления других мировых центров.

Главной альтернативой современному западному обществу и его типу развития мы считаем так называемое посткоммунистическое пространство, включая и Россию. Именно этому пространству, как мы доказываем, дает шанс современный западный кризис – кризис западного капитализма и ­западного правого истеблишмента.

Но этот важный для Восточной Европы и России шанс альтернативы не могут реализовать восточноевропейские и российские правые группировки – как праволиберальные, так и правоконсервативные. Это шанс – не для России под правым контролем, России «правого сектора». Это шанс для левой идеи и левой политики в России.

С точки зрения левого подхода следует подвергнуть критике политику русского консерватизма в Европе, в частности, по отношению к ЕС. Главным направлением российской консервативной политики и пропаганды последнего времени была фактически поддержка развала ЕС и группи­ровок, выступающих на стороне такого развала – то есть евроскептиков и радикальных консерваторов типа «Национального фронта» Марин Ле Пен или Австрийской партии свободы. Тем самым консервативная элита в России фактически поддерживает европейскую политику американского неоконсерватизма, направленную на подрыв ЕС в интересах США.

Следует усомниться в выгодности для России развала Европы. Возможно, России следует не «топить» Европу и ЕС, а выступить против их разрушения (в том числе США и Британией) на стороне Германии и Франции?

Альтернативой правому развитию в Европе выступают левые силы, имеющие серьезное влияние в Европарламенте (до 40% депутатских мест).

(Подробнее о возможностях европейского поворота влево см. главу 11.)

Глава 10.

ПЕРИФЕРИЯ ЗАПАДНОГО ОБЩЕСТВА.
ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА, АРАБСКИЙ МИР,
БЛИЖНИЙ ВОСТОК, АЗИЯ. НАСТУПЛЕНИЕ ЦЕНТРА,
ЛОКАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ И ВОЙНЫ

«Аналогия с империей вполне оправдана потому, что глобальная капиталистическая система управляет всем и вся и вырваться из ее объ­ятий не так легко. Подобно любой империи, она имеет центр и пери­ферию, причем первый получает выгоды за счет последней. Самое же главное – ­глобальный капита­лизм проявляет склонность к экспансии». 

Джордж Сорос.Открытое общество.
Реформируя глобальный капитализм 

Весьма ярко проблемы и противоречия современного общества западного типа показывает периферия этого общества – Латинская Америка, Арабский мир, Ближний Восток и сходные регионы.

Консервативно-либеральная (правая) идеология дает апологетическое описание развития западной периферии, например, в теории «модерни­зации».

Однако объективное описание развития западной периферии требует освобождения от апологетики и следования реальным фактам анализа, то есть требует критического подхода. Такой критический подход в описаниях западной периферии – так называемого «третьего мира», показывавший серь­ез­­ные противоречия ее развития, предлагал второй советский марксизм. Этот «старый левый» (не лишенный своих недостатков) подход потерпел пора­жение вместе с реальным социализмом и Восточным блоком. ­Однако новый современный анализ западной периферии должен учесть ­достиже­­ния советского подхода. Это делают латиноамериканские (и не только) ав­то­ры левого направления, фактически близкие современному (третьему) ­марксизму.

Описание западной периферии имеет особое значение для постком­мунистического мира. Такое значение объясняется весьма просто: мир ­бывшего реального социализма (посткоммунизма) с начала 1990-х также ­оказался западной периферией – со всеми вытекающими из этого послед­ст­виями. Отсюда важность анализа реальной ситуации на западной периферии и его противоречий для мира посткоммунизма.

Для первых десятилетий так называемого посткоммунистического развития мира бывшего реального социализма от Хорватии и Прибалтики до Украины характерна апологетика западного варианта этого развития, попытки скопи­ровать в странах бывшего реального социализма идеологию и политическую практику общества западного образца. Проблемы и противоречия подобного копирования в посткоммунистическом мире оказывались за пределами анализа. Однако к концу второго десятилетия XXI века оборотные стороны и противоречия применения западных моделей реформ в мире бывшего реального социализма осознаются все более. Оказывается, что эти противоречия весьма похожи на те, которые проявляются в традиционных странах западной периферии – к примеру, на Ближнем Востоке или в Латинской Америке, ставя под сомнение традиционные западные тео­рии развития этих стран, например, теорию модернизации.

Достаточно объективный взгляд на процессы развития западной периферии вы­сказывали и некоторые представители Запада. Приведем, например, в расширенном виде вынесенную в эпиграф цитату из работы Джорджа Сороса о глобальной капиталистической системе.

«Аналогия с империей вполне оправдана потому, что глобальная капиталистическая система управляет всем и вся и вырваться из ее объятий не так легко. Подобно любой империи, она имеет центр и периферию, причем первый получает выгоды за счет последней. Самое же главное – глобальный капитализм проявляет склонность к экспансии. Он не ищет равновесия, а одержим идеей завоевания. И пока существуют рынки и ресурсы, не инкорпорированные в его систему, с этой идеей он не расстанется. Когда я говорю об «экспансии», то имею в виду не столько географические границы, но преж­де всего рост масштабов и влияния системы. Это то, о чем мы говорили – ­рыночные ценности распространяют свое влияние на сферы, в которых прежде господствовали нерыночные ценности» (Сорос Д. Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм. – М., 2001, с. 234).

Попробуем рассмотреть (по необходимости максимально коротко – в обычном для данной работы виде) некоторые вопросы развития западной периферии. Это рассмотрение должно быть объективным, а значит и критичным, как это свойственно современной левой теории.

1. Латинская Америка к концу второго десятилетия XXI века: правая ­волна. Предыстория: о левых, пришедших к власти в начале «нулевых». Уго Чавес.

Важная часть западной периферии – Латинская Америка. Особенно­стью этого региона можно считать максимальную близость американскому (расположенному в США) центру западного общества. Эта близость определяет многие проблемы Латинской Америки.

Конец второго десятилетия XXI века в этом регионе мира характеризуется правой политической волной, выразившейся, в частности, в отстранении в 2014–2016 гг. от власти ряда латиноамериканских руководителей, например, Бразилии и Аргентины, представлявших левое политическое ­течение. Данная правая волна была явным контрастом по сравнению с ­первым десятилетием XXI века, которое принесло США ряд неприятных сюрпризов.

По мнению бывшего президента Аргентины Кристины Киршнер, «сейчас наблюдается движение назад относительно тех национальных и народных правительств, которые были в регионе. Происходит движение вперед тех сил, которые можно назвать “правыми консерваторами”» (Киршнер считает, что Латинская Америка политически откатывается назад, 23.07.2016, https://ria.ru/world/20160723/1472704767.html ).

Говоря о причинах правого поворота в Латинской Америке с начала второго десятилетия XXI века, Кристина Киршнер обращает внимание на связь этой правой волны с влиянием США. Как замечает экс-президент Аргентины, с 2010-х гг. Соединенные Штаты стали оказывать Латинской Америке явно большее внимание, чем в начале «нулевых».

По ее словам, «с 2001 года США перестали активно вмешиваться в дела региона, поскольку после теракта в WTC у них появились другие приоритеты. Эти приоритеты остались и сейчас, но, как мне кажется, США снова устремили свой взгляд на регион, на который всегда они смотрели как­ на почти что собственные запасы энергоресурсов, продуктов питания, минера­лов и водных ресурсов» (Киршнер считает.., 23.07.2016, (https://ria.ru/world/20160723/1472704767.html ).

До этого – с середины XX века – развитие Латинской Америки показывало чередование правых и левых волн.

За левой волной 1950–60-х гг. последовала правая волна второй половины XX века. Она включала, например, переворот в Чили 1975 г. после нескольких лет действия левого правительства Сальвадора Альенде. А также успешную борьбу Запада с левым движением в Боливии и др.

Эту правую волну еще более усилил крах реального социализма в конце 1980-х гг. в результате неудачной советской перестройки.

Новое «полевение» в Латинской Америке, как уже отмечалось, стало заметно в начале XXI века. В эти годы к власти пришли левые президенты Уго Чавес (Венесуэла, 1998), Нестор Киршнер (Аргентина, 2003), Эво Моралес (Боливия, 2005) и Рафаэль Корреа (Эквадор, 2007).

Однако, как мы видели (и как указывает ряд оппозиционных латино­американских политиков, в частности, Кристина Киршнер), в начале «нуле­вых» эта правая волна несколько ослабела.

Первым знаком сдвига влево в латиноамериканской политике начала «нулевых» (после поражения реального социализма на рубеже 1990-х) стала победа на президентских и парламентских выборах 1998 г. в Венесуэле левого лидера Уго Чавеса.

Чавес победил, набрав более 55% голосов, хотя доминирующее положе­ние в Национальном конгрессе занимали правые группировки ДД («Демо­кратическое действие») и КОПЕЙ (Социал-христианская партия). Основным соперником Чавеса на выборах 1998 г. выступил кандидат от правоцентрист­ского объединения «Проект Венесуэла» Энрике Салас Ремер, набравший почти 40% голосов.

Победу Уго Чавеса в ноябре 1998 обеспечила левая коалиция «Патриотический полюс», которое возглавило «Движение Пятая Республика» (ДПР). В коалицию входили различные левые партии: еврокоммунистическое  «Движение к социализму» (МАС), партия «Родина для всех» (отколовшаяся от «Радикального дела»), Коммунистической партии Венесуэлы и другие группы. Левая коалиция набрала около 34% голосов и завоевала 76 из 189 мест­
в Палате депутатов и 17 из 48 мест в Сенате (Чавес, wiki).

Программные положения чавесовской ДПР носили общий характер: «Движение» обещало проведение конституционной реформы, очищение страны от коррупции и злоупотреблений политических элит, создание демо­кратического общества социальной справедливости, привлечение масс к ­управлению государством. Опорой «Движение Пятая Республика» (ДПР) ­стали «боливарианские комитеты», созданные сторонниками Чавеса, в первую очередь, в бедных городских кварталах.

В 2000 г. в Венесуэле была принята новая конституция, за чем последовали новые президентские и парламентские выборы. Победу на них одержал сам Уго Чавес (собравший почти 60% голосов) и его левое «Движение Пятая Республика» (ДПР). Оно завоевало 92 из 165 мандатов в Национальной ассамблее. Остальные места в парламенте распределились следующим образом: ДД – 33, КОПЕЙ – 6, «Проект Венесуэла» – 6, МАС – 6, «Радикаль­ное дело» – 3, «Родина для всех» – 1, «Национальная конвергенция» (сторонники Рафаэля Кальдеры) – 1, прочие – 17 (Чавес, wiki).

На протяжении 2001 г. противостояние между президентом Чавесом и его противниками из среды старых элит нарастало. В 2002 г. противники президента инициировали национальную забастовку в знак солидарности с руководством и сотрудниками государственной нефтяной компании, которые протестовали против назначения президентом Чавесом новых членов совета директоров. Обстановка серьезно обострилась после того, как круп­ней­шие профсоюзные и профессиональные объединения Венесуэлы зая­вили о превращении 48-часовой всеобщей забастовки в бессрочную.

В апреле 2002 г. произошла попытка государственного переворота – воен­ный мятеж. Он начался с вооруженных столкновений, за которыми по­следовал арест Чавеса. На пост временно исполняющего функции президента мятежники выдвинули президента Ассоциации промышленников и предпринимателей Педро Кармона. Кармон распустил парламент, приостановил работу генерального прокурора и государственного контролера, а также отменил принятое в годы президентства Чавеса законодательство, перераспределившее часть национального богатства в пользу малоимущих. США приветствовали переворот.

Однако большая часть армии осталась верна президенту, к тому же на улицы вышли многие сотни тысяч его сторонников, которых мобилизовали «боливарианские комитеты», преимущественно в бедных кварталах городов. Они требовали освободить арестованного президента, которого мятежники двое суток держали на отдаленном острове, и вернуть ему власть. Военный переворот провалился с триумфом для Чавеса. В результате контрпере­­-
во­рота Уго Чавес вернулся к власти; его ведущие противники были аресто­ваны ­(Чавес, wiki).

Провал апрельского переворота не положил конец политическому кризису в Венесуэле. В течение года оппозиция, воспользовавшись нараста­нием экономических трудностей и инфляции, организовала четыре всеобщих забастовки против правительства президента Чавеса. Они, однако, за­кон­чились провалом. 15 августа 2004 по требованию правой оппозиции состоялся референдум о досрочном отзыве Чавеса с поста президента. Против отзыва проголосовало 59,10% пришедших на участки избирателей.

Уго Чавес победил также на президентских выборах 4 декабря 2006 г.

В конце 2006 г. в ряде государств Центральной и Южной Америки ­победу одержали потенциальные союзники Уго Чавеса – Даниэль Ортега в Никарагуа и Рафаэль Корреа в Эквадоре.

Через две недели правящая партия «Движение Пятая республика» (исп. Movimiento V Republica) объявила о своем роспуске в качестве первого шага к формированию единой пропрезидентской партии из более чем 20-ти политических организаций (в том числе трех сравнительно крупных партий – Коммунистической партии Венесуэлы, «Отечество для всех» и «Мы можем» (Podemos). По замыслу Уго Чавеса, в условиях существования одной сильной партии стране будет легче строить «социализм XXI века»: «Нам нужна одна партия, а не азбучный набор… Мы не можем прийти к социализму просто по мановению волшебной палочки. Социализм – это процесс ежедневного созидания». Новая партия, по предложению Уго Чавеса, была названа Единая социалистическая партия Венесуэлы.

Одновременно с созданием «партии власти» Уго Чавес предложил пере­смотреть конституцию Венесуэлы «в пользу ее большего соответствия задаче построения социализма», в частности, отменить ограничение президент­ских полномочий двумя сроками.

В начале января 2007 г. Уго Чавес объявил о предстоящей национализации крупнейших в Венесуэле телекоммуникационной и электроэнергетической компаний – Compania Nacional de Telefonos de Venezuela (CANTV) и Electricidad de Caracas, контролируемых американскими фирмами. Они были национализированы в 2007 г. Речь идет также о намерении Венесуэлы получить контрольный пакет акций добывающих и нефтеперерабатыва­ющих предприятий Exxon Mobil, Chevron, Total, ConocoPhillips, Statoil, BP.

18 января 2007 г. парламент Венесуэлы (состоящий исключительно из сторонников Уго Чавеса из-за бойкота оппозицией выборов 2005 г.) единогласно проголосовал за закон, предоставляющий Чавесу чрезвычайные зако­нодательные полномочия на полтора года. За это время президент собирался провести национализацию ключевых секторов экономики, обеспечить переход к государству контрольного пакета акций иностранных нефтяных компаний, действующих в районе реки Ори­но­­ко, ввести бессрочное президентское правление в стране и переименовать ее в Социалистическую Республику Венесуэла. Эти революционные преобра­зо­­ва­ния, по мысли Чавеса, позволят построить в Венесуэле «социализм XXI века». Оппозиция расценила принятое решение как очередной шаг к диктатуре.

Руководство Чавеса сделало ряд реформаторских шагов в области обра­зования. С весны 2007 г. были отменены вступительные экзамены в вузы страны, открыт Боливарианский университет, в 2009 г. были приняты новые стандарты школьного образования, общие как для государственных, так
и для частных учреждений. Чавес поддержал также отмену ЕГЭ во время ­учебы в университетах пообещал студентам повысить стипендию до $ 100, ­открыть льготные студенческие столовые и обеспечить классы новейшим оборудованием.

Чавес начал повышение заработной платы рабочим и служащим. Повы­шение на 30% заработной платы коснулось более пяти миллионов человек. На это ежегодно из бюджета страны предполагалось выделять свыше 2,5 млрд долларов. Уго Чавес заявил, что это стало возможным благодаря социалисти­ческому характеру «боливарианской революции» и указал, что, когда страной руководило прокапиталистическое правительство, повышение зар­платы трудящимся никогда не превышало 2%.

1 мая 2008 г. указом президента в Венесуэле был установлен самый высокий уровень минимальной заработной платы в Латинской Америке – 372 доллара США. Реально же по так называемому «черному курсу доллара», по которому исчисляются все цены в Венесуэле, минимальная зарплата составляла около 140 долларов (Чавес, wiki).

В 2007 г. в процессе национализации энергетического сектора в Венесуэле все месторождения нефти в стране были поставлены под государственный контроль, а американские компании Exxon Mobil и ConocoPhillips, ­отказавшиеся работать на новых условиях, ушли с венесуэльского рынка. Также национализации были подвергнуты энергетика и телекоммуникации.

3 апреля 2008 г. президент Венесуэлы объявил о национализации цементной промышленности страны и заявил, что правительство Венесуэлы не будет более терпеть то, как частные компании экспортируют цемент, необходимый для ликвидации дефицита жилья в стране. «Примите все законные меры, чтобы национализировать всю цементную промышленность страны в кратчайшие сроки», – сказал он в телевизионном обращении.

Производством цемента в Венесуэле занимались, в основном, иностран­ные компании. Почти половину рынка контролировала мексиканская компания Cemex, производившая 4,6 млн тонн цемента в год. Значительная доля в венесуэльском производстве цемента принадлежала также французской Lafarge и швейцарской Holcim Ltd. Чавес указал, что цементная промышленность – это особенно важный стратегический сектор экономики Вене­суэ­лы и заверил компании, производящие цемент, что государство выплатит им достойную компенсацию.

В апреле 2008 г. вице-президент Венесуэлы Рамон Карризалес сообщил о принятии правительством решения национализировать крупнейший метал­лургический комбинат страны Sidor, принадлежащий после приватизации в 1997 г. аргентино-итальянской промышленной группе Techint. По данным Латиноамериканского института железа и стали, Sidor является четвертой по значению металлургической компанией в Латинской Америке, главным поставщиком проката и металла в страны Андского сообщества наций – Боливию, Колумбию, Перу и Эквадор. Национализация предприятия объяснялась «длительным трудовым конфликтом» рабочих с владельца­ми предприятия, что не позволило заключить новый коллективный договор. Указ о национализации Sidor был подписан 1 мая 2008 г. (Чавес, wiki).

Чавес выступал как острый критик экспансионистской политики США и глобализации. 20 сентября 2006 г. на сессии Генеральной ассамблеи ООН он назвал Буша-младшего «дьяволом». По словам Чавеса, Буш выступал накануне в ООН как «хозяин мира», и мир должен быть обеспокоен таким подходом американского руководства.

После неудачного переворота 2002 г. укрепились контакты Чавеса с­ Ф. Кастро и Кубой. Понимая, что им не справиться в одиночку в условиях враждебного окружения, оба лидера пришли к выводу о необходимости создания единого антиимпериалистического фронта, способного противо­стоять «агрессивным режимам» Западного полушария. Уго Чавес выступил за создание вокруг Венесуэлы оси государств-единомышленников, разде­ля­ющих его революционные боливарианские идеи. Такой режим устано­вился в Боливии с избранием президентом Эво Моралеса.

Для обозначения союза Венесуэла – Куба – Боливия Уго Чавес в начале 2006 г. изобрел термин «ось добра» в противовес американской «оси зла». Эти государства сближает не только левая антиимпериалистическая и антиамериканская риторика их лидеров, но и реальная взаимная выгода от сотрудничества: по данным США, Венесуэла ежедневно поставляла на Кубу около 90 тыс. баррелей нефти по льготным ценам, что позволяло Кубе зарабатывать на реэкспорте нефти. Куба направила в Венесуэлу десятки тысяч своих технических специалистов, в том числе около 30 тыс. врачей. Для Боливии Венесуэла является источником инвестиций для разработки газовых месторождений (Чавес, wiki).

Чавес заявил о намерении создать национальную систему ПВО, которая «прикроет все Карибы». Новая система ПВО позволит отслеживать воздушные цели на расстоянии 200 км и уничтожать их за 100 км до подлета к территории Венесуэлы.

В июле 2006 Уго Чавес совершил поездку по ряду государств, которые, по его мнению, должны стать участниками единого антиимпериалистиче­ского фронта – после очередной встречи с Фиделем Кастро он посетил ­Беларусь, Россию (Волгоград – Ижевск – Москва) и Иран (уже в пятый раз). Первоначально зарубежное турне также включало поездку в КНДР, но впослед­ствии было решено вместо этого нанести визит во Вьетнам, Катар, Мали и Бенин.

В начале июля 2006 г. Чавес, выступая в качестве почетного гостя на саммите Африканского союза в Гамбии, призвал африканские страны «оказывать сопротивление американскому неоколониализму» и установить более тесные связи между Латинской Америкой и 53 государствами – членами пан­африканской организации. Чавес наладил контакты также с Ираном – президентом Ахмадинежадом.

Чавес не раз подвергался острой критике, преимущественно со стороны представителей высших и средних слоев общества. Оппоненты обвиняли Чавеса в пренебрежении к избирательному законодательству, нарушении прав человека и политических репрессиях, чрезмерной расточительности и фактическом финансировании расходов кубинского государства. Они называли Чавеса «диктатором нового типа». Но несмотря на все это Уго Чавес обладал необычайной популярностью (Чавес, wiki).

Весной 2011 г. у Уго Чавеса обнаружилась болезнь – рак. В июне 2011 г. Уго Чавес был доставлен на Кубу для лечения. 1 июля 2011, по возвращении в Венесуэлу Чавес заявил, что перенес две операции: по поводу внутритазового абсцесса и по удалению злокачественной опухоли. К октябрю 2011 г. ему было сделано четыре курса химиотерапии.

В октябре 2011 г. в мексиканской печати было опубликовано интервью сбежавшего из страны лечащего врача Сальвадора Наваррете, который ­утверждал, что у Чавеса выявлено тяжелое онкологическое заболевание, ­которое не оставляет шансов на благополучный исход. По прогнозам медицинского эксперта, венесуэльскому лидеру оставалось жить около двух лет (Чавес, wiki).

В декабре 2011 г. Чавес высказал предположение, что США могли преднамеренно заразить раком его и еще нескольких лидеров Латинской Аме­рики, которые выступали против американской политики (Чавес раскрыл козни США, 29.12.2011, http://www.newsru.com/world/29dec2011/4aves.html , NEWSru.

Уго Чавес умер 5 марта 2013 г. В апреле 2013 г. президентом Венесуэлы стал Николас Мадуро (о нем далее).

2. Бразилия. Президентские сроки Лула да Сильвы и Дилмы Руссеф. Правые попытки переиграть результаты их руководства: импичмент Дилмы Руссеф и суд над Лулой да Сильва. Президенты Аргентины Нестор и Кристина Киршнер. Эво Моралес в Боливии, Рафаэль Корреас в Эквадоре.

В Бразилии важные перемены левого направления провели президенты Лула да Сильва и Дилма Руссеф, представлявшие левоцентристскую Партию трудящихся Бразилии.

Лула (Луис Инасиу) да Сильва на выборах в 2002 г. был избран прези­дентом, набрав в первом туре 46,4% и во втором туре 61,3% голосов. Воп­ре­ки ожиданиям и предвыборной риторике Лулы его правительство продолжило макроэкономическую политику его предшественника­ Ф. Кардозу с сохранением первичного профицита государственного бюджета и плавающим курсом национальной валюты. Единственным принципиальным измене­нием в экономической политике стало свертывание программы привати­зации, хотя проводить ренационализацию Лула не стал.

На выборах 2006 г. он был переизбран, набрав в первом туре 48,6% и во втором – 60,8% голосов (Лула да Сильва, wiki).

При участии Лулы да Сильва в Бразилии были проведены важные экономические и социальные реформы.

Благодаря политике Лулы, «в 2000 годах в Бразилии произошел огромный экономический и социальный сдвиг. Правительство Лулы осуществляло жесткий контроль над финансовой политикой и инфляцией. Кроме того, оно разработало и провело целый комплекс социальных программ (главная из них – Bolsa Familia), благодаря которым 12 млн беднейших бразиль­ских семей получают небольшие ежемесячные выплаты при условии, что их дети регулярно посещают школу и делают необходимые медицинские прививки.

Благодаря политике, проводимой Лулой, социальное неравенство в Бразилии достигло минимального показателя за последние полвека: с 1994 по 2010 г. уровень бедности в стране упал на 67,3%, причем 50% от этого падения пришлись именно на годы президентства да Силвы» (Лула да Сильва, wiki).

«Наше правительство никогда не было и не будет популистским. Оно было, есть и будет народным», – заявил Лула в начале своего второго срока. Кстати, когда Лула шел на второй президентский срок, верховный трибунал по проведению выборов оштрафовал его на 422 тысячи долларов за нару­шения в ходе проведения предвыборной агитации. Он якобы напечатал ­агитационные листовки значительно раньше установленного срока. Эксперты считают, что этот “скандал” не позволил Луле победить в первом туре – он набрал 48,7%» (Лула – первый в мире президент из рабочих, 31.06.2012, http://www.sensusnovus.ru/analytics/2012/07/31/14131.html ).

Продолжателем политики Лулы да Сильва стала Дилма Руссеф, в 2010 г. избранная президентом Бразилии и также представлявшая Партию тру­дящихся.

До своего избрания Дилма Руссеф с июня 2005 г. возглавляла админи­ст­­ра­цию президента Лула да Сильвы. Ранее она была его помощником в ­пе­риод предвыборной кампании 2003 г., затем министром энергетики в его ­правительстве.

После кризиса с подачей электроэнергии на юге Бразилии в конце президентского срока Фернанду Энрике Кардозу тема энергетических вопро­сов стала актуальной, и Луис Инасиу Лула да Силва воспользовался опытом Дилмы в своей предвыборной кампании.

В первом туре президентских выборов, прошедшем 3 октября 2010 г., Дилма набрала более 47,5 миллионов (46,9%) голосов и вышла во второй тур (состоялся 31 октября), где ей противостоял кандидат правоцентрист­ской социал-демократической партии Жозе Серра. Во втором туре Руссеф набрала 56% голосов и стала новым президентом Бразилии, первой в истории страны женщиной на этом посту (Дилма Руссеф, wiki).

Интересно, что в борьбе с Партией трудящихся Лулы да Сильвы правые силы в стране делали ставку на социал-демократическую партию, в Бразилии имеющую не левое, но правоцентристское направление.

В своей предвыборной кампании перед президентскими выборами­ 3 октября 2010 г. Дилма выступала за проведение аграрной и политической реформ, поддержала расовые квоты, свободу вероисповедания и гомосексуальные гражданские союзы, выступая против смертной казни и легали­зации легких наркотиков.

В 2014 г. она была переизбрана на второй президентский срок. В первом туре президентских выборов 5 октября 2014 г. Дилма набрала 41,6% голосов. Во втором туре 26 октября, где ее соперником был кандидат от социал-демократической партии Аэсио Невес, она победила с результатом 51,6% голосов и осталась президентом на второй срок.

В период президентства Дилмы Руссеф были сделаны попытки ряда реформ, усиления роли БРИКС. Однако в 2014 г. в стране активизировались противники курса президента, стремившихся переиграть результаты президентских и парламентских выборов. Было начато расследование де­ятель­ности Партии трудящихся, которая была обвинена в использовании «коррупционной схемы» (Дилма Руссеф, wiki).

В результате расследования, начатого в 2014 г., выяснилось, что после прихода к власти президента Бразилии Лулы да Силва якобы была организована коррупционная схема, в рамках которой строительные компании полу­чали подряды на крупные проекты для нефтяной компании Petrobras, платя откаты ее топ-менеджерам и перечисляя деньги правящей Партии трудящихся на финансирование ее кампаний и лично политикам. В заявлении полиции Лула да Силва назван одним из главных выгодополучателей этой коррупционной схемы. Расследование привело на скамью подсудимых многих руково­дителей строительных компаний, топ-менеджеров Petrobras и ряд полити­ков, часть из них получили длительные тюремные сроки. Скандал ­за­тронул Дилму Руссеф, так как она занимала в 2003–2010 гг. пост предсе­да­теля совета директоров Petrobras, хотя она отрицала, что знала о нарушениях.

В сентябре 2015 г. оппозиция обвинила Руссеф в нарушении налого­вого законодательства и финансовых махинациях с госсредствами в ходе ее избирательной кампании в 2014 г. В декабре 2015 г. по требованию оппо­зиционных партий парламент запустил процедуру импичмента Д. Руссеф (Дилма Руссеф, wiki).

Весной 2016 г. пресса заговорила о падении популярности Д. Руссеф, переизбранной на президентский пост в 2014-м.

По опросам, опубликованным к марту 2016 г., «от 56% до 65% избирателей хотели бы немедленной отставки действующей главы государства. При этом на поддержку в парламенте ей рассчитывать не приходится: у Партии трудящихся лишь 70 из 513 мест в палате депутатов и 12 из 100 кресел в сенате. Даже среди губернаторов ее союзников меньше половины: 12 из 27» (Внеочередной срок: за что арестован бывший президент Бразилии Лула да Силва, 04.03.2016, https://russian.rt.com/article/152071 ).

12 мая 2016 г. Федеральный сенат (верхняя палата парламента) Бра­зилии проголосовал за временное отстранение президента Дилмы Руссеф 55-ю ­голосами против 22. «Руссеф обвиняют в использовании государственных денег, предназначенных для развития бразильских регионов, для наполнения федерального бюджета Бразилии. Кроме того, президент столкнулась с обвинениями в коррупции. Противники президента утверждают, что, когда Руссеф возглавляла совет директоров нефтяного концерна Petrobas в конце 2000-х гг., отту­да было незаконно выведено не менее $ 2 млрд» ­(Руссеф оста­вила Брази­лию с кризисом, 12.05.2016,(http://www.gazeta.ru/politics/2016/05/12_a_8228981.shtml ).

«В августе 2016 г. Дилме Руссеф был объявлен импичмент. Нового главу государства бразильские граждане смогут выбрать только в 2018 г. Все это время управлять страной будет 75-летний вице-президент Мишел Темер, который в нынешней ситуации выглядит ставленником тех сил, которые подготовили и реализовали импичмент» (Руссеф оставила Бразилию с кризисом, 12.05.2016, http://www.gazeta.ru/politics/2016/05/12_a_8228981.shtml ).

В 2015–2016 гг. бывший президент Бразилии Лула да Сильва (также представляющий Партию трудящихся) предпринял попытку поддержать Дилму Руссеф. Лула назывался также в качестве вероятного кандидата в президенты на выборах 2018 г. Однако правый истеблишмент имел на этот счет свои соображения. В марте 2016 г. против Лула да Сильвы были предприняты жесткие меры: он был обвинен в коррупции и привлечен к суду (Вне­очередной срок: за что арестован бывший президент Бразилии Лула да Силва, https://russian.rt.com/article/152071 , 04.03.2016). В июле 2017 г. суд вынес Луле да Сильва весьма жесткий приговор со значительным сроком заключения и арестом счетов (19.07.2017, https://ria.ru/world/20170719/1498797022.html ).

По мнению журналиста бразильского телеканала R7 Фабио Червоне, импичмент Руссеф (и как, можно добавить, приговор Луле да Сильва) «выгоден тем, чьи интересы она задела больше всего, то есть правой оппозиции и финансовым элитам страны.

“Это высшие слои Сан-Паулу, бразильский Уолл-стрит. До прихода к власти социалистов законодательство страны полностью благоприятствовало финансовым махинациям крупных корпораций. Размер процентной ставки достигал 25%, богатые бразильцы ездили отдыхать в Майами каждые выходные… При Руссеф все это закончилось, и теперь оппозиция хочет отомстить”.

Впрочем, экономическая политика ушедшего президента раздражала не только крупный бизнес. В конце первого срока Руссеф рост экономики Бразилии стал падать. Если в начале 2010-го он составлял 7%, то в 2014 г. рост замедлился до 2%. Сейчас экономика страны стагнирует» (Руссеф остави­ла Бразилию с кризисом, 12.05.2016,(http://www.gazeta.ru/politics/2016/05/12_a_8228981.shtml ).

Что касается преемника Руссеф Мишела Темера, то по мнению Червоне, «вице-президент – очень скрытный персонаж. Он в политике очень давно и связан с чередой коррупционных скандалов. Поскольку он помог оппозиции сместить Руссеф, скорее всего, в ближайшее время он будет поддерживать инициативы своих новых союзников. Темер начал карьеру еще во время режима военной диктатуры, пережил все политические потрясения, в конце концов, войдя в руководство Партии бразильского демократического движения (ПБДД). Она не обладает четкой политической программой и отвечает интересам средних и высших классов бразильского общества, большинство из которых либо умеренные либералы, либо правые консерваторы.

В качестве одного из лидеров ПБДД Темер, профессиональный юрист, блестяще лавировал между интересами своих союзников и противников. Это умение ему особенно пригодилось в конце 2000-х, когда он был впервые избран спикером нижней палаты парламента страны. Он переизбирался на этот пост дважды. В 2007 году ПБДД вошла в союз с Рабочей партией Бразилии, которая переживала пик популярности, а еще через четыре года Темер был назначен вице-президентом. Тем не менее это не помешало ПБДД разорвать коалицию с партией Руссеф в 2016-м, когда под ней стало шататься президентское кресло» (Руссеф оставила Бразилию с кризисом, 12.05.2016, http://www.gazeta.ru/politics/2016/05/12_a_8228981.shtml ).

Ряд обозревателей с самого начала прихода к власти М.Темера высказывали сомнение в том, что ему удастся исправить положение в Бразилии. «Ситуация во многом напоминает Аргентину. После смены правительства многие стали ждать, что жизнь станет легче само собой. Однако без реальных действий этого не произойдет». По мнению эксперта, если Бразилия не справится с политическим кризисом, очень скоро страна перестанет считаться главным экономическим драйвером Южной Америки» (Руссеф оста­вила Бразилию с кризисом,12.05.2016,(http://www.gazeta.ru/politics/2016/05/12_a_8228981.shtml ).

Действительно, весьма скоро, в конце июня 2017 г., против правого пре­емника Дилмы Руссеф ­М. Теме­ра также была начата процедура импичмента.

Проблемы у нового бразильского президента начались в мае 2017 г., когда в распоряжении правоохранительных органов оказалась видеозапись, на которой советник и однопартиец Темера по Партии бразильского демо­кратического движения Родриго Лурес выносит из ресторана в Сан-Паулу чемодан с 500 тыс. реалов (около $ 150 тыс.) По версии следствия, Лурес был связным между президентом и братьями Батиста – владельцами концерна JBS, крупнейшей мясоперерабатывающей компанией в мире.

По утверждению прокуратуры, эти деньги представляли собой взятку и это лишь часть коррупционной схемы, в рамках которой президент, используя служебное положение, решал в пользу JBS налоговые вопросы, помогал добиться сниженных цен на энергию для их заводов. Всего за девять месяцев президентства Темер, по подсчетам генпрокурора Жано, получил взяток на сумму около $ 12 млн. Президент свою причастность к коррупционным схемам отвергает» (Импичмент по бразильской системе, 27.06.2017, http://www.rbc.ru/newspaper/2017/06/28/595235429a7947d08a7e4e14 ).

Кризис власти в Бразилии в результате коррупционного скандала вокруг М. Темера заставил обозревателей в начале 2018 г. даже заговорить об угрожающий стране катастрофе. По их словам, отрицательный рейтинг Темера «достиг 97 %», причем «правительство каждый день выторговывает собственное выживание и безнаказанность, разбазаривая национальные богатства и затяги­вая удавку худших пороков бразильского общества вопреки общим интересам».

При этом правым группировкам удается посредством различных ухищрений продолжать изоляцию левых и препятствовать их выдвижению. Не исключен даже вариант военной диктатуры (Бразилия движется к ката­строфе, 15.11.2017, https://inosmi.ru/politic/20171115/240763003.html ).

Левое правительство с 2003 г. получила и Аргентина.

С 2003 по 2007 г. президентом Аргентины был Нестор Киршнер, представитель левого крыла перонистской Хустисиалистской партии (Partido Justicialista) и создатель партии «Фронт за победу». Он начал выплату внешнего долга Аргентины, изменил состав Верховного суда, рассекретил данные о нацистских преступниках, живших в Аргентине, был противником блокады Кубы США.

В 2007 г. Нестор Киршнер отказался баллотироваться на второй срок, назначив своим преемником супругу. В 2010 г. он скончался. 28 октября 2007 г. Кристина Киршнер, также представитель левоцентристской партии «Фронт за победу», была избрана президентом Аргентины, выиграв выборы с 45% голосов и с перевесом в 20% относительно следующего кандидата. Кри­стина Киршнер вступила в должность 10 декабря 2007 г., став второй женщиной – президентом Аргентины (после Исабель Перон) и первой женщи­ной – президентом Аргентины, всенародно избранной на выборах.

23 октября 2011 г. Кристина Киршнер была переизбрана на второй срок на всеобщих президентских выборах в Аргентине, набрав 54,11% голосов. Ее инаугурация состоялась 10 декабря 2011 г. (Биография Кристины Киршнер, 19.02.2013, https://ria.ru/spravka/20130219/922929193.html ).

На президентских выборах ноября 2015 г. Кристина Киршнер не выдвигала своей кандидатуры, но поддержала выдвижение губернатора провинции Буэнос-Айрес Даниэля Сциоли, кото­рый, однако, уступил своему сопернику – правому политику Маурисио Макри. В декабре 2015 г. Макри стал президентом Аргентины.

Новое руководство страны повело жесткую политику по отношению к Кристине Киршнер, она оказалась под судом. В июле 2016 г. стало известно об аресте имущества бывшего президента по обвинению в незаконных сделках с валютой.

Кристина Киршнер определила перемену власти в Аргентине как «откат назад». Это, по ее словам, можно заметить, просто анализируя статистические данные. «К 10 декабря прошлого года Аргентина добилась наименьшего за всю свою историю уровня задолженности,.. и это несмотря на то, что наше прави­тельство получило страну с крупнейшим в мире долгом в 260 миллиардов долларов, двузначными показателями безработицы и 54% уровня бедно­сти», – отметила она (Киршнер считает, что Латинская Америка по­ли­­­ти­че­ски откатывается назад, 23.07.2016,(https://ria.ru/world/20160723/1472704767.html ).

В конце августа 2017 г. Верховный суд Аргентины поддержал рассле­дование в отношении бывшего президента страны Кристины Киршнер (2007–2015) об «измене родине» и «укрывательстве» в связи с обвинением, выдвинутым бывшим прокурором Альберто Нисманом (23.08.2017, https://ria.ru/world/20170823/1500898929.html ).

Между тем, несмотря на поддержку США, с трудностями сталкивается и неолиберальная политика правого президента Аргентины Маурисио Макри. В конце июня 2018 г. крупнейший профсоюз страны провел забастовку ­против этой политики, которая ведет к росту кредитной нагрузки страны и инфляции (27.06.2018, http://www.ukragroconsult.com/news/argentina­ zabastovka­rabochih­protiv­politiki­prezidenta­makri­paralizovala­eksport ).

Свое отношение к правому «откату назад» в Бразилии и Аргентине уже в 2015 г. выразил сторонник левых идей президент Боливии Эво Моралес. По его словам, «мы чувствуем себя с Мадуро одинокими, мне очень больно ­ви­деть такую региональную политическую панораму, но я знаю, что рабочие не только Боливии и Латинской Америки нас будут сопровождать, мы не боимся» (19.12.2015, https://ria.ru/world/20151211/1340390696.html ).

Что касается самого Эво Моралеса, то его политическая карьера началась с успешных действий его левой партии на выборах в Национальный конгресс в середине 1990-х.

В 1995 г. Эво Моралес создал партию «Движение к социализму» (исп. Movimiento al Socialismo), испанский акроним для которой – MAS – означает «больше». С этого времени партия успешно участвовала на выборах в Национальный конгресс.

Сам же Моралес в начале «нулевых» – вплоть до своего избрания в 2005 г. – был активным участником президентских выборов. «На президент­ских выборах 2002 г. Эво Моралес занял второе место, что явилось неожи­данностью для традиционных боливийских партий. Это и его коренное проис­хождение моментально сделало его знаменитостью во всей Латинской Америке. Моралес заявил, что своим успехом он отчасти обязан направленным против него комментариям посла США в Боливии Мануэля Роча (Rocha), которые, по словам Моралеса, помогли «пробудить сознание людей» (Моралес, wiki).

18 декабря 2005 г. Эво Моралес был избран президентом Боливии. За него проголосовало около 54% избирателей при явке 84%. Моралес вступил в должность 22 января 2006 г. Его успеху на президентских выборах способствовали антиамериканская предвыборная программа и обещания национализировать газовую индустрию. Кроме того, он пообещал избирателям, большинство которых составляют крестьяне, легализовать выращивание коки. Вскоре после избрания Моралес провел реформу конституции, за­прещав­-
шей главе государства избираться дважды подряд. Первый срок Моралеса,
как потом установил суд, не засчитывался, и он смог переизбраться в 2014 г.

Два с половиной года спустя, 14 августа 2008 г., по требованию оппозиции, был проведен референдум об отзыве президента со своего поста. Моралес получил поддержку 67% избирателей и остался президентом (Моралес, wiki).

Однако правые силы надеются на поражение Моралеса. В частно­сти, по словам перуанского писателя Варгаса Льоса, «популярность боливий­ско­го президента падает, и общественность перестанет поддерживать режим, представляющий из себя воплощение необузданного популизма» (Варгас Льоса. Поражение Эво Моралеса, 10.03.2016,(http://inosmi.ru/politic/20160310/235674912.html ).

Среди левых латиноамериканских лидеров следует упомянуть также Рафаэля Корреа (исп. Rafael Vicente Correa Delgado), занимавшего пост президента Эквадора в течение 10 лет – с 2007 по 2017 г.

Успешной политике Р. Корреа способствовало его университетское экономическое образование. Будучи выпускником университета Иллинойса (США), он преподавал экономику в университете и занимал пост министра экономики и финансов Эквадора с апреля по август 2005 г.

В ноябре 2006 г. благодаря своим левым идеям и критике США Рафаэль Корреа победил на президентских выборах и в 2007 г. стал президентом. На инаугурация Р. Корреа 15 января 2007 г. присутствовали президенты Боливии (Эво Моралес), Венесуэлы (Уго Чавес), Бразилии, Чили, Никарагуа (Даниэль Ортега), Перу, а также президент Ирана Махмуд Ахмадинежад. Корреа выступил против создания зоны единой торговли с США и продления дейст­вующего договора с США об аренде военно-воздушной базы на западе Эквадора вблизи города Манта (Р. Корреа, wiki).

На состоявшихся в апреле 2009 г. президентских выборах Корреа был переизбран на второй срок. За него проголосовало 54% всех изби­рателей.

30 сентября 2010 г. Р. Корреа подвергся нападению правых сил во время массовых акций протеста, в течение нескольких часов находился в зато­чении в госпитале, откуда был эвакуирован правительственными войсками.

На выборах 17 февраля 2013 г. он снова одержал победу и был пере­избран в третий раз на пост президента Эквадора. В 2017 г. отказался переизбираться на следующий срок и 24 мая 2017 г. передал свои полномочия бывшему вице-президенту Эквадора Ленину Морено, который и победил­
на выборах, прошедших в 2017 г.

Р. Корреа относится к социалистам XXI века. Его политика предполагала увеличение роли государственного сектора в экономике, ряд социальных мер, противостояние включению Эквадора в «неолиберальную систему», что должно было позволить сохранить собственные богатства страны и использовать их для повышения уровня жизни населения (Р. Корреа, wiki).

Правые перевороты в латиноамериканских странах, известия о которых стали поступать к 2015 г., повлекли для России и российской дипломатии в Латинской Америке ряд неприятных последствий – от расторжения различных соглашений до угрозы распада самой концепции БРИКС, на кото­рую еще недавно в России возлагали известные надежды (например,­
Т. По­лоскова о «параде неожиданностей» для российской дипломатии, 11.12.2015, http://regnum.ru/news/polit/2033490.html ).

При этом Москва достаточно легко переориентировалась на новых лиде­ров Латинской Америки, пришедших на смену бывшим союзникам. Это пока­зал, например, визит в Россию в июне 2017 г. президента Бразилии М. Темера.

3. Кризис в Венесуэле и на Кубе. Перспектива Pеставрации в данных ­странах. Пророчества правых о «конце социализма». Развитие событий в Венесуэле. Попыт­ка «разрядки» в отношениях Кубы и США и возвращение к преж­ней ­ситуации.

Очевидно, что в последние годы левые режимы Кубы и Венесуэлы переживают весьма серьезный кризис.

Такой кризис продолжается в Венесуэле.

«Все признаки острейшего кризиса в Венесуэле налицо, замечали эксперты в 2015 г. – инфляция составляет 181%, а экономика в прошлом году сократилась на 5,7%, падает добыча нефти – главного экспортного продукта. Обвал цен на нее очень больно ударил по венесуэльской экономике. Доходы от продажи нефти составляют 95% бюджета Венесуэлы. Для получения бездефицитного бюджета в 2015 г., согласно расчетам экономистов Deutsche Bank, Каракасу нужно было, чтобы баррель стоил 117,5 долларов.

Тяжелейшая обстановка в экономике привела к острейшему политическому кризису. Его результатом стала победа правых на парламентских выборах в декабре прошлого года и требование отправить президента Мадуро в отставку. Импичмент, если верить опросам, поддерживают около 70% венесуэльцев. Мадуро объявил чрезвычайное положение сроком на два месяца. Объявлено и о проведении военных учений, направленных на отражение агрессии извне, а заодно, не исключено, и против многочисленных внутрен­них врагов, требующих импичмента Николаса Мадуро» (Пекин спа­­сает Вене­суэлу, 17.05. 2016,(http://expert.ru/2016/05/17/glotok­vozduha­dlya­karakasa/ ).

Однако бразильский сценарий в Венесуэлы не реализовался. Одной из причин стала внешняя помощь – в частности, Китая.

«Китай является крупнейшим кредитором Венесуэлы. За последние восемь лет Каракас получил от Пекина кредитов на 60 млрд долларов, что составляет почти половину всех китайских кредитов в Латинской Америке. Последний китайский кредит в размере 5 млрд долларов Венесуэла полу­чила в конце августа 2015 года. Кредиты погашаются поставками нефти,­
по импорту которой Поднебесная занимает первое место в мире. В счет по­га­шения долгов Китай ежедневно получает 700 тыс. баррелей венесуэль­ской нефти. Осенью много говорили о доведении этой цифры до миллиона, но удалось это сделать или нет в условиях падения ее добычи – неизве­стно» (Пекин спасает Венесуэлу, 17.05.2016, http://expert.ru/2016/05/17/glotok­ vozduha­dlya­karakasa/ ).

Ситуация в Венесуэле уже в этот период казалась многим тупиковой и угрожающей победой правой оппозиции.

Правые утверждают в целом смерть «социализма XXI века». Лауреат Нобелевской премии по литературе 2010 г. перуанский писатель Марио Варгас Льоса, выступая в Рио-де-Жанейро, заявил, что «социализм XXI века, со смертью его идеолога – президента Уго Чавеса – постепенно исчезает… Это наглядно было продемонстрировано на недавно прошедших выборах в Венесуэле. Венесуэльский народ отреагировал адекватно», – сказал Варгас Льоса.

По мнению лауреата Нобелевской премии, «популизм сдает свои позиции в Латинской Америке. Это показали результаты выборов в Вене­­суэле, когда временно исполняющий обязанности Николас Мадуро побе­дил­­
с мини­мальным отрывом у оппозиционного кандидата Энрике Капри­­леса» (Варгас Льоса: Социализм XXI века умер вместе с Чавесом, 19.04.2013, http://www.inosmi.ru/world/20130419/208254588.html ).

К 2018 г. кризис в Венесуэле по мнению ряда аналитиков усугубился. На первое место вышли финансовые аспекты этого кризиса. Высоких по­ка­зателей достигла инфляция. Речь шла о гиперинфляции и даже частичном дефолте. Задолженность Каракаса России достигла $ 3 млрд, Китаю – $ 23–28 млрд. Некоторые критики угрожали обеим странам потерей этих средств. Однако в конце 2017 г. между Россией и Венесуэлой было заключено согла­шение об отсрочке платежей. От помощи Венесуэле не отказался и Китай.

Не произошло и политического коллапса правительства Николаса Мадуро. В конце 2017 г. в Венесуэле прошли муниципальные выборы, которые правящей Единой социалистической партии Венесуэлы удалось выиграть. В декабре 2017 г. социалисты победили почти в 300 из 335 муниципалитетов страны. На губернаторских выборах в октябре они обошли соперников в 18 регионах из 23, а позднее победили на повторном голосовании в штате Сулия. Выборы президента страны прошли в мае 2018 г., президентом был избран Н. Мадуро. Ряд стран во главе с США не признал результаты выборов.

По замечанию обозревателей, «венесуэльский политический кризис сделал эту латиноамериканскую страну одним из главных мировых ньюсмейкеров, и каждый раз, когда наблюдателям в разных уголках планеты кажется, что хуже уже быть не может, Боливарианская Республика пробивает очередное дно. При этом сам режим президента Николаса Мадуро сохраняет поразительную устойчивость, опровергая один за другим прогнозы о предстоящем коллапсе» (20.01.2018,(https://www.gazeta.ru/comments/2018/01/19_a_11618144.shtml?updated ).

В 2015–2016 г. попытка серьезных перемен прежней системы (своеобразной «перестройки») и изменения отношений с США  была предпринята  и на Кубе.

К маю 2015 г. в результате четырех месяцев переговоров был поставлен вопрос о возобновлении дипломатических отношений Кубы и США после почти пятидесятилетнего перерыва. В июле 2015 г. Вашингто­не и Гаване были открыты посольства обеих стран. Стало известно также о сов­местных экономических проектах США и Кубы, в частности, об инвестициях американского бизнеса в кубинские порты.

США до последнего времени оставались одним из крупнейших постав­щиков на Кубу продовольствия и сельхозпродукции. Так, в частности,­ в
2016 г. этих товаров было поставлено на 247 миллионов долларов. В целом­
в страну из США в 2016 г. поступило три миллиарда долларов. США на­-
ме­рены «раз­вивать экономические связи с частным сектором на Кубе» (20.07.2017, https://ria.ru/world/20170720/1498800330.html ).

При этом разногласия между странами сохранялись. «Куба считает, что не может быть нормальных отношений между двумя странами, если одна из них поддерживает блокаду другой, транслирует на ее территорию теле- и радиопрограммы подрывного характера, занимает часть ее земли (морская база США в Гуантанамо) и пытается изменить режим управления другой страны. И, вообще, Гавана имеет длинный список вопросов к официальному Вашинг­тону, включая и вопрос о “компенсации стране и ее людям ущерба, при­чиненного в результате агрессивной политики США в течение 50 лет”. Вашинг­тон тем временем назвал, по крайней мере, один из острейших вопросов, который хотел бы обсудить: компенсацию за национализированные объекты на Кубе в начале революции» (Т. Полоскова. Куба и США: что будет потом?  26.05.2015, http://regnum.ru/news/polit/1927635.html ).

По замечанию Regnum’a, «похоже, что игра официального Вашингтона на площадке нормализации диалога с Гаваной носит многоуровневый характер… В США приступили к разработке инвестиционных проектов, которые будут реализовываться на Кубе. Старт этим проектам будет дан через полтора-два года. И в первую очередь это будет касаться логистической сферы, включая развитие портов. В том числе, налицо интерес и к кубинской свободной экономиче­ской зоне “Мариэль”.

Кубинская свободная экономическая зона “Мариэль” дополняет Панамский канал и конкурирует с ним, потому что находится в нескольких милях от Соединенных Штатов. И именно она “станет идеальным логистическим центром”, комментирует ситуацию Prensa Latina. Эта первая на Кубе свободная экономическая зона заработала с 1 января 2014 года. Ее резидентам гарантированы налоговые льготы и свободный перевод денежных средств. Также в рамках зоны действует служба “единого окна”. В развитие порта Мариэль правительство Кубы вложило 900 миллионов долларов, из которых 640 миллионов долларов были предоставлены Бразилией.

Возникает вопрос, что же планируют сделать США в течение этих полутора-двух лет, через которые планируется начать масштабное инвести­ционное вхождение на остров Свободы: снять эмбарго, поменять власть­
на Кубе? Или именно смена строя является для официального Вашингтона усло­вием отмены блокады Кубы? Пока очевидно одно: взаимное недоверие меж­ду сторонами сохраняется. И более чем серьезные причины на то есть» («Ве­селый» порт: на каких условиях США отменят блокаду Кубы? Т. Поло­скова, 17.07.2015, http://regnum.ru/news/polit/1943979.html ).

Однако надежды на изменения отношений США и Кубы не оправдались. С приходом администрации Трампа процесс сближения с Кубой резко затормозился. В июле 2017 г. Трамп отменил прежнее соглашение с Кубой на том основании, что США от него «ничего не получили взамен» и ввиду того, что «многие сделки между США и Кубой приносили прибыль кубин­ским военным, которые продолжают притеснять народ». Президент США решил не снимать с Кубы санкции «до тех пор, пока там не будут проведены политиче­ские реформы, в частности, пока не будут освобождены политзаклю­ченные и легализованы различные партии». Вместе с тем Трамп пообещал начать переговоры с Кубой по новому соглашению, очевидно, более жестко­му, в частности, в отношении политических требований к кубинской стороне.

Администрация Трампа попыталась свернуть начавшиеся было тур­поездки граждан США на Кубу, что вызвало недовольство осуществлявших перевозки авиакомпаний и туристических фирм. С осени 2017 г. США все же разрешили полеты на Кубу восьми авиакомпаниям.

По словам кубинского лидера Рауля Кастро, нынешняя администрация президента Трампа пошла на ужесточение эмбарго, используя «старую и враждебную риторику времен холодной войны и прикрываясь озабоченностью правами человека» (Восстановлению дипотношений Кубы и США исполнилось два года, 20.07.2017. https://ria.ru/world/20170720/1498800330.html ).

Осенью 2017 г. отношения США и Кубы еще более ухудшились. В сентябре-октябре 2017 г. американская сторона обвинила Кубу в «звуковых атаках» на посольство США и в марте 2018 г. отозвала своих дипломатов с Кубы. За этим последовал запрет туристических поездок граждан США на Кубу.

Куба, со своей стороны, обвинила США в возврате к архаичной политической стратегии и попыталась начать экономический диалог с ЕС.

Таким образом, первая попытка изменения отношений Кубы и США закончилась возвратом к прежней ситуации политического и экономиче­ского противостояния.

Не произошли и ожидавшиеся сторонниками общества западного типа   перемены в Венесуэле. Несмотря на правый нажим и кризис в обеих странах – как Венесуэла, так и Куба продолжают свое развитие, отличное от того, которое предлагают Латинской Америке правые силы.

4. О российской политике в Латинской Америке и идеологии консерватизма. Хороший Пиночет, плохой Мадуро и устаревший Кастро. Православные казаки на Кубе. Русские консерваторы и Госдеп США. Левая теория против консер­ватизма, в том числе и русского.

Российская политика в латиноамериканском регионе также, очевидно, переживает кризис – вместе с кризисом тех стран, с которыми Россия смогла установить контакты, например, в рамках БРИКС.

Основы этой политики достаточно расплывчаты. Их характеризует отказ от старого (советского), а также праволиберального идеологического подхода с одновременным отсутствием подхода нового. Это отсутствие опре­де­ляется особенностями принятой в современной России идеологии пра­вого консерватизма, которая лежит в основе российской политики как первого, так и отчасти второго десятилетия XXI века.

Для данной идеологии и соответствующей ей политики (в том числе и в Латинской Америке) характерны критика левых общественных моделей и симпатия к правым группировкам – включая таких правых диктаторов, как Аугусто Пиночет.

Еще в 2006 г. в связи со смертью Пиночета известный консервативный публицист и телеведущий М. Леонтьев выразил свои симпатии чилийскому диктатору и его режиму, дав острую критику режима С. Альенде, в свое время поддерживавшемуся СССР.

Всех критиков Пиночета (включая и левых) активный сторонник «прощания с либерализмом» Михаил Леонтьев зачисляет в «либералы». Он критикует новое поколение, которое «не зная ничего про Пиночета, пытается безумной либеральной пропагандой осквернить память этого достойного человека… Светлая память великому человеку», – подытожил свои соображения о Пиночете консерватор и борец с либералами Михаил Леонтьев.

Эти соображения М. Леонтьева интересны в ряде отношений. Во-первых, очевидно, что они характеризуют не только данного автора, но и многих иных представителей консервативной элиты современной России. Под леон­ть­евскими похвалами «хорошему» Пиночету (русским аналогом которого вы­ступает Столыпин) мог бы подписаться едва ли не каждый консерватор – включая и немало современных российских экспертов по Латинской Америке.

Во-вторых, говоря о заслугах Пиночета, М. Леонтьева видит главную из них в том, что он «…создал систему социальных реформ, которые отвеча­ют ли­бе­ра­льным основам» (12.12.2006, http://newzz.in.ua/main/1148889907­predshestvenniki­pinocheta­byli­bolshimi­tiranami­nezheli­on.html ).

Здесь обнаруживается интересная особенность позиции известного борца с либералами М. Леонтьева. Наряду с общей критикой либерализма и «бе­зумной либеральной пропаганды», направленной против «хорошего» Пино­чета (в которой автор обвиняет также и левых), он ставит заслугой своего кумира Пиночета… создание либеральной экономики.

Кто же ведет «безумную либеральную пропаганду»? Получается, что… сам консерватор и сторонник «прощания с либерализмом» М. Леонтьев.

В этом странном двоемыслии Леонтьева обнаруживается великая тайна консерваторов. Именно та, что в экономических вопросах (экономической платформе) никаких отличий между правыми консерваторами и правыми либералами (в том числе и в России)… практически нет. И что консервативная экономическая программа поэтому – это программа либералов и наоборот.

Отсюда странное единство оценок диктаторов пиночетовского образца у консерватора и борца с либералами М. Леонтьева с оценками подобных диктаторов у… самих либералов.

В этой связи интересен спор о Пиночете между известной публицисткой Юлией Латыниной и также известным (и занимающим скорее праволиберальную позицию, в частности, по украинскому вопросу) историком Марком Солониным. Пользуясь примером Столыпина, Ю. Латынина в 2012 г. высту­пи­ла в защиту Пиночета, за что ее подверг критике М. Солонин (08.07.2012, http://www.solonin.org/article_otkryitoe­pismo­yulii . Разбор спора указанных авто­ров­ см. в статье «Пиночетовщина» Ю. Латыниной и кризис правой идеологии в России,  25.07.2012, http://slavia.ee/index.php?option=com_content&view=article&id=9702:2­&catid=151:2010­09­22­11­19­53&Itemid=222 ).

Итак, российские консервативные идеологи считают своим политиче­ским идеалом – в частности, в Латинской Америке – деятелей пиночетов­ского образца. Подобная высказанная М. Леонтьевым консервативная позиция не единична, но скорее типична и характерна для подхода к вопросам Латинской Америки (а также иных регионов) целой группы российских экспертов – как правоконсервативных (типа Н. Старикова), так и праволиберальных (см. Русский консерватизм и Латинская Америка, https://kripta.ee/rosenfeld/2016/05/18/russkij­konservatizm­i­latinskaya­amerika­mezhdu­ukrainskim­i­tureckim­scenariem­2/ ), а также Кризис в Венесуэле глазами российских консервативных и левых авторов. Альтернатива консерватизму в ­Латинской Америке (https://kripta.ee/rosenfeld/2016/06/05/krizis­v­venesuele­glazami­rossijskix­konservativnyx­i­levyx­avtorov/ ).

Эта «пиночетовщина», то есть симпатия к правым диктаторам, а также консервативным деятелям в целом, занимает у консерваторов место прежней  симпатии к «устарелым» левым и в других регионах мира. Например, в Ев­ропе, где русский консерватизм высказывает положительные оценки (если не поддержку) лидеру французского Национального фронта Марин Ле Пен, представителям Австрийской партии свободы и прочим европейским консерваторам, в част­ности, участникам Петербургского консервативного ­форума, организованного в марте 2015 г. партией «Родина».

Эта же позиция правоконсервативных экспертов переносится и на Латин­скую Америку. В своих оценках ситуации в этом регионе они оказываются скорее на стороне современных Самосы или Батисты, но никак­ не «пещер­ных леваков» – бывших союзников советской России, включая ­Н. Мадуро и­ Ф. Кастро. Можно не сомневаться, что если бы консервативные эксперты по Латинской Америке имели в советский период влияние, сравнимое с нынешним, Альенде и иным левым союзникам советской России­ в данном регионе могло бы не поздоровиться еще до пиночетов­­ско­го переворота 1973 г.

Примером типичного для российской консервативной элиты подхода к проблемам Латинской Америки и Венесуэлы, в частности, на влиятельном портале Regnum может быть позиция автора по имени Хорхе Сен-Жюст (Jorge Saint-Just), автора посвященной венесуэльской ситуации статьи «Что проис­ходит, когда плодами революции пользуются проходимцы» (05.06.2016, https://regnum.ru/news/2141110.html ). Из заголовка статьи видно, что «проходимцем» данный автор считает… преемника Уго Чавеса Н. Мадуро, а ­вовсе не его оппонентов.

Этот же подход проявляется и в ряде других статей данного автора на указанном портале, в частности, в анализе им венесуэльского кризиса, а также в высказываниях данного автора в социальных сетях по поводу Ф. Кастро.

Псевдоним Хорхе Сен-Жюста как будто вызывает ассоциации с порталом «Сен-Жюст», созданным известным левым автором Александром Тарасовым. Однако некоторые источники в Москве считают, что под данным именем выступает иной автор.

Среди прочего, в приведенной статье о «проходимце» Мадуро, «по­пра­вевший» Х. Сен-Жюст обвиняет венесуэльского лидера также и в «американизме» – похоже, для того, чтобы скрыть «американизм» собственной пози­ции, как и иных близких ему деятелей «пиночетовского» образца. Точно так же проамериканский характер режима столь близкого ему дикта­тора Пи­но­чета отрицал и упоминавшийся специалист по «Большой игре» Запада­ Ми­хаил Леонтьев (12.12.2006, http://viperson.ru/articles/mihail­leontiev­intervyu­ radiostantsii­mayak­fm­general­pinochet­diktator­reformator­politik­ 12­12­2006  ).

Эти соображения Леонтьева опровергали еще в 2006 г., но он как был влиятельным консервативным идеологом и идеологиче­ским начальником, так и остался таковым.

Если защита устарелых левых в Латинской Америке (как и Европе) для представителей русского консерватизма – дело явно ненужное, то какие действия предлагают данные антисоциалисты России в Латинской Америке?

Добиваться победы в Латинской Америке русские консерваторы («православные белогвардейцы») могут лишь своими обычными маневрами, вроде признания Венесуэлы или Кубы частью «русского мира», открытии в «воцерковляемых» странах православных храмов, посылкой туда отрядов священников и белогвардейских казаков. Как вариант – возможно приглашение к кубинцам или венесуэльцам идеологов типа А. Фурсова с рассказом о хорошем Иване Грозном и прогрессивной опричнине – в качестве противопоставления негуманному западному Кортесу и иже с ним.

Вершиной идеологического успеха консервативной России в Латин­ской Америке в этом контексте оказывается громкое прибытие в феврале 2016 г. на Кубу патриарха Кирилла для встречи с папой Римским.

Можно ли вписать в этот идеологический набор («русский мир», право­славие, евразийство, хорошая белая эмиграция против репрессивного сов­ка) традиционных «старых» (то есть советских) союзников России в Латинской Америке – Фиделя Кастро, Н. Мадуро, Д. Ортегу и др.? С весьма большим трудом. С позиций русского консерватизма указанные революционные фигуры выглядят довольно странно, если не сказать смешно. То ли дело сверг­нувший плохого С. Альенде чилийский диктатор Аугусто Пиночет: это для консерваторов явно хороший человек, почти что «наш Столыпин».

При этом иногда в анализе консервативными экспертами ситуации в Латинской Америке случаются неожиданные прозрения, противоречащие общим установкам этого направления. Например, эмоциональное предложе­ние (в августе 2014 г.) известного борца с революционерами Н. Старикова «подставить плечо» Венесуэле Н. Мадуро. Призывая Россию к поддержке «левой» Венесуэлы, истовый консерватор и антиреволюционер Стариков оказывается вдруг… сторонником Уго Чавеса (!), в американской попытке свержения которого в 2002 г., он обнаружил аналогии с украинским переворотом февраля 2014 г. (http://vz.ru/opinions/2014/8/1/698293.html ).

Данное заявление патентованного борца с революционерами Н. Стари­ко­ва демонстрирует явную путаницу консервативных взглядов. По нашему мнению, оно показывает особенную – «промежуточную» и близкую к левой – позицию специфического направления консерваторов, в нашем опреде­ле­нии «консерваторов-сопротивленцев». То есть тех консерваторов, которые пытаются противостоять (пусть и на основе противоречивой консервативной программы) Новому мировому порядку.

Вряд ли можно отрицать тот факт, что современное российское вли­я­ние в Латинской Америке (как, в общем, и в других районах мира) – это остатки «старого советского» («старого левого») влияния второй половины XX века, строившегося на противостоянии «правой» политике США. Революционной советской России симпатизировала тогда левая Латинская Америка, добивавшаяся независимости и воодушевленная Кастро и Че Геварой. Могут ли сохранить это советское наследие консерваторы, оперирующие понятиями «русского мира», «русской цивилизации», в лучшем случае евра­зийства и сочувствующие политикам типа французской Марин Ле Пен? Весьма сомнительно.

Каким может быть результат «пиночетовской» (то есть правильной консервативной) позиции национал-патриотических российских обозревателей в Латинской Америке?

Нынешняя консервативная критика Кастро и Мадуро (с их старыми моделями социализма) напоминает аналогичную критику консерваторами таких постсоветских лидеров, как Э. Шеварднадзе, Л. Кучма или даже В. Яну­­­­кович. Эти политики считались консервативными идеологами недостаточно пророссийскими, в связи с чем их надо было срочно заменить на «хороших», реально как показал ход событий в соответствующих странах – на М. Саа­каш­­вили, П. Ющенко, если не В. Турчинова. То есть, вместо помощи старым союзникам, эта позиция приводит к линии, практически неотличимой от ­политики Госдепа США и американских неоконов маккейновского образца.

Таким образом, русские консерваторы не предлагают России в Латин­ской Америке ничего иного, кроме фактического следования в форватере политики США. Такая позиция «конкуренции с Госдепом на его собственном поле», то есть попытка «перегосдепить» Госдеп не может не принести соответствующих результатов, которые, скорее всего, будут провальными. Может, вместо таких попыток российским консерваторам лучше вообще прекратить тратить деньги на какие-то политические действия и вместо этого попросить местных соотечественников лишний раз сплясать «казачок»?

При этом признать свою ответственность в провале консерваторы не могут. Они, естественно, заявят о том, что во всех проблемах виноваты «либералы» – прошлые или нынешние. Так до сих пор строятся консервативные объяснения провалов времен Горбачева и Ельцина, когда произошла первая массированная сдача европейских и прочих советских сфер влияния.

Однако сталкиваясь здесь с теми же проблемами и тем же выбором, который стоял на рубеже 1980–90-х гг. перед Горбачевым и Ельциным – защищать бывшие советские сферы влияния (включая режимы «архаичных» Кастро и Мадуро) или «все сдать» – данные антилибералы, похоже, сами естественным образом идут ко второму, то есть сдаче всего и вся…

Сценарий действий русских консерваторов в Латинской Америке, таким образом, оказывается вполне схожим со сценарием постоянно критикуемой ими же политики Горбачева и Ельцина. По старому анекдоту о Сталине: сначала «валите все на меня», затем «делайте как я» (см.Российская политика между украинским и турецким сценарием, 05.2016, ред. июль 2016, https://kripta.ee/rosenfeld/2016/05/18/russkij­konservatizm­i­latinskaya­amerika­mezhdu­ukrainskim­i­tureckim­scenariem­2/ ).

Есть ли у российской политики какие-либо варианты в Латинской Америке (как и других регионах)? Пожалуй, есть. Но для их реализации требуется изменение идеологических стереотипов: отказ от консервативной идеологии, а с ним и «непиночетовская» политика России по отношению к преж­ним союзникам. Такой новой линией могла бы быть, по нашему мнению, современная левая политика – в том числе и в Латинской Америке.

Понятно, что модели «социализма», сложившиеся в Латинской Америке в середине прошлого века (под влиянием реального социализма ), в настоящее время явно устарели и переживают кризис. В этом смысле Кастро и Мадуро «плохи». Но значит ли это, что надо бросаться в другую крайность и менять эти старые модели на модели пиночетовского образца, то есть переходить к американским союзникам, как это, по сути дела, предлагают консерваторы? Там у России шансов нет вообще.

Может, следует подумать о «непиночетовской» помощи латиноамериканским союзникам России (традиционно левым), пока они еще сущест­вуют? Но для этого требуются, во-первых, перемены в политическом мышлении – ныне консервативном.

Об определенной «смене вех» этого мышления летом 2015 г. сообщил вечный консервативный гуру постсоветской России С. Кургинян, заявив­ший о необходимости соединения «патриотизма» (читай, консерватизма) с левой идеей (http://zinoviev­alex.livejournal.com/146059.html ). Ход мысли Кургиняна интересен и симптоматичен, хотя дальше заявленного Избор­ским клубом «православного социализма» дело пока не пошло.

Необходим отход от консервативных стереотипов в России. Без этого российскую дипломатию ждет еще немало неприятных сюрпризов, и, пожалуй, не только в Латинской Америке.

В современной России есть (или, можно сказать, сохранился) ряд специалистов по Латинской Америке и Венесуэле, стоящих на позициях, отличных от правых – как праволиберальных, так и правоконсервативных. Мнения данных авторов цитирует российский портал «Взгляд» (например, мнение главного редактора журнала «Латинская Америка» РАН Владимира Травкина – http://vz.ru/world/2016/6/8/815001.html ).

Немало  левых экспертов есть также и на Западе. Не будем брать радикальных левых типа Вуудса (Woods), ряд соображений которого, например, о слабостях боливарианского движения в результате «отсутствия научной программы и ясной идеологии» – также не следует сбрасывать со счетов (http://www.1917.com/XML/YCP7SZV6aKqOKyzGnsdC+AkzkQ8 ).

Возьмем более умеренных западных левых авторов, таких, например, как Хайнц Дитрих и Энтони Медина. Они высказывают немало интересного о ситуации в Латинской Америке и в целом, и о Венесуэле, в частности­ (об этом далее).

Современная левая теория должна выработать адекватное понимание ситуации на западной периферии, а также принципы отношения к бывшим советским союзникам, дать анализ «периферийного капитализма», отталкиваясь, с одной стороны, от старого марксизма, с другой – от правых консервативно-либеральных теорий.

Имеет ли смысл России (а может быть и другим странам бывшего реального социализма) поддерживать своих  прошлых союзников на западной периферии, например, в Латинской Америке? Очевидно имеет, если Россия хочет стать центром новой общественной формы и сохранить свое влияние эпохи реального социализма, тем более – в ситуации жесткого наступления мирового правого истеблишмента.

Но, наряду с поддержкой бывших союзников, ей следует указывать на необходимость перемен в системах «старого социализма», например, в Вене­суэле или на Кубе. Очевидна и необходимость договоров с западными странами (в первую очередь США) в отношении указанных бывших союзников.

5. Особенности развития Латинской Америки как западной периферии­ и современная левая теория. Теория зависимого развития. Теоретики импе­риализма и левые авторы о западной периферии. Рауль Пребиш. Теотониу Дус-Сантус. Структура зависимости. Западная экспансия.

Ряд теорий, которые можно использовать для реального анализа современной западной периферии, разрабатывался уже в рамках традиционного советского марксизма или был известен его представителям.

Критическое описание реалий западной периферии было начато в конце XIX – начале XX века теоретиками империализма – Джоном Гобсоном, ­Рудольфом Гильфердингом, Фридрихом (Фрицем) Штернбергом, которые были хорошо известны левым авторам того времени.

Джон Гобсон в работе «Империализм» говорил о неравноправных отно­ше­­ниях западных стран к периферии, и даже об «опасности паразитизма» Запа­да (Империализм. Исследование, 1902; русск. перевод: Харьков, 1918; Л., 1927).

Дальнейшее развитие теории империализма дали известные представители левой социал-демократии начала XX века – В.И. Ленин, Роза Люксембург, которые заложили основания данной теории в совет­ском марксизме. Коротко их можно резюмировать формулировкой В.И. Ле­нина: «…Империализм есть эксплуатация сотен миллионов зависимых наций малым числом богатейших наций» (В. Ленин. Империализм, как высшая стадия капи­тализма, 1916; изд. в 1917. ПСС, т. 27, с. 192).

Теорию империализма разрабатывали также Р. Гильфердинг («Финансовый капитал», 1919) и Ф. Штернберг («Империализм», 1926). По словам­ П. Андерсона, книга Штернберга «представляла собой переложение позиции Р. Люксембург, дополненной современным анализом функций и колебаний численности резервной армии труда при капитализме» (П. Андерсон. Размышления о Западном марксизме. – М.: Интер-Версо, 1991, с. 34).

C критикой книги Ф. Штернберга «Империализм» выступил живший в то время в Польше Х. Гроссманн. По словам П. Андерсона, «оба автора, в свою очередь, подверглись критике со стороны другого марксиста польского происхождения Натали Можковска в ее небольшой книге о современных теориях кризиса, написанной после прихода нацистов к власти в Германии» (П. Андерсон, с. 34).

За ними последовали авторы XX века – как в Европе, так и в других регионах, в том числе и в Латинской Америке.

После войны в Латинской Америке на платформе левой критики официальных западных теорий (модернизации и проч.) была сформулирована концепция зависимого (периферийного) развития. Согласно этой концепции периферийные страны, как и страны, составляющие центр, являются капиталистическими, но их капитализм качественно отличен от капита­лизма «центров». «Он, – по словам Ю. Семенова, – функционирует и развивается во многом по иным законам. Именно поэтому неоклассические экономические теории совершенно не пригодны для его анализа и понимания. Специфика периферийного капитализма определяет особый характер всего общества» (Юрий Семенов. Концепции зависимости, или зависимого развития, http://scepsis.net/library/id_1085.html#2.9.3 ).

Концепцию периферийного капитализма активно разрабатывал аргентинский экономист Рауль Пребиш (1901–1986).

Пребиш был действующим экономистом, начиная с середины 1930-х гг. В 1935–1943 гг. он занимал пост директора Центрального банка Аргентины. С 1950 по 1963 г. Р. Пребиш был исполнительным секретарем Эконо­мической комиссии ООН для Латинской Америки (испан. сокращ. – СЕПАЛ; русск. – ЭКЛА). Во время руководства СЕПАЛ (ЭКЛА) им были разработаны основы собственной экономической теории, которые были изложены в его труде «Экономическое развитие Латинской Америки и его главные проблемы» (1950).

Основные постулаты этой концепции были приняты и развиты целой группой экономистов, работавших вместе с ним в СЕПАЛ. Это направление получило название «сепализма» (далее подробнее).

Достаточно радикальную (в духе второго марксизма) версию теории зависимости дал Пол Баран в книге «Политэкономия роста» (1957). В этой работе Пол Баран использовал понятия мирового разделения труда, получения прибыли и накопления капитала.

По его мнению, в условиях традиционного западного общества («капитализма») квалифицированные работники располагаются в странах-центрах, а неквалифицированные – в странах-перифериях. Часть произведенно­го продукта в странах периферии идет на поддержание их жизнедеятельно­сти, остальное – излишек. В свою очередь, часть излишка уходит на накопление капитала и модернизацию производства, что позволяет обеспечить дальнейшее развитие экономики; принятое же компрадорское поведение элиты пери­ферийных стран не позволяет обеспечить их развитие.

П. Баран выделил два преобладающих типа экономической деятельности в развивающихся странах. Первый тип – плантационное хозяйство, возникшее еще в колониальные времена, когда потребителем излишка явля­­­ет­ся землевладелец, который использует полученный излишек исключительно для увеличения личного уровня потребления и не заинтересован вкладывать в развитие производства. Соответственно, в этих условиях норма сбережения минимальна. Второй тип экономической деятельности в развивающихся странах со своим специфическим уклоном – это промышленное производство. Это особые крупные картели преимущественно с иностранным капиталом, которые пользуются поддержкой государства или нахо­дятся с ним в концессии. Часть получаемого с этого производства излишка ­поступает иностранным акционерам в качестве дивидендов, а вторая часть достается правящему классу страны и тратится им на предметы роскоши. В результате, норма сбережения по-прежнему остается минимальной.

Таким образом, отсталость периферийных стран – неизбежное след­­-ст­вие развития мировой капиталистической системы хозяйства. Высокораз­ви­тые страны эксплуатируют слаборазвитые и тем препятствуют их развитию. «Теперь, – говорит он, – капиталистическая система, бывшая некогда мощным двигателем экономического развития, превратилась в не менее внушительное препятствие на пути прогресса человечества». И только рево­люция, по мнению Барана, способна исправить положение (О теории П. Барана см. также Ю. Семенов. Концепции зависимости, или зависимого развития (http://scepsis.net/library/id_1085.html#2.9.3 ).

Анализ П. Бараном капитализма первой половины XX века давался, ­таким образом, в духе второго марксизма; из него же следовал радикаль­ный призыв к революции. «Сепалисты» – экономисты комиссии ООН для ­Латинской Америки (СЕПАЛ; ЭКЛА) представляют скорее эволюционные варианты теории зависимого развития.

Если первоначальный вариант теории зависимого развития (Р. Пребиша) возник еще в 1950-е гг., то новые, более радикальные варианты этих концепций сформировались в период кризиса линейно-стадиальных концепций модернизации – в 1960-е.

Крупная фигура среди сепалистов поколения 1960-х гг. – бразильский экономист Селсу Фуртаду, ко­торый во время президентства Жоао Гуларта был министром экономиче­ско­го планирования Бразилии, а затем возглавлял департамент развития ЭКЛА. В своей книге «Развитие и недоразвитие» (1964) Селсу Фуртаду, по словам Ю. Семенова, «характеризует экономику, возникшую в результате проникновения капитализма в регионы с некапиталистическим хозяйством, как гибридную, сочетающую капиталистиче­ское ядро с архаичной структурой».

С. Фуртаду проанализировал ряд механизмов периферийной экономики, в частности, отток капитала. Важнейшая причина отсталости капиталистической периферии, по его мнению, – выкачивание западными центрами существенной части ее доходов.

Механизм оттока капитала, согласно Фуртаду, формируется путем создания условий, при которых капиталистам, бизнесу выгоднее размещать капиталы в странах «центра», чем в странах периферийного капитализма. «Это могут быть большие издержки и меньшие прибыли из-за отсутствия доступа к технологиям в периферии и т. д. Условия для оттока могут быть как изначально, так и формироваться искусственно мировым империализмом, странами центра и др.» (Ю. Семенов. Концепции зависимости, или зави­симого развития, http://scepsis.net/library/id_1085.html#2.9.3  ).

Важную роль в сепалистском направлении сыграли поздние работы Рауля Пребиша, ставшие известными начиная с 1970-х, в первую очередь классическая работа «Периферийный капитализм: Кризис и трансформация» (1981, сокращ. русск. перевод: Периферийный капитализм: Есть ли ему альтер­натива? – М., 1992).

В этих работах, по замечанию Ю. Семенова, «в значительной степени под влиянием критики его первоначальной концепции со стороны более ­радикально настроенных исследователей – Т. Дус-Сантуса, P.M. Марини, Ф.Э. Кардозу и др. – первоначальная концепция была обновлена и переросла в теорию “периферийного капитализма”» (Ю. Семенов. Концепции зависи­мости, или зависимого развития, http://scepsis.net/library/id_1085.html#2.9.3 ).

«Многолетние наблюдения за ходом событий, – замечает Р. Пребиш в работе «Периферийный капитализм», – убедили меня, что глубокие изъяны, свойственные латиноамериканскому капитализму, не могут быть преодо­лены в рамках существующей мировой системы капитализма. Мировую систему необходимо преобразовать» (Пребиш Р. Периферийный капитализм: есть ли ему альтернатива? – М., 1992. с. 198).

По мнению Р. Пребиша развитие периферийного капитализма представляет собой «воспроизводство обездоленности».

«Специфика периферии, – считает Р. Пребиш, – проявляется во всем: в сфере техники и потребления, в производственной структуре, в уровне разви­тия и демократизации, в системе землевладения и формирования излишка, в демографическом росте». Поэтому «рушится миф о том, что мы могли бы развиваться но образу и подобию центров… Развитие периферийного ­капитализма есть “воспроизводство обездоленности”» (там же, с. 195–196, также http://storyo.ru/filo/18_01.htm ).

«Система, – подчеркивает автор, – исключает широкие массы населе­ния, которые оказываются обреченными на прозябание на дне социальной структуры. Фактически периферийный капитализм представляет собой тупи­ковый вариант, не способный к сколько-нибудь существенному прогрессу» (Пребиш Р. Периферийный капитализм, с. 197–198. Об этом также Ю. Семенов. Концепции зави­симости, или зависимого развития, http://scepsis.net/library/id_1085.html#2.9.3 ).

В интерпретации 1970-х гг. концепция Пребиша, таким образом, давала достаточно острую критику периферийного капитализма, который, по мнению основателя теории зависимости, не позволял странам западной ­периферии догнать страны «центра» при простом следовании западным моделям развития (западному капитализму). Вместо достижения уровня стран западного «центра» в этих периферийных странах происходило «воспро­изводство обездоленности».

Это означало, что странам периферийного капитализма следовало суще­ственно корректировать западный модернизационный подход и защищать свои собственные интересы против стран «центра». Речь, очевидно, шла если не о революции (как предлагали радикальные представители теории империализма), то во всяком случае о левой и национально-ориентированной политике, которую реально и пытались проводить сторонники таковой в ­Аргентине, Бразилии и иных странах Латинской Америки.

Более радикальную линию теории зависимости развивали сторонники «депендетизма» – Теотониу Дус-Сантус, Руй Мауро Марини.

Во второй половине 1960-х гг. «возникла и оформилась концепция, на­чало которой положил бразилец Теотониу Дус-Сантус (Дос Сантос), которому за революционную деятельность пришлось дважды бежать, спасаясь от расправы: первый раз в 1966 г. из Бразилии, где он был осужден военным трибу­налом за «организацию мятежа», второй раз в 1974 г. из Чили после совершен­ного там генералом Аугусто Пиночетом военного переворота.­ Эта концеп­ция получила название «депендетизма» (от исп. dependencia – зависимость).

Т. Дус-Сантус указывал, что истоки теории зависимости уходят к теории империализма, в частности, к трудам В.И. Ленина. Но в новых условиях положения теории империализма должны быть расширены и переформулированы. Т. Дус-Сантус выступает с критикой теорий модернизации, которые он именует теориями развития (development). Главный их недостаток он видит в линейно-стадиальном их характере.

Однако, как отмечает Дус Сантус, «историческое время не унилине­арно, и будущие общества не способы достигнуть стадий, к которым пришли общества в предшествующее время» (Dos Santos Т. The Crisis of Development Theory and the Problem of Dependence Latin America, 1976. – Цит. по: Ю. Семенов. Концепции зависимости, или зависимого развития. Предыстория – концепции империализма.., http://scepsis.net/library/id_1085.html#2.9.3 ).

Иными словами, латиноамериканский теоретик указывает на главную ошибку тех, кто говорит, что любая страна может достичь такого же уровня развития и жизни, как ведущие. Сторонники «естественного» втягивания развиващихся стран в западный рынок предполагают, что законы и этапы развития «линейны», то есть одинаковы для всех. И пройдя эти стадии можно достичь уровня развития ведущих стран. Но Т. Дус-Сантус указывает на то, что условия развития ведущих стран отличались от текущих условий.­ В то время когда развивались ведущие страны – других ведущих стран не было. ­В настоящее время ведущие страны господствуют в мире, и это неизбежно долж­но самым радикальным образом влиять на возможность или невозможность тех или иных этапов развития. То есть достижение «отста­лыми» странами уровня ведущих невозможно в принципе в рамках существующей мировой системы.

Подвергая, таким образом, критике традиционные представления о раз­ви­тии стран периферейного капитализма, Дус-Сантус, по словам Ю. Семенова, «от идеи развития при этом не отказывается». Он считает необходимым создание новых теорий развития, которые не сводили бы его к унилиней­ному переходу от обществ одного типа к обществам другого, а рассматривали бы развитие в масштабах всего земного шара, прежде всего существование зависимых обществ и зависимого развития (цит. по: Ю. Семенов. Концепции зависимости, или зависимого развития, http://scepsis.net/library/id_1085.html#2.9.3 ).

По словам Дус-Сантуса, «в эпоху революционных изменений в странах “третьего мира” мы должны выработать теорию, описывающую закономерности внутреннего развития этих стран, являющихся объектами подобной экспансии и ей управляемыми. Этот теоретический шаг должен преодолеть “теорию развития”, которая ищет объяснения ситуации в развивающих­ся странах в неспособности перенять схемы эффективности, характеризую­щие развитые страны (равно как и “модернизировать” или “перестроить” са­мих себя)» (Теотониу Дус-Сантус. Структура зависимости. – Скепсис. № 5,­ http://scepsis.net/library/id_2297.html ).

«Хотя капиталистическая “теория развития” признает существование “внешней” зависимости, она не в состоянии воспринять недоразвитие в том ключе, в котором это описывается нашей теорией, то есть как последствие и составной элемент мировой капиталистической экспансии, возникающей неизбежно и неразрывно с ней связанной.

Рассматривая процесс организации мировой экономики, интегри­­ру­ю­щий так называемые национальные экономики во всемирный рынок ­потребления, капитала и даже рабочей силы, мы обнаруживаем, что связи, создаваемые этим рынком, комбинированы и неравноправны – неравно­правны потому, что развитие одних частей данной системы происходит за счет других ее частей.

Торговые связи основываются на монополистическом контроле рынка, что ведет к перераспределению прибавочного продукта, производимого в зави­симых странах, в пользу доминирующих государств; финансовые же связи, которые с точки зрения господствующих сил основаны на системе займов и экспорте капитала, что якобы не позволяет финансистам доминирующих стран преследовать личный интерес и получать прибыль, в действительности увеличивают их прибыли и укрепляют их контроль над экономикой других стран.

Для зависимых стран эти отношения означают вывоз прибыли, что ­лишает их части отечественного прибавочного продукта и приводит к по­тере контроля над собственными производственными ресурсами.

Существование подобных неравноправных отношений вынуждает зависимые страны вырабатывать все большие и большие объемы прибавочного продукта, причем не за счет интенсификации производства, но прежде всего за счет сверхэксплуатации рабочей силы. В результате они наталкиваются на границы развития своего внутреннего рынка, на ограничения технической и культурной емкости, равно как и на моральные, физические, медицинские пределы возможностей собственного населения. Мы характеризуем данную систему как комбинированное развитие потому, что она представляет собой комбинацию неравенства и переноса ресурсов из наиболее зависимых и неразвитых секторов в наиболее развитые и доминирующие, что расширяет неравенство, углубляет его и преобразует в необходимый структурообразующий элемент мировой экономики» (Теотониу Дус-Сантус. Структура зависимости. – Скепсис. № 5, http://scepsis.net/library/id_2297. html ).

В рамках теории зависимости (депендизма) был создан целый ряд концепций – в частности, сформулированная бразильским ученым Руем Мауро Марини концепция «суперэксплуатации».

Из теории зависимости вытекала определенная политическая концепция – именно концепция противостояния «обычному» навязываемому За­па­дом развитию. В 1990-е – после краха реального социализма эта теория ­подвергалась критике рядом экономистов – приверженцев традиционного ­западного типа развития, в частности, П. Бергером и П. Штомпка.

Как замечает Ю. Семенов, «в качестве опровержения концепции зависимости П. Бергер ссылается на пример экономического развития четырех “азиатских тигров”: Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура». Также поступает и Петр Штомпка в книге «Социология социальных изменений» (1993; русск. перевод: М., 1996).

По словам Ю. Семенова, «само по себе это не довод: и сторонники концепции зависимости не исключают, что отдельные страны могут вырваться из отсталости. Но в конце 1997 г. начался финансовый кризис, который до основания потряс экономику не только четырех “азиатских тигров”, но и так называемых новых индустриальных стран Азии: Таиланда, Малайзии, Индонезии.

Похоже, что сбывается предсказание С. Амина, который еще в 1991 г. писал, что в общей «перспективе “новые индустриальные страны”, представляют собой не полупериферию, стоящую на пути превращения в ­новые центры, а подлинную периферию завтрашнего дня» (цит. по: Ю. Семенов. Концепции зависимости, или зависимого развития, (http://scepsis.net/library/id_1085.html#2.9.3 ).

6. Кризис в Венесуэле и на Кубе и современная левая теория. Левые авторы Хайнц Дитрих и Энтони Медина о венесуэльском кризисе.

Рассмотрим подход к венесуэльской ситуации левых авторов – прежде всего известного немецкого левого теоретика – автора термина «социализм XXI века», Хайнца Дитриха (Heinz Dieterich).

Хайнц Дитрих (род. 1943) известен как автор общей концепции социализма, названной им «социализм XXI столетия» или «социализм XXI века», активно пропагандируемой им же с конца 1990-х гг.

Термин «социализм XXI века» Х. Дитрих ввел в своей одноименной книге (1996), основанной на идеях компьютерно-плановой и эквивалентной экономики Арно Петерсa. Лозунг и термин Дитриха использовался ­рядом ­левых латиноамериканских лидеров. Как «социализм XXI века» ­свою политику определяли левые правительства Уго Чавеса и Николаса Мадуро­
в Венесу­эле, Эво Моралеса в Боливии и Рафаэля Корреа в Эквадоре. Он­ был заявлен как лозунг президента Венесуэлы Уго Чавесa, провозгласив­шего курс на «социализм XXI века», например, во время речи на Всемирном соци­альном форуме 2005 г.

Термин применяется также левыми в России, например, группой журнала «Альтернативы» А. Бузгалина и А. Колганова. Под названием «социализм XXI века» ими была издана целая серия книг.

Основные принципы «социализма XXI века» Х. Дитрих излагает следую­щим образом.

Он предлагает постройку «четырех основных институтов»:

«Экономика эквивалентности, которая должна быть основана на марк­систской трудовой теории стоимости и которая демократически определена теми, кто непосредственно создает стоимость, вместо рыночно-экономических принципов;

Демократия большинства, которая использует референдумы, чтобы ­решить важные вопросы, затрагивающие все общество;

Основная демократия, основанная на демократических государственных институтах в качестве законных представителей общих интересов большинства граждан, с уместной защитой прав меньшнства;

Критический и ответственный субъект, рационально, этично и эстетически независимый гражданин.

Эти Институты Нового Исторического Проекта опираются на фундаментальные столпы реальной демократии, региональное сотрудничество (формируя “региональные блоки общественной власти”) и права рабочих».

Согласно Дитриху, существующее общество должно быть заменено ­«качественно отличной системой. Программа “социализма XXI столетия” включает обязательный революционный компонент… Эта революция, однако, должна быть постепенным процессом, который не использует насилие… Институты, которые мы имеем, являются результатом тысяч лет проб и ошибок. Из-за этого они не могут быть изменены от и до».

Как считает Дитрих, «люди это не крысы в лаборатории. Каждая крупно­масштабная социальная революция, которая хочет быть успешной, должна быть результатом хорошо информированного убеждения о льготах и преиму­ществах проекта, а не применения репрессий. Эта революция будет следовать из нынешней реальной демократии, чтобы обеспечить власть, образование, научные знания об обществе и международном сотрудничестве»  (Heinz Dieterich: «Der Sozialismus des 21. Jahrhunderts – Wirtschaft, Gesellschaft und Demokratie nach dem globalen Kapitalismus», Einleitung. Socialism of the 21st Century – Economy, Society, and Democracy in the era of global Capitalism, Introduction – Социализм XXI века, wiki).

Страны, провозгласившие курс на «социализм XXI века» – Республика Никарагуа, Боливарианская Республика Венесуэла, Многонациональное Государство Боливия, Республика Эквадор, Республика Куба.

Данные страны практикуют национальную модель социализма вместо марксистско-ленинской. Соответственно со своей стороны концепцию «социализма XXI века» критикуют традиционные компартии. По мнению Компартии Греции, эта модель «используется оппортунистическими силами, продвигается ими в замену научного социализма» (Социализм XXI века, wiki).

Что касается ситуации в Венесуэле, то Хайнц Дитрих со своих левых­ (и явно отличных от правоконсервативных) позиций указал на кризис в Вене­суэле еще в 2013 г. Существенные разногласия по целому ряду вопросов развития Венесуэлы были у него еще ранее – с Уго Чавесом.

В конце 2013 г. Хайнц Дитрих писал: «Кризис в Венесуэле, непра­вильно интерпретируемый левым политическим движением, ставит перед обще­ством вопрос, который затрагивает основы выживаемости “боливарианизма”. Мо­жет ли правящая партия изменить самоубийственный курс, по которому ­движется Венесуэла?..» (Падение Венесуэлы в пропасть, 12.11.2013, http://inosmi.ru/world/20131112/214697156.html ).

Хайнц Дитрих в 2013 г. критиковал целый ряд ошибочных, по его мнению, мер новой венесуэльской бюрократии, именно – нефтяную зависимость, «меры тотального контроля и регулирования экономики страны», поскольку они «лишь приведут к увеличению бюрократического аппарата и коррупции».

Он порицал также идеологические ошибки этой бюрократии в Вене­суэле (инсценировку явления Чавеса и проч.). Уже тогда Хайнц Дитрих ­указывал на опасность правого переворота.

«Большая часть интеллектуалов в Венесуэле куплена или запугана, они не понимают, что время, отпущенное для возможного спасения страны, ­заканчивается. Когда народ не имеет реального влияния на правительство, когда интеллигенция не имеет никакого общественного влияния, а элита пребывает в коме, то возможность … военного переворота становится реальностью».

В целом, по мнению Х. Дитриха, переход Венесуэлы к «6-й республике» неизбежен. При этом он считал, что следует добиваться преемственно­сти ­власти в Венесуэле. Дитрих, очевидно, понимал, что при праволиберальном перевороте преемственность власти в Венесуэле может сильно нарушиться.

Более благоприятным для Венесуэлы он считал приход к власти предста­­ви­телей не праволиберальной оппозиции, а скорее левых сил (Падение Ве­не­­­суэлы в пропасть, 12.11.2013, http://inosmi.ru/world/20131112/214697156.html ).

Таким образом, Хайнц Дитрих дает вполне острую, хотя и «непино­четовскую» (то есть неконсервативную, но левую) оценку венесуэльской ­ситуации и ее перспектив.

Помимо Хайнца Дитриха, анализ кризиса в Венесуэле дают и другие левые теоретики, например, перуанский политолог Энтони Медина.

«После 13 лет правления Чавеса и года правления Мадуро, – писал Энтони Медина, – основной консенсус между теми, кто выстроил так назы­ваемую Пятую Республику, рушится на фоне неспособности венесуэльского государства направить нефтяные доходы на проведение конкретных институ­циональных реформ, которые бы позволили разрешить две фундаментальные проблемы: недостаток продуктов первой необходимости и ужасающее отсутствие гражданской безопасности, ставшее бичом страны много лет назад, еще до избрания Чавеса президентом в 1998 году.

Первое различие, на которое можно указать, относится к “домаш­нему” характеру конфликта. Сколько бы Мадуро не настаивал на идее между­народного заговора, организованного США против его страны, бесспорно, что на сегодняшний день основная тенденция боливарианской революции – не экспансия, но борьба за удержание власти, а также решение проблем нехватки товаров и отсутствия безопасности, при сохранении действительных социальных достижений последних лет. В этом контексте, пока нефтяные поставки в США будут стабильными, у североамериканцев не будет мощных стимулов для интервенции в Венесуэлу путем вооружения оппозиции, как они поступили в Ливии и Сирии. (В самом деле, уровень американской экономической помощи Венесуэле – один из самых низких в регионе: 6 млн долл. в год, в отличие от более чем 500 млн, которые в среднем предназна­чаются Колумбии или Мексике.)

Как бы то ни было, неоспоримо,  что в Белом Доме, как минимум, одобри­тельно восприняли бы возможное падение правительства Мадуро и “демо­кратический переход”, руководимый оппозицией. Несмотря на слабую ори­ен­тацию на осуществление государственного переворота, сходного с госу­дар­­ственным переворотом 2002 года, было бы наивно отрицать, что в насто­ящее время США поддерживают постоянный дипломатический контакт с клю­че­выми акторами конфликта» (Энтони Медина. Оригинал: журнал Ideele, Перу и ALAI, Эквадор, http://andp2027.livejournal.com/8729.html ).

Как мы видим, левые авторы отмечают целый ряд острых проблем современной Венесуэлы, в частности, опасность ее нефтяной зависимости (сходной, как многим ясно, с зависимостью самой России, сыгравшей роко­вую роль в падении рубля в 2014 г.).

Разумеется, наблюдения указанных левых авторов Х. Дитриха и Э. Медины нуждаются в конкретизации. Это требует специального анализа ситуа­ции – с привлечением широкого круга «неконсервативных» (и не праволиберальных, то есть «правых» в целом) специалистов. Но, однако, такую конкретизацию не могут дать авторы, отвергающие левый подход в принципе – в первую очередь авторы консервативные.

Очевидно, что современные левые не должны быть на стороне прихода к власти в Венесуэле правых группировок – ни праволиберальных, ни правоконсервативных, стараясь обеспечить (по выражению Дитриха) «пре­емственность власти», то есть по возможности приход к власти сил, близких­ к левым.

7. Ближний Восток. Израиль и «левые» арабские государства к началу­­ XXI века. Особенности левой идеология в арабском мире. Баасизм.

Перейдем к другому региону мира – Ближнему Востоку, который, как и арабский мир в целом, с начала XXI века стал местом острых конфликтов.

В первые годы нового века – в 2003 г. началась военная операция США против режима С. Хуссейна, закончившаяся разгромом этого режима в 2006 г.

С начала второго десятилетия XXI века (с 2010 по 2011 г.) в арабском мире началась новая полоса (если не сказать лавина) перемен – так назы­вае­мые арабские революции. Они включали ряд перемен и переворотов в странах арабского мира от Туниса до Египта, также – военную операцию США в Ливии и гражданскую войну в Сирии.

С указанными переворотами была связана волна нестабильности, поро­дившая целый ряд трансформаций и войн на Ближнем Востоке. Одним из результатов указанных трансформаций стало возникновение и резкое расширение радикального исламистского движения ИГИЛ (ДАИШ).

Перед отмеченными переменами к началу XXI века ситуация в этом регионе характеризовалась противостоянием следующих групп государств («полюсов»). С одной стороны – Израиль и ряд западных исламских (в том числе арабских) стран – вроде Саудовской Аравии, Катара и Турции. Турция представляла собой форпост Запада и НАТО на южной границе СССР, ­режим в стране был светским и относительно умеренным. Другую позицию занимали антизападные исламские (в том числе арабские) страны типа Ирана, Ирака, Ливии и Сирии. Ирак, Сирия и Ливия частично поддерживались СССР. Иран пошел по пути «исламской революции». Отдельное место – близкое, скорее, к Западу – занимали страны Северной Африки: Тунис, Марокко, Египет.

Помимо поддержки как бы левых (реально часто фундаменталистских) арабских режимов типа иракского или сирийского, СССР в период холодной войны поддерживал левых арабских националистов, например, палестин­ских. Запад критиковал эту поддержку как поощрение терроризма. Однако и сам Запад (в первую очередь США), со своей стороны, в указанный период противостояния с реальным социализмом поддерживал исламистских радикалов, например, воевавших против СССР афганских моджахедов.

Специфическую политику (в том числе и внутри своих стран) вели – в особенности в первые десятилетия XXI века – прозападные арабские государства, так называемые монархии персидского залива – Саудовская Аравия, Катар и проч.

Западным и европейским государством на ближнем Востоке считается Израиль. В отличие от многих арабских стран региона в нем создана современная экономика и плюралистическая многопартийная система с европейским спектром партий – как правых, так и левых.

При этом, как известно, в своем развитии Израиль давно сталкивается с острыми проблемами, заложенными еще при его образовании. Это – небольшая территория, наличие палестинского анклава, многолетнее давление на Израиль окружающего его арабского (и исламского) мира, включающее активные атаки исламского (арабского) фундаментализма.

Среди идеологических течений Израиля существует и сионизм: реально правый еврейский консерватизм – аналог постсоветских консерватизмов, не исключая и русского.

В СССР существовала специфическая концепция сионизма. Данная не большевистская, но скорее консервативная концепция фактически была заимствована из дореволюционного идеологического арсенала. В ней содержание понятия сионизма (идеологии еврейской «почвы») подменялось и трактовалось как теория «мирового еврейского заговора».

Проблема отношений Израиля и арабов-палестинцев весьма сложна. Ее нельзя сводить только к проискам «сионизма» (как считалось в СССР) или (о чем привыкли говорить на Западе) – к проискам СССР, поддерживавшего арабскую сторону и палестинские (как бы левые) группировки. Факт, однако, состоит в том, что данная проблема не была разрешена Западом и в пост­советский период.

Поддержка палестинского движения со стороны СССР была обусловлена как бы левым и отчасти антизападным характером этого движения. Вместе с тем палестинское движение имело и явные признаки фундаментализма – арабского национализма, соединенного с исламизмом, и терроризма. Это показывала деятельность палестинских группировок типа ХАМАС и ФАТХ (а также Хезбалла на Юге Ливана) как в XX веке, так и в постсовет­ский период. Данные фундаменталистские группировки не только сохранились после распада реального социализма, но и перешли под контроль правых (и прозападных) арабских режимов – ­образца Катара. Так, например, ХАМАС после 2005 г. стал поддерживаться Саудовской Аравией и ­Катаром.

После падения СССР решение Западом проблемы отношений палестинцев и Израиля обнаружило многие странности. Примером может служить сектор Газа, который в 2005 г. под международным давлением перешел от Израиля в руки палестинской автономии.

К 2008 г. (с 1950 г.) палестинское население в секторе Газа увели­чилось в пять раз – до 1,5 млн человек. Особенностью данного «мини-государства», однако, является полное отсутствие производства (и его поддержки) и бесплатная помощь – как со стороны США, так и иных западных структур, например,UNRWA ООН. Такое решение способствовало увеличению рождаемости, но не уменьшало терроризм.

В 2007 г. в секторе Газа к власти пришла радикальная палестинская группировка ХАМАС, находившаяся в конфликте с «основной» и более умеренной палестинской группировкой ФАТХ (лидер – Махмуд Аббас). Сферы влияния между обеими группировками были поделены: контроль в секторе Газа остался за ХАМАС, западный берег Иордана – за ФАТХ. При этом более радикальный ХАМАС, даже перейдя под контроль «прозападных» арабских стран вроде Катара, не прекратил свою террористическую деятельность. ­Достаточно странной оказалась и позиция данной группировки в сирий­ском конфликте (о чем далее).

В начале XXI века «не вполне западные» и имеющие черты «арабского социализма» страны – Ирак, Сирия и Ливия – стали объектом атаки США.

Что касается идеологических и политических основ указанных режимов, то некоторые из них имеют (или имели) отношение к левой идеологии и социалистическим идеям, но в специфической – социал-консервативной (если не народнической) форме. Идеология ряда описываемых арабских режимов представляла собой смесь советского второго марксизма с консерватизмом – арабским национализмом и народничеством. Соответствующие движения можно определить как движения «народнического типа» (об этом см. например, В.Г. Хорос. Идейные течения народнического типа в развиваю­щихся странах. – М., 1980).

Характерным примером таких арабских режимов можно считать режим Саддама Хуссейна в Ираке, который в целом нельзя назвать левым (тем более в европейском смысле этого слова), скорее социал-консервативным. Это подтверждают репрессии Хуссейна против коммунистов и даже просирий­ских баасистов.

Сирия (в том числе и при президенте Башаре Асаде) была как будто левее, а ее идеология – ближе к советскому марксизму. Проблем, конечно, было достаточно и там – однопартийность и проч., но имело место и движение в сторону плюрализма (официально объявлен в 2012 г.).

Режим Каддафи в Ливии также, несмотря на свою противоречивость, имел явные признаки социализма – госсектор, стремление использовать энергоресурсы на пользу общества. Это сочеталось со странностями этого режима – резкими антизападными заявлениями, попытками создания своего ядерного оружия и проч.

Запад резко критиковал режимы М. Каддафи и С. Хуссейна – со своей стороны и часто тенденциозно – за однопартийность и диктаторство. Эта риторика, однако, как замечали российские востоковеды, почему-то не применяется к прозападным авторитарным и диктаторским режимам, например, в Саудовской Аравии и проч., реально явно более архаичным.

Рассмотрим некоторые особенности левой арабской идеологии на примере партии «Баас» («Возрождение»), основанной в 1947 г.

С конца 1940-х партия получила широкое распространение. Она имела отделения в Сирии, Ираке, Алжире, Бахрейне, Египте, Иордании, Кувейте, Ливане, Ливии, Мавритании, Палестине, Судане, Тунисе, Йемене и даже Саудовской Аравии.

Идеология баасизма оформилась еще в конце 1930-х гг. Известными его теоретиками были Мишель Афляк, а также Заки аль-Арсузи и Салах ад-Дин Битар. Идеология баасизма была национально-освободительной, отчасти левой. Речь идет о «социализме с арабской спецификой» (арабском социализме) – разумеется, в своеобразной форме.

М. Афляк начал размышления над арабскими революционными вы­ступлениями еще в начале XX века. Он критиковал монархические идеи, резко выступал против любой монархической формы правления. Афляк ­характеризовал арабское антифеодальное (и антикапиталистическое) восстание как «иллюзии королей и феодалов, которые понимали единство как единство отсталости и отсталости, эксплуатации и эксплуатации и чисел с числами, подобно овцам».

В своей теории М. Афляк использовал и ряд марксистских понятий, в частности, понятие классов. По его мнению, арабское восстание 1916–1919 гг. не смогло объединить арабский мир, поскольку «возглавлялось реакционным классом». Афляк полагал, что правящий класс, который в лице лидеров арабского восстания поддерживал монархию, являлся по сути реакционным классом. В баасизме правящий класс заменяется «прогрессивным революционным классом».

В идеологии баасизма используется понятие социализма, каковой считается положительной целью. Применяется и понятие социальной революции – соединение борьбы за свободу с борьбой за социализм. Афляк говорил о «необходимости социализма», даже опираясь при этом на Ленина. Ряд идей большевизма (второго – советского – марксизма) сочетался в баа­сизме с национализмом – идеей объединения классов во имя интересов нации. Речь шла об «одной нации, несущей Вечное Послание» о просвещении арабских народов, прозелитизме и проч. (Баасизм, wiki).

Для идеологии арабского социализма в варианте баасизма весьма важна и тема религии – ислама. В отличие от крайне левых теорий (в том числе и примыкавших ко второму марксизму) баасизм предлагает иное решения проблемы религии, выступая как против атеизма, так и против религиоз­ного фундаментализма. Говорится о торжестве «арабского духа против материали­стического коммунизма». При этом исламский фундаментализм критикуется как «поверхностная, ложная вера» (Баасизм, wiki).

Эти положения баасизма нашли применение в его политической практике. Наряду с элементами арабского национализма и исламизма, левые арабские движения и соответствующие режимы демонстрировали серьезные социалистические элементы. Важная черта левых режимов в арабском мире, несмотря на их противоречивость, – укрепление государственного сектора в результате национализации и попытки использования сырьевых ресурсов на благо всего общества.Примеры – Сирия, Ливия, а также частично Ирак С. Хуссейна. Указанные «полулевые» арабские режимы фактически противостояли западной альтернативе в арабском мире, представленной ­такими странами, как Саудовская Аравия, Катар и проч.

Политическая история баасизма развивалась следующим образом.

В 1963 г. партия Баас пришла к власти в Сирии и Ираке. Вскоре произошел раскол движения на два крыла – сирийское (более левое) и ирак­ское (более правое и националистическое). В 1963 г. баасисты смогли захватить власть в Ираке в результате военного переворота, однако их режим ­через несколько месяцев был свергнут. В том же году в ходе революции 8 марта баасисты взяли власть в Сирии, что положило начало длительному правлению партии в этой стране.

Режим Саддама Хуссейна пришел к власти в Ираке в 1979 г. Он опирался на специфический вариант баасизма, трансформированный Хуссейном в сторону правого арабского национализма и репрессивности. В иракский вариант идеологии баасизма был внесен сильный консервативный (националистический) элемент. Этому сопутствовала внутриполитическая и внешнеполитическая репрессивность. Режимом Хуссейна были осуждены и казнены более левые просирийские элементы, как и представители местной компартии. Этот же режим практиковал расправы над курдами, войну с Ираном, вторжение в Кувейт.

Диктаторский режим Хуссейна (как и иных сходных фигур) следует рассматривать как результат не левизны, а скорее национализма и также специфической постколониальной общественной структуры.

Ранняя форма баасизма 1950–80-х гг. формировала однопартийные режимы. Однако ряд партий баасистского типа эволюционировал в европей­ском левом направлении. В Сирии партия Баас в 2012 г. (в связи с парламент­скими выборами) признала многопартийность.

В период холодной войны между западным капитализмом и советским реальным социализмом исламский фундаментализм использовался обеими системами друг против друга. СССР поддерживал арабских левых радикалов (а также иранских исламских фундаменталистов) против Израиля и США. Запад – США и его союзники – делал ставку не только на Израиль, но и на Саудовскую Аравию, Катар, монархии Залива, а также на афган­ских и пакистанских радикалов («моджахедов»). В постсоветское время западные страны оказывали поддержку исламистским радикалам в постсоветском пространстве и в России, например, в Чечне.

8. Действия Запада в арабском мире в первые десятилетия XXI века. ­Военная операция США против режима С. Хуссейна в Ираке 2003–2006 гг. ­Возникновение ИГИЛ (ДАИШ) как следствие операции США в Ираке, его ­расширение. Арабские революции 2010–2016 гг.

С 1990-х гг., после падения реального социализма, Запад во главе с США начал решать проблемы неподконтрольных ему «незападных» (и частично левых) арабских режимов силовым путем – как посредством прямых военных вторжений, так и политических переворотов и поддержки оппозиции.

Первым объектом атаки стал Ирак Саддама Хуссейна: в 2003 США и западная коалиция провели прямое военное вторжение в эту страну. Оно положило начало трехлетней войне в Ираке и закончилось свержением ­режима Саддама Хуссейна в 2006 г.

«В апреле 2003 года международная коалиция во главе США вторглась в Ирак и свергла режим Хусейна. Основанием для интервенции послужили обвинения иракского лидера в поддержке международного терроризма и ­разработке оружия массового поражения, которые не имели под собой ­никаких фактических обоснований. Сам Хусейн был захвачен американ­скими войсками и казнен 30 декабря 2006 года по приговору Верховного суда Ирака» (Ирак, wiki).

Американский военный контроль в Ираке продолжился и после 2006 г. Американские войска находились там еще в течение пяти лет и были выведены лишь в декабре 2011.

США провели в Ираке политическую зачистку с установлением в стране правого контроля. Вместе с режимом Хуссейна была разгромлена и партия Баас, для чего в Ираке был создан специальный комитет по «дебааси­фи­­кации».

Однако насколько позитивной и «демократичной» была западная аль­тер­натива в арабском мире? Союзниками Запада выступали Саудовская Аравия и Катар – «монархии персидского залива» с их реально кастовым строем.

Ситуация в Ираке оставалась сложной и после 2011 г. – года вывода американских войск. Продолжилась ситуация нестабильности и террора ­(терактов), которые практиковала исламская оппозиция.

Очевидным результатом разгрома Западом левых режимов в арабском мире стал, таким образом, резкий подъем исламизма. Главным результатом операции США в Ираке оказалась не «пресловутая» (как говорили в СССР) западная демократия, но образование в этой стране c 2006 г. радикального исла­мистского движения, а вскоре и целого исламского государства – ИГИЛ (ДАИШ).

Данное государство (первоначально ИГ) возникло в 2006 г. как исламист­ская реакция на американскую операцию в Ираке, затем  укрепилось и расширилось с Ирака на другие территории. ИГ было создано в Ираке путем слияния одиннадцати радикальных исламистских группировок во главе с местным подразделением «Аль-Каиды», которая посредством международного террориста Абу Мусаба аз-Заркави сначала организовала «Совещательное собрание моджахедов» (2006).

В апреле 2013 г. организация стала называться «Исламское государство Ирака и Сирии» (Леванта» – «ва Шам»), поскольку боевики ИГИ вклю­­­чи­­лись в гражданскую войну в Сирии в качестве самостоятельной силы (ИГИЛ, wiki).

Следующим этапом западной активности в арабском мире с начала второго десятилетия XXI века стали так называемые арабские революции 2010–2015 гг. («арабская весна») – серия политических переворотов, основным смыслом которых была постановка под западный контроль нейтральных стран, причем, в первую очередь, ранее не входивших в западную сферу влияния. (Иногда входивших в сферу влияния реального социализма.)

Волна демонстраций и путчей «арабской весны» началась в декабре­
(18 декабря) 2010 г. в Тунисе. В результате этой волны произошли перевороты в Тунисе, Египте и Йемене, вспыхнули гражданские войны в Ливии (при­вела к падению режима) и Сирии. В рамках указан­ных переворотов состоялись также: гражданское восстание в Бахрейне, массовые протесты в Алжире, Ираке, Иордании, в Марокко и Омане. А также менее значительные протесты в Кувейте, Ливане, Мавритании, Саудовской Аравии, Судане, Джибути и Западной Сахаре и cтолкновения на границе Израиля в мае 2011 г.

В ходе переворотов «арабской весны» (по сути дела правых), начало которым положили трансформации в Тунисе, Марокко и Египте, западная коалиция во главе с США попыталась включить в свою зону влияния ряд относительно «нейтральных» до этого арабских режимов. Но основной удар, очевидно, приходился по таким, в определенной мере, левым режимам, как Ливия (Каддафи) и Сирия (Асад). Во второй половине XX века эти страны являлись союзниками СССР.

В 2011 г. жертвой правого политического давления стала Ливия М. Каддафи.

Запад был недоволен рядом проявлений ливийского режима, в том числе попытками создать собственное ядерное оружие. Но у режима Каддафи были и явные положительные черты. До проамериканского переворота «Ливия, по данным ООН, входила в группу стран с самым высоким индексом человеческого развития. ВВП – 14 192 доллара на человека. Зарплата, например, медсестры составляла $ 1 000, при рождении ребенка семья получа­ла $ 7 000. А новобрачным на покупку квартиры государство дарило $ 64 000. Образова­ние, медицина, лекарства и электричество были абсолютно бесплатными, плюс беспроцентные кредиты и бензин по 14 центов за литр» (Ливия после Каддафи: пять лет “свободы”, 20.10.2016, http://www.tvc.ru/news/show/id/103084 ).

В 2011 г. западная коалиция во главе с США нанесла удар по Ливии, поддержав также ливийскую оппозицию, военные действия которой против режима М. Каддафи закончились его гибелью. После победы прозападной оппозиции в Ливии установилась ситуация политического хаоса.

«С 2011 года после свержения, а затем убийства бывшего лидера Ливии полковника Муаммара Каддафи эта страна живет в условиях политического коллапса и хаоса в системе безопасности, которыми воспользовались международные террористические группировки, распространившие свое влияние в ряде регионов Ливии.

В стране царит двоевластие: избранный народом парламент, который заседает в городе Тобрук на востоке страны, и сформированное в марте этого года при поддержке ООН и Европы правительство национального согласия во главе с Фаезом ас-Саррагом со штаб-квартирой в Триполи. Обе структу­ры отказываются признавать друг друга и сотрудничать» (01.12.2016, https://ria.ru/world/20161201/1482660269.html ).

«Сейчас эта, разорванная в клочья, уже не страна. Это отдельные какие-то провинции, которые борются за власть. Масса всяких милиций, по-­нашему – это бандформирования. И ситуация неизвестна – сохранится ли Ливия, как единое государство, сказать очень трудно», – пояснил бывший посол СССР и России в Ливии Вениамин Попов (Ливия после Каддафи: пять лет “свободы”, 20.10.2016, http://www.tvc.ru/news/show/id/103084 ).

Важную часть политического хаоса в Ливии составляет грабеж нефтяных источников страны. Странно было бы ожидать от западной коалиции во главе с США использования нефтяных ресурсов в интересах народа ­Ливии, что, пусть противоречиво, пытался делать Каддафи. Скорее речь идет о захвате данных нефтяных ресурсов западными корпорациями. (В совре­менной России данных об этом практически не публикуется.)

В борьбу за ливийские нефтяные источники вступил и ИГИЛ, органи­зовавший вторжение в Ливию в 2014 г.

Результатом разгрома режима Каддафи стал, таким образом, резкий рост в стране исламского радикализма. При этом в ряде случаев Ливия сознательно использовалась как база такового. «Ливия служит тренировочным лагерем для магрибских радикалов, которые стремятся поехать сражаться в Сирию. Именно через Ливию сирий­ским оппозиционерам пошли первые поставки оружия на деньги Катара. Европу все это пока что напрямую не затронуло. Тем не менее, мы не застрахованы от терактов, которые могут совершить прошедшие подготовку в Ливии радикалы» (Ливия – угроза для Европы, 20.01.2015, http://inosmi.ru/world/20150120/225686637.html ).

В конце 2015 г. было образовано Правительство национального единст­ва Ливии (ПНЕ), с 2016 г. находящееся в Триполи (Ливан). Одновременно в Ливии существует и «Восточное правительство» в Тобруке, опирающееся на национальную армию Ливии (ЛНА). Договоренности между обоими правительствами к 2018 г. достигнуты не были.

В 2017 г. группировки ИГИЛ в Ливии продолжали вести военные дейст­вия против обеих сторон: как национальной армии (ЛНА), так и сил, лояль­ных правительству национального единства (ПНЕ) в Триполи. За это они под­вер­гались атакам авиации США (24.11.2017, https://regnum.ru/news/2349451.html ).

Последствием хаоса в Ливии (и других странах «арабской весны») ­стало резкое усиление волны беженцев в Европу, которую М. Каддафи был готов остановить. «Отсутствие государства способствует транзиту нелегальных мигрантов через Ливию. Вооруженные отряды, которым власть поручила держать под контролем южные границы, сами налаживают прибыльную контрабанду людей. Она является источником финансирования исламистских групп наравне с контрабандой оружия, наркотиков и прочих товаров. Полученные средства идут на содержание тренировочных лагерей, и желающие принять участие в джихаде стекаются туда со всего мусульманского мира и Европы. По данным европейской пограничной службы с 2011 по 2015 г. число беженцев из Ливии увеличилось в пять раз» (Ливия – угроза для Европы,  20.01.2015, http://inosmi.ru/world/20150120/225686637.html ).

К 2018 г. страну покинуло три миллиона человек из шести миллионов (27.02.2018, https://www.pravda.ru/world/restofworld/africa/27­02­2018/1373049­ pucharelli­0/ ).

9. Гражданская война в Сирии – c 2011 г. Противоречивые результаты ­вмешательства Запада в Сирии и арабском мире в целом. Усиление исламизма­ и терроризма. Развертывание ИГИЛ в Ираке и Сирии. Проблема ­беженцев­ из арабских и африканских стран в Европу. Российская операция в Сирии (с 2015 г.).

В июне-июле 2011 г. началась гражданская война в Сирии.

Эта война, которая продолжается и в 2018 г., также была инспирирована извне – США и западной коалицией – путем поддержки оппозиции в рамках серии переворотов так называемой «арабской весны». Целью указанных переворотов была попытка разгрома Западом в арабском мире левых движений и государственных образований с созданием на их месте правых про­западных режимов. В Сирии ставилась задача свержения режима Башара ­Асада. С точки зрения Запада режим Асада был «не своим» (частично ­левым) и создавал проб­лемы, в частности, на границе с Израилем.

Правительство Асада поддерживали Иран и Россия. Суннитскую оппо­зицию – группировки Фронт ан-Нусра – США и ряд европейских стран, а также Cаудовская Аравия и Катар. США удалось добиться поддержки ­сирийской оппозиции также и со стороны ЕС. В ноябре 2012 г. министры иностранных дел 27 стран Евросоюза объявили о признании Национальной ­коалиции «законными представителями ча­яний сирийского народа».

Сирийская оппозиция не едина, а расколота на несколько группи­ровок. Наиболее крупные объединения этой оппозиции – Сирийский националь­ный совет и Национальная коалиция. Однако помимо них существует ­целый ряд отдельных исламистских группировок, включая Фронт ан-Нусра, большинство из которых относится к течениям радикального исламизма.

Сирийский конфликт отражает сложное соотношение сил на Ближнем Востоке,  в частности, Ливане.  Режим Асада поддерживал в Ливане (наряду с Ираном) радикальную шиитскую организацию Хезболла. Последняя, в свою очередь, выступает на стороне Асада в гражданской войне.

 Что касается такой известной палестинской группировки, как ХАМАС, которую первоначально поддерживало правительство Асада, то она перешла под контроль Катара и стала союзником антиасадовских сил (Палестин­ский фактор в сирийском конфликте, 25.09.2012, http://www.iimes.ru/?p=15637 ).

Оппозиция в Сирии добилась контроля над значительной частью страны. Однако смог ли Запад решить проблему Сирии (как и Израиля)?

Реально результаты действий западной коалиции оказались проти­во­ре­чивы. Оппозиция Асаду сливается с исламским (арабским) фундамен­та­лизмом. Режим Асада был почти доведен до поражения, но это привело к усилению ИГИЛ.

В 2013 г. боевики ИГИЛ (ранее ИГ) вступили в граждан­скую войну в Сирии против режима Башара Асада. Вместе с тем, раскол произошел и внутри радикальных исламистских групппировок. Часть их – Фронт ан-Нусра в 2014 г. разорвал с Аль Каидой  и начал борьбу с ИГИЛ одновременно с борьбой против войск Асада.

Летом 2014 г. боевики ИГИЛ (ДАИШ) начали наступление на северные и западные районы Ирака, а также в северной Сирии (Курдистан). В течение месяца им удалось взять под свой контроль несколько городов: 10 июня под руководством Тархана Батирашвили они захватили второй по величине город в Ираке Мосул, на следующий день – Тикрит, а через несколько дней подошли вплотную к Багдаду.

В конце июня 2014 г. было объявлено о создании квазигосударства (так называемого халифата) ИГИЛ, простирающегося от города Алеппо на се­вере Сирии до провинции Дияла на востоке Ирака. 3 августа террористам удалось взять под контроль два крупных нефтяных месторождения. Халифом был объявлен главарь боевиков – шейх Абдалла Ибрагим ас-Самараи, также известный как Абу Бакр аль-Багдади. Штаб-квартирой (фактически столицей) квази-государства стал сирийский город ЭрРакка.

В 2014 г. общая площадь контролируемой ИГИЛ территории оценивалась в 40–90 тыс. км2, а численность проживающего на ней населения, пре­иму­щественно состоящего из суннитов, – в восемь млн человек (Исламское государство, wiki).

Помимо Сирии и Ирака, ИГИЛ или подконтрольные ему группировки также участвуют в боевых действиях в Ливане, Афганистане, Алжире, Паки­стане, Ливии, Египте, Йемене, Нигерии, ведут террористическую деятельность в некоторых других странах.

Уже осенью 2011 г. сирийская гражданская война перекинулась в ­Ливан. В ней вплоть до 2017 г. принимали участие и боевики ИГИЛ.

В апреле 2014 г. отряд боевиков ИГИЛ проник в Ливию, захватив контроль над прибрежным городом Дерна. Летом 2014 г. в Ливии началась граждан­ская война между лояльным к исламистам Всеобщим националь­ным конгрессом и новым парламентом – Палатой депутатов. ИГИЛ выступило в конфликте в качестве «третьей стороны». В феврале 2015 г. боевики осадили крупный ливийский порт Сирт и установили контроль над рас­положенным рядом городом Нофалия, а также нефтяным месторождени­ем­ аль-Мабрук к югу от Сирта (29.06.2015,(https://yasnonews.ru/news/aktual/ig_eto_deystvitelno_serezno_khronika_stanovleniya_novoy_mirovoy_ugrozy/ ).

В сентябре 2014 г. возникли опасения, что «Исламское государство» может распространить свое влияние на племенные территории Пакистана, находящиеся вблизи границы с Афганистаном.

Религия ИГИЛ – традиционный суннитский ислам. Исламистские боевики широко применяют тактику террора. «От рук боевиков уже погибли тысячи “иноверцев” – шиитов, христиан, езидов, а тысячи людей были вынуждены бежать из захватываемых экстремистами районов. Многие женщины и дети стали пленниками и содержатся в концентрационных лагерях террористов» (Исламское государство, wiki).

Несмотря на фундаменталистский и террористический характер ИГИЛ,  в его действиях участвует много европейских граждан из разных стран – часто в виде добровольцев. Движение поддерживает, по данным опросов, до 15% молодых британцев, недовольных британским правительством и его внешней политикой (Исламское государство, wiki).

ИГИЛ финансируется рядом арабских стран, в том числе и союзниками США. В августе 2014 г. немецкий политик Герхард Мюллер прямо обвинил Катар в финансировании ИГИЛ (А. Широкорад, 20.11.2015, (http://www.ng.ru/world/2015­11­20/3_kartblansh.html ).

В финансировании ИГИЛ и его поддержке замешана также и Турция.  В ряде случаев Турция поддерживала исламистских боевиков в Сирии, покупала у них нефть и даже участвовала в грабеже сирийских предприятий, например, в Алеппо. По сообщению курдских источников, турецкая разведка (MIT) активно содействовала террористической группировке в приграничных с Турцией районах (Исламское государство, wiki).

Таким образом, западные страны (США) и Турция – с одной стороны как будто боролись против исламистов, с другой – поддерживали их (например, в виде оппозиции режиму Асада).

Весной 2014 г., когда влияние ИГИЛ в регионе достигло пика, США и ряд западных стран вступили в прямое столкновение с исламским государ­ст­вом. Вначале для поддержки правительства Ирака. К середине апреля 2015 г.­­­ в результате данных прямых столкновений (боев) ИГИЛ потеряло 25–30%­ (8–10 тыс. кв. км) первоначально захваченных в Ираке территорий (Исламское государство, wiki).

В середине сентября 2015 г. к антиигиловской коалиции присоединилась Франция, по поводу чего президент Франсуа Олланд сделал заявление. 13 ноября в Париже произошла серия терактов, ответственность за которые взяли на себя исламисты.

Тем временем гражданская война в Сирии продолжалась. В ходе попыток свергнуть режим Башара Асада оппозиция заняла более половины территории Сирии, создав прямую угрозу падения правительства Дамаска. Под­держка США оппозиции Асаду, в частности, Фронта ан-Нусра означала фак­­-ти­чески поддержку исламского фундаментализма и частично даже – ИГИЛ.

Говоря о результатах инициированной Западом гражданской войны в Сирии, как и в целом о результатах переворотов в арабском мире в рамках «арабской весны» в Северной Африке и на Ближнем Востоке, следует отметить ряд негативных последствий этих переворотов и вызванных ими конфликтов. Одним из таких последствий стало резкое обострение проблемы ­беженцев в Европе. По данным ООН 2015 г. одним из результатов граждан­ской войны в Сирии стало появление более четырех миллионов беженцев (09.07.2015, https://ria.ru/world/20150709/1122803798.html ). Несмотря на недостатки (с западной точки зрения) режима Асада, его падение могло еще больше увеличить это количество, то есть привести к миграционной ката­строфе на Ближнем Востоке и отчасти также в Европе.

Очевидно, что западное общество во главе с США оказалось не в состоя­нии решить проблему беженцев в Европе, то есть справиться с послед­ст­виями тех процессов, которые породили их собственные действия на Ближнем Востоке.

Первоначальной формой этого решения стал нажим США на европейские страны (начиная с Германии) в пользу размещения беженцев на терри­тории стран ЕС. Такая миграционная политика США, которую поддержал ряд европейских лидеров, создала в Европе много проблем. После смены президентов в США – новый президент Дональд Трамп как будто попытался найти иное решение этого вопроса.

Выходом из создавшегося положения могло бы стать удержание населения на прежних территориях – в первую очередь в Сирии. Но для этого было необходимо, с одной стороны, прекратить в этой стране гражданскую войну, на что Запад смог пойти далеко не сразу. Во-вторых, следовало заняться созданием рабочих мест для жителей арабских и африканских государств. Последнее, в свою очередь, предполагало иную политику, чем та, ­которую проводит Запад, а именно – левую политику государственного ­регулирования и использования госсектора.

Относительно российской операции в Сирии (в продолжение сказанного в главе 8) с осени 2015 г. можно заметить следующее. Участие России в конфликте на стороне правительственных сил в целом следует оценить положительно. Это участие позволило помешать свергнуть Б. Асада, что, вероятно, привело бы к превращению Сирии в оплот исламского фундаментализма и еще более увеличило число беженцев из страны.

Первоначально участие России в сирийском конфликте состояло в поставках антиигиловской коалиции вооружений. Россия не вмешивалась в этот конфликт достаточно долго и решилась принять участие в нем на стороне режима Башара Асада лишь осенью 2015 г. Решение об участии в сирий­ском конфликте было принято российским руководством, по-видимому, как в результате соглашения с западными странами, так и в определенном смысле в противовес им – после переворота на Украине в феврале 2014 и западных санкций.

Сирийская операция стала первой серьезной международной опера­цией России за долгое время. При этом реально в консервативном варианте данная операция оказалась скорее «партизанской вылазкой», не подкреплен­ной нор­мальным экономическим развитием российского государства и усиле­нием его влияния в постсоветском и посткоммунистическом пространстве.

Однако и такое участие России в сирийской операции, судя по всему, показалось западному (правому) истеблишменту чрезмерным. Произошли попытки ухудшить отношения России и Турции – гибель посла России в Турции и самолета Ту-144, направлявшегося в Сирию (Алеппо).

10. Исламская периферия Запада в Азии. Турция, Иран, Афганистан, ­Пакистан.

Коротко коснемся ситуации в других странах Азии, примыкающих к зоне ближневосточного конфликта и в немалой степени участвующих в нем.

80-миллионная Турция является влиятельным государством в Азии,­ от­но­­шения с которым весьма важны для «южной» политики России. ­(Этих отношений мы касались ранее – в 8-й гл.)

В конце 2014 г. Россия предприняла весьма активную попытку сближения с Турцией, что выразилось в целом комплексе российско-турецких соглашений, в первую очередь – по поводу строительства газопровода «Турецкий поток». Однако в течение последующих четырех лет российско-турецкая политика проделала несколько виражей (если не сказать «кульбитов»).

Первая фаза сближения России и Турции, которая включала и первоначальное заявление о совместном строительстве российского газопровода в Европу, разворачивалась до инцидента со сбитым в Сирии в конце ноября 2015 г. российским «Су-24». После истории с самолетом с декабря 2015 г. и в первой половине 2016 г. произошло обострение конфликта Азербайджана и Армении – вплоть до нападения Азрбайджана на Карабах. Во второй полови­не 2016 началась новая фаза сближения и улучшения отношений Турции и России, достигшая кульминации в подписании договора о «Турецком потоке» в октябре 2016 г. За этим, однако, последовало убийство в декабре 2016 г. посла России в Турции…

Достаточно ли продуманной с российской стороны была попытка сближения с Турцией?

Следует заметить, что турецкий вариант и турецкий сценарий активно пробивали деятели консервативного направления типа С. Маркова, который в дальнейшем оказался также инициатором возобновления конфликта Азербайджана и Армении вокруг Карабаха (см. О «турецком сценарии» внешней политики России, https://kripta.ee/rosenfeld/2016/05/15/o­tureckom­scenarii­ vneshnej­politiki­rossii/ ).

По-видимому, в своих попытках новых отношений с Турцией россий­ская дипломатия недостаточно учитывала то, что, как известно, в течение долгого времени Турция находилась в западной зоне и НАТО, поддерживаясь Западом как форпост на границах с СССР. Лишь в последнее десятилетие противоречия в отношениях Турции с Западом (США) и ЕС нарастали и выразились, в частности, в попытке военного переворота против Эрдогана в июле 2016 г. Этому нарастанию противоречий соответствовали и попытки сближения Турции с Россией.

В «турецкой переориентации» российской дипломатии можно при этом заметить такой аспект, как отвлечение внимания России от Украины, в част­но­сти, в связи с темой газового транзита. Здесь проявилась общая кон­сер­ва­тив­ная тенденция отказа от действий в бывшем постсоветском и пост­ком­му­нистическом пространстве (оказавшемся под влиянием США) и попытке переключения на западные страны. В Европе – на Финляндию вместо Прибалтики, на Юге – на Турцию вместо Украины или, например, Болгарии.

До киевского переворота февраля 2014 г. у России была возможность вести дипломатическую работу (в частности, по вопросу газопровода в Европу) с бывшим посткоммунистическим и постсоветским украинским союз­ником – в том числе с якобы «недостаточно пророссийскими» В. Кучмой­ и В. Януковичем. Такой вариант, однако, не устраивал русский консерватизм. Кучму, который (странное дело!) никак не соглашался на идею превращения Украины в ­«федеральный округ РФ», русские консерваторы сдали во время «оранжевой революции» 2004–2005 гг. («Родина» Д. Рогозина поддержала в этих событиях П. Ющенко). В. Януковича консервативная элита России сдала 10 лет спустя. Результат, как говорится, налицо. То есть, вместо работы с недостаточно хорошими украинскими деятелями типа ­Кучмы, консервативная элита решила (при участии идеологов типа Сергея Маркова) сделать ставку на Турцию – страну, которая не входила до этого  в советскую орбиту.

Оборотные стороны действий российской дипломатии «на поле Гос­депа» показали кульбиты российско-турецких отношений («турецкого вари­а­нта» и «турецкого сценария»), включающие историю со сбитым Су и убийством российского посла. То есть «турецкий рывок» России привел к достаточно противоречивым последствиям, связанным, как уже замечалось, с  долгой политикой Турции в качестве не союзника России (и СССР), а союз­ника бывших противников СССР в холодной войне. Это определило многие противоречия в отношениях Турции и России, в частности, ее торговли «на нескольких прилавках» в Сирии (об этом см. Г. Мирзоян, http://expert.ru/2016/11/30/erdogan­prosto­torguetsya/ ).

Отношения России и Турции имеют и много других проблем, например, проблему туризма. Будучи неспособной организовать собственную ­туристическую сферу, Россия в течение многих лет серьезно поддержива­ет турецкую туристическую область и тем самым – всю турецкую экономику.

Южным соседом России является также Иран, представляющий исламскую периферию современного западного общества. Как в XIX (со времени Грибоедова), так и в XX веке Иран (до 1935 г. – Персия) был полем борьбы между Россией и Британией. По российско-британскому согла­шению 1907 г. Россия получила экономическое влияние в северной части ­Ирана, Британия – в основной его части. На Персию в 1913 г. приходилось 3,8% российского экспорта и 3,3% импорта. При дворе шаха имелась Персидская казачья дивизия.

В ходе Первой мировой войны на территории Ирана происходили столк­новения российско-британских и турецких войск. В 1918 г. Британия оккупировала Иран. В августе 1919 г. было подписано англо-иранское соглашение, устанавливающее полный британский контроль над экономикой и армией страны. В 1920 в северной части Ирана была образована Гилянская совет­ская республика, подавленная в 1921 г. В феврале 1921 г. к власти пришел шах Реза-хан Пехлеви, что было закреплено в 1925 г. Согласно советско-иранскому договору 1921 г. СССР получил в Иране целый ряд экономи­че­ских активов. В 1927 г. был подписан советско-иранский договор о ­гарантии и нейтралитете, обязывающий обе страны не участвовать в соглашениях против безопасности друг друга. В 1920–1930-е гг. шах Реза-хан Пехлеви провел в стране модернизацию – ряд важных экономических и идеоло­гических («светских») реформ. В 1935 г. страна получила название Ирана.

В ходе Второй мировой войны (в 1941–1946 гг.) Иран был оккупирован Британией и СССР. Под контролем Британии оказалась большая часть страны – с основными нефтяными месторождениями. СССР получил контроль над северной частью страны. В сентябре 1941 г. Реза-шах отрекся от престола и прожил остаток дней в изгнании. Как британские, так и советские войска были выведены из Ирана в марте – мае 1946 г.

В 1950 г. правительство Ирана возглавил сторонник левых реформ Мохаммед Мосаддык, попытавшийся национализировать нефтяную промышленность Ирана и уменьшить влияние Британии (Бритиш Петролеум) в экономике. Однако в августе 1953 г. правительство Мосаддыка было свергнуто в результате проамериканского переворота. К власти пришел шах Мохаммед Реза-Пехлеви – сын шаха, свергнутого в 1941 г. С 1953 до 1979 г. в Иране была установлена правая диктатура (однако не исламистского типа). Иран вошел в состав блока Сенто. При этом экономические контакты с СССР сохранялись.

В 1979 г. в Иране произошла исламская революция, лидером которой был аятолла Хомейни, в результате чего Иран вышел из западной сферы влия­ния. Власть шаха была свернута, и в стране установился фундаменталист­ский исламистский режим шиитского направления. Его отношения с ­СССР были сложными, в частности, Иран поддерживал афганских мод­жахедов.

В 1980 г. по инициативе С. Хуссейна была развязана ирано-иракская война (1980–1988), в основе которой лежали как территориальные противоречия, так и противостояние двух ветвей ислама – суннитов и шиитов. Восьмилетняя война не изменила ирано-иракских границ, хотя общие ­потери Ирана в ней превысили 500 000 человек. В ходе боевых действий иракская армия неоднократно применяла химическое оружие (отравля­ю­щие вещества), от которого погибло более 100 000 человек.

В 1997 г. президентом Ирана был избран Мохаммед Хатами, провозгласивший начало более терпимой (менее фундаменталистской) политики и более тесных связей со странами Запада. В конце 1990-х европейские государства начали восстанавливать прерванные революцией экономические связи с Ираном. Тем не менее руководство США предъявило Ирану обвинения в спонсировании терроризма и разработке оружия массового уничтоже­ния. Президент США Джордж Буш включил Иран в число стран «Оси зла».

Иран обладает четвертой по размеру ВВП (по ППС) экономикой в ислам­ском мире и второй по размеру в Западной Азии (после Турции). Иран является одним из наиболее технологически развитых государств региона. Он располагается в стратегически важном регионе Евразии и обладает крупными запасами нефти и природного газа. В 2012 г. Иран становится лидером Движения неприсоединения, второй по величине после ООН международной структуры (Иран, wiki).

Политику президента Махмуда Ахмадинежада, бывшего президентом Ирана два срока – с 2005 по 2013 г. можно определить как противоречивую. С одной стороны Ахмадинежад выступал за противостояние с США в защиту национальных интересов. С другой – высказывал фундаменталист­ские и консервативные взгляды, близкие к идеям арабских националистов (также – некоторым российским национал-консерваторам). Наряду с общением с левыми в Латинской Америке Ахмадинежад был известен также жесткой консервативной риторикой по поводу так называемого сионизма и Израиля, а также поддержкой движений вроде Хезболлы. С другой стороны, Иран поддерживал Б. Асада в Сирии. В 2013 г. Ахмадинежад уступил место более умеренному президенту.

Конфликт Ирана с Израилем и США продолжается до настоящего времени. США применяет санкции против Ирана (как и против России и ­Северной Кореи). Россия имеет с Ираном «тесные» экономические отношения (Ирано-российские отношения, wiki).

В мае 2018 г. США расторгли ядерное соглашение с Ираном, заключенное летом 2015 г. По мнению С. Гафурова, главной причиной этого было нежелание американской стороны возвращать свои долги Ирану в размере  $ 150 млрд (14.05.2018, http://atomic­energy.ru/news/2018/05/14/85692 ). Реше­ние Д. Трампа было подвергнуто критике в самих США.

Афганистан в 1990-е гг. (после вывода советских войск в 1989 г.) попал под контроль исламских фундаменталистов – в первую очередь партии «Тали­бан» (с 1996 г.).

Ими (при косвенной поддержке Запада) были уничтожены просо­­вет­ские афганские деятели – Наджибулла и др. Не составляет сек­рета, что ­движение «Талибан» – «во многом продукт деятельности силовых и разведывательных структур Пакистана, посредством которого в свое время пытались решить ряд вопросов в соседнем Афганистане… Жители части районов ­самого Пакистана – пуштуны, как и большинство участников движения ­“Талибан”» (10.08.2017, https://tvzvezda.ru/news/vstrane_i_mire/content/201708101127­ bdv6.htm ).

Новая власть отличалась нестабильностью и противоречиями. Острой проблемой стало производство наркотиков, которое выросло в десятки раз. Первыми производство наркотиков в Афганистане резко увеличили талибы. «С конца 1980 годов начинается масштабный рост производства наркотиков в Афганистане. Рекордный урожай опиатов – 4 600 тонн – был собран в 1999 году, во время талибского правления. В 2000 году из-за сильной за­сухи было собрано 3 275 тонны опиумного мака. В том же году талибы­ под давлением мирового сообщества запретили выращивание опиумного мака на контролируемой ими территории, в результате чего за 2001 год в Афганистане был выращен рекордно низкий урожай опиумного мака: было ­произведено всего 185 тонн опиума, причем большая часть этого опиума­ была собрана на территории провинции Бадахшан, контролируемой Северным альянсом» (Афганистан, wiki).

Как указывали российские эксперты, в конце правления талибов посевные площади опиумного мака «с 63 тыс. гектаров в 1998 г. к 2001 г. сокра­ти­лись до 8 тыс. гектаров – в восемь раз. А за период операции “Несо­крушимая свобода” они увеличились до беспрецедентного исторического максимума – 209 тыс. гектаров, то есть выросли в 26 раз» (05.03.2014, http://www.vestifinance.ru/articles/40228 ).

«После терактов 11 сентября 2001 года международный террорист Усама бен Ладен нашел убежище в талибском Афганистане. Это послужило поводом для вторжения США в Афганистан. Однако по мнению журналиста Пепе Эскобара, настоящей причиной послужил отказ талибов в прокладке Трансафганского трубопровода Туркменистан – Афганистан – ­Пакистан – Индия на условиях США, в частности, план вторжения США в Афганистан существовал еще за полгода до событий 11 сентября» (Афганистан, wiki).

В результате западной операции «Несокрушимая свобода» к 2002 г. режим талибов пал. В Афганистане была создана переходная администрация во главе с Хамидом Карзаем, который в 2004 г. стал официальным президентом Афганистана, победив на президентских выборах этого года. В 2004 г. была принята новая конституция страны. Хамид Карзай одержал победу также на президентских выборах 2009 г.

В 2005 г. между США и Афганистаном было подписано долгосрочное соглашение о партнерстве. Между тем гражданская война в стране не прекратилась. Талибы и иные исламские группировки продолжали войну против поддерживаемого Западом правительства Карзая. В 2014 г. между Афга­ниста­ном и США было подписано соглашение о пребывании в стране контингента НАТО. В 2015 г. в стране размещалось 13 тыс. солдат стран НАТО,­
в том числе 10,8 тыс. американских (Война в Афгани­стане c 2015 г., wiki).

В 2015 г. о своем участии в войне в Афганистане объявил ИГ (ИГИЛ), на сторону которого перешла часть талибов. ИГ (ИГИЛ), таким образом, стал третьим игроком в продолжающейся в Афганистане войне. Особенностью данной войны является, в частности, то, что правительственным войскам Афганистана, поддерживаемым западной коалицией, противостоят две исламские группировки – как «Талибан», так и ИГ (ИГИЛ). Первая из этих группировок в последние годы добивалась некоторых успехов – ей, на­при­мер, удалось получить контроль над рядом провинций Афганистана. По ­заявлению Пентагона, в конце 2016 г. талибы контролировали 10% территории Афганистана (Война в Афганистане c 2015 г., wiki).

Обычная форма атаки исламистов на правительственные войска Афганистана – организация терактов, в которых погибает и мирное население. Группировка НАТО наносит по афганским исламистам авиаудары и организует антитеррористические операции. «В целом статистика за 2008–2013 годы показывает, что наибольшее число мирных жителей (от 2/3 до 4/5 от общего количества жертв) погибает в результате действий талибов и других повстанческих группировок, ведущих борьбу против сил НАТО и афганского правительства». Но часть мирного населения погибает и в результате операций НАТО (Война в Афганистане 2001–2014 г., wiki).

В 2018 г. США решили увеличить  группировку НАТО в Афганистане до 15 тыс. человек. Прибудут также 26 тысяч бойцов-контрактников и шесть тысяч военных инструкторов (01.03.2018, https://rg.ru/2018/03/01/ssha­srochno­uvelichivaiut­svoj­kontingent­v­afganistane.html ).

Немаловажная особенность афганской ситуации вплоть до настоящего времени состоит в том, что, несмотря на приход к власти в стране в начале «нулевых» западного альянса, производство наркотиков в стране не уменьшилось, а продолжило расти. Более того, наркотическое производство в Афганистане при западном альянсе приобрело невиданный мировой размах.

«После ввода войск НАТО производство наркотиков увеличилось. Некоторые российские исследователи утверждают, что “администрация Буша смотрела сквозь пальцы на стремительный рост производства героина (это, возможно, вызвано опасениями, что в случае развертывания активной борьбы с наркобизнесом потери американских войск резко возрастут). Схожее мнение имеет и швейцарский журналист Р. Лабевьер, автор книги “Доллары террора. Соединенные Штаты и исламисты”. Он утверждает, что в Афганистане американцы получают сверхприбыли от наркооружейного “бизнеса” и финансирования террористов. Депутат Госдумы Андрей Кокошин: “Все предложения американских союзников по НАТО ликвидировать эти предприятия по переработке опиума в героин были отвергнуты, поскольку это подрывало власть и возможности тех, на кого опирались США и НАТО”» (Война в Афганистане 2001–2014 г., wiki).

Производство героина в Афганистане за 12 лет увеличилось в 40 раз (оборот не менее 100 миллиардов долларов) и от него, по ряду данных, погибло до миллиона человек (В. Андрюхин, http://www.posprikaz.ru/2013/04/narkotiki­mafiya­terror­i­vojna/ ).

Ближайшими жертвами сохраняющейся афганской наркоторговли стали постсоветские среднеазиатские республики, в первую очередь Таджикистан, а также Россия. Вслед за ними воздействию наркопотока из Афгани­стана подверглась и Европа. Туда через Россию и Украину направляется значи­тельная часть производимых в Афгани­стане наркотических средств.­
В наркотический бизнес оказались замешаны определенные коррумпи­рованные силовые группировки внутри России (см. В. Анд­рюхин, там же).

По словам главы ФСКН Виктора Иванова в марте 2014 г., «Россия через афганский героин и гашиш превращена в заложника геополитической активности США в регионе… Ежегодно в Афганистане продуцируется 150 млрд разовых доз, что в 25 раз больше численности населения земного шара. По данным ФСКН, количество наркоманов в России увеличилось до 8 млн человек, из них 1,5 млн употребляют героин. Ежегодно из-за наркотиков­
в России умирает до 70 тыс. человек.

Наркопроизводство приносит миллиарды долларов самим США, причем военные зачастую участвуют в транспортировке наркотиков, поскольку местные производители находятся под надзором спецслужб и ограничены­ в передвижении» (05.03.2014, http://www.vestifinance.ru/articles/40228 ).

Доход от транзита афганского героина в Европу получает также ИГИЛ. По данным главы ФСКН Виктора Иванова, ежегодный доход от этого тран­­зита составляет до миллиарда долларов (http://www.iran.ru/news/analytics/97734/IG_ugrozhaet_Iranu ).

США отказываются предпринимать реальные меры против афганской наркоторговли по ряду причин. Некоторые официальные лица высказывают мнение, что борьба с наркоторговлей якобы лишит бедное население Афганистана доходов и толкнет их к талибам. Основной причиной, однако, следует считать доходы, которые получают от наркоторговли определенные американские силы. Кроме того «капиталистическая» система США не позволяет заниматься в Афганистане созданием рабочих мест и альтернативной инфраструктуры.

В отличие от первого десятилетия 2000-х гг., когда обсуждались возможности совместных действий России и США против наркоторговли, к 2018 г. в ситуации обострения отношений между странами контакты по данным вопросам стали невозможны.

В результате, вплоть до настоящего времени, производство наркотиков в Афганистане остается ­ост­рой и нерешенной мировой проблемой.

По замечанию одного из американских обозревателей «самую долгую войну в истории США невозможно выиграть без борьбы против наркотерроризма. После 16 лет войны, на которую были потрачены миллиарды ­долларов, на долю Афганистана до сих пор приходится 75% мировых поставок героина, и в этом регионе до сих пор фиксируется самая высокая концентрация террористических группировок. Более того, Афганистан явля­ет­ся одной из основных магистралей, по которым крупнейшие в мире группи­ровки наркоторговцев оказывают непосредственную поддержку исла­мистскому терроризму. Пока США не справятся с этой проблемой, Трамп не сможет выполнить свое обещание одержать победу» (23.08.2017, https://inosmi.ru/politic/20170823/240096865.html ).

Немаловажную роль в азиатском регионе играет Пакистан – шестая по численности населения страна в мире – 207 774 520 жителей по данным переписи 2017 г. и вторая по численности мусульманского населения после Индонезии (соответственно, 178 и 205 млн мусульман, 91% из них – сун­ниты, 5% – шииты).

Пакистан – индустриально-аграрная страна с многоукладной экономикой. Большую роль в экономике страны продолжает играть сельское хозяйство, которое дает 20,8% всего ВНП, хотя промышленность активно развивается и составляет уже 24,3% ВНП (в 2009 г.). При этом в сельском хозяйстве занято 43% работающих, а в промышленности – 20%. Уровень безработицы – 15,2% (в 2009 г.). Основные аграрные культуры – хлопок и пшеница. Наиболее выделяется аграрным производством Пенджаб, где производится до 2/3 пшеницы, хлопчатника и сахарного тростника. В 2000-е гг. экономика Пакистана показывала устойчивый экономический рост примерно 7% в год (а в некоторые годы, например, в 2005 – и более). Две трети пакистанского экспорта составляет продукция текстильной и швейной промышленности, экспортируется также рис, кожаные изделия, ковры. Правительство Первеза Мушаррафа проводило относительно либеральную экономическую политику, за последние годы были приватизированы несколько крупных банков, крупнейшая телекоммуникационная компания и ряд других объектов (Пакистан, wiki).

Для внешней политики Пакистана характерны исторически сложные отношения с Индией (в том числе из-за Кашмира) и с США из-за Афгани­ста­на, где Пакистан поддерживает движение «Талибан», выступает против стремления США усилить в Афганистане роль Индии. Пакистан считает, что США недостаточно противостоят движению ИГ на соседних с ним территориях Афганистана, а также террористическим акциям ИГ в самом Пакистане. Пакистан даже делал заявления о поддержке ИГ (ИГИЛа) западной коалицией. При этом Пакистан является ядерным государством.

Как указывают обозреватели, «в настоящее время это самое внутренне нестабильное из всех существующих ядерных государств». Известно, что «террорист номер один» Усама бен Ладен «был ликвидирован американ­ским спецназом именно в Пакистане». Указывают на конфликт пуштунов Па­кистана с пуштунскими кланами Вазиристана, который с 2004 г. «неодно­кратно перерастал в полномасштабные боевые действия». В Иране вызы­вает беспокойство активность боевиков народности белуджей, которые действуют как в самом Пакистане, так и в Иране. В мае 2017 г. командующий вооруженными силами Исламской республики Иран Мохаммад Бокери потребовал от Пакистана «усилить контроль на границе между двумя стра­нами и предотвратить проникновение боевиков на иранскую территорию».­ В противном случае Иран угрожал Исламабаду военной операцией на его террито­рии (В. Хрусталев, 10.08.2017,(https://tvzvezda.ru/news/vstrane_i_mire/content/201708101127­bdv6.htm ).

Одновременно Пакистан противостоит и США – в основном в связи с их политикой в Афганистане. В конце августа 2017 г. парламент Пакистана «единогласно принял резолюцию с осуждением “враждебных” заявлений прези­дента США Дональда Трампа и призвал правительство рассмотреть ­“ответные меры”». Причиной принятия данной резолюции стало заявление Трампа 21 августа по поводу стратегии США в Афганистане, в котором ­Пакистан обвинялся в “укрывательстве террористов” на своей территории (Исламабад обдумывает ответ на враждебные слова Трампа, 30.08.2017, https://ria.ru/world/20170830/1501409010.html ).

Важной особенностью периферийных исламских государств (Ирана, отчасти Пакистана) является, таким образом, противостояние Западу и по­ис­ки альтернативы, которые выливаются в попытки контактировать с Россией и Китаем. Но противостояние данных государств Западу приобретает не левую, а скорее традиционно-исламскую форму. На Западе обе страны – как Пакистан, так и Иран – считаются изгоями. При этом форма оппозиции этих стран Западу отлична от той, которую представляет ИГИЛ – фундамента­ли­стское и по сути криминальное исламское государство, воюющее против всех.

11. Западные анклавы в Азии: Япония, Тайвань, Гонконг, Южная Корея, Индия.

Среди западных центров в Азии важное место принадлежит Японии.

Большие успехи Японии во второй половине XX века – достижение ее собственного рыночного развития, но также и результат поддержки Запада (США) после войны. В XX веке США активно оказывали такую помощь как в Европе, так и в Азии в том числе и в стратегических целях «противостояния коммунизму».

Япония с населением 126 200 127 чел. (2018 г., 10-е место) – единственное в мире государство, имеющее официальный статус империи.

В 2018 г. ВВП Японии составлял 4 940,16 млрд. USD, 5 405,07 (по ППС) и 47 607,70 USD на душу населения.

По номинальному значению ВВП до 2010 г. Япония занимала второе место в мире после США, однако в августе 2010 по этому показателю китайская экономика обогнала японскую.

Япония является четвертым по величине экспортером и шестым по ­величине импортером, обладает значительными производственными мощностями. В ней находятся несколько крупнейших мировых механиче­ских транспортных средств, электроники, станков, стали, судов, химических веществ, текстиля и пищевых продуктов. Сектор услуг составляет три чет­верти внутреннего валового продукта.

В первое десятилетие XXI века основными партнерами Японии по экспорту были США (20,4%), Китай (15,3%), Южная Корея (7,6%), Тайвань (6,3%), Гонконг (5,4%), а по импорту – Китай (20,5%), США (11,6%), Саудовская Аравия (5,7%), ОАЭ (5,2%), Австралия (5%), Южная Корея (4,4%) и Индонезия (4,2%). Япония экспортирует механические транспортные средства, электронику и химические вещества. В страну ввозятся станки и оборудование, ископаемое топливо, еда (в особенности говядина), химические вещества, текстиль и промышленное сырье.

Уже в 2007 г. 89,07% японцев проживало в городах. Япония вложила много средств в строительство дорог. Основным средством передвижения является автотранспорт, использующий около 1,2 млн км. мощенных дорог. При этом в Японии 173 аэропорта.

Атомная энергетика в Японии до аварии на Фукусиме обеспечивала почти треть всех потребностей. Затем была сокращена на 19%.

Япония – страна с высоким уровнем жизни (семнадцатое место по индексу развития человеческого потенциала). Продолжительность жизни в Японии в 2009 г. составила 82,12 года, в стране один из самых низких уровней младенческой смертности. Однако японское общество быстро стареет, взрыв рождаемости после окончания Второй мировой войны сменился сокра­щением роста рождаемости в конце XX века. В 2005 г. около 20,1% населе­ния было старше 65 лет. Эти изменения в демографической структуре привели к возник­новению ряда социальных проблем, в частности, к потенциальному снижению числа работающих и к увеличению стоимости таких социальных выгод как пенсия. В стране разрабатываются проекты повышения рождаемости.

Япония входит в число стран – членов «Большой семерки» и АТЭС, а также регулярно избирается непостоянным членом Совета Безопасности ООН (Япония, wiki).

Правительство Синдзо Абэ предприняло ряд шагов против замедления экономического роста и дефляции. Рост экономики удалось ускорить. В сентябре 2017 г. премьер Японии призвал Россию к переговорам по поводу совместного договора, который со времени Второй мировой войны так и не подписан (Абэ призвал Путина «поставить точку» и заключить мирный договор, 07.09.2017,(https://www.rbc.ru/politics/07/09/2017/59b0e15f9a7947f6f3d9b832 ).

К числу важных западных анклавов в Юго-Восточной Азии относятся также – Тайвань, Гонконг и Северная Корея.

Занимая небольшие территории, данные государства смогли создать экономики, по объемам сопоставимые с экономиками многих крупных (в том числе и европейских) государств.

Высокоразвитой экономикой с ВВП 571,45 млрд долларов и показателем ВВП на душу населения в $ 24 227 тыс. обладает Тайвань. В стабилизации послевоенного Тайваня важную роль сыграла помощь США. Она составила «более 30% внутренних инвестиций с 1951 по 1962 год». Эти факторы, наряду с государственным планированием и изменениями в экспортных рынках способствовали успешному проведению индустриализации.

Экономика перешла с аграрной (32% ВВП в 1952 г.) на промышленную ориентацию (47% ВВП в 1986 г.). Рост ВВП Тайваня в 1960–1970-е гг. в среднем составлял около 10% ежегодно. Таким образом, Тайвань превратился из получателя помощи от США в 1950-е – начале 1960-х гг. в крупного международного инвестора.

Хотя объемы помощи США были сокращены в 1970 г., в годы становления экономики было крайне важно стимулирование индустриализации, безопасность и сохранение экономических связей. Неопределенность в отношениях с США ускорила сдвиг страны от субсидируемого импортозамещения в 1950-х до экспортно-ориентированного роста. Благодаря развитию внешней торговли и экспорта, что, в свою очередь, способствовало поглощению избыточной рабочей силы, снизилось значение сельского хозяйства в экономике. В 1970-е гг. Корея и Тайвань перешли от дешевых производств, таких, как текстильная промышленность и производство игрушек, к развитию тяжелой промышленности и инфраструктуры, а затем в последующие десятилетия – к современной электронике.

К 1980 г. экономика Тайваня становилась все более открытой, и правительство перешло к приватизации государственных предприятий. Технологическое развитие привело к созданию Научного парка Синьчжу в 1981 г.­ В 1981–1995 гг. экономика росла в среднем на 7,52%, а сектор услуг стал крупнейшим (51,67%), обойдя промышленный сектор и став одним из основных источников роста экономики. Тайвань и сам является крупным инвестором – в первую очередь в страны Азии и континентальный Китай. «Частные тайваньские инвестиции в экономику Китая примерно равны инвестициям в страны всей Юго-Восточной Азии». В 2012 г. они «составили 10,9 млрд долларов США» (Тайвань, wiki).

Гонконг (включенный в состав КНР в 1997 г.) в 2018 г. по показателю ВВП на душу населения, равному 44 999 долларов США занимал 15-е место в мире.

По состоянию на 2014 г. Гонконг занял 3-е место в мировом рейтинге легкости ведения бизнеса. Занимает 5-е место в рейтинге налоговых систем мира. По данным Всемирного банка в Гонконге три налога, из которых 17,6% – налог на прибыль, 5,1% – трудовой налог и 0,1% – другие. Суммарная ставка налогов составляет 22,8% (Гонконг, wiki).

Несмотря на высокий уровень экономики Гонконга, по ряду (пока ­валовых) параметров соседняя зона континентального Китая Шэньжэнь ­постепенно приближается к нему (15.10.2017, http://chinapk.ru/k­2018­godu­ekonomika­shenchzhenya­prevzojdet­ekonomiku­gonkongu/ ).

Экономика Южной Кореи в 2018 г. по общим показателям (в частности, ВВП) находилась на 13–14 месте в мире и на четвертом в азиатско-тихооке­ан­ском регионе. ВВП Южной Кореи  к 2018 г. составил 1 529,74  млрд между­народных долларов; по ППС – 2 026,65 млрд. Валовый национальный про­дукт по ППС на душу населения вырос со 100 долларов США в 1963 г. до более чем 39 387 долларов США в 2017 г.

Слабые стороны экономики Южной Кореи: высокая задолженность и чувствительность к международным передвижениям капитала. По мнению западных экономистов «государственный сектор обременяет экономику».

Ключевые направления южнокорейской экономики за шестиде­ся­тилетнюю историю существования государства сильно изменились. В 1940-х гг. экономика страны опиралась преимущественно на сельское ­хозяйство и легкую промышленность. В течение следующих нескольких ­десятилетий акцент сместился в сторону легкой промышленности и производ­ства товаров народного потребления, а в 1970–80-х гг. XX века – в сто­рону тяжелой промышленности, в частности, крупного судостроения (едва ли не 35% судов мира производятся в Южной Корее). Важную роль в подъеме страны играло государственное регулирование и даже (как и в Тайване) систе­ма пятилеток. Развитию экономики помогла продуманная система экспорта, который за 54 года увеличился в 7 000 раз. В 2014 г. доходы от меж­ду­народной торговли состави­ли 714 млрд – половину ВВП Южной Кореи (13.06.2017, https://operkor.wordpress.com/2017/06/30/корейское­экономическое­чудо­ ввп­ю­2/ ).

В течение 30 лет после того как президент страны Пак Чон Хи в 1962 г. объявил начало первой пятилетки, экономика страны росла очень высокими темпами, а сама структура экономики сильно изменилась. Благодаря высоким экономическим показателям в 1960–90-х гг. Республику Корея назвали азиатским тигром, наряду с Сингапуром, Гонконгом и Тайванем (Южная Корея, wiki). В начале XXI века страна стала известна своей не только автомобильной, но и электронной промышленностью (LG, Samsung). В по­след­ние годы растет постиндустриальная экономика услуг (в 2016 г. она при­несла Южной Корее 814 млрд долларов) и вложения в науку (13.06.2017, https://operkor.wordpress.com/2017/06/30/корейское­экономиче­ское­чудо­ ввп­ю­2/ ).

Важной страной в Индокитае является Индия – вторая по населению страна мира после Китая – 1 миллиард 300 тыс. человек.

В 1990-е гг. в Индии произошел поворот вправо. Гибель ряда членов семьи Ганди – вряд ли случайность. Не была ли она результатом внешнего терроризма с целью изменить направление развития страны после падения реального социализма?

С начала 1990-х гг. США и Великобритания стремились формировать Индию как противовес Китаю. Правые реформы – приватизация и рост ­частного сектора имели определенный успех. К 2018 г. Индия занимает 6-е место в мире по номинальному ВВП ($ 2,44 млрд) и 3-е по ВВП согласно паритету покупательной способности. В 2017 г. прирост показателя мог ­составить 6,7% – по оценке МВФ (16.02.2018, https://bcs­express.ru/novosti­i­analitika/indiia­budushchii­lokomotiv­mirovogo­rosta  ).

Госдолг уменьшился с 60% ВВП до 25% к 2011 г., но затем снова начал расти. Наблюдался также рост золотовалютных резервов.

Сельскохозяйственный сектор составляет 28% ВВП; сектор услуг –­ 54% и промышленность – 18%. Слабостью экономики Индии составляет ее потребность в энергоресурсах. Серьезной проблемой страны является большое расслоение общества: 10% населения обладали 28,8% национальных доходов. Четверть населения страны живет ниже установленного государст­вом прожиточного минимума, который равняется 0,40 долларам США в день.

По ряду инфраструктурных параметров (например, дорогам) Индия отстает от Китая. В судовом парке мало новых судов, основу речного сообщения составляют парусные суда.

В то же время, как и в высокоразвитых странах, к началу 1990-х гг. сфера ­услуг в экономике Индии стала доминирующей и сейчас составляет две трети ВВП (Индия, wiki).                      

Разнообразные общественные варианты представляет целая группа ­западных стран в Азии и Южном полушарии – от Австралии до Индонезии и Малайзии.

Австралия, например, до сих пор являлась не республикой, а скорее «колониальной» конституционной монархией – доминионом Великобритании. Главой страны, согласно конституции и Вестминстерскому статуту, является британский монарх (в настоящее время Елизавета II), который назначает генерал-губернатора. При этом в стране существует парламент и партийная система. Партии выбирают премьер-министра, кандидатура которого согласовывается с генерал-губернатором.

Население Австралии приближается к 22 миллионам человек. За период после Второй мировой войны оно увеличилось более чем в два раза (после Первой мировой войны – в четыре раза) благодаря осуществлению амбициозной программы стимулирования иммиграции. В 2001 г. 27,4% населения Австралии составляли люди, родившиеся за рубежом.

Австралия является одной из развитых стран, являясь тринадцатой по размеру экономикой в мире, и имеет шестое место в мире по ВВП в расчете на душу населения. Военные расходы Австралии – двенадцатые по размеру в мире. Со вторым по величине индексом развития человеческого потен­циала Австралия занимает высокое место в таких сферах, как качество ­жизни, здоровье, образование, экономическая свобода, защита гражданских свобод и политических прав (Австралия, wiki).

Малайзия в XXI веке, как и в XX, отличалась высокими темпами экономического роста (один из самых высоких в Азии) со средним годовым приростом ВВП около 6,5% на период с 1957 по 2005 г., в последние годы – 5,6%. В 2017 г. ВВП Малайзии составил по номиналу $ 309,86 млрд и $ 926,08 млрд  по ППС.

 В 1970-е гг. экономика страны, основанная главным образом на добывающей отрасли и сельском хозяйстве, начала переход к много­отраслевой структуре; в 1980-е стремительно растет промышленный сектор. Немаловажную роль в этом росте сыграли иностранные инвестиции. После азиат­ского экономического кризиса в 1997 г. экономика Малайзии восстано­ви­лась значительно быстрее, чем экономика соседних государств.

Международная торговля, которой способствует важный морской торговый путь через Малаккский пролив, и производство являются важнейшими секторами экономики страны. Малайзия – крупный экспортер сельскохозяйственных и природных ресурсов, наиболее значительным из которых является нефть. Доказанные запасы нефти составляют около 4,3 млрд баррелей; государственная нефтяная компания Малайзии – Petronas. Когда-то страна была крупнейшим производителем олова, натурального каучука и пальмового масла. Малайзия – развитый центр бонковской системы исламских стран (Малайзия, wiki).

Важный момент в современной политике Малайзии – ее конфликт с Китаем, в частности по вопросу Малаккского пролива, в котором Малайзию поддерживает США. По замечанию обозревателей, «Америка уже ­начала создавать “антикитайский пояс”, в который она втягивает Индию, Австралию, Вьетнам, Малайзию и Филиппины» (07.03.2012, https://www.pravda.ru/world/asia/southasia/07­03­2012/1110555­malayzia­0/ ).

С Малайзией и Малаккским проливом тесно связан и отделившийся от нее в 1965 г. важный экономический центр Сингапур. 5-миллионный Син­гапур известен, в частности, своим высоким (4-м в мире) показателем ВВП на душу населения – $ 53 880. Да и самим этим ВВП, приближающимся к ВВП Малайзии – $ 305,76 млрд  по номиналу.

Значительную роль в Азиатском регионе играет также Индонезия – страна с 250-миллионным населением, являющаяся крупнейшей экономикой в Юго-Восточной Азии и четвертой экономикой Азии в целом. ВВП Индонезии составляет 1 трлн долл., страна входит в «большую двадцатку».

В 2015 г. стало известно о включении Индонезии (где провел детские годы Барак Обама) в систему (договор) Транстихоокеанского партнерства США (ТТП) и создании там зоны свободной торговли.

Создаваемая США система Транстихоокеанского партнерства, как ­пред­полагалось, должна была играть важную роль в Юго-Восточной Азии. На зону свободной торговли в Азиатско-Тихоокеанском регионе, дого­во­ренность­ о создании которой была достигнута 12 странами в начале октября 2015 г., «приходится 40% мировой экономики и треть мировой торговли». После присоеди­нения Индонезии «масштаб ТТП будет еще более внушительным» (28.10.2015, http://www.ng.ru/world/2015­10­28/8_indonesia.html ).

К договору о Транстихоокеанском партнерстве намеревались присо­единиться также другие страны, в частности, Филиппины. Однако в январе 2017 г. президент Трамп подписал указ о выходе США из договора Транс­тихоокеан­ского партнерства ввиду недовольства этим договором крупных американ­ских кор­пораций, считающих, что данное соглашение выгодно не США, а Японии.

Ряд сложностей в западной периферии создают конфессиональные конфликты. Осенью 2017 г. стало известно о конфликте между буддистским большинством и исламской народностью Рохинджа в штате Ракхайн (Аракан) в Мьянме. Впрочем, как это обычно бывает, выяснились более глубокие корни данного конфликта, в частности, «нефтяные», а также участие в кон­фликте США, ставящих задачей противостояние Китаю (03.09.2017, https://russian.rt.com/world/article/425981­rohindzha­musulmane­myanma ).

Рассмотренные азиатские западные страны в целом демонстрируют высо­кий уровень развития, к которому страны бывшего реального социа­лиз­ма – такие как Вьетнам, Камбоджа и Лаос – лишь пытаются приблизиться. В начале XXI века последние можно считать скорее системами пост­ком­мунизма. В них существует политический плюрализм и в целом рыночная экономика.

При этом во Вьетнаме, например, компартия остается у власти, и официальная идеология включает идеи социализма. В 2013 г. Вьетнам присоеди­нился к Евразийскому союзу во главе с Россией через зону свободной торговли. «Россия занимала 19-е место среди 100 государств и территорий, инвестирующих во Вьетнам. Было зарегистрировано 92 российских инвестиционных проекта общей стоимостью $ 1,9 млрд». В 2017 г. на встрече прези­дентов Вьетнама и России было заявлено о плане увеличить взаимный товаро­борот до $ 10 млрд, при том что товарооборот с США превосходит­ эту цифру почти в три раза (https://www.gazeta.ru/business/2017/06/29/10754495.shtml ).

Своеобразно развитие Северной Кореи (КНДР), которая из-за своей военной программы вступила в апреле 2017 г. в весьма острый конфликт с США, заставивший даже говорить об угрозе ядерной войны­­ (В отношениях с Северной Кореей США должны предпочесть дипломатические средства военному ­нажиму, https://kripta.ee/rosenfeld/2017/09/06/ssha­dolzhny­predpochest­diplomaticheskie­sredstva­voennomu­nazhimu/ ).

В целом страны западного типа развития сохраняют лидерство в азиатском регионе. Однако налицо усиление Китая, превращающегося в один из важнейших центров Азии, а также постепенный подъем некоторых посткоммунистических стран «вьетнамского» образца.

12. Заключение. Особенности западной периферии в начале XXI века. ­Расширение западного общества, подавление левых и «нейтральных» режимов, локальные войны. Противостояние левых сил правой экспансии.

Периферия западного общества – по-прежнему место проявления наиболее острых его противоречий.

Здесь в начале XXI века – как и ранее – происходит острая борьба поли­тических направлений, в том числе правых и левых, в ряде регионов пере­растающая в локальные конфликты и войны.

Противостояние на западной периферии различно по формам. Оно колеблется от относительно умеренного, например, в Латинской Америке, до более жесткого, вплоть до военного – в Северной Африке, на Ближнем Востоке (и арабском мире в целом), а также в ряде районов Азии.

Причины конфликтов – экспансия западного общества («капитализма»), его расширение на прежде не освоенные и периферийные регионы, вовлечение в его сферу все новых территорий. Эта экспансия Запада (и правого истеблишмента) происходит путем установления западной властной системы – власти правых (консервативно-либеральных) партий, которым содействуют также «интегрированные» левые, например, социал-демо­краты.

Национальные государства западной периферии сопротивляются правому нажиму. При этом реальную оппозицию этому нажиму составляют­ (что вполне очевидно, например, в Латинской Америке) левые силы на­циональных государств. В более отсталых – в частности, азиатских – странах указанное сопротивление иногда принимает консервативные (на­­-
цио­налистические) формы, а также формы традиционного ислама (ИГИЛ, ­«Талибан»).

В «старой» западной периферии – Латинской Америке – противостояние правого истеблишмента и левой оппозиции в начале XXI века имеет относительно мирный характер. Гражданская война в отдельных регионах­ (в прошлом явная) теперь становится скорее исключением.­ В ряде крупных стран Латинской Америки: Бразилии, Аргентине, Венесуэле и др. приход к власти левых сил в начале «нулевых» годов произошел мирным – парламент­ским – путем. Правый истеблишмент (США) пытался подавить эти левые силы, как правило, не прямым военным путем (как в XX веке), а используя, в основном, экономические и конституционные средства. Правда, иногда эти средства могли выходить за пределы законности: левые оппозиционеры (У. Чавес) обвиняли США в подпольном терроризме – вплоть до заражения оппозиционных Западу политических деятелей болезнями.

Традиционные («старые») левые государства – такие как Венесуэла и Куба, избравшие радикальную (близкую к советскому варианту) модель ­реального социализма (с отказом от рыночности и проч.) переживают ­кризис. Особо острую форму этот кризис приобрел в Венесуэле.

На азиатской периферии Запада – в арабском мире, на Ближнем Востоке – напротив, конфликты имеют б!ольшую остроту. Здесь происходят политические перевороты и настоящие войны, в том числе гражданские. В ходе так называемых арабских революций был разрушен ряд государств арабского мира – от Ирака до Ливии и Сирии. Особенно сильному давлению подвергались левые и лево-националистические режимы, пытавшиеся противостоять западной экспансии.

Противостояние сил на Ближнем Востоке носит достаточно жесткий характер. С начала XXI века США и их союзники проводили военные опера­ции по свержению лево-националистических арабских режимов на Ближнем Востоке. Например, операции США против Ирака (С. Хуссейна) в 2003–2006 гг., Ливии (М. Каддафи) или ведение гражданской войны руками ­оппозиции против режима Башара Асада в Сирии.

Результаты данных операций были противоречивыми и часто явно нега­тивными для мира в целом. В их числе – возникновение и широкое распро­ст­­­ранение исламского радикализма (например, в виде ИГИЛ) или массовый поток беженцев в Европу. Очевидно, что проблему европейского миграционного кризиса вызвало проведение (или стимулирование) Западом переворотов и гражданских войн в арабском мире – Северной Африке и на Ближнем Востоке.

Изменить ситуацию с беженцами из данных регионов может, во-первых, прекращение войны. Во-вторых, восстановление инфраструктуры в разрушенных государствах типа Ливии или Сирии и создание в них рабочих мест. Именно формирование такой инфраструктуры и укрепление близких к Европе (пограничных) арабских и африканских государств является наиболее эффективным способом удержать население Африки и Азии на своих территориях. Но создание подобной инфраструктуры требует смены стратегии – именно изменение консервативно-либеральной политики на политику использования госсектора, то есть – левую стратегию.

Эстония: политика